"Негодяйка" - читать интересную книгу автора (О'Мара Кейт)8Когда, незадолго до ленча, Аманда возвратилась на виллу ван дер Вельтов, она с удовлетворением отметила, что редактор из "Джорно" поработал на славу Обычно тихая, улочка перед домом была заблокирована машинами и мотороллерами; у закрытых ворот тол пились журналисты, фотографы, операторы с видео камерами. Аманде достаточно было взглянуть на эту бурлящую массу, чтобы понять, что пробиться к дому ей не удастся. Она быстро развернулась на своей "веспе" и помчалась по боковой улочке в объезд, к задней калитке. Там она оставила свой мопед и, с трудом преодолев каменный забор, через сад прошла к дому. Войдя через черный ход, она тут же наткнулась на Патрицию, которая встретила ее с обеспокоенным видом. – Аманда, – взволнованно сказала она, – где ты была? Все тебя ищут. Синьор ван дер Вельт очень сердит. Иди к нему. Аманда улыбнулась. – О'кей, Патриция. Увидимся позже… наверное. – Можно было бы и сейчас распрощаться, подумала Аманда, направляясь в библиотеку, где обычно в это время можно было застать Ливингстона ван дер Вельта. Он сидел за столом, задумчиво созерцая маленький рисунок Леонардо, который приобрел накануне. Казалось, дикие толпы, осаждавшие виллу, омрачали его радость по поводу удачной покупки, поскольку, когда Аманда вошла, он мрачно посмотрел на нее. Хармони тоже была здесь, она стояла у окна, уныло разглядывая сборище у ворот. Какое-то время все молчали. Наконец Ливингстон прокашлялся. – Послушай, Аманда, – начал он, – мы не можем мириться с тем, что происходит. Пресса заполонила всю улицу. Что ты еще там натворила? – Извините, – сказала Аманда, – но это довольно длинная история. – Это так дурно влияет на мальчиков, – с сожалением взглянула на нее Хармони. – А бедный Ливингстон просто не может работать. Ты должна избавиться от них, понимаешь? – Извините, – повторила Аманда. – Я полагаю, вы хотите, чтобы я ушла? Облегчение отразилось на лицах супругов. – Думаем, это будет лучший выход для всех нас, – ответила Хармони. – Хорошо, – сказала Аманда. – Когда мне уйти? – Твои вещи уже упакованы. Джорджио ждет, чтобы отвезти тебя в "Отель д'Умберто", – выпалила Хармони. Аманда опешила; она ожидала подобной реакции хозяев, но рассчитывала, что об увольнении ее уведомят по крайней мере за неделю. – Тебе заплатят за неделю вперед, чтобы ты могла подыскать новое место, – сказала Хармони, словно читая ее мысли. – Очень хорошо, – сказала Аманда, в глубине души радуясь тому, что так скоро освободилась. – Я прошу прощения за то, что доставила вам столько беспокойства. Спасибо за все, что вы для меня сделали, – добавила она. – Мальчики будут огорчены, узнав, что ты уходишь, – сказала Хармони и отвернулась к окну, словно давая понять, что беседа окончена. "Нет, не будут, – подумала Аманда. – Только не эти оболтусы". А уж она-то и подавно не расстроится, отделавшись от них. Через полчаса Аманда уже выезжала за ворота, откинувшись на заднее сиденье шикарного черного "БМВ" ван дер Вельтов, с интересом разглядывая отчаянно артикулирующие лица, пытающиеся докричаться до нее сквозь плотно закрытые затемненные стекла автомобиля. Машина прорезала толпу и выехала на улицу, оставляя позади беснующихся репортеров, которые принялись спешно просчитывать ее маршрут. Когда машина плавно затормозила у "Отель д'Умберто", подоспевший швейцар в униформе открыл дверцу и помог Аманде выйти. Тут же появился носильщик, подхвативший ее багаж; Аманда вошла в стеклянную дверь и оказалась в просторном вестибюле с высоченными потолками. Полы были устланы толстыми коврами; повсюду стояли уютные кресла, стеклянные столики и огромные напольные вазы с живыми цветами. В вестибюле царило оживление. Мимо Аманды одна за другой проходили красиво одетые женщины. Так умели одеваться только итальянки – элегантно и в то же время непринужденно, тщательно подбирая аксессуары. Аманда посмотрела на себя в зеркало – джинсы и майка вдруг показались ей убогими и дешевыми. Вдоль стены вестибюля расположились элегантные магазинчики, торгующие парфюмерией, драгоценностями и другими предметами роскоши. В одной из витрин внимание Аманды привлек красивый, цвета слоновой кости льняной костюм. Она жадно уставилась на него, чувствуя, как поднимается в ней волна негодования. Этот блеск и роскошь, которые были доступны лишь людям с большими деньгами, принадлежали ей по праву, и, если бы только мать не бросила ее, она тоже могла бы жить в этом сказочном мире. И уже не в первый раз она дала себе молчаливую клятву обрести то, что было у нее когда-то отнято; она непременно станет богатой и такой же шикарной, как эти женщины. – На чье имя зарезервирован номер, синьорина? Аманда очнулась от сладких грез. – Я не совсем уверена… Номер бронировал мистер ван дер Вельт… Портье расплылся в улыбке. – А, мистер ван дер Вельт. Да, действительно. Рады приветствовать вас, синьорина… – он заглянул в регистрационную карточку, – Уиллоуби? – Совершенно верно, – ответила Аманда с легким раздражением. Придет день, когда люди будут с таким же почтением реагировать и на ее имя. Тут она мысленно запнулась. Но только не Уиллоуби. Это не ее имя. А какое же ее? Она впервые задумалась над этим. Уиллоуби не годится, но О'Брайен тоже нельзя взять. Ее сучка-мать не хочет даже знаться с ней, это ясно, да и в любом случае Аманду могут упрекнуть в том, что она спекулирует славой матери. Но все-таки над этим надо срочно подумать; к тому времени, как она