"Наивный человек среднего возраста" - читать интересную книгу автора (Райнов Богомил)

Глава 4

«В этом году весна поздняя», — как удачно изволила заметить супруга советника. Но, хотя с опозданием, тёплая погода всё же устанавливается, и по утрам улицы залиты солнцем, а город приобрёл гораздо более привлекательный вид. Только меня внешним блеском не проведёшь. И когда служебный «шевроле» скользит по солнечным улицам, я продолжаю остро ощущать свою изолированность в этом незнакомом мире с его толпами прохожих, равнодушно идущих мимо моей машины и нахально пересекающих перед ней дорогу, не обращая внимания на сигнал.

«Шевроле» сбавляет скорость и останавливается перед большим серым зданием с неприветливым фасадом.

— Редакция на третьем этаже, господин… — сообщает мне шофёр Андрей, с полагающейся по его должности вежливостью открывая мне дверцу машины.

Третий этаж. Комната редакции. Редактор выходит из-за стола и подаёт мне руку без вопросов и объяснений, поскольку о встрече мы договорились заранее по телефону. Потом мы садимся в казённые кресла, и я на своём не очень хорошем французском рассказываю ему о сути своего визита.

— Мы могли бы предоставить вам весьма обширный материал, — заключаю я, — вообще мы будем рады, если газета станет чаще помещать информацию о культурной жизни нашей страны.

— Немного коньяку? — спрашивает вместо ответа редактор — на столике предусмотрительно приготовлены бутылка коньяка и коробка конфет.

Он наливает две рюмки, отпивает из своей и произносит:

— Мы помещаем довольно много материалов о культурной жизни у вас.

— Да. Только большинство из них негативные, — замечаю я, в свою очередь слегка пригубляя рюмку.

— А разве в вашей культурной жизни есть только положительное? — улыбается мой собеседник.

— Нет, конечно, — отвечаю я улыбкой на улыбку. — И я не собираюсь оспаривать ваши оценки. Но в конце концов у вас тоже существуют противоречия…

— А где их нет? — беспомощно разводит руками редактор. — Они двигатель прогресса.

Он снова улыбается той скупой, чисто протокольной улыбкой, дающей мне понять, что и весь разговор наш чисто протокольный и глупо ждать от него каких-либо последствий.

— Да, процессы повсюду сложные… — бормочу я. — Но чтобы лучше понимать друг друга, надо общаться. Общение — первый шаг к взаимному согласию…

— Ещё немного коньяку? — предлагает редактор, хотя видит, что рюмка моя почти полна.

— Благодарю, достаточно, — я отрицательно качаю головой. — А культура, мне кажется, самая благодатная территория для общения…

— Как и спорт…

— Да, да и спорт… Но в данном случае я имею в виду культуру и культурное общение…

Редактор не возражает, только краешком глаза и в то же время достаточно выразительно поглядывает на свои ручные часы.

— Я вижу, у вас дела, — замечаю я — Вероятно, я выбрал не самое подходящее время для посещения, но мне будет очень приятно, если в один из ближайших дней вы согласитесь пообедать вместе со мной и поговорить обстоятельнее.

— Это возможно, — соглашается он.

— В таком случае назовите день, — предлагаю я, вставая.

— Мне трудно сейчас назвать точно день, — отвечает он, также вставая. — Но если вы мне оставите свой телефон, я обязательно позвоню.

Я подаю ему свою визитную карточку, сознавая, что бросаю её в мусорную корзину. И мы обмениваемся взглядами, в которых ясно читается, что всё понятно и без культурного общения, и редактор понимает, чего хочу я, и я понимаю, что не получу того, чего хочу, и что даже обед, о котором идёт речь, вряд ли когда-нибудь состоится.

Следующий мой объект в этот день — телевидение. Вообще я решил посвятить всё своё время после обеда работе в области культуры, и, несмотря на предупреждения Бенета и Адамса, на личном опыте проверить, какие возможности предоставляет эта благодатная территория для общения.

Я долго пробираюсь по коридорам вслед за человеком, сопровождающим меня от самого бюро пропусков, перепрыгиваю через кабель, обхожу осветительные приборы и наконец оказываюсь в нужном кабинете.

Кабинет ничем особенно не отличается от того, где я побывал утром, как, впрочем, и его хозяин. Та же сдержанная улыбка, тот же коньяк и даже, если не ошибаюсь, того же сорта конфеты.

— Нам кажется, что более тесные контакты между телевидением наших стран были бы очень полезны, — говорю я после того, как мы заканчиваем вступительную часть беседы.

— У нас уже есть договор об обмене с вашим телевидением, — уточняет хозяин кабинета.

— Да, да, знаю, — киваю я, хотя только сейчас узнаю об этой детали. — Но никакой договор на бумаге не заменит личного общения, В прямом общении между живыми людьми все вопросы всегда решаются легче и быстрее.

