"Протоколы Эйхмана.Записи допросов в Израиле" - читать интересную книгу автора (Ланг Йохен фон)

ЧАСТЬ 1

Нацистский военный преступник Адольф Эйхман

ЛЕТОПИСЕЦ. Гитлер не раз заявлял публично, что "с еврейством будет покончено". Восьмого ноября 1942 г. в мюнхенской пивной "Лёвенброй" он цинично шутил перед "старыми бойцами" своей партии:

"Над моими пророчествами всегда смеялись. Из тех, кто тогда смеялся, очень многие сегодня уже не смеются. А те, кто продолжает смеяться, возможно, скоро смеяться не будут..."

В то время трубы крематориев в лагерях уничтожения уже дымили днем и ночью. Речь транслировалась всеми германскими радиостанциями и была напечатана в газетах дословно. Но большинство немцев посчитали эти фразы риторическими угрозами - это, мол, так, попугать врагов.

Гораздо конкретнее об "истреблении еврейского народа" говорил 4 октября 1943 г. в Познани рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Речь была секретной. Гиммлер сказал:

"Большинство из вас хорошо знает, что это такое, когда свалена в ряд сотня трупов, когда сложены пятьсот трупов или когда там лежит их тысяча. Вынести такое и остаться, вопреки всем человеческим слабостям, порядочными людьми - вот что нас закалило".

Для этой кровавой фабрики смерти нужен был аппарат. Отдающих приказы и подчиняющихся им, организаторов и ревностных исполнителей, убийц и тех, кто заметает следы. Самыми жестокими, исполнительными и пунктуальными были эсэсовцы. Себя они считали элитой национал-социализма. Один из этого "Черного ордена" - Адольф Эйхман, руководитель "еврейского отдела" в аппарате РЗХА, Главного управления безопасности рейха. К тому времени немцы уже научились бояться всевластия этого учреждения, известного сначала просто как тайная государственная полиция, гестапо.

Адольф Эйхман был так же неизвестен в "Третьей империи", как десять тысяч других чиновников этого высокого государственного учреждения. Но после Второй мировой войны его имя стало синонимом геноцида и убийств. Что это был за человек? Как он решился на такое? Что это было за время, какие обстоятельства сформировали его? Он сам ответил на эти вопросы.

Авнер Лесс - капитан израильской полиции. Генеральный прокурор государства Израиль поручил ему допрашивать Эйхмана, чтобы подготовить судебный процесс. Начиная с 29 мая 1960г., он просидит не одну сотню часов напротив человека, пославшего на смерть миллионы евреев, в том числе отца капитана и дюжину его родственников. Отец Лесса, берлинский фабрикант и фронтовик Первой мировой войны, был отправлен через концлагерь Терезиенштадт в газовую камеру Освенцима. Ему, кавалеру ордена "Железный крест", пожаловали, как говорит с горькой иронией сын, "привилегию" быть убитым одним из последних.

ХОФШТЕТТЕР. Вы меня, наверное, узнали? Я полковник Хофштеттер из уголовной полиции.

ЭЙХМАН. Так точно!

ХОФШТЕТТЕР. Господин Эйхман, мне сообщили, что вы готовы - и даже заинтересованы - изложить свою версию: о вашей роли в так называемом Третьем рейхе. Это верно?

ЭЙХМАН. Да, это верно.

ХОФШТЕТТЕР. Вам понятно, что о каком-либо принуждении вас к даче показаний не может быть и речи?

ЭЙХМАН. Так точно!

ХОФШТЕТТЕР. Что ж, капитан Лесс останется здесь с вами, чтобы заняться вашими показаниями сегодня же, прямо сейчас. Очевидно, вам понадобятся какие-то документы. Капитан Лесс составит список таких документов, и мы попытаемся по возможности предоставить их в ваше распоряжение. Вот, собственно, и все!

ЛЕСС. Я думаю, вы могли бы начать с биографии.

ЭЙХМАН. Я родился 19 марта 1906 г. в Золингене, в Рейнской области. Мой отец служил бухгалтером в "Электрической трамвайной компании", так примерно называлось предприятие. В 1913г. отца перевели в город Линц на Дунае, в тамошнюю "Электрическую трамвайную компанию", кажется, в связи с кредитом, предоставленным концерном АЭГ этой австрийской фирме. И там отец работал до 1924 г. коммерческим директором. Отец перевез семью в Австрию в 1914 г., значит, с этого года я жил с моими родителями, братьями и сестрами в Линце на Дунае, в Верхней Австрии.

ЛЕСС. Может быть, вернемся чуть назад. Как звали вашего отца?

ЭЙХМАН. Моего отца звали Адольф Карл Эйхман. Моя мать - Мария Эйхман, урожденная Шефферлинг.

ЛЕСС. Сколько у вас братьев и сестер?

ЭЙХМАН. Мой отец был женат дважды. Моя мать умерла в 1916 г. В этом браке родилось пятеро детей. Следующий после меня был Эмиль, двумя годами моложе меня.

ЛЕСС. Он родился в 1908 г.?

ЭЙХМАН. Наверное, да, господин капитан, а следующий, Гельмут, был на три года моложе меня. Он погиб в Сталинграде во время войны. Следующей была сестра, Ирмгард, она, я думаю, на четыре года моложе меня или на пять. Прошло уже восемнадцать лет, как я виделся с ними. Следующий брат, наш младший в этом браке, был Отто. Частые роды привели к ранней смерти матери. В 1916 г. отец женился во второй раз на очень строгой, религиозной женщине протестантской веры.

ЛЕСС. Принадлежите ли вы к какой-либо церкви?

ЭЙХМАН. Я принадлежал до 1937 г. к евангелической церкви, но потом вышел из нее. В дальнейшем, за 15 лет, прошедших после 1945 г., обретя новый опыт, я внутренне вернулся к церкви, но официально в нее не вступил, потому что стеснялся. Главным образом из-за отца, который был очень религиозным человеком; несколько десятков лет он был общественным пресвитером евангелической церковной общины в Линце. Он умер недавно, 2 февраля этого года.

ЛЕСС. Вы состояли какое-то время в Обществе христианской молодежи?

ЭЙХМАН. С малых лет. Вся семья отправлялась по воскресеньям к девяти часам в церковь, и после церкви или после обеда мы шли в Общество христианской молодежи. Только потом, когда там руководство воспитанием молодежи стало меняться и с новыми людьми добрых отношений уже не было, я перешел в "Юные туристы", в группу "Гриф". Они входили в Молодежный союз. Я еще состоял там, когда мне было уже 18 лет.

ЛЕСС. В какой школе вы учились в Линце?

ЭЙХМАН. В Линце я ходил в начальную школу, до 4-го класса, а потом поступил в реальное училище, там учился тоже до 4-го класса.

ЛЕСС. Какое именно реальное училище?

ЭЙХМАН. Государственное реальное училище имени кайзера Франца-Иосифа, потом оно называлось - Федеральное реальное училище, потому что как раз в то время произошел переворот.

ЛЕТОПИСЕЦ. В былые времена Эйхман не преминул бы на этом месте заметить, что и Адольф Гитлер ходил в ту же школу - всего на год-другой раньше.

ЛЕСС. Сколько времени вы учились в гимназии? Четыре года? В каком году ее окончили?

ЭЙХМАН. Наверное, в 1916-1917-м я окончил начальную школу. Во время революции был в реальном училище. Я еще припоминаю, что во время занятий были волнения.

ЛЕСС. На какой улице вы жили в Линце?

ЭЙХМАН. На Бишофштрассе, дом 3.

ЛЕСС. Это был многоквартирный дом?

ЭЙХМАН. Многоквартирный дом, прямо в центре города.

ЛЕСС. После того как вы в 15 лет, в 1921 г., окончили школу, вас призывали на годичную службу в армию?

ЭЙХМАН. Нет, в наше время этого уже не было. Я поступил тогда в государственное Высшее федеральное училище электротехники, машиностроения и строительства. Это тоже в Линце. Я там проучился четыре семестра.

ЛЕСС. Вы потом работали по специальности?

ЭЙХМАН. Да. К тому времени мой отец ушел на пенсию досрочно, потому что открыл собственное дело и сначала основал в Зальцбурге горнопромышленную компанию, в которой у него был 51 процент акций. Шахта была между Зальцбургом и границей. Но производство заглохло в самом начале. Еще он вошел в долю предприятия по строительству мельниц, это на реке Инн, в Верхней Австрии. Он потом не раз жалел об этом, потому что влетел как раз в экономический кризис в Австрии, и дело не только не шло, но и сбережения отца и сбережения моей второй матери тоже пошли в это предприятие и обратились в прах. Я забыл рассказать, что отец еще стал в Зальцбурге совладельцем машиностроительной компании, которая делала локомобили. Но ее предыдущий единоличный владелец повесился после того, как вложенные моим отцом в качестве компаньона деньги были каким-то образом растрачены. После этого отец закрыл горнопромышленную компанию, но еще много лет платил в казну какой-то налог, горную ренту.

ЛЕСС. На каком предприятии вашего отца вы работали?

ЭЙХМАН. Когда я... Ну да, отец забрал меня из школы. Надо признать, еще и потому, что я был не самым прилежным школьником. Он отправил меня на шахту. Я должен был там работать под землей и на поверхности. Это была маленькая шахта. Главная штольня была не длиннее 300 метров. Несколько боковых выработок и неглубокие стволы. Собирались добывать смолу из горючих сланцев, сланцевое масло для медицинских целей, асфальт какой-то... Штейгер, мастер, посылал меня работать вместе с другими, там было еще несколько рабочих.

ЛЕСС. Сколько человек было занято в этом производстве?

ЭЙХМАН. Всего, я думаю, десять.

ЛЕСС. Сколько времени вы там работали?

ЭЙХМАН. Месяца три, наверное, не дольше. Затем меня определили в "Верхнеавстрийскую электрическую компанию" в качестве волонтера, как это тогда называлось. Я мог опять пойти учиться, мог - добровольцем в армию на один год, как это тогда называли. Все родители в то время придавали большое значение тому, чтобы их дети прошли, по крайней мере, эту годичную военную службу. А волонтером - так это тогда называлось, не ученичество, а волонтер - я пробыл в этой компании два с половиной года.

ЛЕСС. В каком отделении вы обучались? Вы прошли через все отделения?