объявится в Голливуде, нужно решить вопрос с именем. – Как долго вы пробудете у нас, синьорина Уиллоуби? – А на сколько забронировал для меня номер мистер ван дер Вельт? – На неделю, синьорина. Она вновь оглядела вестибюль. Неужели ван дер Вельты в самом деле рассчитывали, что она проведет здесь неделю за их счет? – Извините меня, – обратилась она к портье, – но синьор ван дер Вельт, он заплатил за все? – За все, синьорина, – ответил портье и, как показалось Аманде, многозначительно улыбнулся. Наверное, подумал, что она любовница ван дер Вельта. Наглец! Ну да Бог с ним, что бы он ни думал, она сумеет воспользоваться щедростью американца. Аманда расписалась в регистрационной карточке, и носильщик подхватил ее обшарпанные чемоданы. Следуя за ним к лифту, она с наслаждением вдыхала благоухающий сотнями парфюмерных ароматов воздух. Как он отличался от мерзких запахов пережаренной капусты и застоявшегося сигаретного дыма, которыми были пропитаны убогие английские отели, где она останавливалась, путешествуя с Арнольдом и Берил! Больше этого не повторится, поклялась она себе; отныне она намерена жить только в роскоши. Они поднялись в лифте на четвертый этаж, и носильщик проводил Аманду в номер – такой шикарный, что у нее захватило дух. Он был отделан в стиле средневекового флорентийского Конечно, они просто откупились от нее. Поразительно, на что только люди не идут, лишь бы избежать скандала. Аманда внимательно посмотрела на свое отражение в огромном зеркале и осталась недовольна тем, что увидела; больше всего смущала одежда. Она начала медленно раздеваться, обдумывая очередную идею, потом прошла в ванную принять душ. Подставив тело под обжигающе горячие струи, она тщательно терла себя губкой, словно пытаясь очиститься даже от воспоминаний о проведенной с Робом ночи. Он обошелся с ней необъяснимо жестоко. Всегда ли он был таким в постели или что-то в ее поведении спровоцировало его на эту грубость? Что ж, пусть мать наслаждается диким сексом. Но вполне возможно, что Роб так надругался над ней, отомстив за свою измену Леони. Пока Аманда стояла под душем, подставив под хлесткие струи спину, в ее голове начала зарождаться неожиданная идея. Надругательство – какое мерзкое слово. Оно наверняка понравилось бы Тони Снеллеру. Аманда вышла из душа и обмоталась огромным пушистым полотенцем. Она приятно ощутила на теле его мягкую теплую ткань. Когда-нибудь и у нее будут такие полотенца. И такая же ванная – с мозаичным кафелем и затененными зеркалами, подсвечиваемыми изнутри. Вытершись насухо, она вновь посмотрелась в зеркало; теперь она выглядела свежей, бодрой, словно и не было той эмоциональной перегрузки, которую испытала. Аманда не заблуждалась в отношении своей внешности. О том, что она привлекательна, можно было судить по реакции мужчин. Но если она намерена преуспеть как киноактриса, ей нужно было еще и красиво одеваться. Вернувшись в спальню, она открыла чемодан и осмотрела его содержимое. Безнадежно. Она вспомнила тех женщин, что видела в вестибюле: одна была в шелковом платье и кашемировом жакете, небрежно накинутом на плечи; другая – в широких льняных брюках и свободном хлопчатобумажном свитере в тон. На обеих были красивые итальянские кожаные туфли, в руках – изысканные сумочки. Она вспомнила и о роскошном костюме в витрине и с отвращением захлопнула чемодан. В нем все равно не было ничего, что можно было бы надеть. Не может же она показаться среди тех женщин в таком дешевом тряпье. Хотя вещи у нее были довольно приличные, в них не было класса, стиля. Все еще замотанная в полотенце, Аманда подняла трубку телефона. – Будьте добры, могу я поговорить с управляющим? – сказала она. Последовала продолжительная пауза, прежде чем ее соединили. Наконец до нее донесся мужской голос. – Чем могу вам помочь, синьорина? – У меня важная встреча сегодня вечером. Я ужинаю с известным продюсером, и мне срочно нужна одежда. – Вы говорите, срочно, синьорина? Понимаю. Я пришлю к вам нашего работника, вам быстро приведут одежду в порядок. – Управляющий был слегка озадачен, но учтив. Аманда попыталась объяснить. – Нет, прошу прощения, вы меня не так поняли. У вас внизу, в магазине, есть костюм. Я хочу его купить, чтобы надеть вечером. – Очень хорошо, синьорина. Магазин сейчас открыт, и вы можете туда заглянуть. – Я уже видела то, что хотела бы купить. Этот костюм выставлен в витрине. Вы можете попросить принести мне его в номер? – Вы не желаете примерить, синьорина? – Я примерю здесь, в номере. – Понимаю, синьорина. – До него наконец дошло. – Вы не хотите спуститься? – Я раздета. – Очень хорошо, синьорина. – Управляющий, казалось, нисколько не удивился. Вероятно, такие случаи в отеле не были редкостью. – Если он мне подойдет, вы сможете включить его стоимость в мой счет. – "Или, вернее, в счет Ливингстона ван дер Вельта", – подумала она, ликуя. Через полчаса она вновь разглядывала себя в зеркале. Изящный костюм цвета слоновой кости сидел на ней как влитой. Жанет с короткими рукавами плотно облегал талию, а короткая узкая юбка выгодно подчеркивала красивые ноги. Цена, обозначенная в лирах, выглядела астрономической – и это за клочок материи. Видеть себя в такой дорогой одежде было непривычно, и Аманда почему-то вдруг подумала о Берил. Странно, но после той встречи на площади она ее больше не вспоминала. Никаких чувств к ней она и в самом деле не испытывала. Для нее до сих пор оставалось загадкой, что мог найти в ней Джованни. Может, он думал, что