"Не приходя в сознание" - читать интересную книгу автора (Пронин Виктор Алексеевич)

12

Утром Демин ехал в полупустой электричке, а она неслась сквозь струи весеннего дождя, и стояли на переездах машины с включенными фарами, за ветровыми стеклами тлели сигареты невидимых водителей.

Демин думал о предстоящих делах. Необходимо вызвать на допрос всех трех подозреваемых. Потом позвонить Шестакову. У того должны быть новости. Потом всех вытеснил пристальный и тяжелый взгляд Нефедова с фотографии в уголовном деле.

«Нефедов... Кажется, я начинаю тебя понимать, дорогой друг. Это говорит о том, что мы скоро должны встретиться».

«С нетерпением жду этого момента», — почти услышал Демин.

«Все ерепенишься. А между тем дела твои далеко не блестящи. При том положении, в котором ты оказался, деньги уйдут очень быстро. Сколько тебе мог передать Дергачев? Тысячу, ну, полторы — это самое большее. Правда, у тебя еще оставалось золотишко. Но ты ведь его тоже спустишь по дешевке. С чего видно, что кольцо золотое? Придется, Нефедов, побегать, поунижаться... Для тебя это, как я понимаю, тяжело. Куда тебе деваться? Друг, с которым служил в армии... Позабытый всей родней дядя? Кто еще? Девушка, с которой когда-то обменялся адресами? Гостиницы? Побоишься гостиниц. Ты трусоват, Нефедов. Боюсь, что и дел натворил ты из-за трусости. А может быть, ты чист? Но в универмаге был. Ботиночки свои оставил, сюда с золотишком приехал... Главное, начать, Нефедов, дальше пойдет легче, ты просто не сможешь остановиться. Пойдешь на все, чтобы скрыть содеянное, да ты уже пошел на многое. Такие дела, Нефедов, такие дела...»

Мамедов вошел в кабинет стремительно, будто за ним гнались, будто у него всего несколько секунд, чтобы спастись.

— Валентин Сергеевич! За что меня здесь держат? Вы спите дома, вы кушаете где хотите и что хотите, вы дышите воздухом...

— На вашей одежде следы преступления, — терпеливо произнес Демин. — Как вы посоветуете мне поступить?

— Посмотрите мне в глаза! Посмотрите! Неужели вы не видите, что это глаза честного человека? Отвечайте, Валентин Сергеевич, неужели такие глаза могут быть у убийцы?! — Мамедов перегнулся через стол, чтобы следователю было видно, какие у него глаза.

— Посмотрел, — сказал Демин. — Очень красивые глаза.

— Знаю, что красивые, мне об этом все женщины говорят!

— Я не специалист по глазам, Мамедов. Точно такие же глаза могут быть у человека, потерявшего три рубля, у человека, которого машина обдала грязью, от которого ушла девушка... Разве нет?

— Вы правы, — Мамедов устало опустился на стул, — вы правы.

— Прекрасно вас понимаю. Мне не удалось получить ничего, что бы сняло с вас подозрения, Мамедов. Ищем еще одного участника веселого застолья в доме Жигунова. Пока не нашли.

— И не можете найти? — спросил Мамедов как-то замедленно, словно думая о чем-то другом. — Не можете найти... Когда я уходил, он оставался... Когда я пришел второй раз, его уже не было... Но лежали окровавленные люди... А его не было. Я понял! — торжественно заявил Мамедов и встал. — Это он. Он все это совершил. Он преступник.

— Может быть, — бесцветно сказал Демин. — А следы крови на вас.

— А знаете, что я скажу... — Мамедов некоторое время смотрел на Демина как-то невидяще, словно припоминая что-то полузабытое. — Я сейчас такое скажу... Вы сразу меня отпустите.

— Внимательно слушаю.

— Вы не искали этого молодого человека на Кавказе?

— До Кавказа еще не добрались.

— Напрасно. С Кавказа надо было начать! — свистящим шепотом произнес Мамедов. — Я дал ему адрес моей мамы. Сидим за столом, говорим хорошие слова, почему не пригласить человека в гости? Пригласил. И он записал адрес.

— Уж коли ему вы дали адрес, может, и мне не откажете? — усмехнулся Демин.

— Тоже хотите отдохнуть в Закаталах?

— И немедленно. С завтрашнего утра.

— О! — Мамедов хлопнул себя ладонью по лбу. — И как я сразу не подумал! Знаете, это нетронутый уголок первозданной природы! Заповедник, рядом грузинский заповедник Лагодехи! О! Как я хочу домой!

Борисихин выглядел расслабленным и каким-то безразличным. Молча кивнул, сел на предложенный стул. Зажал коленями ладони да так и остался сидеть.

— Пока меня не было, вы, говорят, признались в преступлении? — спросил Демин.

— Признался, — кивнул Борисихин.

— Расскажете, как все случилось?

— Я все написал... Но, кажется, здесь любят без конца повторять одно и то же.