ЭЙХМАН. Нет, только электротехнику. Отец хотел, чтобы я попал в торговый отдел, где сбыт продукции. В это время как раз появилось радио. И я занялся этим новым изделием, потому что это было нечто необычное. Через два с половиной года отец объяснил мне, что так я никогда не добьюсь успеха. Он хотел меня устроить в компанию "Вакуум ойл", это называлось - разъездным уполномоченным, по Верхней Австрии. Наверное, мои родители прочли объявление в газете. Мать, которая у нас в большинстве случаев брала инициативу в свои руки, обратилась к кузену, а он был президент Австрийского автомобильного клуба. Он жил в Вене, а его близкий друг был генеральным директором филиала "Вакуум ойл" в Австрии. Некто господин Вайс.

ЛЕСС. Вы с этим господином Вайсом встречались лично и беседовали?

ЭЙХМАН. Нет, нет, я должен был явиться к местному начальнику в Линце, который мне сообщил, что у него очень много желающих и он должен отправить меня в Вену, чтобы я представился там.

ЛЕСС. Сколько лет вам тогда было?

ЭЙХМАН. Я был очень молод, извините, я должен сообразить, минутку!

ЛЕСС. Да-да, пожалуйста, господин Эйхман, хотите сигарету?

ЭЙХМАН. Если позволите! В 1928 г., мне было 22 года. Я приехал в Вену, пришел в управление "Вакуум ойл", и меня послали к некоему господину Попперу, который мне сообщил, что генеральный директор Вайс велел меня принять, хотя я слишком молод. Наверное, он получил указания от своего высокого начальства. Я явился снова в контору в Линце и потратил следующие дни на то, чтобы усвоить все эти названия, марки продуктов - бензин "сфинкс", керосин, разные сорта машинного масла... Сначала меня послали работать по городу, а через неделю или, может быть, через две недели такого обучения мне поручили обслуживать самостоятельно район в Верхней Австрии.

ЛЕСС. Район, который вам поручили обслуживать, был большой?

ЭЙХМАН. Конечно, это половина Верхней Австрии!

ЛЕСС. Все это время вы жили у родителей? У вашего отца и мачехи?

ЭЙХМАН. Я жил дома, так точно, но приезжал домой только на субботу и воскресенье или иногда, если было по пути, среди недели. Я занимался главным образом установкой бензонасосов в своем районе. Одновременно в мои обязанности входило обеспечение поставок керосина, потому что эти места были слабо электрифицированы. Заниматься керосином было интереснее, это было что-то солидное, а не из области моды. Мюльфиртель - это такая сонная местность, люди жили там как и 50 или, может быть, 100 лет назад. Мне это было по душе. К тому же - чудесная природа, лиственный и смешанный лес, сосны, ели. К тому же романтическая местность. Там много старинных замков, правильнее сказать - их развалин, в том числе очень древних, подлинных. Я их во время поездок всегда посещал. Так вот, я там был до 1933 г., и тогда меня перевели в Зальцбург. Этот перевод меня не устраивал. И я ничего о нем не знал заранее. Я приехал в Зальцбург, получил там самые далекие участки вокруг города и сначала радовался, потому что была зима, горы вокруг, все заснежено. Но потом, перед началом сезона, суета, полно приезжих в Кицбюле, в Хофгаштейне, в Бад-Гаштейне... Меня пугало, что работы так много. Она меня уже не радовала, мне уже не хотелось продавать, ездить. Я, конечно, выполнял свои обязанности, а тут после Троицы директор Блум говорит мне: "Персонал надо сокращать". А я единственный холостой из разъездных представителей, поэтому они решили меня уволить.

ЛЕСС. Это было в 1933 г.? После праздника Троицы?

ЭЙХМАН. Я-то был очень рад, что меня увольняют. Но родителям это не понравилось. Я получил расчет за пять месяцев - по числу лет, проработанных в фирме, - и уведомление, с какого числа я уволен.

ЛЕСС. А после того, как вы опять вернулись в Линц?

ЭЙХМАН. Вернувшись к родителям, я раздумывал, чем бы теперь заняться. Предприятия моего отца не были успешны; он потерял всё и теперь искал себе место генерального представителя в Верхней и Нижней Австрии. У него еще оставались связи, образовавшиеся за 24 года работы в электрических концернах. Сначала он получил представительство от "Филипса" - радиолампы, потом от аккумуляторного завода "Варта". А я не хотел разъезжать с радиолампами и батарейками. Мне казалось, что вот я сам начну торговлю смазочными маслами. Буду представлять марку какого-нибудь аутсайдера, фирму, не входящую в картель. У меня ведь была клиентура, особенно в Верхней Австрии. Я сразу же встретился с затруднениями; теперь уже не помню, финансовыми, или что-то не получалось с местом - во всяком случае, помню, как отправился к своему первому клиенту и внезапно прервал поездку. Я подумал: я же германский подданный! Так поеду в Германию и попытаюсь там устроиться в "Вакуум ойл".

ЛЕСС. Что вас привело к этому решению?

ЭЙХМАН. Я был довольно молодым человеком и привык, что мною руководят, по крайней мере, в делах направляют меня. И вот получалось, что я пал духом. И еще были какие-то трудности; так или иначе, я решил все оставить и сказал родителям, что поеду в Германию. Германия такая большая, и там, конечно, есть еще работа, может быть даже в торговле маслами. Ведь в это время в Австрии была сильная безработица.

ЛЕСС. Это все происходило еще в 1933 г.?

ЭЙХМАН. Так точно! Чтобы все это было совершенно ясно, я должен теперь переключиться со служебных дел на так называемые политические...

ЛЕТОПИСЕЦ. С безработицей в Австрии дела обстояли не намного хуже, чем в Германии, где в то время шесть миллионов человек все еще искали работу. Правда, Гитлер уже объявил, что за четыре года всем даст работу и хлеб, но в условиях распространившегося на весь мир кризиса это казалось маловероятным. Что на самом деле влекло Эйхмана через границу, легко понять из его следующих показаний.

ЭЙХМАН. ...Тогда будет также понятно, почему я, помимо деловых соображений, вдруг захотел уехать. Вон из Австрии - в Германию! Еще во время учебы в школе у нас были разные группы - безобидные, конечно: националисты, социалисты, монархисты. Ну, как это молодые люди подхватывают, революционный дух и тому подобное, ничего такого не имея при этом в виду. Можно было вступить в такую группу только потому, что школьный друг был монархист или националист. Дома ведь о политике никогда не говорилось. Моего отца совершенно не интересовала политика. У меня в Линце много лет был друг, его звали Фридрих фон Шмидт, его отец был генерал-лейтенантом. Я не был с ним знаком, потому что он умер до того, как я подружился с его сыном. Их семья страшно гордилась отцом, потому что он из рядовых дослужился при кайзере Франце-Иосифе до генерала; он, наверное, был очень храбрым, настоящий солдат, очень достойный человек. Во всяком случае, это была очень приличная семья. Мать моего друга была прямо как графиня. После того как их мир в 1919 г. рухнул, эта семья жила своими прежними представлениями. Поддерживала у себя такой "климат". С точки зрения этикета у них как бы ничего не изменилось. Только мой друг Фридрих фон Шмидт выпадал иногда из этой роли, вел себя развязно. А у него были связи с фронтовиками Первой мировой войны, он ведь жил в этой военной среде. И однажды он запросто вовлек меня в "Молодежный союз фронтовиков", так это называлось - молодежное отделение Германско-австрийского объединения фронтовиков, и я туда записался. Их девиз гласил: "Общественная польза важнее личной". Это была единственная организация, которая тогда наряду с республиканским "шуцбундом" социал-демократической партии Австрии осмеливалась выходить на улицы, маршировать - очень редко, конечно. Наверное, их поддерживало тогдашнее правительство. Большинство их членов были настроены монархически. И только очень малая часть в то время была настроена националистически... О национал-социализме еще и речи не было.

ЛЕСС. Значит, в первую очередь "австрийские" настроения?

ЭЙХМАН. Мы, молодые люди, ездили иногда на трамвае в Кляйн-Мюнхен, пригород Линца. Там были стенды стрелкового общества, и там мне впервые вручили карабин для стрельбы в цель, я это точно помню. Началось это с "Объединения фронтовиков", очевидно, в 1928 - 1929 гг. Где-то в 1931 г. уже возникли противоречия между националистами и монархистами. В то время по улицам маршировали уже СА. И СС в Линце старались вербовать себе людей из объединения фронтовиков, потому что нам разрешалось, и правительство это терпело, заниматься стрелковой подготовкой; для СС в то время это было совсем небезразлично. В один прекрасный день в погребке - такая, знаете, большая пивная на баварский манер, с мартовским пивом, было собрание НСДАП, как они себя называли. Выступал тогдашний гауляйтер Боллек. И ко мне подошел некий Кальтенбруннер, Эрнст. Мы немного знали друг друга, его отец был адвокатом в Линце, и они с моим отцом общались по делам уже лет двадцать. Так вот, Эрнст Кальтенбруннер категорически потребовал: "Ты поступаешь к нам!" Так уж это получилось, бесцеремонно как-то... Я сказал тогда: "Ну ладно". Так я и попал в СС.

ЛЕСС. Это было в тысяча девятьсот...

ЭЙХМАН. Это было в 1931-м в конце года или в начале 1932-го. Это должно быть видно по моим документам. Я теперь уже точно не помню.

ЛЕТОПИСЕЦ. Личное дело Эйхмана было найдено, оно хорошо сохранилось. В нем имеется, в числе прочего, собственноручно написанная в 1937 г. автобиография. Там значится день вступления в партию и в СС - 1 апреля 1932 г. Членский партийный номер - 889895; номер в СС - 45326. С таким стажем и номерами Эйхман не считался даже в Австрии "старым бойцом", настоящим ветераном.

ЭЙХМАН. В Зальцбурге я продолжал нормально работать в "Вакуум ойл", а каждую пятницу возвращался в Линц и там нес службу в СС, в "коричневом доме", так это называлось. Его купила партия; я там спал на соломенном матраце и дежурил ночью - ведь в остальные дни меня нельзя было застать. Поскольку я был один из немногих, у кого была работа, и очень даже хорошо зарабатывал, мне всегда были рады, там ведь рядом с этим "коричневым домом" был ресторанчик, и я заказывал пиво или сидр и сигареты на всю компанию. В субботу утром я шел домой, мылся и еще делал свою работу для "Вакуум ойл" - писал отчеты, выяснял, если надо было, вопросы. Как раз в то время появилась униформа с плоской шапкой, картузом. Я ее себе заказал. Однажды мы поехали во Фрайлассинг...