она богата? Во всяком случае, это объяснение казалось ей единственно оправданным. Аманда зачесала назад свои каштановые волосы и прихватила их красивым черепаховым с позолотой гребнем, который ей подарила Берил к последнему дню рождения. Она сказала, что это какой-то старинный гребень. Он действительно очень хорошо смотрелся в ее волосах. Классно. К счастью, она совсем недавно купила босоножки на каблуках. Они были кремового цвета, правда, матерчатые, но, по крайней мере, новые и чистые и вполне подходили по цвету к костюму. Аманда как раз обувалась, когда вдруг зазвонил телефон. Она подбежала и схватила трубку. – Да? – Аманда? Это Тони Снеллер. – Кто? – переспросила она, притворившись, будто это имя ей незнакомо. – Тони Снеллер. Мы встречались сегодня утром. – Голос его был раздраженным. – Как вы узнали, что я здесь? – Это моя профессия. От меня ничего не ускользает, Аманда. Например, я знаю, что вы оставили работу и находитесь здесь в качестве гостьи Ливингстона ван дер Вельта. – Ну и что? – сказала Аманда. – Не воображайте, что удастся что-нибудь из этого состряпать. Не ответив на ее колкое замечание, он сказал: – Могу я предложить вам что-нибудь выпить, Аманда? Думаю, нам пора еще немного поболтать. – В его голосе сквозило некоторое замешательство. – Вы говорили со своим редактором насчет денег? – Да, он уверен, что мы сможем уладить этот вопрос, – многообещающим тоном сказал Снеллер. – Хорошо, – ответила Аманда, оценивая ситуацию. – Встретимся через полчаса в баре внизу. – Положив трубку, она присела к туалетному столику нанести макияж. Снеллер, конечно, малоприятный тип, думала она, накладывая тушь на длинные ресницы; он ей не нравился, да и не вызывал доверия. Но он был единственной ниточкой к британской прессе, и, каким бы гадким ни казался, Аманде необходимо было продать ему свой рассказ. От мысли о новой встрече с ним она поежилась. Внезапно ее захватила очередная идея, и она вновь подошла к телефону. – Алло, это опять из номера 434. Я бы хотела, чтобы мне доставили духи. – Хорошо, синьорина. Какие вы предпочитаете? – Самые дорогие, что у вас есть. – Это… – в трубке было слышно, как за спиной управляющего зашептались, – …"Джой" фирмы "Пату". Самые дорогие в мире. – Отлично, – сказала Аманда. – Принесите самый большой флакон. Тони Снеллер был, конечно, отвратителен, но на эту встречу с ним она явится, по крайней мере, хорошо одетой и благоухающей дорогим ароматом. Все это придаст ей уверенности в себе и поможет провернуть дельце как нельзя лучше. Через несколько минут мальчик-посыльный принес ее заказ. Аманда открыла большой хрустальный флакон и глубоко вдохнула. "Ммм, запах божественный", – подумала она, обливаясь духами. Когда Аманда спускалась вниз, она ощущала себя миллионершей, а косые взгляды женщин и откровенные восхищенные взоры мужчин убеждали ее в том, что выглядит она действительно отменно. Она уверенно вошла в бар и огляделась, отыскивая глазами Снеллера. Вот и он, в углу, маячит, как сальное пятно на фоне такой роскоши. Стены бара декорированы росписью в стиле Тьеполо, освещение было приглушенным. Откуда-то из глубины бара доносились нежные звуки музыки. – Аманда, рад видеть вас. Что вам заказать? – Тони Снеллер явно чувствовал себя неуютно среди такого богатства и великолепия, но старался держаться уверенно. Он ничего не сказал по поводу ее перевоплощения, но по его изумленной физиономии Аманда могла судить о том, что произвела на него впечатление. – Коктейль с шампанским, пожалуйста, – беспечно сказала она. Снеллер, казалось, опешил, но быстро взял себя в руки. Он бы и сам с удовольствием выпил шампанского, но это было дороговато и не предусматривалось отпущенной ему сметой. – Прекрасно. Эй, официант! – Он щелкнул пальцами, но официант и без того уже спешил в их сторону. – Я рада, что вы одобряете мой выбор. Я подумала, что нам стоит отпраздновать. Снеллер, заказывавший напитки, вдруг запнулся и подозрительно посмотрел на нее. – А что мы празднуем? – Нашу сделку. Тони учуял недоброе. Его нюх не только помогал ему отыскивать, как свинье трюфели, грязные сюжеты, но и подсказывал, когда следует ждать подвоха. Его босс Тревор Грантли, любитель саркастических шуток, частенько избирал мишенью для них именно Тони. В голосе Аманды Снеллер различил нотки, которые странным образом напомнили ему Тревора, вспоминать которого именно сейчас вовсе не хотелось. Рим полюбился Тони отчасти тем, что изолировал его от шефа, хотя ему и приходилось время от времени звонить ему. Как раз сегодня утром Тревор строго отчитал Тони за нерасторопность и приказал во что бы то ни стало выжать из этой девки Уиллоуби все подробности, пригрозив, что в случае неудачи Тони придется самому раскошелиться на обратный билет и уж больше в редакции не появляться. А пустые бутылки из-под водки выгребет из его стола и сдаст кто-нибудь другой. Тони заказал шампанского. Потом вновь обернулся к Аманде. – И что это за сделка? – Я так полагаю, что вы выследили меня затем, чтобы сообщить о вашем разговоре с редактором и согласии опубликовать мой рассказ полностью. Что ж, это уже был конкретный разговор. Наконец-то девчонка проявила интерес. – За соответствующую плату, разумеется, – сладким голосом добавила Аманда. Тони мысленно застонал. Его могли подвести любые другие части тела, но только не нос. Он глубоко вздохнул. – Мой редактор уполномочил меня предложить вам пять тысяч фунтов за ваш рассказ, – сказал он. – Передайте ему, пусть