— Открою профессиональный секрет, — сказал Демин. — Повторяться не любим. Но вынуждены, поскольку человек лгущий не может удержаться от того, чтобы каждый повтор дополнять все новыми и новыми подробностями. А человек, который говорит правду, не может ее изменить, и его показания не отличаются от предыдущих.

— Они напоили мою жену... Сначала они сказали, что ее нет, потом говорили, пусть, дескать, проспится у нас... В общем, я к тому времени был... был в возбужденном состоянии.

— Представляю.

— А когда уходили, старик... Придется, говорит, и мне сегодня одному ночку коротать... И смеется. Беззубый, лысый, толстый, небритый... Ну, я ему и врезал. В общем, перестал он смеяться.

— Он упал?

— Старик был в таком состоянии, что на него достаточно было дунуть, чтобы он рухнул в снег.

— Значит, упал?

— Вероятнее всего. Я уже не смотрел. Ударил его и тут же к жене.

— В больницу зачем приходили?

— Чтобы узнать о старике... Вдруг, думаю, нечаянно убийцей стал.

— Почему же не узнали открыто? Зачем понадобилось пробираться черным ходом?

— Ну, как... Начну узнавать, сразу догадаются... Решил потихоньку... Надо же знать, как вести себя.

— Вы ударили его молотком?

— Нет, какой молоток в снегу... Кулаком.

— Старику лучше, — сказал Демин.

— Да? — приподнялся на стуле Борисихин и тут же снова сел. — Даже не знаю, радоваться этому или нет... Сволочь он. Не надо бы ему жить.

Что-то все сегодня с сюрпризами, подумал Демин. Неужели преступления так действуют на людей, что они начинают ценить правду?

— Входите, — сказал он, увидев в дверях Жигунова. Михаил, закрыв за собой дверь, оказался лицом к лицу со следователем.

— Вы в самом деле подозреваете меня? — Жигунов был напряжен, глаза его лихорадочно блестели, по всему было видно, что он держится из последних сил.

— А как сами думаете? — Демин показал на стул. — Садитесь, в ногах правды нет.

— А в чем она? В стуле, который вы предлагаете? В тюрьме, куда собираетесь меня посадить?

— Вы задаете столько вопросов, что я не знаю, на какой отвечать. Судите сами... Произошло опасное преступление. Есть жертвы. У вас с отцом отношения плохие. Вы почти год не общались. И тем не менее весь день провели у него. Могу я допустить, что неосторожное слово, намек, взгляд заставят вас потерять самообладание? Могу я сделать такое допущение?

— Но ведь этого не было... — без прежней уверенности добавил Жигунов.

— Не очень убедительно, согласитесь. Что происходит дальше? В доме пожар, убит человек, через сутки умирает еще один... Я спрашиваю — где вы были? Где провели ночь? Вы не помните. У вас дома при обыске находят шарф.

— Это не мой шарф!

— Подождите, Жигунов. Находят шарф. Эксперты утверждают — ворсинки от этого шарфа остались на заборе. То есть вы ушли из дома тайком, чтобы не видели соседи. Как прикажете понимать? Причем шарф находят не на вешалке, а спрятанным. И на нем кровь, которая по группе совпадает с кровью вашего отца.

— Шарф не мой.

— Как он оказался в общежитии? Как на нем появилась кровь вашего отца?

— Не знаю.

— Давайте думать вместе. Вы много выпили в тот день?

— Получилось нечто странное... Этот кавказец со своими тостами, длинный парень с деньгами... Все это как-то подействовало, даже не могу объяснить, почему так много пил в тот день.

— Другими словами, ничего не помните?

— Нет, почему же... Кое-что помню...

— Вы ушли в калитку или через щель в заборе?

— Не могу сказать... Об этой щели я знал, ведь в доме прожил много лет... Мог уйти и через нее.

— Что было дальше?

— Домой пошел, в общежитие. Жена меня, конечно, выперла. И правильно сделала. Одобряю. Говорит, приведи себя в порядок, потом приходи. Одобряю, — повторил Жигунов, словно уговаривал себя.

— Это вы сейчас так говорите, а тогда? Как поступили тогда?

— Обиделся.

— За обидой следуют действия. Ваши действия?

— Молчал я об этом, но, видно, придется сказать... Пошел к одной девушке, к которой всегда можно прийти... Приютит.

— И на этот раз она вас приютила?

— Да, уложила спать. У нас с ней раньше были отношения, до того, как я женился... Видно, что-то осталось. А жена считает ее до сих пор не то соперницей, не то разлучницей... Их не поймешь.

— Почему же молчали до сих пор?

— Если скажу, придется на суде повторить. Если жена узнает, где я ночевал... Пиши пропало. Опять же не хотелось Вальку в историю втягивать. Все одно к одному. А теперь, смотрю, всем придется выяснять отношения по большому счету.

— Эта Валентина... Как ее фамилия? — спросил Демин.

— Фамилия... Ромашкина ее фамилия.

— Где живет?

— Ой-ей-ей! — застонал Жигунов, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону.

— Адрес Ромашкиной, — напомнил Демин.