ЛЕТОПИСЕЦ. Это под Зальцбургом у самой границы Германии. Шествия НСДАП в форме были в Австрии в то время запрещены. В упомянутую Эйхманом новую униформу входили, кроме прежней коричневой рубахи и черных суконных штанов, френч из такой же материи, со знаками различия на петлицах и вместо прежней высокой черной фуражки вроде тех, что носили во французском иностранном легионе, - форменный картуз из черного сукна.

ЭЙХМАН. Во Фрайлассинге была "вспомогательная полиция" СС, и еще там по воскресеньям натаскивали запасников 37-го полка из Зальцбурга и Линца. По всем правилам искусства... Вечером нас отвозили обратно в Зальцбург, и на следующее утро мне надо было снова на работу. Я был в отъезде по делу в Пинцгау, когда услышал, что в Австрии партия запрещена.

ЛЕСС. В каком это было году?

ЭЙХМАН. Это было в тысяча девятьсот... тридцать третьем, перед Троицей.

ЛЕТОПИСЕЦ. В середине мая 1933 г. три члена НСДАП - адвокат д-р Ганс Франк (будущий генерал-губернатор в Варшаве), будущий министр по делам церкви д-р Ханс Керрль и будущий "президент народного трибунала" палач д-р Роланд Фрайслер пытались организовать в Австрии демонстрации. Федеральный канцлер Австрии христианский демократ Энгельберт Дольфус выслал их обратно в рейх сразу же по прибытии в венский аэропорт. В результате вызванных этим осложнений между Берлином и Веной, 19 июня 1933 г. НСДАП со всеми своими подразделениями была в Австрии запрещена.

ЭЙХМАН. Моя униформа была еще у портного, я за нее уже заплатил, но так и не взял ее, потому что нас ведь все равно запретили. И к тому же меня, как я уже говорил, уволили. И когда я был в дороге, по пути в Эфердинг, где хотел начать свое первое собственное дело, я подумал: "Это же не имеет смысла! Вон отсюда, в Германию!" Вот так я в одно прекрасное утро и тронулся из Линца с благословениями родителей, с немецким паспортом и с бумагой от германского консула, где было сказано, что я принадлежу к одной из самых уважаемых семей немецкой колонии в Линце и ,что он просит германские власти оказывать мне содействие. Обычное рекомендательное письмо.

ЛЕСС. Когда вы уезжали, вы должны были отметиться в СС, в полку?

ЭЙХМАН. Да, сейчас я скажу об этом. Я пошел к д-ру Кальтенбруннеру, к Эрнсту, который в том время имел ранг "труппфюрера", потом это стало называться "обершарфюрер". Однако он занимал совершенно не соответствующее этому чину высокое положение. Парень стал адвокатом и поступил в контору своего отца. Он сказал: "Приходите завтра. Я вам дам с собой письма. Спрячете их, перевезете туда и явитесь к гауляйтеру Боллеку в Пассау". Это был высланный гауляйтер. И я взял с собой письма...

ЛЕСС. От Кальтенбруннера-младшего?

ЭЙХМАН. Младшего, да, старший ведь уже умер к тому времени. На границе чемоданы открывать не понадобилось. А контора гауляйтера Верхней Австрии была совсем рядом с вокзалом. Я отдал письма, долго ждал в приемной, наконец, мне велели войти к гауляйтеру Боллеку. Я ему сказал, почему я приехал, и спросил, не знает ли он, как мне устроиться в "Вакуум ойл" в Баварии. А он на это ответил, что будет лучше, если я сначала послужу в солдатах. Самое время поучиться маршировать. И я сказал себе: ладно, так буду солдатом! Мне же ни о ком не надо было заботиться. После этого меня отправили в Клостер-Лехфельд.

ЛЕСС. Это была школа или казарма?

ЭЙХМАН. Это бывший полигон, еще со времен Первой мировой войны, от старой армии. Там стояли бараки, множество бараков; поблизости монастырь - пивоварня. Хозяйство это было явно старое, еще там была большая столовая, а обучением занималась баварская полиция. Все это называлось "Австрийский легион".

ЛЕСС. Лехфельд был лагерем и СА и СС?

ЭЙХМАН. Так точно! В Лехфельде располагался полный батальон СС, три роты; это, пожалуй, больше 500 человек. А от СА еще гораздо больше. Там занимались строевой подготовкой, в основном - пехота и саперы. Саперы обучались как штурмовая группа. Отбирал туда исключительно врач; крепких парней брали в штурмовой отряд, остальных - в пехоту. Я служил в штурмовой группе, так как в то время был покрепче, чем сегодня. В основном нас обучали уличному бою. У меня был более или менее приличный почерк, и вскоре меня назначили ротным старшиной, фельдфебелем, и велели вести учет, ротную канцелярию. Во время подготовки к партийному съезду, кроме военного обучения, мы целыми днями маршировали колонной по 12 человек в шеренге. Потом, это, наверное, было в октябре 33-го, я получил приказ явиться в город Пассау к штурмбаннфюреру фон Пихлю; он был в те времена начальником штаба связи рейхсфюрера СС в Пассау. Задача штаба связи, который состоял человек из восьми или, может быть, из десяти, заключалась в постоянном патрулировании баварско-австрийской границы вместе с пограничной стражей. Ведь в то время днем и ночью шли в Германию беженцы из Австрии; их надо было принимать и устраивать. Тех, кто состоял в СА или СС, направляли в "Австрийский легион". Еще переправляли пропагандистские материалы из Баварии в Австрию. Служба была однообразной, но для меня это было хорошее время, потому что там Баварский лес, который прямо-таки копия мюльфиртельских лесов, моей второй родины. Первой я вообще не помню, внутренне я чувствую родиной Австрию. Мне там было очень хорошо. Питались мы у мясника, там продавались горячие колбасы и картофельный салат. Меня штурмбаннфюрер фон Пихль сделал своим помощником. Мелкие дела я мог решать по своему усмотрению - он давал мне небольшие суммы в рейхсмарках, марок 50, я думаю, и я платил за обед для всех, покупал мыло и все такое и потом отчитывался. Еще мне поручали писать письма и отчеты в Мюнхен в управление рейхсфюрера СС. Это было пустое, должен сказать, дохлое время, и я полагал тогда, что у господина фон Пихля есть и личные интересы в Пассау; это был человек, любящий хорошо пожить, человек с хорошими манерами, и я думал, что тамошние дамы немало занимали его внимание. Строго говоря, работа штаба связи никакой пользы не давала. Наверное, постепенно это поняли и вышестоящие, потому что после Рождества 1934 г. штаб этот упразднили ,и все мы отправились маршем в Дахау. Я к тому времени дослужился до первой звездочки в петлице, т.е. стал унтершарфюрером, унтер-офицером.

ЛЕСС. Что было дальше, в Дахау?

ЭЙХМАН. Там царил строгий военный распорядок дня, с каким я до тех пор знаком не был. Мы были батальоном полка "Германия", состоявшего только из австрийцев. Нас поместили за оградой концентрационного лагеря в огромном железобетонном пакгаузе, бывшем складе боеприпасов; спали мы там в три этажа, друг над другом.

ЛЕТОПИСЕЦ. Служившая во время Первой мировой войны для складирования боеприпасов, местность вблизи городка Дахау севернее Мюнхена использовалась национал-социалистами с 1933 г. в качестве концентрационного лагеря для политических противников и евреев. Там же занимались военной подготовкой "партийных отрядов". Обращение с заключенными концлагеря было таким, что для любой оппозиции уже само имя городка звучало угрожающе.

ЭЙХМАН. Концентрационный лагерь охраняли баварские эсэсовцы. У них были череп и кости на петлицах. Мы, австрийцы, называли их "мертвоголовыми". У нас на петлицах были рунические знаки СС и арабская цифра "1".

ЛЕСС. Кто были там ваши начальники?

ЭЙХМАН. Нашим начальником был одетый в эсэсовский мундир майор прусской полиции. Ротными командирами были гауптштурмфюреры, тоже одетые в эсэсовскую форму офицеры прусской полиции. Командиры гарцевали на лошадях впереди своих подразделений, пехоты. Это была обычная строевая подготовка, такая же, как в рейхсвере. Об играх в штурмовые группы, как в Лехфельде, здесь и речи не было. Все происходило по правилам военной дисциплины. Я оставался там до сентября 1934 г. Незадолго до того я услыхал, что в службу безопасности рейхсфюрера будут набирать людей, которые уже служили. У нас это вовсю обсуждалось, потому что суровая жизнь в воинской части многих не устраивала. Мне это было безразлично, меня не устраивало только однообразие службы. Все время одно и то же. О том, как мало значили для меня суровые условия, говорит один пример, который я потом часто приводил моим подчиненным офицерам и унтер-офицерам. Дело было еще в Лехфельде, обычная муштра, и, как обычно, нам приказывали ползать по-пластунски: в камышах, по щебенке; потом это ведь запретили... Уже после первых таких занятий люди обращались в санчасть, чтобы им дали освобождение. Я считал, что с нами поступают несправедливо, но, сжав зубы, ползал и ползал, ободрал себе все локти, а на перевязку не пошел. После обеда опять звучало - "по-пластунски!", и моя самодельная повязка тут же слетела. Коротко и ясно - кожа на обоих локтях была содрана. А я упрямился. Меня заметили, и я получил повышение. Так что не тяготы военной службы в Дахау побудили меня задуматься: как отсюда убраться? Просто убийственное однообразие. И когда я услышал, что в службу безопасности рейхсфюрера СС будут набирать людей, я подумал, что это очень приличная возможность.

ЛЕСС. Рейхсфюрера СС звали Генрих Гиммлер?

ЭЙХМАН. Так точно! Я думал - вот сидишь в машине, следишь за всем, многое увидишь, сегодня здесь - завтра там. Я попросил отпуск для поездки в Мюнхен. Основание: обратиться в службу безопасности с просьбой о зачислении. Там мне дали заполнить анкету и отправили обратно в Дахау. Долго я ничего не знал и думал уже, что ничего не вышло.

ЛЕТОПИСЕЦ. Появление в СС службы безопасности началось с недоразумения. Когда Гитлер и Гиммлер пришли к мысли о создании разведки для работы в других партиях и слежки за товарищами в собственной партии, своего рода секретной службы, - они стали искать человека, у которого был бы какой-то опыт в таких делах. Кандидатом оказался Рейнхард Гейдрих, бывший лейтенант морского флота, который указал в документах, что прошел обучение как офицер разведки - работа с радиопередатчиком, шифровальное дело и т.п. Гиммлер же решил, что Гейдрих работал в службе шпионажа. И в июне 1931 г. ему поручили организовать СД - службу безопасности и руководить ею.