катится к черту, – ответила Аманда. – Я хочу семьдесят пять тысяч, или рассказ уйдет к кому-нибудь другому. – Ни одна газета не предложит вам больше, как вы не понимаете? – Тони почувствовал раздражение. – Пока они не узнают всех подробностей, ваш рассказ не купят. Как иначе можно судить о том, что он стоит таких денег? – Он стоит, не волнуйтесь, – с самодовольной улыбкой сказала она. – Ну, это уж позвольте мне решать. – Тони начинал выходить из себя; девчонка раздражала его своим высокомерием и упрямством. – Послушайте, – рявкнул он, – такие деньги платят только за сенсации. Материал должен быть объемным, чтобы мы имели возможность публиковать его, по меньшей мере, в трех воскресных выпусках. Аманда наблюдала за ним, не скрывая своего презрения. – Как вам известно, моя мать, всемирно известная кинозвезда, отказалась от меня при рождении. Отец, видный парламентарий, консерватор, не желает иметь со мной ничего общего. Что еще более сенсационного вы ждете? – Пикантных подробностей. – Что ж, я могу и их предложить. – Тогда несите их прямо в Книгу рекордов Гиннесса, – блеснул остроумием Тони. – На свете мало кто помнит, что с ними происходило в младенчестве. – Нет, – раздраженно сказала Аманда, – я имею в виду недавние события, вы, болван. Нюх Снеллера начал подавать сигналы. Грубость Аманды Тони не задевала, это все было издержками эго работы. – И что же это за события? – насмешливо спросил он, пытаясь ее раззадорить и выудить подробности. – Ума не приложу, что уж могло такого произойти, чтобы это можно было оценить в семьдесят пять тысяч фунтов. – А что вы скажете об изнасиловании? – холодно спросила Аманда. Мозг Снеллера лихорадочно заработал. – Каком еще изнасиловании? – усмехнулся он, отчаянно пытаясь завуалировать свой интерес. – Я-то знаю, а вот вы теперь ломайте голову, – поддразнила она. – Закажите-ка мне еще шампанского. – Мне надо позвонить, – сказал Тони, вставая из-за стола. – Заказывайте что хотите. Я скоро вернусь. И он поспешил к телефону. – Дело дрянь, Трев, – докладывал он через несколько минут шефу. – Девчонка держит язык за зубами. Она не собирается называть имя своего отца. Я чувствую, тут пахнет делами и почище – она намекнула на изнасилование, но подробности не выкладывает. – Что?! – Хотя голос Тревора и звучал несколько искаженно, в нем явно угадывалось волнение, а взволновать Тревора могли только чрезвычайные обстоятельства. – Ты сказал, изнасилование? Ты имеешь в виду, что отец, видный парламентарий, изнасиловал собственную дочь? – Именно на это она и намекнула. Думаю, не врет. – Черт возьми, так выведай же во что бы то ни стало, кто он, – ревел в трубку Тревор. – Я пытаюсь, Трев, но она хочет денег. Много денег. – Хорошо, – устало произнес Тревор, – предложи ей тридцать тысяч. Но информация должна стоит того. Сообщи о результатах. – И он бросил трубку, не дожидаясь ответа. Тони застыл на месте, тупо уставившись на телефон. Возвратившись в бар, он застал Аманду за очередным коктейлем. – Могли бы и мне заказать, – раздраженно бросил он, взглянув на свой пустой стакан. И продолжил: – Хорошо, тридцать тысяч, и это наше последнее предложение. Хотите – принимайте, хотите – нет. – Я принимаю, – тотчас ответила она. Снеллер не Берил ушам своим. Быстро, пока она не передумала, он достал свой портативный магнитофон и приосанился, настроившись на работу. – О'кей, – сказал он, – я готов. – Какие гарантии, что я получу деньги? – спросила Аманда. – Получите, не волнуйтесь. – Меня изнасиловал любовник моей матери, – спокойно произнесла она. Тони Снеллер от изумления еле удержался на стуле. – Что?! Не Фентон ли? – Да, Роб Фентон. Эта новость превосходила все самые смелые ожидания Снеллера. Тем не менее он постарался скрыть свой восторг под маской сочувствия и дружеского участия. – Представляю, какое потрясение вы пережили, – сказал он. – Да, действительно. Не знаю, сумею ли когда-нибудь оправиться от этого кошмара. – Нижняя губа у Аманды задрожала, и она сделала вид, что еле сдерживает слезы. Аманда была довольна своей игрой; впрочем, роль жертвы и не требовала от нее особых стараний. Ей и в самом деле до сих пор было дурно от ночного приключения – и не важно, что спровоцировала Роба она сама. Через час Тони Снеллер уже был посвящен во все подробности произошедшего на вечеринке, таким образом записав на свой счет уже третью сенсацию за две недели пребывания в Риме. Последней загадкой, однако, оставалось имя парламентария. Аманда вдруг разрыдалась, и Снеллеру стало неловко. Он полез в карман пиджака и достал мятый, серый платок. Аманда взяла его и принялась вытирать слезы. – Пожалуйста, извините меня, – наконец прошептала она, возвращая платок, – но я не в силах продолжать… – Она резко встала из-за стола и выбежала из бара. Снеллер с недоумением смотрел ей вслед. "Что ж, – философски рассудил он, – пусть хорошенько поплачет. Побеседуем завтра". И он заказал себе еще один коктейль, прежде чем докладывать Тревору о своих успехах. – Здесь надо проявить особую осторожность, Тони, – заметил Тревор. – Изнасилование – не очень удачное словечко. – Но, Трев… – Хотя, конечно, забавно. Тем же словом называют эту ярко-желтую траву, что цветет весной на лугах по всей Англии[7]. Правда, совсем не английская культура, по-моему. Из нее еще получают масло и корм для скота. "Черт возьми, что за околесицу он несет?" – подумал Тони. – Послушай, Трев, – настойчиво сказал он, проигнорировав реплику шефа, – эта история в самом