"Хлеб и снег" - читать интересную книгу автора (Иванов Сергей Анатольевич)

Справедливость

— Зима не зима, весна не весна, а всё какими-то пятнами! — ворчит бабушка.

И правда: позавчера было тепло, вчера и так и сяк, а сегодня холод лютый!

Опять все полюбили печку. Таня с Алёной сидят прямо на горячей каменной лежанке, застеленной овчиной, и вырезают платья для кукол. Пока Алёна была в школе, Таня нарисовала эти платья. А теперь они их вместе вырезают.

Алёна в этом году кончает второй класс, поэтому она важничает страшно — но не только с Таней, со всеми. Она говорит немного скрипучим голосом и старается выражаться по-взрослому.

Вырезали они, вырезали, вдруг Алёна говорит:

— Засиделась я с тобою, матушка. Пора и честь знать. У меня ведь дела. У меня ведь синицы на руках!

Не успела Таня ничего ответить, Алёна опять говорит:

— Ну ладно: хочешь — пойдём со мной…

Алёна стала надевать пальто, и Таня стала надевать пальто: можно было бы на Алёну обидеться, но больше хотелось синиц посмотреть.

Они пришли в Алёнин дом, в Алёнину комнату и сели у окна. Было уже четыре часа, но дни теперь стояли долгие. Солнце хоть и покраснело, но ещё высоко висело на небе.

Алёнино окно смотрело в сад. Там стояли яблони — голые, чёрные, корявые. Самые обычные зимние яблони в заснежённом саду… Но Таня заметила: к веткам на белых нитках привязаны маленькие белые кубики. Так украшают комнаты на Новый год: нитка, а на ней кусочек ваты. Но здесь-то была, конечно, не вата. Таня догадалась:

— Сало для синиц!

— Ты откуда знаешь? — недовольно спросила Алёна. Ей, как видно, хотелось, чтоб Таня этого не знала. Хотелось всё растолковать, разъяснить. Это для Алёны главней главного.

Тане стало неловко, как будто она правда виновата, но тут как раз появились синицы. Они сразу подлетели к окну, сели на дощечку, обитую невысоким бортиком, — кормушку. Она была пуста. Таня вопросительно посмотрела на Алёну. Та показала рукой в сторону яблонь с салом. А синицы тут же испугались Алёниной руки, фыркнули крыльями и исчезли.

— Прилетят? — спросила Таня.

— Ещё как! — уверенно сказала Алёна.

Синицы правда прилетели — и скоро! На кормушку они сесть побоялись, так как видели совсем рядом за стеклом Алёну и Таню, поэтому остались на яблоне. Пока они ничего не замечали, а просто мелькали по веткам и набирались храбрости, чтоб снова слететь на кормушку. Они, как видно, уже привыкли, что там есть еда, и, наверное, решили, что с первого раза просто не заметили её.

Синиц было две. Одну Таня никак не могла разглядеть, а другую, что была поспокойней, рассмотрела хорошо. У неё были белые щёки, чёрные раскосые глаза, прямой лакированный носик и чёрная шапка. Сзади на голове у синицы торчал хохолок, какой часто бывает у мальчишек. Самым красивым местом у синицы была грудь — ярко-жёлтая, а прямо посредине синяя полоска сверху вниз, как молния.

— Мои синицы! — тихо сказала Алёна.

— Откуда ты знаешь, что твои?

— Оттуда — что отъелись на моих харчах. Видишь: здоровые стали, как снегири!..

Тут синица, которую рассматривала Таня, спрыгнула с ветки и, быстро-быстро тряся крыльями, повисла в воздухе.

— Ой! — шёпотом вскрикнула Таня.

— Гляди! — ещё тише и отчаянней шепнула Алёна.

Они схватились за руки и прилипли к окну: синица висела в воздухе прямо перед кусочком сала. Вот она ухватила белый кубик и уже хотела отлететь с ним куда-нибудь, чтобы спокойно расклевать лакомство и съесть, но нитка не пустила. Сало выскользнуло из клюва и стало раскачиваться, как маятник. Наверное, это было очень страшно для такой маленькой птички, но голодная синица уже почувствовала вкус сала. Она смело бросилась в новую атаку, поймала еду и тут же села на ветку — тонкую-тонкую, ну, может, чуть толще травинки. У Тани прямо дух захватило: так веточка эта изогнулась опасно. А синица ничего — прихватила сало лапками и долбит, долбит его носом. Потом бросила этот кусок, отлетела, схватила другой, что висел поудобней, на толстой ветке, и принялась за дело: колотит замёрзшее сало, как маленький дятел.

Так одна синица клевала, а другая боялась.

— Чего она боится? — спросила Таня.

— Это синиц, — ответила Алёна.

— Что?

— Синиц… Как бывает тигр и тигрица, так же — синиц и синица… Он охраняет, дед говорит.