ЭЙХМАН. Но однажды днем в Дахау меня вызвали в штаб батальона. Мне сообщили, что я откомандирован в службу безопасности рейхсфюрера СС, исполнение - немедленно. Я получил командировочное предписание в Берлин, на Вильгельмштрассе, 102... Нет, не Принц-Альбрехтштрассе - там же было управление тайной государственной полиции, гестапо.

ЛЕСС. Где находилось управление службы безопасности?

ЭЙХМАН. На Вильгельмштрассе, 102, в Берлине, во дворце Гогенцоллернов было управление. А теперь про мое большое разочарование. Я представлял себе это так, как увидел в журнале, в "Мюнхнер иллюстрирте": вслед высокому начальству катит команда СС, они стоят на подножках автомобиля, они сопровождающие, охрана! Все это я и спутал с Имперской службой безопасности. О том, что теперь мне предстояло, я не имел до тех пор никакого понятия... Так вот, я прибыл на Вильгельмштрассе рано утром - ехал всю ночь, - доложил о себе, и меня тут же отправили в...

ЛЕСС. К кому вы должны были явиться в Берлине?

ЭЙХМАН. Я этого уже не помню, а моим непосредственным начальником стал там унтерштурмфюрер Петерсен. В комнате мне дали кровать с постельным бельем в синюю клетку, ведь в документах было записано: "неженат", т.е. холост, так что меня поместили в казарму. Если женюсь, тогда можно переехать. В этой комнате спали 12 человек. Я был не единственный, кто уже служил, а теперь должен начинать все сначала. Унтерштурмфюрер Петерсен предупредил: держать все в тайне, все секретно-секретно! После этого меня привели к присяге. Потом, уже много позже, мне бывало просто смешно, но сначала... Я ведь пришел из казармы, много времени проводил на свежем воздухе, и мне было не по себе - ходить по дворцовым залам в грубых сапогах, следить все время, чтоб не поскользнуться на паркете... Я шел мимо гроба, там лежал какой-то скелет. Это первое, что я там заметил. Только позже узнал, что меня вели через зал масонского музея. Я, наверное, слегка обалдел и пугался, не мог прийти в себя. Я же собирался в охранную команду, в сопровождающие! Я думал, что служба безопасности рейхсфюрера - это следить, чтобы с ним ничего не случилось, покушения чтобы не было, и все такое. Так я это себе представлял. Нас потом отвели в огромный зал в том дворце, там полно было ящиков с картотеками, а в углу работал за письменным столом шарфюрер, это был наш начальник. Здесь я испытал первое отвращение к тому, чем мы занимаемся. Мы должны были расставить по алфавиту какую-то картотеку "вольных каменщиков". Мы ее тщательно сортировали по алфавиту, чтобы ничего не перепутать... Я вообще ничего не слышал раньше о масонстве, никак этого не представлял себе. Иногда мимо нас проходил штурмбаннфюрер. Это был, как мы слышали, начальник всего этого дела. Когда появлялся начальник от штурмфюрера и выше, нам полагалось вскакивать, становиться по стойке "смирно" и ждать, что прикажут. Обычно это было "вольно, продолжать!".

ЛЕТОПИСЕЦ. Солдафонские ритуалы, тупое следование строевой дисциплине даже в конторе чрезвычайно характерны для четко выраженной в СС тенденции: все должно подчиняться уставному распорядку.

ЭЙХМАН. Дни тянулись за такой "работой" бесконечно. А в стороне от нас сидел штурмбаннфюрер с бородкой клином, он почти ничего не слышал и выглядел здесь смешно, как совершенно чужой. Это был, как я смог узнать гораздо позже, научный руководитель департамента I в СД профессор Шварц-Бостович. Он служил еще при царе в апелляционном суде в Киеве, занимался масонством, издал об этом книгу, и за это ему, ну, скажем, пожаловали звание штурмбаннфюрера СС. При нем было несколько молодых людей, которые, как и мы, возились с картотекой; имя одного из них мне придется упоминать еще много раз - Визлицени.

ЛЕСС. Дитер?

ЭЙХМАН. Дитер Визлицени. Он в то время был подчинен непосредственно Шварц-Бостовичу. За те две недели... нет, три недели, что я там провел, было несколько посещений начальства. Их проводил лично рейхсфюрер или Кальтенбруннер. У нас эти посещения ненавидели. Они происходили каждые два-три дня, обычно вечером, а мы должны были торчать там и ждать, пока вся компания не уйдет - совсем или, по крайней мере, из нашего помещения. Потом меня перевели из картотеки в масонский музей. Никто меня не спрашивал, просто приставили к обершарфюреру Рихтеру; он жил в Берлине, проучился в университете несколько семестров, учебу бросил из-за политики, а здесь был чем-то вроде директора этого музея. В его задачу входило собрать сюда сохранившуюся в разных масонских ложах в Германии ритуальную утварь, различные предметы - фартуки, масонские медали, печати и тому подобное. А мне поручили описать, занести в каталоги и разместить тысячи печатей и сотни медалей. Эта работа заняла у меня, наверное, месяцев пять, пока музей и вообще весь департамент не перевели совсем в другой район Берлина. Но за это время я свел знакомство с неким унтерштурмфюрером фон Мильденштайном. Он однажды появился у нас как посетитель, вместе с Герингом, а может быть - с Геббельсом. Он был унтерштурмфюрер, я - рядовой исполнитель, разница в СС очень большая. Мое рабочее место было в зале ложи "вольных каменщиков". Он все это осмотрел, задал какие-то вопросы, я на них как мог ответил. Тут он сказал, что как раз только что организовал отдел "евреи" в Главном управлении СД. Не хочу ли я перейти к нему? Я тогда готов был без всяких согласиться на что угодно. Лишь бы уйти от этой возни с печатями, с этикетками. И я сказал "да" и больше ничего об этом не слышал. Начался переезд департамента, о котором я уже говорил, и уже на новом месте я однажды получил приказ: явиться в такой-то отдел, номера я теперь уже не помню, во дворец на Вильгельмштрассе, 102, к унтерштурмфюреру фон Мильденштайну.

ЛЕСС. Как назывался отдел?

ЭЙХМАН. "Евреи"! В отделе "евреи" я встретился с совершенно новой областью задач. Унтерштурмфюрер фон Мильденштайн был очень общительным, доброжелательным человеком; австриец по рождению, видно, много поездил по миру. Не было в нем этой черствости, грубости, как у большинства тогдашних начальников, с которыми и заговорить боялись. Мы очень быстро с ним сблизились. Одно из первых дел, которое он мне поручил, было связано с книгой "Еврейское государство" Теодора Герцля.

ЛЕТОПИСЕЦ. Эту книгу написал уроженец Будапешта, 36-летний адвокат Теодор Герцль, возмущенный приговором капитану Дрейфусу, необоснованно обвиненному - по причине бытовавшего во французской армии антисемитизма - в шпионаже в пользу Германии. Герцль выступил за основание в Палестине еврейского государства и тем самым вызвал к жизни сионистское движение; вскоре оно приобрело множество сторонников, преимущественно в Восточной Европе.

ЭЙХМАН. Фон Мильденштайн сказал мне, чтобы я ее прочитал. Этим я усиленно и занимался в последующие дни. Книга заинтересовала меня, до тех пор я ни о чем таком не слышал... Она произвела на меня впечатление, - возможно, тут сказалась моя романтичность, моя любовь к природе, к горам и лесам... Я вникал в ее содержание, многое запомнил. Я же не знал, что потом будет. Когда я покончил с книгой, мне было велено составить конспект, справку; ее должны были распространить как служебный циркуляр для служащих СС и внутреннего пользования в СД, службе безопасности.

ЛЕСС. В каком это было году? Вы помните точную дату?

ЭЙХМАН. В конце 1934 г. - наверное, в сентябре - я поступил в СД, значит, это могло быть в 1935 г., скорее всего, во второй половине. Моя справка несколько раз побывала у начальника штаба - на предмет проверки стиля и т.п. - и возвращалась ко мне с поправками и замечаниями; это был весьма критичный господин. Исправления по существу делал фон Мильденштайн. Ее напечатали потом в виде тетрадки, циркуляра для СС. Я там изложил структуру всемирной сионистской организации, цели сионизма, его базу и трудности. Подчеркивались его требования; они отвечали нашим собственным намерениям - в том смысле, что сионизм стремился к политическому решению: они хотели получить землю, на которой их народ мог бы, наконец, осесть и спокойно жить. Это в значительной мере совпадало с программной установкой национал-социализма. Одновременно с этим я занялся неосионистами. О них тоже написал справку, но не знаю, была ли она издана в виде циркуляра. В течение этого времени я хорошо узнал унтерштурмфюрера фон Мильденштайна как человека, ищущего политических решений, отвергающего методы, которые проповедовал журнал "Штурмовик".

ЛЕТОПИСЕЦ. Еженедельник "Штурмовик" ("Der Sturmer") издавал в Нюрнберге гауляйтер Франконии Юлиус Штрейхер. В нем печатались исключительно заметки и лозунги, возбуждающие ненависть к евреям. Журнал обращался к самым низменным инстинктам, не брезговал заведомой ложью. Поэтому даже многие члены НСДАП его не принимали. Штрейхер, примитивный, коррумпированный садист и насильник, был после окончания войны приговорен Международным военным трибуналом в Нюрнберге к смертной казни и повешен.

ЭЙХМАН. Я всегда считал господина фон Мильденштайна своим наставником, потому что он был единственным в Главном управлении имперской безопасности, кто мог дать исчерпывающую деловую справку по еврейству. Мне был поручен такой круг вопросов: международный сионизм, современный сионизм, ортодоксальный иудаизм. Еще один сотрудник ведал организациями, занимающимися ассимиляцией. Ничего другого у нас не было! Примерно в это время у нас стал бывать знакомый Мильденштайна, его звали Эрнст фон Большвинг. Он долго занимался коммерцией в Палестине, вместе с неким господином Борманом, который отправлял оттуда - каждый год, если я не ошибаюсь, - корабль с грузом лука в одну из скандинавских стран. Этот господин фон Большвинг часто приходил к нам на службу и рассказывал про Палестину. У него получался такой полный обзор - программа сионизма, современная ситуация, положение в Палестине и распространение сионизма по всему миру, - что я понемногу становился специалистом по сионизму. Еще я получал газеты, в том числе "Хайнт". Их значки, буквы я читать не мог и поэтому купил книжку Самуэля Калеко - учебник древнееврейского. Стал учить печатные буквы. Слова тоже, но главным образом я хотел просто научиться читать печатный текст газеты "Хайнт", она печаталась на идише, но древнееврейскими буквами.