деле "горячая", с ней мы лихо обставим всех конкурентов. – Нет, Тони, это ты послушай меня. Девчонка дала тебе все козыри, но дело это не простое. Думаю, нам стоит слегка притормозить. Ты, конечно, копай дальше, но сначала надо тщательно проверить все факты. Кстати, ты говорил, что возникли какие-то проблемы с картиной О'Брайен? – Да, – ответил Тони. – Я так понял, что этот несчастный случай на съемках здорово осложнил их положение. Не исключена возможность, что съемки придется прекратить. – Это нам на руку. Дождемся официальной информации и тут же вылезем с этой историей об изнасиловании. Так будет эффектнее. Снеллер с облегчением вздохнул. Он-то боялся, что Тревор вдруг стал праведником. – Мне нравится твоя идея, Трев. – Так работай над ней, да не тяни – твой отель обходится нам в целое состояние. – Хорошо, Трев. – И не очень-то разгуливай по барам. Роб дремал, откинувшись на заднее сиденье такси, его голова беспомощно моталась из стороны в сторону. Опять тошнило. Шум и грохот оживленного римского транспорта гулким эхом отзывался в голове. Ему хотелось лишь одного: лежать в объятиях Леони, на прохладных простынях, ощущая прежний покой и умиротворение. Такси резко затормозило, и Роб, собравшись с силами, выполз из машины. Расплатившись с шофером, он, едва передвигая ноги, поплелся домой. У двери в квартиру он остановился, пошарив в карманах в поисках ключей. Проклятье, ключей не было. Он снова обыскал все карманы, но безуспешно. Должно быть, обронил у Энди. Он так надеялся успеть домой до приезда Леони, но сейчас молил Бога, чтобы она уже вернулась. Тащиться обратно через весь город – это было выше его сил. Роб позвонил в дверь и замер в ожидании. Послышались торопливые шаги. Затем щелкнул замок, с шумом упала дверная цепочка. Дверь приоткрылась, и через мгновение Леони уже рыдала в его объятиях. – Дорогая, что случилось? – О, Роб, это какой-то кошмар, я не вынесу этого. – Леони была на грани истерики. – Она была здесь… та девушка, которую мы видели на мопеде. – О чем ты говоришь, Лео? – Она шпионила за нами, Роб. Следила за каждым нашим шагом. Она была здесь. Я с ней встретилась. О, Роб, это было ужасно. – Рыдания захлестнули ее с новой силой. Роб почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Мысль лихорадочно заработала. – Ты говоришь о той рыжеволосой девушке на "веспе", которую мы видели возле нашего дома? – осторожно спросил он. – О той девушке, что я видел потом на студии? Лео, не хочешь ли ты сказать, что она… имеет какое-то отношение к тебе? – Да, да, да. – Леони содрогалась от рыданий. – Лео, – крепче прижал он ее к себе. – Лео, кто она… тебе? – едва осмелился задать он мучивший его вопрос. – Она… она… она моя дочь. "О Боже, нет, – в отчаянии подумал Роб. – Нет, пожалуйста. Только не это". – Ты хочешь сказать, твоя настоящая дочь, твоя родная дочь? – спросил он, все еще слабо надеясь на то, что он чего-то недопонял. – Да, – ответила Леони сквозь слезы. Роб крепко держал любовницу в объятиях, склонив ее голову к себе на грудь так, чтобы она не могла видеть его лица. – Она ведь не от Билла? – Он смутно знал о прошлом Леони и в подробности предпочитал не вдаваться. – Нет. – Леони уже говорила спокойнее, словно объятия Роба придали ей сил и уверенности. – Это было еще до того, как я встретила Билла. – Голос ее звучал тихо, словно издалека. – У меня был роман с одним человеком, и я забеременела… Я хотела оставить ребенка, но не смогла – тот человек бросил меня. Меня уговорили, в чем я теперь раскаиваюсь, отдать девочку на удочерение. Мучительно было согласиться на это, но тогда казалось, что другого выхода просто нет. Это самое большое несчастье в моей жизни. И вот сейчас, девятнадцать лет спустя, она нашла меня. Специально приехала для этого в Рим. Роб словно прирос к полу. Время, казалось, остановилось, и он не смел шевельнуться, опасаясь, что одним неловким движением выдаст себя. Его все еще подташнивало, и он чувствовал, что сегодня опять будет не в форме. В голове была полнейшая путаница. Неужели он в самом деле провел ночь с той девчонкой? Утром ему казалось это сном, сейчас же представало леденящим душу кошмаром. Если действительно с ним в постели была она, как он смутно припоминал, тогда выходит, что он трахнул собственную дочь Леони? Господи, что же делать? Роб попытался сосредоточиться и решить, как ему быть дальше, но все тщетно. Леони обратила к нему заплаканное лицо. – Роб, о чем ты думаешь? Ты ведь на меня не сердишься, скажи? От ее вопроса на душе стало легче. По крайней мере, она не смогла угадать его мысли. – Почему я должен сердиться? Я тебе искренне сочувствую. Во всяком случае, все это произошло задолго до нашей встречи. – Роб попытался приободрить ее улыбкой, но у него ничего не получилось. – Нет, – Леони медленно покачала головой, – я имею в виду не это. Не сердишься ли ты, что я не сказала тебе о ее существовании? Дело не в том, что я хотела скрыть это от тебя, просто говорить об этом для меня мучительно. Никогда и никому не раскрывала я своей тайны. Даже мои родители не знали. – Она подняла на него полные слез глаза. – Пожалуйста, прости меня. Это было глубоко личное, самое сокровенное. Я и сама гнала прочь воспоминания, но они все равно жили. Они преследовали меня все эти годы. Бывали минуты, когда мне очень хотелось поделиться с кем-нибудь своим горем. А на днях, когда позвонил Найджел, я даже хотела признаться тебе во всем… – Она запнулась и вопросительно посмотрела на