— А… — сказала Таня, — понятно.

Синица клевала, ни на что не обращая внимания, похватает-похватает от одного кусочка, перелетает на другой. А «синиц» всё приглядывался, вертелся, нырял по веткам, как будто выискивал опасность.

Сзади подошёл старый Алёнин дед и тоже стал смотреть.

— Не клюёт, — сердито сказала Алёна, — совсем с ума сошёл!

— Вот чудилка! — покачал головой дед. — Ешь ты! Ешь!.. Оно веселей будет!

«Синиц» побоялся-побоялся и тоже стал клевать. Что синичка бросит, то он доклёвывает.

— Вот и ладно! — сказал дед.

— Конечно, хорошо! — согласилась Алёна. — Правда, Тань?

Вдруг синичка улетела. «Синиц» увидел это — надо и ему лететь. А сала жалко!.. Заторопился-заторопился сала наклеваться. Потом — скок, ф-р-р… И всё!..

— Бояки! — сказала Алёна.

— А и ты бы удрала без задних ног! — сказал дед.

— Я?!

— Если б синицей была.

И тут девочки тоже увидели: под дерево, ни снежинки не стронув с места, словно по воздуху, вышел, как выплыл, Алёнин кот Котя. Он был пушистый, а морда такая умильная, что сразу становилось ясно: синичкам лучше с ним не знакомиться.

Котя тронул когтем чёрный ствол и, задрав голову, стал смотреть, как под лёгким ветерком покачивается на ветвях белое сало.

Минутку так посмотрел — наверное, и принюхался, — потом подобрал все четыре лапы одна к другой, напружинился и длинным медленным прыжком вскочил на первый сук. Котя умел делать всё так красиво и так внимательно следил за каждым своим шагом, словно всё время выступал на сцене перед публикой. Вот и сейчас он не просто схватил сало, а сперва ударил его два раза когтистой мягкой лапкой и уж потом только, ловко подцепив, отправил в рот.

Но едва Котя легонько повёл мордой, нитка натянулась, и сало, выскользнув из его зубастой пасти, опять стало маятником болтаться под веткой. Котя очень удивился, морда у него стала глупая-глупая и растерянная. Он заторопился, как неопытный жонглёр, уронивший на сцене мячик, быстро и некрасиво схватил сало. Но тут же опять выпустил: очень уж удивительно ему было, что кто-то тянул добычу прямо изо рта. Глупый кот не мог понять, что воевал с простой ниткой!

На яблоне висело много заманчивых кубиков. Котя приноравливался к ним и так и эдак, раскачивался на самых тонких веточках, влезал чуть не на макушку, висел вниз головой. Всё напрасно! Добыча была совсем рядом и в то же время не давалась рассерженному и растерянному Коте.

В комнату вошла Алёнина мать. Посмеялась со всеми над котом и сказала:

— Собирайтесь, я картошечку пожарила.

— Сейчас, — сказала Алёна. — Котька слезет, и пойдём.

Из другой комнаты слышался перезвяк тарелок и вилок, громко пахло картошкой с луком. Алёнина мать крикнула:

— Долго он там сидеть будет?

— Сейчас, — сказала Алёна, — посидит-посидит и слезет.

— Не слезет, — возразил дед, — ему гордость не позволит.

— Ничего, позволит! — сказала Алёна. — Ещё как позволит! Не таким позволяла! А синичкиного сала ему не видать… Пусть помёрзнет задаром, а то очень важный стал, да, дед?

— Я долго буду повторять? — крикнула мама. — Дед, а ну-ка веди их сюда!

Но дед не пошёл, и Таня не пошла, и Алёна, потому что как раз в это время Котя исхитрился: он схватил сало в рот и затряс, затряс мордой, словно ему дали отведать перцу. Нитка не выдержала — лопнула. Но Котя не успел съесть сало — оно упало в снег. Тем же манером Котя оборвал вторую нитку — опять уронил добычу. Третий раз — и в третий то же! Просто какое-то заколдованное против кошек сало. Наверное, Котя это понял. И тогда он как сумасшедший начал метаться по яблоне и один за другим обрывать её необыкновенные плоды. Котя уже не думал о еде. Теперь для него главным было охота, удача. И отомстить!

— Ах ты пострел эдакий! — закричала Алёна. — Пакостник! Ни себе, ни птицам!..

Она собралась выбежать во двор. Но дед крепко взял её за плечо.

— Нет уж, — сказал он, — нечестно будет! Раз исхитрился, победил — пусть пирует!

— Нет не пусть! — Алёна вырвалась из дедовой руки. — Пойду и прогоню!

— Да погоди уж! — сказал дед. — Видно, и без тебя обойдётся.