ЛЕСС. Это было в 1935 г.?

ЭЙХМАН. Так точно! А в начале 1936 г. произошли изменения. Господин фон Мильденштайн перешел в Имперское управление дорожного строительства, в "Организацию Тодт", и его послали в Северную Америку для изучения строительства автострад. Я забыл сказать, он был инженер по образованию. Моим новым начальником стал человек много моложе, шарфюрер или обершарфюрер, незрелый, заносчивый. Наше отделение не имело никакого влияния, не имело значения, оно было маленьким, размещалось в одной-единственной комнате, примерно вдвое большей, чем эта, в которой я сейчас нахожусь. Новый начальник продержался недолго, всего через несколько недель его призвали в армию. Моим начальником стал новый человек, а именно Дитер Визлицени, о котором я уже упоминал. Тогда же мы переехали в другое помещение, это были две или три комнатки. Визлицени обосновался в одной из них, я в другой, а некий Даннекер, он был, я думаю, тоже шарфюрером, наверное, в третьей. У меня остались мои дела, Даннекер стал заниматься ассимиляцией, Визлицени управлял. Он был для нас хорошим начальником. Вся его фигура уже располагала к покою. При нем у нас не было суеты. Он был весьма сведущ по части истории, с ним хорошо было беседовать. Постепенно я знакомился с так называемой входящей корреспонденцией, до тех пор я ее совершенно не видел. Приходили сообщения из отделений СД на местах, из каких-то центральных инстанций, но чаще всего это были сообщения о конференциях самой организации мирового еврейства. Иногда это были научные материалы, якобы научные материалы, найденные где-то при конфискации, а поскольку гестапо не знало, что с ними делать, их сдавали в СД. Еще приходили доклады от националистических организаций и донесения полицейских служб. Все, что касалось евреев, канцелярия управления направляла нам. И Визлицени оставалось только распорядиться: это мне или Даннекеру, в зависимости от темы.

ЛЕТОПИСЕЦ. Теодор Даннекер, Дитер Визлицени и Адольф Эйхман - эти три человека, служившие в отделении II 112 Главного управления СД, и стали позже убийцами за письменным столом, пославшими миллионы евреев на смерть. Позже они образовали особую группу - "зондеркоманду Эйхмана". Визлицени был в 1948 г. приговорен в Братиславе к смерти и казнен. Даннекер после войны исчез, пропал без вести.

ЭЙХМАН. Примерно в то же время от отделов и отделений на местах впервые стали требовать представления месячных отчетов. Значит, руководитель, в данном случае Визлицени, должен был объединить отчеты Даннекера и мой, и этот документ поступал к шефу, штандартенфюреру доктору Зиксу. Я полагаю, он был уже университетским профессором.

ЛЕСС. И как назывался отдел теперь?

ЭЙХМАН. Отдел все еще назывался "департамент I", информации. Насколько я помню, он должен был собирать сведения о церквях, евреях, коммунизме, сектах, масонстве. Может быть, еще что-нибудь, сейчас уже не вспомню. И Зикс пытался теперь организовать это все по-другому. Задача номер один состояла в том, чтобы донесения поступали от низовых отделений СД в вышестоящие отделы, а от этих вышестоящих - в Главное управление; чтобы отделы на местах имели указания - о чем они вообще должны докладывать и что нас интересует; в свою очередь они должны сообщать это своим низовым отделениям и через них дальше - вплоть до агентурной сети.

ЛЕСС. Что такое агентурная сеть? В чем была ее задача?

ЭЙХМАН. Это "доверенные лица". Задача "доверенных лиц" была: наблюдать, что происходит, кто и что делает - вот собрание, здесь церковь, или вот собрание у евреев и там говорят насчет эмиграции или обсуждают какие-то религиозные вопросы и т.д. По большей части это были добровольные помощники "на общественных началах". Были также, насколько я слышал, оплачиваемые доверенные лица. Мы сами, Главное управление, с доверенными никаких дел не имели. У нас их не было, иначе говоря, никогда такой "доверенный" в Главное управление не приходил. Что касается сбора донесений, насколько это относится к моему сектору, то предварительная работа была уже проведена - через циркулярное письмо СС. Мне надо было просто сослаться на этот циркуляр: вот что нам надо! Правительство желает, чтобы они уезжали; все, что этому способствует, должно делаться, ничто не должно препятствовать. Вокруг этого все и крутилось. Конечно, я должен был иметь информацию о численности эмигрирующих. Еще я узнал тогда, что дело налажено плохо. Впервые услышал про трудности с получением свидетельства об уплате налогов. То же самое со сроками, потому что срок годности некоторых документов был слишком мал, приходилось получать их повторно. Я узнал о трудностях, возникавших из-за того, что какое-нибудь отделение полиции, по неведению или по глупости, ликвидировало еврейскую организацию, опечатало помещение, арестовало функционеров, отчего возникли задержки. Я услышал про осложнения, возникавшие из-за того, что власти подмандатной территории в Палестине выделяли недостаточные квоты для эмиграции. Услыхал про трудности, чинимые другими странами, принимавшими эмигрантов. Но я был бессилен, потому что Главное управление СД являлось организацией чисто информационной, оно должно было просто передавать то, что оно узнало, вышестоящим службам.

ЛЕСС. Вы сказали, что "слышали" о том или ином. Значит ли это, что вы лично вступали в контакт с различными еврейскими группами?

ЭЙХМАН. Собственно говоря, нет. С группами тогда - еще нет. Я знал прежде всего о том, что было в донесениях "доверенных". Я приобрел "Еврейскую энциклопедию" и много другой литературы. Я много читал по этой части. И, разумеется, все еврейские газеты, какие мог раздобыть. И начал вступать в контакт с еврейским отделом Управления тайной государственной полиции, гестапо, исполнявшим карательные функции. И попросил их - нельзя ли, чтобы я мог иногда допросить того или иного функционера по какому-либо неясному для меня вопросу. Из-за того, что у нас не было карательных полномочий, мы не имели права никого приглашать или приводить к себе. И в дальнейшем, если мне было что-нибудь не ясно, я, как правило, обсуждал это с неким доктором Эпштейном. Его либо вызывали с этой целью на Принц-Альбрехтштрассе, 8, либо сообщали мне, когда он к ним и без того вызван. Очевидно, гестапо имело в то время контакты с этим человеком.

ЛЕСС. Получили ли вы к этому времени следующее повышение?

ЭЙХМАН. К 1936 г. я дослужился до двух звездочек, да, именно так, это 36-й, значит, я был обершарфюрер, а в 1937-м получил гауптшарфюрера. Это звание не было обязательным, через него можно было перескочить. Не знаю почему, но я должен был прослужить положенный срок и в этом звании. А доктора Зикса, "нашего главного", как мы его называли, раздражал флегматичный Визлицени, который поручал нам работу, а сам больше почитывал какие-нибудь книжки по истории.

ЛЕСС. Если хотите пить - пожалуйста.

ЭЙХМАН. Спасибо, большое спасибо! Так вот, однажды Визлицени сместили и начальником стал человек Зикса. Как же его звали... Он уже работал с Зиксом в отделе прессы СД. Вот - Хаген! Фамилия этого человека была Хаген. Да! Обершарфюрер Хаген был умный человек с широким кругозором, обладал здравым смыслом и способностью быстро вникать в новое для него дело. О еврейском вопросе и организациях, об их программе и целях он не имел прежде никакого понятия. Первое, что он сделал, когда пришел, - призвал меня и расспросил буквально обо всем, что относилось к моей части. Он желал знать такие подробности, что мне приходилось собирать буквально все по крошке. Каждый раз он меня прямо-таки потрошил. И что удивительно: он все запоминал. С первой же минуты знал вопрос так же хорошо, как я.

ЛЕСС. Сигареты для арестованного, пожалуйста! - Прошу вас!

ЭЙХМАН. Большое спасибо! Я по-прежнему поддерживал контакт с господином фон Большвингом. Это было полезно, потому что он был единственный человек, который мог поделиться со мной всем, что меня по службе интересовало, - о стране, которую oil знал по собственному опыту. Однажды я прочитал в газете "Хайнт" статью о "Хагане". Из нее следовало, что речь идет о военной, да, о военной организации сионизма. Я расспросил об этом доктора Эпштейна. Он это отрицал, а я ведь читал это всего один раз. Я должен признать, что мои симпатии были в то время на стороне евреев, а не арабов. Ведь правительство рейха желало разрешить еврейский вопрос, а я, начав с мелочей, а потом все больше занимаясь этим делом, не мог не следовать приказам правительства рейха - правда, прошедших через скольких-то вышестоящих начальников, пока эти приказы спускались наконец к Зиксу и Хагену.

ЛЕТОПИСЕЦ. Стараясь выглядеть мелкой сошкой и возложить ответственность за преступления на возможно большее число вышестоящих лиц, Эйхман изображает себя последним звеном в длинной цепи служебного подчинения. На самом деле она была очень короткой: место Хагена, начальника "референтуры" (отдела) вскоре занял он сам, а своих начальников в Главном управлении СД (в то время это был доктор Зикс) обошел, начав сотрудничать непосредственно с шефом гестапо Мюллером. Над которым был уже только Гейдрих, шеф Главного управления имперской безопасности, подчинявшийся самому Гиммлеру.