него. – В чем дело – ты мне не веришь? Роб нежно поцеловал ее в лоб. – Лео, дорогая, конечно, я верю тебе. Я сейчас просто думал о том, какая же ты необыкновенная. Столько лет несла свой крест… Мне жаль, что я не мог разделить с тобой эту тяжкую ношу. – Он погладил ее по волосам и увлек в гостиную. – А теперь сядь и успокойся. Давай выпьем. И ты расскажешь мне о поездке в Лос-Анджелес. Честно говоря, меня это интересует гораздо больше, чем твоя дочь. В конце концов, она осталась в прошлом. Леони позволила усадить себя на диван. Роб сел рядом. Она повернулась к нему – взгляд ее широко открытых глаз был серьезным. – Роб, мне кажется, ты не совсем понял, что я сказала. Она вовсе не в прошлом, ведь она только что была здесь. Так, значит, он не ослышался. А так надеялся на это. – Что ты имеешь в виду? – Он принял озадаченный вид. – Кто был здесь? – Аманда. Та девушка. Моя дочь. Боже праведный, и ни одной лазейки. Что, если девчонка проболталась? – Она была здесь? – недоверчиво переспросил он. – Это было ужасно, – содрогнувшись, сказала Леони, – она накинулась на меня… словно стервятник. – И опять разрыдалась. – Зачем ты ее впустила? – Он должен был выяснить все, и немедленно. Иначе не выкрутиться. – Я не впускала. Она сама вошла. Сказала, что воспользовалась твоими ключами. – Моими ключами! Она, должно быть, выкрала их из моего кармана. Глупая, почему не обратилась ко мне? Если бы я узнал, кто она, я мог бы сам привезти ее к тебе. Почему она ничего не сказала? – Как тебя понимать? Ты что, виделся с ней? – Леони была в полной растерянности. – Да, на вечеринке, – непринужденно ответил Роб, стараясь придать своему голосу оттенок полного безразличия. На какой вечеринке? – Леони все еще не понимала. – У Энди. Он закатил вчера вечеринку. Хотел подбодрить нас после инцидента с Карло. Вот почему я так задержался, – мрачно усмехнулся Роб. – Молодец Энди. Какая замечательная затея. – Леони искренне оценила старания Берены. – Я знал, что ты останешься довольна. – Теперь, когда неожиданно всплыла тема инцидента с Карло, Роб решил воспользоваться благоприятным моментом. – Честно говоря, дорогая, это действительно был несчастный случай: солнце так слепило глаза, и кто-то отвлек меня, так что… – Да, я знаю, любимый. – Леони словно прощала Робу его досадную оплошность. Затем, слегка сощурив глаза, она все-таки спросила: – Но что Аманда делала на этой вечеринке? Какого черта понадобилось там этой сучке? – Голос ее вновь возвысился. – Дорогая, дорогая, не надо… – Роб обнял ее, пытаясь успокоить. – Роб, это так ужасно. Я ненавижу ее, просто ненавижу. – Она вдруг задрожала. – Ну, ангел мой, не надо, ты сегодня как в аду побывала. Давай я уложу тебя в постель. – Роб подхватил ее на руки и отнес в спальню. Бережно положив на кровать, он укрыл ее одеялом и сел рядом, нежно поглаживая по волосам. Немного успокоившись, Леони все же не отступала. – Роб, я хочу знать: как она попала на вечеринку? – Конечно же, кто-то пригласил ее. Наверное, Джованни, болван, – процедил он сквозь зубы. – Наверное, – согласилась Леони. Последовала пауза. – Роб? – внезапно спросила она. Он уже знал, что она скажет дальше. – Как у нее оказались твои ключи? Роб глубоко вздохнул. – Лео, ты же знаешь, какой я бываю на вечеринках. Я люблю повеселиться. Пиджак я снимаю сразу же, как только переступаю порог. Эта мерзавка – извини, я знаю, что она твоя дочь, но это не меняет моего отношения к ней, – так вот, эта Аманда, очевидно, знала, кто я, поскольку все время крутилась возле меня, пытаясь завязать знакомство. Увидев, что я не поддаюсь, она, должно быть, взбесилась и в отместку украла ключи. Это было нетрудно. К тому же, боюсь, я изрядно набрался в тот вечер. – Он вдруг замолчал. Леони явно не слушала его. Пытаясь угадать по ее лицу, насколько убедительными показались его объяснения, Роб заметил, как у нее дрожат губы. – Она сказала, что обратится в газеты, – прошептала Леони. – Какого черта? – со злостью спросил он. – Что с ней случилось? – "О Боже, только бы она не проговорилась о том, что между нами произошло", – мелькнуло в голове. – Это я во всем виновата, – жалобно произнесла Леони. – Я сказала ей, чтобы она убиралась. Роб, я не хочу иметь с ней никаких дел. Она мне отвратительна. Она моя дочь, но я видеть ее не могу. Ты, наверное, думаешь, что это противоестественно? – Конечно же нет, дорогая. Не ты ее растила, и она не имеет к тебе никакого отношения. – Роб пытался приободрить Леони. – Но ведь я принесла ее в этот мир. – Скажи честно: если бы тебе пришлось выбирать среди сотен девчонок ее возраста – ты бы узнала ее? – Наверное. У нее мой цвет волос и тот же овал лица. – Хорошо, тогда давай по-другому: среди сотен рыжих головок с высокими скулами ты выбрала бы именно ее? Ведь ты судишь лишь по внешности, а не по тому что в тебе говорит материнский инстинкт. – Да, ты прав, наверное, – неохотно согласилась Леони. – То-то и оно, – резко сказал Роб. Он взял ее руку и поцеловал, вновь пытаясь отвлечь ее. – И хватит так нервничать. Не думаю, что она сунется в газеты. Так ты расскажешь мне про Лос-Анджелес? Как все прошло? Леони вздохнула. – Надеюсь, что ты окажешься прав. И действительно, хватит об этом. – Она впервые улыбнулась – робко, но это уже обнадеживало. – Лос-Анджелес все такой же: душный и вонючий, грязный и безвкусный, веселый и удивительный. – А что Джуд и Марв? Они тоже были веселыми и удивительными? – Пожалуй, даже слишком веселыми, – мрачно усмехнулась