По двору бегал огромный вислоухий Джек. Для людей он был не страшен, но с кошками разговаривал очень коротко. Котя это знал прекрасно. Он замер, затаился на дереве. Однако Джек его сразу заметил: у собак на кошачье племя нюх особый. Он подбежал к яблоне, залаял как-то с привыванием, встал на задние лапы, а передние опёр о ствол — чуть ли сам не полез на яблоню, так ему хотелось Котьку добыть! А кот ошалело метнулся вверх по веткам, но не рассчитал, позабыл, что на макушке растут лишь хрупкие прутики. И не удержался, полетел вверх тормашками, пересчитывая боками сучья, полетел прямо в собачью пасть.

— Мамочки! — закричала Алёна.

А у Тани от страху сердце оборвалось. Но в самом почти низу Котя сумел зацепиться лапой за ветку, повис, раскачиваясь. Хвост его болтался прямо у Джековой пасти. Эта картина так и врезалась Тане в память. А ведь всё произошло за какую-то очень короткую секундочку. Потому что Котя тут же подтянулся на ветке — ловко, пружинисто, как акробат, — пробежал вверх по стволу, уселся в безопасной развилке и стал смотреть, как Джек всё ещё скачет и с лаем хватает лязгающими зубами куски морозного темнеющего воздуха.

— Ух ты! — Таня едва перевела дух. — Бедный Котька!

— Теперь он долго его не выпустит, — усмехнулся дед.

Таня удивлённо посмотрела на деда.

— Как же ты смеяться можешь?! — закричала Алёна. — Дед! Надо отогнать Джека!

— Сами разберутся, — сказал дед, глянул ещё раз в сад и пошёл есть картошку.

Девочки остались у окна.

— Он его всю ночь не отпустит! — сказала Алёна.

Хлопнула дверь. Это Алёнина мать ушла на ферму. Она была доярка.

— Идите! — крикнул дед. — Картошка-то замёрзнет.

— Дед, — сказала Алёна, — надо Котьке помочь.

— Они уже не маленькие, — ответил дед. — И кот и пёс. Сами с усами!

— С какими тебе усами? — рассердилась Алёна. — Они же звери. Мы должны их учить. И помогать!

— Нет, это людей надо учить. А их не надо. Они по своей науке сами всё знают. Вот Котька на дереве подрогнет — умней станет.

— А свалится?

— Котька? Ни боже мой! — Дед уколол вилкой картошку. — А свалится — туда ему и дорога! Значит, он по-звериному глупый. Сейчас мы его спасём, а в другой раз он ещё хуже попадётся… Нет уж, сам он должен своим звериным чутьём соображать!

— Вот какой же ты дед, — удивилась Алёна.

— Я-то вот дед. А кой-кто ещё и до третьего класса не дошёл. Значит, и надо меня слушать!.. Помогать-то ведь тоже следует с умом.

Девочки сели за картошку, к которой примёрз почерневший лук. Таня молчала, и Алёна молчала… И дед молчал — накалывал вилкой по одному кусочку картошки и отправлял в рот… Вдруг Таня сказала:

— Спасибо большое!.. Я домой пойду.

Алёна посмотрела на неё и тоже встала. Таня начала надевать пальто, шёпотом спросила:

— У тебя колбаса есть?

— Нету.

— А сало?

— Есть.

— Дай кусочек.

— А зачем?

— Надо… Увидишь!

Таня вышла на крыльцо. Уже совсем стемнело, и Джек был очень большой. Всё же она собралась с духом и позвала:

— Эй, Джек! Джек!

Пёс мотнул хвостом и подбежал. Таня сунула ему под нос варежку, в которой лежало Алёнино сало. Джек стал нюхать, нюхать. Хотел зубами взять варежку. Но Таня не дала. Она пошла по дорожке, прокопанной в глубоком жёстком снегу. Джек бежал рядом, проваливаясь, хрустя лапами по насту. Запах сала тянул его, как поводок. Так они вышли за калитку. Таня оглянулась. Дед улыбался в окне и качал головой, а Алёна прыгала и хлопала в ладоши. Тане стало вдруг неловко, и она бегом припустилась по улице. Джек пробежал немного за ней и остановился. Тогда Таня вынула сало из варежки и крикнула:

— Джек! На! На!

Неудобно же было его обманывать, хорошего пса!

Джек недоверчиво, медленной трусцой подбежал. Потом быстро лизнул Танину ладонь — клац! — и проглотил сало… Какой интерес так есть?..

До самого дома Таня всё думала об этом происшествии. И никак не могла решить, кто же прав. Дед?.. Получалось, что вроде бы дед: он правильно всё говорил… Тогда что же Таня? Обманула его — и всё?.. Нет! Ведь не так же это! Не так! Потому что дед хоть и говорил правильно, но Таня не была согласна! И она поступила по-своему — как ей хотелось. Нет, не как хотелось, а как считала справедливей. Вот именно — как справедливей! И в этом всё дело!