ЭЙХМАН. Арабы меня не интересовали. Мое дело было - отправить в Палестину как можно больший контингент евреев. Меня интересовала любая возможность эмиграции за океан. Но все это только теоретически. Я ведь мог только разъяснять в моих донесениях, что можно сделать, что желательно. Но добиться политического решения было очень трудно, это же значило - отказаться от методов "Штурмовика". Когда в управлении бывали посетители, партийное или государственное начальство, все это им говорилось. Каким-то образом дошло и до редакции журнала, его правления. "Штурмовик" - это был еженедельник, выходивший в Германии в конце недели, журнал, который занимался только и исключительно борьбой с еврейством в каких-то, я бы сказал, средневековых формах, представляя дело совершенно немыслимым... невозможным образом - не подберу другого слова. Во всяком случае, так решить вопрос было невозможно, но, наверное... Наверное, эта концепция устраивала кого-то в качестве пропаганды. Но ни на шаг, ни на шаг не приближала к решению. Меня посетил член редакции по фамилии Вурм, правая рука самого Штрейхера. И он пытался как-то войти в контакт и заполучить информацию - каков круг друзей "Штурмовика" в Главном управлении СД. Я это отклонил тогда, и устно и письменно. Доктор Зикс и Хаген были того же мнения, что и я, - что методы редакции не ведут к решению вопроса. И сказали, чтобы я работал, как и раньше. На материалы "Штурмовика" можно не обращать внимания. Они к нам больше и не приходили. Вместо этого меня пригласили на партийный съезд в Нюрнберг. Я там был, правда, всего один день, самое большее - два дня. Там в большой гостинице состоялась встреча друзей "Штурмовика" со всего света, и Вурм, очевидно, хотел меня к ней привлечь. От нас приехал еще один сотрудник, но я был им интереснее, потому что важнее всего был для них сионизм, а сионизмом занимался я, глубоко в это вник и знал, что и как, лучше, чем Даннекер, который был более образован, - он учился в Тюбингенском университете. Но он просто где мог списывал материалы или спрашивал меня, когда не знал дела. Потом в Берлине я написал отчет, и отношение к "Штурмовику" осталось у нас прежним. Примерно в то же время, по совету г-на фон Большвинга, я принял одного еврейского функционера из Палестины. Я ведь читал про "Хагану", тайную "армию самообороны" переселенцев, и подумал: если дело зашло так далеко, то в один прекрасный день они силой наведут порядок - справятся и с английским Верховным комиссаром, с управлением подмандатной территории и с арабами. И не исключено, что квоты на эмиграцию станут тогда больше; тогда отсюда их можно будет спровадить побольше и...

ЛЕСС. Кто был этот господин?

ЭЙХМАН. Г-н фон Большвинг сказал мне, что в Берлине находится человек из "Хаганы", и свел меня с ним. Я должен сразу заметить, что сначала изложил все письменно, в служебном порядке, и просил указаний, как мне вести себя в данном случае с тем человеком. Я ведь не имел права ничего решать сам. И Хаген, конечно, этого не решил. Решал Зикс, а может быть, он говорил и с Гейдрихом. Во всяком случае, я получил разрешение и сообщил г-ну фон Большвингу, что тот человек будет считаться в Берлине гостем Главного управления СД. Фамилию его я, конечно, совершенно забыл. Мы встретились, насколько я помню, в гостинице "Цур Траубе" у вокзала "Цоо", у зоопарка. Я пригласил этого господина на обед. Он знал, кто я, а я знал, что он из Палестины. Он мне рассказал все про кибуцы, про строительство и про разные вещи, о которых я знал, потому что читал о них, но теперь они стали мне по-настоящему интересны. Разговор не был враждебным, говорили мы откровенно; ни он, ни я - это мое впечатление - не замыкались, так как мы оба полагали, что идем друг другу навстречу. После второй такой же встречи этот господин передал мне приглашение в Палестину - приезжайте к нам, познакомьтесь со страной, вам все покажут... Я бы лучше ничего не предпринимал, так и написал в отчете, и о беседе - тоже; сдал отчет, и он пошел к Гейдриху. Я, конечно, думал, что это совершенно невозможно, но оказалось - Гейдрих санкционировал, чтобы я принял приглашение. Это было что-то новое, моим коллегам неведомое. И началась свалка: Визлицени хочет ехать, Хаген тоже хочет ехать. Выиграл Хаген. И мы вдвоем поехали - под своими фамилиями; я считался редактором из газеты "Берлинер тагеблат", Хаген - студентом. Главное управление СД перевело редакции газеты сто английских фунтов, и мы их получили у директора газеты под расписку.

ЛЕТОПИСЕЦ. Выбрав именно эту газету, СД совершала обманный маневр. Дело в том, что до 1933 г. газета выходила в солидном издательстве "Массе". Его владелец Ганс Лахман был евреем, главный редактор Теодор Вольф - тоже. И газета все еще пользовалась за границей своей прошлой репутацией либерального и независимого издания, хотя на самом деле давно подчинялась национал-социалистам и проводила их линию. Как видно из описания поездки, британская секретная служба ввести себя в заблуждение не дала.

ЭЙХМАН. Мы проехали Польшу, Румынию, сели в Констанце на пароход "Констанца" и на нем прибыли в Хайфу. Пока корабль там стоял, мы получили разрешение сойти на берег. Я взял такси и поехал на гору Кармель. А вернувшись на корабль, подумал: вот сначала в Каир, а тогда...

ЛЕСС. Когда была эта поездка?

ЭЙХМАН. Наверное, в конце 1937 г. В нашу поездку Зикс запряг еще ДНБ, Германское информационное бюро, и поручил нас, двух новичков, представителю этого бюро в Иерусалиме доктору Райхерту, который должен был помогать нам советом и делом. То же и у представителя этого бюро в Каире, его фамилия, кажется, была Гентц. В Александрии мы пробыли несколько дней в гостях у египетского туристского агента. Потом поехали в Каир к Гентцу. Он сообщил о нас д-ру Райхерту в Иерусалим, через которого мы хотели связаться с тем человеком из "Хаганы". И в один прекрасный день мы принарядились и отправились в английское генеральное консульство в Каире, а там нам и выдали: "I am sorry! Нет! Всё!" Кажется, в Палестине как раз тогда были какие-то волнения, даже бомбы взрывали. А может быть, английская разведка нас высмотрела. Во всяком случае, разрешения на въезд в тогдашнюю подмандатную Палестину мы не получили. Поэтому д-р Райхерт вместе с тем господином и приехал к нам в Каир.

ЛЕСС. С человеком из "Хаганы"?

ЭЙХМАН. Так точно. Но сама цель поездки, а именно - чтобы я посмотрел страну и увидел своими глазами практическую деятельность сионизма, узнал, как именно они работают, - была тем самым сведена к нулю. Ну, в общем, дело не удалось. Но надо было хотя бы встретиться. Мы пригласили того господина вместе с обоими сотрудниками ДНБ на ужин. Все были милы, все были вежливы, были рады, беседовали о том о сем, но ведь цель достигнута не была.

ЛЕТОПИСЕЦ. Аккредитованные за границей журналисты официального Германского информационного бюро неоднократно привлекались Службой безопасности к выполнению поручений, относящихся к сфере шпионажа в гораздо большей степени, чем к журналистике.

ЭЙХМАН. Через две недели мы тронулись в обратный путь на итальянском пароходе. И только вышли из гавани, как меня свалил паратиф; все путешествие я пролежал в судовом лазарете и сошел в Бари, поправившись разве что наполовину. Вот и весь результат поездки, которая могла быть очень интересной.

ЛЕСС. Вы написали об этом отчет? Об этом путешествии?

ЭЙХМАН. Так точно, весьма подробный отчет. И мне пришлось доложить о полной неудаче со служебной точки зрения. Я и теперь помню, что Гейдрих написал под ним своим зеленым карандашом: "Хорошо". И его подпись.

ЛЕСС. Я хотел бы задать несколько вопросов в связи с вашими показаниями, если не возражаете. Вы рассказали, что были уволены в Австрии из компании "Вакуум ойл" в связи с сокращением персонала.

ЭЙХМАН. Это так. Правда, германский консул в Линце определил каким-то образом, что я был уволен якобы за принадлежность к СС.

ЛЕСС. Вы пишете в автобиографии - я цитирую: "До июня 1933 г. я работал от фирмы в Верхней Австрии, Зальцбурге и Северном Тироле. Затем меня уволили за принадлежность к НСДАП". Какая из этих двух версий верна?

ЭЙХМАН. Прежде чем уехать из Австрии в Германию я слышал в германском консульстве в Линце, что меня уволили из-за принадлежности к СС. Вот я и принимал в последующее время эту версию как более верную.

ЛЕСС. Рассказывая о своей деятельности, вы все время говорили об эмиграции евреев, подчеркивая тем самым, что действовали в интересах как евреев, так и германского правительства. Это верно?

ЭЙХМАН. Так точно!

ЛЕСС. В Германии, а потом и в Австрии и Чехословакии были изданы законы, лишившие евреев возможности трудиться, им пришлось нести большие убытки. Был введен налог на вывоз капитала, а после "хрустальной ночи" всех евреев обложили огромными штрафами, многих лишали имущества путем его "аризации". И вы еще говорите об эмиграции? Разве это не принудительная эмиграция?

ЭЙХМАН. Да, разумеется; было понуждение к эмиграции.

ЛЕТОПИСЕЦ. Такая принудительная эмиграция и в первую очередь массовое выдворение из Германии польских подданных иудейского вероисповедания, побудили жившего в Париже 17-летнего Гершеля Гриншпана совершить покушение - он стрелял из пистолета в секретаря германского посольства в столице Франции. В качестве ответной меры нацисты организовали якобы стихийный взрыв народного негодования. Девятого ноября 1938 г. принадлежавшую евреям собственность стали разрушать и грабить, были сожжены синагоги; евреев арестовывали, отправляли в концлагеря, подвергали надругательствам, убивали. Жившие в гитлеровском рейхе евреи должны были собрать миллиард марок "искупительного взноса". Было издано постановление о запрещении евреям участвовать в хозяйственной деятельности, хотя к этому времени многочисленные еврейские фирмы были уже "аризированы", т.е. насильственно "выкуплены" у владельцев за гроши

ЛЕСС. Вы читали "Майн кампф", "Мою борьбу" Гитлера?

ЭЙХМАН. Никогда до конца, и основательно - тоже никогда.

ЛЕСС. Вы были согласны с его доктриной?

ЭЙХМАН. Когда я был еще в Австрии, я услыхал в какой-то тирольской деревне, где находился по делам "Вакуум ойл", радиопередачу о приходе к власти Гитлера 30 января 1933 г. Должен сказать, поскольку всегда говорю правду - и в этом случае тоже, - что принадлежал тогда к тем, кто был в восторге от его прихода к власти; в нем я видел - разумеется, глазами очень молодого, можно сказать, человека с юношескими представлениями - я видел... видел в этом национализм, который был мне по вкусу. Гитлер шел против Версаля, обещал работу и хлеб, и ведь этого добились потом! Господин капитан, это заведет нас слишком далеко, но все происходившее вызывало во мне радость - вот теперь дело пойдет к лучшему.

ЛЕСС. Это значит, что вы были тогда согласны с доктриной Гитлера.

ЭЙХМАН. В то время я был согласен, так точно!

ЛЕСС. Вы читали программу партии?

ЭЙХМАН. Двенадцать пунктов? Несомненно, я их когда-то читал, но назвать сегодня не могу.