Леони, вспомнив беседу за завтраком, – но денег дали. Хотя и опутали меня рядом условий. Теперь для нас самое главное – переписать концовку… и найти того, кто бы мог это сделать. – Она вздохнула. Роб отвернулся, сконфуженный, и Леони приумолкла. Что особенно раздражало Элизабет Брентфорд в работе мужа, так это то, что по воскресеньям в безупречно убранной гостиной их дома вырастала огромная кипа газет. К счастью, в течение недели Элизабет отдыхала от этого беспорядка, поскольку Симон читал газеты в офисе. Спустившись по лестнице в гостиную, Элизабет тяжело вздохнула, увидев привычную для воскресного утра картину: на изящном антикварном столике опять была свалена куча газет. Элизабет очень любила свой дом и гордилась им, а газеты, пестревшие цветными фото и броскими заголовками, нарушали симметрию со вкусом обставленной гостиной. Дом Брентфордов отличался особым уютом: обои были теплых тонов, мебель – классическая и удобная, антиквариат подобран с особой тщательностью. Элизабет была одета так же изысканно – в светлом шелковом пеньюаре, отделанном воздушным брюссельским кружевом. В гостиной раздался звонок, и Элизабет поспешила к столику, где среди разбросанных газет стоял телефон. Беспорядок не радовал глаз, и она, слегка раздраженная, сняла трубку. – Миссис Брентфорд? – Да? – Это Чарльз. Чарльз Пендльбери. – Сердце замерло. Какого черта вздумал он звонить ей домой в воскресенье? Элизабет вдруг показалось, что она слышит шаги Симона. Она бросила взгляд на старинные настенные часы. Восемь. Почти. Она постаралась сохранять невозмутимый тон. – Боже, Чарльз, такой ранний для воскресенья звонок. – "Опять что-нибудь стряслось", – устало подумала она. – Да, я понимаю. Прошу прощения за беспокойство… – Чарльз вдруг замолчал. – Не стоит. Что случилось? – Миссис Брентфорд… – И снова пауза. Что-то в его голосе насторожило Элизабет. Часы заиграли музыкальную преамбулу, готовясь пробить восемь раз. Элизабет зажала рукой ухо, чтобы не слышать шума. – Чарльз, что случилось? – Миссис Брентфорд, даже не знаю, как и сказать вам… – В чем дело? – крикнула Элизабет в трубку. Раздался громкий бой часов. – Вы видели сегодняшние газеты?.. – Голос Чарльза утонул в какофонии резких звуков. Часы были свадебным подарком матери Симона и, как и их дарительница, имели обыкновение заявлять о себе в самое неподходящее время. – Подождите минутку! – прокричала Элизабет. – Я слышу какой-то шум… Часы наконец выдохлись и перешли на громкое неутомимое тиканье. – Все, смолкли. Так в чем дело? – Элизабет старалась говорить уверенно. – Вы видели газеты? – повторил свой вопрос Чарльз. Она взглянула на кипу, лежавшую перед ней. Толстые газеты были свалены сверху. Шли обычные заметки о состоянии экономики, мелькнула фотография супруги премьера, которая, нацепив защитную каску, осматривала заводские цеха. Пробежав глазами первые полосы, Элизабет не увидела ни объявления о войне, ни сообщений о террористических антах, не было и катастроф на бирже. – Нет, я только что встала. А в чем дело? – Боюсь, новости не из приятных. Советую вам заглянуть в "Глоуб". Вы ведь получаете его? – Еще бы, – усмехнулась Элизабет. "Весь хлам собираем", – добавила она про себя, пытаясь выудить газету, которая лежала в самом низу. Вот, наконец, и она. Имени Симона Элизабет не нашла, но рассказ на этом не заканчивался. Она перевернула страницу, предчувствуя недоброе. – Элизабет, с вами все в порядке? – донесся из трубки голос Чарльза. Элизабет с ужасом читала дальше: "Пока о Симоне ни слова", – подумала Элизабет. У Элизабет забилось сердце. "Пока", – намекала газета. Усилием воли Элизабет взяла себя в руки. – Алло, Чарльз, вы еще здесь? – Да. Элизабет, с вами все в порядке? – Да. – Она попыталась придать голосу оттенок спокойствия. – Со мной все в порядке. – Вы видели статью? – Да. – Мне страшно неловко, что я вас побеспокоил, Элизабет, но я подумал, что вам следует знать об этом. – Да, вы поступили правильно. – Элизабет, – Чарльз выдержал паузу, – я думаю, Симона она обязательно втянет в этот скандал, это вопрос времени. – Я знаю. – Элизабет отчаянно пыталась собраться с мыслями. – Мне кажется, я слышу его шаги. – Ей нужен был тайм-аут, чтобы прийти в себя и трезво оценить ситуацию. – Я попрошу Симона перезвонить вам. До свидания, Чарльз. И спасибо. – Не дожидаясь ответа, она положила трубку. Элизабет так и осталась стоять у телефона, не в силах двинуться с места. Итак, это произошло. Чарльз был прав – рано или поздно откроется все. Аманда явно держала в запасе свой главный козырь, намереваясь выложить его в удобный для нее момент. Маленькая сучка! В эту минуту Элизабет, казалось, отдала бы все, лишь бы оказаться сейчас супругой Чарльза Пендльбери и, уютно устроившись в его квартирке в Олбани, наслаждаться мирным воскресным завтраком. Она схватила газету и направилась в столовую. Стол уже был накрыт к завтраку; в лучах раннего солнца, струившихся сквозь кристально чистые стекла окон, сверкало старинное серебро приборов. Невидящим взглядом Элизабет смотрела вдаль – на зеленую гладь равнины; где-то под окнами звучала заливистая трель дрозда. День выдался чудесный – сколько Элизабет помнила, именно в такие дни ее настигали плохие известия. В такой же вот день умерла ее горячо любимая мать; слезы подступили к глазам, когда Элизабет подумала о ней, о том, как ее не хватает – гораздо больше, чем она смела признаться. Боже, как нужна ей сейчас мама. Уж она бы знала, как отвести надвигающуюся