— На нашем заводе она работает, недалеко от завода и живет, на Озерной. Дом двадцатый.

— Она подтвердит ваши слова?

— Кто ж ее знает... Хотя чего это я... Конечно, подтвердит.

— Переночевали, а дальше?

— Пошел утром на работу, потом пластался перед женой, прощения вымаливал.

— Простила?

— На следующий день словечко обронила, через день еще два. Дело пошло, но тут уж вы вмешались.

— Понятно. Остался сущий пустяк — как в вашей комнате оказался зеленый шарф?

— Боюсь, что мне на этот вопрос не ответить. — Жигунов беспомощно развел руками. — Только это... не обижайте Ромашкину, ладно? И жене о ней не говорите. Прошу. Да, — остановился Жигунов уже у двери и повернул к Демину свое исхудавшее, обострившееся лицо, — а что говорит о шарфе жена? Вы спрашивали у нее?

— Спрашивал. Она говорит, что вы пришли с этим шарфом.

— Что значит пришел?

— Это значит, что его не подбрасывали, что дома он оказался неслучайно, что вещь эта вам не такая уж чужая, как вы это пытаетесь изобразить.

Обернувшись от двери, Жигунов некоторое время с яростью смотрел на Демина, потом как-то обмяк, усмехнулся.

— Скажите пожалуйста, пытаюсь изобразить... в моем положении еще что-то пытаться. Тут бы живу остаться.

— Вы многое вспомнили со времени нашей последней встречи. Каждый раз, когда мы с вами встречаемся, вы словно бы маленький подарочек мне готовите. Сегодня вот Ромашкину подарили.

— Не дарил я вам Ромашкину! — зло выкрикнул Жигунов.

— Конечно, конечно... Я в переносном смысле. Не возьму я Ромашкину, не бойтесь. Чует мое сердце, она вам самому еще пригодится.

— Может, и пригодится, — угрюмо кивнул Жигунов.

— И все-таки не пойму, что вас держало в доме целый день! — воскликнул Демин. — Не пойму.

Жигунов отошел от двери, приблизился к самому столу.

— Отец, понимаете? Отец! — заговорил он с тихой яростью. — Какой-никакой, а батя. Ведь я его и другим помню — молодым, сильным, трезвым. Я не снимаю с него вины, но и казнить его до самой смерти тоже не буду. Каждую минуту за это проклинать?! Нет. Пришел он ко мне на работу, сам пришел, первым. Пьяным пришел, потому что трезвым не решился. Для храбрости выпил. Что мне было делать?. Гнать его? Нет. Не стал. Отвел домой. Ведь это и мой родной дом, вырос я в нем. Дай, думаю, посмотрю, как батя живет. Семьдесят ему, а живет один... Вот и пошел. Еще была мысль, и в ней признаюсь... Может, думаю, наладится все, может, вернемся с женой в дом... В общежитии — какая жизнь? Крики почти всю ночь, смена уходит, смена приходит... А потом, я же говорил — сам выпил, контроль потерял. Над временем, над собой, над положением за столом...

— Пьян был, ничего не помню, — как бы про себя проговорил Демин.

— Да! — закричал Жигунов. — Да! Не помню! Что же мне, вешаться?!

— Думаю, не стоит, — спокойно ответил Демин. — Будем работать, Жигунов. А у вас есть время подумать, глядишь, и вспомните чего-нибудь новенькое, а?

— С Закаталами разговаривал, — сказал Рожнов на следующее утро. — Там тебя ждут. Добираться лучше всего через Тбилиси. Самолетом, а дальше автобусом. К вечеру того же дня будешь на месте.

— И там действительно живет родня нашего Мамедова?

— Живет, — кивнул Рожнов. — За домом установлено наблюдение.

— Не верится, чтобы Нефедов там появился...

— Уже появился, — невозмутимо сказал Рожнов. — Местные товарищи заглянули в гостиницу, она там единственная. В этой гостинице одну ночь провел некий гражданин по фамилии Нефедов.

— Наш Нефедов?

— Трудно сказать, — усмехнулся Рожнов. — Когда-то я был в Закаталах, — мечтательно проговорил Рожнов. — Какой там базар! Обязательно посети. С гостиницей, местным уголовным розыском, родней Мамедова — решай сам, можешь всем этим и пренебречь, а вот базар надо посетить. Какие там орехи! Мешками стоят... И что самое удивительное — покупают мешками!

— Мешок не обещаю, но пару килограммов привезу, — пообещал Демин, поднимаясь.

— Думаешь, это очень много — два килограмма? — невинно спросил Рожнов. — Там самые дешевые орехи. Не разоришься и на трех килограммах.

— Даже сейчас, в марте?

— Особенно в марте. Они за зиму просохли, стали легкие, ломкие, шершавые, их на килограмм идет столько... О! Возьмешь в кулак, — Рожнов посмотрел на свою ладонь так, словно на ней уже лежал крупный грецкий орех, — возьмешь вот так, сдавишь, и он хрустит, кожура лопается, раскалывается, а внутри мерцает желтовато-золотистый плод.