ЛЕТОПИСЕЦ. Провозглашенная 24 февраля 1920 г. в мюнхенском пивном зале "Хофброй" программа НСДАП состояла из 25 пунктов. Она никогда не менялась и в истории партии не играла никакой роли. Весьма характерно, что Эйхман - как и большинство немцев - был едва знаком с программными установками Гитлера.

ЛЕСС. Каково было ваше отношение к пункту, который отказывал евреям в праве быть германскими подданными?

ЭЙХМАН. Когда я вступил в НСДАП, я об этих подробностях даже не думал - вообще, совсем не думал. Такие детали никогда и не обсуждали в дружеском кругу, в тогдашних так называемых "кружках товарищей".

ЛЕСС. Вы читали книгу Розенберга "Миф 20-го столетия"?

ЭЙХМАН. Нет, ее я не читал. Собственно говоря, я ни тогда, ни потом книг о национал-социализме не читал. До того, как пришел в СД, я вообще не читал - к большому огорчению моего отца, который все время напоминал мне, что у него дома прекрасная библиотека со всеми классиками и что, наверное, он ее напрасно всю жизнь собирал. А когда я уже был в СД, я читал не эти книги, я уже читал другие книги, о чем уже отчасти рассказал вам. Я читал специфически еврейские книги; я читал книги о масонстве. Я даже не могу сказать, что читал в то время хоть какую-нибудь другую книгу - роман, допустим, или еще что-нибудь. Никогда в жизни не читал детективы или любовные романы, до сих пор...

ЛЕСС. Книги о евреях, которые вы читали, - среди них были и критические?

ЭЙХМАН. Они были написаны только евреями. Только такие могли помочь мне изучить вопрос. Я ведь до этого ничего не знал о существе дела.

ЛЕСС. Вы знали, что Гитлер обвинил евреев в поражении Германии в Первой мировой войне? Вы были с ним согласны - относительно вины евреев?

ЭЙХМАН. В то время я принадлежал к категории людей, которые вообще ни о чем таком не судят самостоятельно.

ЛЕСС. Вы читали "Протоколы сионских мудрецов"?

ЭЙХМАН. Нет, я их не читал, но слышал об этом и не мог себе такого представить. Когда я стал расспрашивать об этом Мильденштайна и он сказал, что это чушь, я принял его точку зрения; и примерно теми же словами - помню это точно - отвечал на вопросы в школе СД в Бернау.

ЛЕТОПИСЕЦ. В этих "Протоколах..." приводятся вымышленные сведения о тайном заговоре мирового еврейства, заговоре евреев, стремящихся к установлению мирового господства. Аргументация Штрейхера и компании неизменно основывалась на этой фальшивке.

ЛЕСС. Когда вы отошли от евангелической церкви?

ЭЙХМАН. Должно быть, в 1937 г. В те годы - я думаю, в 1935-м - вошло в моду, чтобы каждый сотрудник СД выходил из церкви. Но в этом пункте я бы не позволил заставить меня. Хотя бы потому, что долго был всерьез связан с церковью, хотя бы потому, что мой отец долгие годы был пресвитером евангелической общины в Линце и я не хотел огорчать старика отца. И тогда я решил - именно в те годы, когда читал в СД все эти научно-религиозные книги, - решил: это дело я должен основательно обдумать. Кроме того, в 1935 г. я венчался в церкви, хоть меня от этого и отговаривали. Не запрещали, но подтрунивали над этим. Моя жена не согласилась бы идти замуж иначе, как в церковном браке, - ведь она происходит из старой, да, из старой крестьянской семьи убежденных католиков.

ЛЕСС. Что же тогда было причиной вашего ухода?

ЭЙХМАН. Я все больше приходил к убеждению, что Бог не может быть так мелочен, как это говорится в историях, записанных в Библии. Я решил, что нашел свой собственный путь. Я читал у Шопенгауэра, что путь веры безусловно надежнее, а путь свободы от веры опасен, и на нем, подумал я, ты всегда будешь только сам за себя. И я решил для себя: Бог, в которого я верю, больше, чем Бог христиан. Ибо я верю в сильного, огромного Бога, который создал мироздание и приводит его в движение. Это было без чьего-либо влияния - жена долго меня от этого удерживала, но я перестал говорить об этом дома, как вообще ничего не рассказывал дома жене про службу. И в 1937 г. я пошел в суд и оформил уход из церкви.

ЛЕСС. Вы вступали в "немецкую церковь"?

ЭЙХМАН. Нет. Я тогда вышел из церкви по собственному решению, а не потому, что следовал какой-то моде или по принуждению, и не вступал больше ни в какую другую.

ЛЕСС. В вашем личном деле указана религия - "верующий". Это не относится к немецкой церкви?

ЭЙХМАН. Каждый, кто покидал церковь, называл себя в то время верующим, потому что должен был как-то назвать.

ЛЕТОПИСЕЦ. "Немецкой церкви" никогда не было, правда, в евангелической церкви существовало согласие "немецких христиан". Известно также возникшее позже "Немецкое движение верующих", ответвление преимущественно пантеистического толка; число его приверженцев никогда не было значительным. Поскольку партия, в соответствии со своей программой, стояла "на позициях позитивного христианства" и неизменно обрушивалась в своей пропаганде на интеллектуалов-атеистов и безбожных марксистов, называть себя неверующим считалось предосудительным.

ЛЕСС. Вы были верным, безоговорочно преданным эсэсовцем?

ЭЙХМАН. Да. Позволю себе сказать, что я исполнял приказы, которые получал, беспрекословно, согласно присяге. И в первые годы у меня не возникало никаких - ни малейших конфликтов. Я сидел за письменным столом и делал свою работу. Эта преданность - внутренняя преданность - была поколеблена, когда эта... когда эта... этот... этот метод так называемого решения еврейского вопроса - ну, когда... когда начались газовые камеры... и расстрелы тоже. Я не скрывал этого и сказал - я думаю, что я вправе так говорить, - сказал моему шефу, группенфюреру Мюллеру... я сказал, что это... этого я себе не представлял, никто из нас, наверное, такого не представлял себе, ведь это не политическое решение... И ведь до сих пор всегда... всегда одобрялось... Но ведь это не политическое решение. И тогда я...

ЛЕСС. Каким образом вы высказали ваше мнение?

ЭЙХМАН. Вот этой фразой, как я только что сказал, это я сказал ему, когда вернулся из Минска и сам все это видел. И про все эти дела я ему сказал тогда.

ЛЕСС. Ваше отношение к национал-социалистическому мировоззрению было безоговорочным?

ЭЙХМАН. И да, и нет. Я хочу сказать, что в годы... в первые годы я об этом не задумывался, о национал-социалистическом мировоззрении и такого рода вещах. В первые годы главным для меня было, как я уже говорил, работа и хлеб для семи миллионов безработных, автострады, борьба против Версаля - в этом мое отношение было безоговорочным. И потом, уже в воинской части - ведь в конце концов, я был в армии - мне это нравилось сначала, пока я не захотел уйти в промышленность, в частную фирму, а вместо этого попал за письменный стол. И за этой канцелярской работой, господин капитан, моего мнения, во-первых, не спрашивали, а во-вторых, я не думал о безоговорочном признании, безоговорочной преданности, потому что там занимались своим... своими... своим делом.

ЛЕСС. Вы были, следовательно, убежденным национал-социалистом, преданным эсэсовцем, следовали присяге, которую приняли. Как вы объясните теперь ваше утверждение, будто никогда не испытывали ненависти к евреям и никогда не были антисемитом?

ЭЙХМАН. Всё так, господин капитан, я, вероятно, еще раньше вступил бы в конфликт, если бы, например, оказался не в 1-м батальоне СС в Дахау, в австрийском СС. Если бы меня тогда послали во внутреннюю охрану концлагеря, за колючую проволоку... А раз я долгое время ко всем таким делам не имел вообще никакого касательства, то и мыслей у меня таких не было. Мне незачем было об этом думать.

ЛЕСС. Но ведь ваша позиция должна была быть также юдофобской. Это же было предписано. Ведь большая часть программы была посвящена евреям.

ЭЙХМАН. Но не в первое время, господин капитан. В первое время решение еврейского вопроса вовсе не было самым важным. Нас, в Австрии, интересовала работа, и хлеб, и свобода - выбраться из кабалы.

ЛЕСС. Разве ненависть к евреям не проходила красной нитью через книгу Гитлера "Майн кампф"?

ЭЙХМАН. Возможно. Я ведь сказал: я никогда не вчитывался в нее, никогда не читал до конца, она была мне не нужна. Что там была ненависть к евреям, это понятно, господин капитан. Но ведь в то время в НСДАП было немало людей, состоявших в свойстве или породнившихся с евреями. Мне лично был известен шарфюрер СС, который был евреем.

ЛЕСС. Как его фамилия?

ЭЙХМАН. Я не знаю. Во всяком случае, он пришел ко мне - в один прекрасный день, в Берлине - и спросил, как ему быть. Он был обершарфюрером во времена борьбы за власть, и я ему сказал: ну уж тут я тоже ничем не могу помочь. Могу только сказать - поезжайте в Швейцарию или еще куда-нибудь, потому что здесь неладно; нехорошо, если вы останетесь, это не пройдет. Тогда он попросил, не могу ли я назвать ему пограничный переход из Австрии в Швейцарию, где бы он мог быть уверен, что его не задержат без документов. И я распорядился, чтобы такого-то, имярек, пропустили беспрепятственно. Я заимствовал такую практику у департамента VI, который часто переправлял своих агентов подобным образом. И я воспользовался этим способом.

ЛЕСС. Разве вы не должны были как верный эсэсовец заявить об этом?

ЭЙХМАН. Должен был. Я не должен был также отправлять за границу мою собственную двоюродную сестру, не имел права молчать, когда еще другие, не евреи, уезжали в Венгрию. Мне казалось - извините, пожалуйста, если уж я скажу, что я сам думаю, - что это ни к чему, это чересчур: еще и докладывать обо всех мелких делах, которые я делал так, между прочим. Еще, например, я выпустил из Вены за границу супругов-евреев. Ради моего дяди, который напомнил, что помог мне когда-то устроиться в компанию "Вакуум ойл" и что там я видел только хорошее, несмотря на то что директор Топпер был еврей и его заместитель Вайс тоже, а может быть, и директор отделения в Линце - Каннхойзер, а зальцбургский директор Блум - уж точно.

ЛЕСС. Вы помните фамилию той еврейской семьи?

ЭЙХМАН. Не знаю... Нет, не помню.