— При условии, что существует взаимопонимание…

— Смею надеяться, что оно существует… Тем более что вы прекрасно говорите по-английски…

Это мой комплимент ему: он говорит по-английски примерно так же, как я по-французски. Но комплимент не производит должного эффекта, и мы обмениваемся несколькими незначительными фразами, и я снова ловлю взгляд, украдкой брошенный на часы, и также приглашаю на обед, чтобы получить уклончивый ответ.

Ещё один этап утомительных скитаний по бескрайней территории культуры, которая начинает мне казаться столь же благодатной и плодородной, как пустыня Гоби: университетская библиотека, точнее её соответствующий отдел. Здесь, по крайней мере, не могут утверждать, что мой приход бесцелен, ведь им безусловно нужны книги на иностранных языках.

— Мы уже наладили обмен с вашей дирекцией, — вежливо объясняет мне сидящий за столом человек в тёмных очках. — К сожалению, нам присылают книги, в которых мы меньше всего нуждаемся.

— Это недоразумение легче всего устранить путём личных контактов, — отвечаю я успокаивающе.

— Не думаю, что это недоразумение, — отрицательно качает головой человек в очках, который даже не дал себе труда позаботиться о дежурной бутылке коньяка. — Мы здесь занимаемся научной работой, и нам нужна соответствующая литература. А вы занимаетесь пропагандой и посылаете книги, подходящие только для этого.

— Составьте списки, — предлагаю я. — Я могу снова заехать и обсудить с вами ещё раз этот вопрос.

— Мы не раз составляли списки. Я пришлю некоторые из них вам для ознакомления. Так что незачем вам утруждать себя и приезжать.

И мы переходим к ритуалу прощания.

Свои надежды на успешную деятельность в области культуры я главным образом возлагаю на некоего профессора Берова. Не имею чести лично знать его, и для того, чтобы восполнить этот пробел в своих светских связях, я устраиваю ужин с уважаемым учёным в ресторане «София».

Профессор является минута в минуту, с любезной улыбкой подаёт мне свою желтоватую руку, берёт меню и прейскурант вин и погружается в раздумье.

— Красную икру, медальон с грибами и зелёный салат, — объявляет он, наконец, результат своих исследований.

— Мне то же самое, — киваю я официанту, чтобы подчеркнуть, что в этот вечер мы будем играть в полное взаимопонимание.

С подобным же единодушием мы выбираем и вино. Потом начинаем обмениваться банальными и ничего не значащими фразами, касающимися особенностей кухни у них и у нас, капризов погоды и так далее. Затем приступаем к самому ужину, во время которого слова произносятся всё реже и реже, чтобы уступить место негромкому постукиванию приборов.

Вообще всё идёт по обычному шаблону, приближая нас к единственно важной заключительной части встреч, совпадающей, как правило, с переходом к кофе и коньяку. Но и в этом обычном деловом ужине человек с таким острым нюхом, как мой, улавливает атмосферу какой-то натянутости, которую, конечно, можно принимать и за естественную натянутость между двумя едва знакомыми людьми.

— Вы, я надеюсь, довольны прохождением своей специализации в нашей стране, — замечаю я, когда нам приносят кофе.

— Очень доволен, — отвечает профессор и достаёт сигареты.

Он мне протягивает пачку, я ему — зажигалку, мы оба закуриваем, и беседа вступает в решающую фазу.

— В таком случае, полагаю, вы не отказались ещё от намерения популяризовать некоторые достижения нашей теоретической мысли…

Мой собеседник молчит, словно оценивая про себя, отказался он или нет от этого намерения.

— Вы обещали что-то в этом роде, если не ошибаюсь, нашим организациям, — пытаюсь я освежить его память.

— В сущности, я старался что-то сделать, — медленно произносит профессор. И добавляет резким тоном: — И меня чуть не выгнали из университета.

— Понимаю, — произношу я.

И после некоторого раздумья продолжаю:

— Всё-таки в известном смысле вы наш должник… Не поймите меня неправильно: я не собираюсь толкать вас на действия, которые повредили бы вашей карьере. Но вы всё же наш должник и обязаны как-то этот долг вернуть.

Профессор отпивает немножко кофе из чашки и, не поднимая от неё глаз, тихо отвечает:

— Да, но не могу.

— Не знаю, нужно ли мне напоминать вам, что организации, которые вас принимали, оказались весьма щедры к вам. Не говоря уж о том, что вы там сделали многообещающие заявления.

— Действительно, излишне мне об этом напоминать, — замечает мой собеседник. — У меня хорошая память. Но, к счастью, кроме памяти у меня есть и рассудок.

Он снова делает глоток кофе и, наконец, решается, посмотреть на меня.

— Вот что, господин советник, я допускаю, что говорил какие-то глупости. Однако это не значит, что я должен делать глупости. Так что не пытайтесь меня ни соблазнять чем-то, ни запугивать…

— Вы чересчур драматизируете положение, — стараюсь я успокоить его.