беду. Время словно остановилось, когда Элизабет с ужасом подумала, как быстро может рухнуть их выстроенное с годами благополучие. Карьеру Симона ожидает крах, а вместе с ней погибнет все, ради чего жила Элизабет. И дети – они тоже пострадают. Благо, что они сейчас в школе, и, возможно, скандал обойдет их стороной. Нет, с тяжелым сердцем подумала она, не надо себя обманывать. На детей тоже ляжет тень позора. Мучительный стон вырвался из ее груди. Пытаясь сдержать его, Элизабет зажала рот рукой. – Могу я предложить вам кофе, мадам? Элизабет вздрогнула. Джанет, экономка, стояла в дверях; лицо ее выражало обеспокоенность. Взгляды их встретились, и они какое-то время молча смотрели друг на друга. Все было понятно без слов. – Спасибо, Джанет, выпью с удовольствием. Хотя нет, пожалуй, лучше чашку крепкого китайского чая. – Элизабет улыбнулась. Джанет с сожалением подумала о том, что этикет не позволяет ей обнять и успокоить несчастную женщину. – Хорошо, мадам, – вот все, что она могла сказать. Очень редко Элизабет позволяла себе открыто проявлять свои эмоции. На похоронах матери она оставалась спокойной, выплакав боль потом, в уединении своей маленькой гостиной, где единственным свидетелем ее слабости был кот Мэлкин. Удивленное животное смотрело на нее немигающим взглядом, словно сопереживая ее горе. Она прижала к себе пушистое тельце, и нот не воспротивился объятиям, лишь деловито умылся потом. Точно так же, когда узнала от "доброжелателя" об очередной измене Симона, Элизабет внешне не проявила волнения, а потом долго плакала, укрывшись от посторонних глаз. Вот и сейчас Элизабет призвала на помощь всю свою волю и выдержку, настроившись мужественно противостоять худшему. С лестницы доносились шаги. В столовую спускался Симон. Элизабет спешно продумала свои действия. Симон выглядел усталым и каким-то взъерошенным. – Доброе утро, дорогой, – нарочито бодро сказала она. – Сейчас принесут чай. Что тебе предложить на завтрак? Он шумно зевнул. – О Боже, только тосты или что-нибудь в этом роде – я провел ужасную ночь. – Он коснулся ее щеки дежурным поцелуем и плюхнулся на стул, заняв свое место во главе стола. – Где газеты? – спросил он. Элизабет спрятала за спиной "Глоуб". – Они в гостиной. Ты разве их еще не просматривал? – Нет. У меня была кошмарная ночь. – Он явно был в плохом настроении. – Я принесу. – Она повернулась, но так, чтобы он не заметил газеты в ее руках, и быстро вышла из комнаты. В гостиной она взяла номер "Мейл он санди" и вложила туда злополучный "Глоуб". Когда Элизабет вернулась в столовую, Симон сидел, развалясь на стуле, все еще мрачный. Отложив для себя номер "Мейл", лежавший сверху, она отдала Симону остальные газеты. Он молча кивнул в знак признательности. Элизабет дождалась, пока он выпьет чаю, съест тост с мармеладом и просмотрит основные заголовки. – Дорогой… – начала она. – Какая жуткая фотография жены премьера, – весело заметил Симон, все еще погруженный в газеты. – Да, в самом деле, – ответила Элизабет. Фотографию она даже не видела. – Дорогой… – вновь попыталась она начать разговор, на этот раз уже более уверенным тоном. Что-то в ее интонациях заставило Симона оторвать взгляд от газеты. – Что? В чем дело? – И увидел ее лицо. – О Боже, Джимми опять заболел? – Нет, дорогой, с ним все в порядке. Вчера от него пришло письмо. Ты разве не прочитал его? Я положила тебе на стол. – Он вошел в первую десятку? – Еще не знает… Дорогой, боюсь, что ситуация осложнилась. – Элизабет решила говорить прямо. – Аманда обратилась в газеты. Правда, она еще не упомянула твоего имени, но Чарльз думает, что это вопрос времени. Симон в ужасе уставился на жену. Газета выпала из его рун. – Боже праведный, – медленно произнес он. – Симон, – продолжала Элизабет, – девочка явно торгуется. Ты должен что-то предпринять, и как можно быстрее. Ты только взгляни на это! – Элизабет протянула ему свежий номер "Глоуб". Симон прочитал первую и последующие страницы. В столовой воцарилась зловещая тишина. А за окном все пели птицы. – Она может погубить нас, – сказала Элизабет. Симон отложил газету и взглянул на жену. – Ты не заслуживаешь этого, Лиз, – тихо сказал он. Нежность, с которой он произнес эти слова, удивила и обезоружила ее. Элизабет поднялась, обошла вокруг стола и встала рядом с мужем, положив руки ему на плечи. Он склонил к ней голову и вздохнул. – Я сожалею о случившемся. Это несправедливо по отношению к тебе. – Мы оба оказались втянутыми в это дело и будем бороться вместе, – спокойно сказала Элизабет. – Ты думаешь, она?.. – Вопрос его повис в воздухе. – Заговорит? Да, думаю, что да. – Но почему? Она же получила деньги. Что еще ей нужно? – Внимание, отмщение, признание, любовь – кто знает? – Боже, какой кошмар, – простонал он. – Что тебя ожидает в худшем случае? – спросила Элизабет, хотя ответ уже знала сама. – В худшем случае? О, это легко предугадать. Если все выплывет наружу, меня сочтут морально разложившимся, безответственным типом, который не вправе представлять народ этой страны. Для прессы этот день станет праздником, а мне придется подать в отставку и последующие пять лет замаливать свои грехи на задворках парламента. Элизабет закрыла глаза, словно перед ней уже разворачивались мрачные картины будущего, и крепче прижала к себе мужа. – Знаешь, что я скажу, Лиз? – пробормотал он, зарывшись в мягкие шелковые складки ее пеньюара. – Нет, что? – прошептала она. – Пусть публикует и будет проклята! И я вместе с ней! |
||
|