ЛЕСС. Вы рассказывали, что после поездки в Палестину написали подробный отчет вашим начальникам.

ЭЙХМАН. Я теперь уже не могу вспомнить, о чем тогда писал, потому что когда меня в Израиль, т.е. в тогдашнюю Палестину, не пустили, то ведь задание утратило смысл. И, кажется, не я писал отчет... да-да, писал отчет не я, а Хаген, мой начальник. Я теперь припоминаю. Я не писал отчета, его написал Хаген.

ЛЕСС. Если его написал Хаген...

ЭЙХМАН. ...то и я, наверное, его подписал. Да!

ЛЕСС. Вы также рассказывали, что симпатизировали больше евреям, чем арабам. Это верно?

ЭЙХМАН. Это верно. И в Хайфе, когда я поехал на гору Кармель, я не взял водителя араба - я нанял еврея.

ЛЕСС. И эта симпатия нашла отражение в вашем отчете?

ЭЙХМАН. Этого я не могу припомнить, господин капитан. Но вполне возможно, потому что я всегда говорил - я это сказал с того времени раз 50 или 100 раз, - что в Палестине поступают правильно, когда имеют дело только с евреями, потому что арабы вороваты, и кто последний бросит ему пиастр, тому он и друг.

ЛЕСС. Я вам показываю теперь копии, относящиеся к отчету о поездке в Палестину и Египет гауптшарфюрера СС Эйхмана и штабсобершарфюрера Хагена от 4 ноября 1937 г.

ЭЙХМАН. Да. Это Хаген... это все Хаген... я ведь сказал - это не мой отчет. Это отчет Хагена.

ЛЕСС. Но отчет безусловно прошел и через ваши руки, вы его правили. Вот эти исправления - это не ваш почерк?

ЭЙХМАН. Нет, это Хагена почерк.

ЛЕСС. Это тоже?

ЭЙХМАН. Да, Хагена... Поправки - я теперь уже не знаю. Тут же повторяется... Вот "т", может быть, мое... я посмотрю... да, "д" тоже, может быть, мое. Так точно, вот по "д" я узнаю - это моя правка. Безусловно... несомненно, моя правка.

ЛЕСС. Теперь я цитирую из этого отчета: "С экономической точки зрения Палестина представляет собой неутешительную картину. Нам рассказывали, что основным платежным средством служат векселя, которые никто не учитывает, и, тем не менее, они продолжают обращаться, хотя и полностью обесценены, так как опротестование векселей чаще всего бывает безрезультатным. Наиболее надежными считаются векселя, выставленные на представительства германских банков, так как только они являются платежеспособными финансовыми институтами. Этот финансовый хаос не в последнюю очередь объясняется тем, что евреи обманывают друг друга, так как не могут вести свои дела с арийцами, поскольку последних не хватает. Абсолютная непригодность евреев к управлению упорядоченным хозяйством в собственном государстве подтверждается тем фактом, что в одном только Иерусалиме насчитывается до сорока еврейских банков, живущих за счет обмана своих соплеменников". Вы находите, что это место выражает ваши тогдашние проеврейские симпатии?

ЭЙХМАН. Это все исходит не от меня, заверяю вас под присягой, господин капитан. Но эту бумагу, которую Хаген надиктовал, он давал мне ее просмотреть, как я уже говорил, и я ее правил. Надиктовал и составил все это Хаген.

ЛЕСС. Вы цитируете в этом отчете немецких евреев в Палестине: "Лучше назад в Германию и там в трудовой лагерь, чем оставаться в Палестине". Или: "В Германии нам все же лучше, чем в Палестине". Что вы имели в виду под трудовым лагерем? Концентрационный лагерь? Это одно и то же?

ЭЙХМАН. Господин капитан, я не знаю, кто об этом сообщал.

ЛЕСС. Я спросил: что такое трудовые лагеря? Это концентрационные лагеря?

ЭЙХМАН. Они не могли быть ничем другим. Других ведь не было.

ЛЕСС. Если этот отчет - отчет в первую очередь Хагена, который был вашим начальником, то по логике вещей там должно бы стоять: "Отчет о поездке в Палестину и Египет штабсобершарфюрера Хагена и гауптшарфюрера СС Эйхмана". Поскольку вы значились первым, поскольку вы, собственно, и были...

ЭЙХМАН. Был приглашенным...

ЛЕСС. ...были инициатором поездки, постольку все, что здесь говорится, должно быть одобрено в первую очередь вами. Слова, написанные слова, могут принадлежать Хагену, но суть дела, сам текст, мнение - они должны быть и вашими, поскольку ответственность лежит...

ЭЙХМАН. Конечно, не могу возразить. Мне ничего другого не остается.

ЛЕСС. Вы находите, что процитированные мною места отчета говорят о евреях с позиций симпатии к ним?

ЭЙХМАН. Нет, здесь они выглядят неприглядно.

ЛЕСС. Вы пишете о сделанном вам предложении разрешить эмигрировать 50.000 евреям в год с 1.000 фунтов стерлингов на человека. Вы отвергаете это предложение в своем заключении по двум причинам. Я цитирую: "а) В наши намерения не входит вывоз еврейского капитала за границу; мы стремимся побудить к эмиграции в первую очередь неимущих евреев. Поскольку названная квота эмиграции в основном усиливала бы еврейство в Палестине, а также с учетом того, что в интересах рейха - препятствовать образованию самостоятельного еврейского государства, упомянутое предложение не подлежит обсуждению. б) Повышение разрешенного количества вывоза материальных ценностей в страны Ближнего и Среднего Востока означало бы для Германской империи утрату этих стран в качестве источников поступления валюты".

ЭЙХМАН. Здесь передана в точности позиция имперского министерства экономики, привлеченного с этой целью.

ЛЕСС. Теперь я цитирую описание ваших впечатлений о Румынии по дороге в Палестину: "В последнее время сельское население все больше настроено против евреев, которые шныряют по стране и, как обычно, обманывают крестьян". Вы не находите, что это цитата сделала бы честь "Штурмовику"?

ЭЙХМАН. Да, но она ведь не моя.

ЛЕСС. Но, как сказано, вами одобрена!

ЭЙХМАН. Я не могу... я... Я не могу защититься, потому что у меня нет... я не могу представить доказательств.

ЛЕСС. Какие директивы были вам даны вашими руководителями перед поездкой в Палестину? Кто был тогда вашим начальником?

ЭЙХМАН. Начальником был Зикс, доктор Зикс. А директивные указания, господин капитан, вряд ли давались.

ЛЕСС. Разве полученная вами директива не содержала следующего: подробно изучить колонизаторскую деятельность евреев в Палестине, поскольку сведения об этой деятельности представляются особенно важными, так как в случае провозглашения еврейского государства или установления фактического управления Палестиной евреями появился бы новый внешнеполитический противник Германии, оказывающий решающее влияние на политическую линию ближневосточных стран. Кроме того, признание такого государства крайне обострило бы вопрос о проживающих в Германии евреях как национальном меньшинстве.

ЭЙХМАН. Да, такой была - всегда была позиция министерства иностранных дел.

ЛЕСС. Следовательно, надо полагать, что инструкции, полученные вами перед поездкой, соответствовали этому?

ЭЙХМАН. Мне не надо было об этом задумываться. Моим шефом был Хаген. Все, о чем они договаривались с Зиксом, было в определенном смысле служебным заданием на поездку.

ЛЕСС. И все-таки, когда вы получали инструкции, вас же вызывали и говорили вам: основные направления такие-то, вот ваша задача, вот это надлежит сделать.

ЭЙХМАН. Нет! Я это знаю точно. Нет! Так не полагалось. Этого и не нужно было делать, потому что в таком военизированном хозяйстве задачу ставят начальнику. А начальником был Хаген.

ЛЕСС. Ваша работа в Берлине продолжалась после поездки нормально?

ЭЙХМАН. Так точно! А в январе 1938 г. стали заметны признаки приближающейся акции в Австрии. Она произошла только в марте, но уже задолго до этого буквально все, кто еще держался на ногах, были переведены на работу в три смены: заполнять карточки для огромной картотеки, сделанной "колесом" - такая карусель диаметром в несколько метров. И обслуживавший ее сотрудник, сидя на вертящемся кресле, как за роялем, крутил это "колесо" и мог отыскать нужную перфокарту. На таких карточках записывались все важные сведения по Австрии. Источниками служили годовые отчеты, справочники, газеты разных партий, сами партии, списки их членов; короче говоря - все, что только можно себе представить. Все эти материалы доставили в Германию из Австрии за время запрета там нашей партии "доверенные лица". На карточках были записаны имя и фамилия человека, адрес, потом - партийная принадлежность, еврей ли он, масон ли, за католиков он или за протестантов, активен ли политически, и все такое. А настоящая работа в это время стояла.

ЛЕТОПИСЕЦ. С 19 июня 1933 г. НСДАП была в Австрии запрещена как враждебная государству партия. В связи с внешней угрозой - требованием Гитлера о присоединении и угрозой внутренней - ростом активности нелегальных национал-социалистов - правительства Англии, Франции и Италии заявили 17 февраля 1934 г., что будут защищать независимость Австрии. Насколько обоснованно было это предупреждение, показали события 25 июля 1934 г., когда австрийские национал-социалисты предприняли путч, заняли в Вене резиденцию федерального канцлера и убили главу правительства доктора Энгельберта Дольфуса. Путч провалился, однако революционные настроения в стране, питаемые успехами Гитлера в Германии, постоянно росли, у правительства оставалось все меньше приверженцев, и оно уже не могло оказать сопротивление планам Гитлера. 11 марта 1938 г. федеральный канцлер Австрии Курт фон Шушниг подал в отставку. Он заявил, что делает это под давлением, уступая силе, чтобы не пролилась немецкая кровь. И 12 марта германские войска, встреченные жителями с ликованием, вступили в Австрию.

ЭЙХМАН. Настал день, когда вся группа по Австрии Главного управления СД отбыла. Я надеялся тоже попасть туда, но это не вышло. Мне так хотелось приехать снова домой, но ничего не мог поделать, ведь приказ есть приказ, ему надо подчиняться. А примерно через неделю я неожиданно получил приказ прибыть в Вену, в тамошний отдел СД - меня командировали туда. Позже это было оформлено уже как перевод. Отдел СД в Вене находился в жилом доме, принадлежавшем одной из ветвей семьи Ротшильд. Мне выделили маленькую комнату, в которой не было ничего, кроме письменного стола; здесь я должен был заниматься делами евреев.