— Ничуть. Просто я знаю ваши методы. И отличие сознаю, что виноват. Ваши люди действительно показали мне многое и много наобещали, и у меня закружилась голова. Но сейчас в голове у меня прояснилось…

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь…

— Я хочу жить спокойно, господин советник. И именно поэтому я никогда больше не приму приглашения поужинать с вами ни здесь, ни где-нибудь в другом месте…

— Это стена! — произношу я с досадой, уставясь на обшарпанную стену перед окном. — Повсюду натыкаешься на стену!

— Хорошо, что вы это уже поняли, — бурчит за моей спиной Бенет. — Теперь вы лучше сможете оценить то немногое, чего нам удалось добиться до вашего приезда.

— Ничего вам не удалось добиться, — резко обрываю его я с той же досадой, поворачиваюсь спиной к окну и подхожу к столу. — Ничего, кроме мелочей, не имеющих практического значения. Адамс совершенно прав: к чему столько усилий, чтобы получить сведения, которые центр обработки информации получит путём анализа текущей печати…

— А вы, я вижу, были на консультации у Адамса! — насмешливо восклицает мой помощник.

— Был. И внимательно его послушал. Более того, я остался доволен своим осмотром. А вот вам и диагноз!

С этими словами я достаю из стола две страницы написанного от руки текста и подаю их Бенету.

— Прочтите и, если есть чем, дополните. Наш друг действительно болтает больше, чем надо, и достаточно неосторожен, так что полученный материал годится в качестве первого сигнала. А в скором времени, — надеюсь, последуют и другие.

— Попробовать можно, — отвечает несколько скептически Бенет и кладёт листочки в карман.

Мой взгляд падает на лежащий на столе последний номер «Вашингтон пост», я беру в руки газету:

— Вот, послушайте: «На встрече стран — членов СЭВ…» и т. д. и т. п. А вот: «Были обсуждены и некоторые другие представляющие взаимный интерес вопросы». Точка. Вот эти-то «некоторые другие вопросы» нас и интересуют, дорогой Бенет, а не те, о которых пишет «Вашингтон пост»! — Я бросаю газету на стол и добавляю: — Этот тип прав. Мы можем существовать только в том случае, если способны получить информацию, которую невозможно достать другим путём.

— Могу вам сразу сказать, у кого есть эта информация, — бурчит мой помощник.

— У кого? У Председателя Совета Министров?

— Именно.

— Вы не слишком остроумны. И не слишком осведомлены. Если хотите, этой информацией или хотя бы частью её владеют более мелкие фигуры. Задач, в общем, две: разыскать одну из таких фигур и найти подход к ней.

— Эти задачи хождением по редакциям вы не решите.

— Да, на культурном фронте пока не везёт, — признаюсь я. — Но подобные посещения — дело не лишнее, во всяком случае как способ легализоваться. Советник по культуре должен заниматься и культурной деятельностью. Что касается остального, то я вам уже сказал, что я из тех игроков, которые играют, пока не перестанет идти плохая карта.

— Мне пока ещё не везёт, — уныло сообщает Бенет. — Вчера Адамс опять меня обыграл.

— Однако ничто не мешает нам перебраться на какой-то другой участок деятельности, — рассуждаю я вслух, пропуская мимо ушей его жалобы. — Например, торговый. Какие у вас отношения с торговым представителем?

— Нормальные. Он помогает чем может.

Торговый представитель — один из тех общительных и непритязательных людей, чья главная забота ни с кем не портить отношения и плавно продвигаться по службе. А люди этого сорта всегда чутко относятся к нашей организации, они знают, что иначе она может доставить массу неприятностей.

Он принимает меня с обычной для торгового представительства щедростью — отличные голландские сигары, старое шотландское виски и миндаль, правда, неизвестного происхождения, и, к сожалению, тоже старый.

— Понимаю, что вам нужно, — участливо отвечает он, выслушав меня. — Но ассортимент у нас сегодня очень бедный.

— Ну, если и вы начнёте жаловаться, — добродушно возражаю я, осторожно втягивая в себя немного дыма толстой сигары.

— Раньше у нас было несколько подходящих людей, но постепенно их выследили и уволили, — объясняет торгпред.

Он крепче сжимает зубами сигару и задумывается.

— Нет, сейчас ничего подходящего не вижу, — наконец отрицательно качает он головой. И, прочтя на моём лице отчаяние утопающего, торопится бросить мне спасательный круг.

— Придётся мне пожертвовать Савовым…

— Кто этот Савов?

— Тот, кто вам нужен. Только он и мне страшно необходим. Я его берёг на крайний случай.

— Берегите его и дальше! — ободряю я хозяина кабинета. — Будьте уверены, мы не растратим его силы. Даю честное слово, что мы используем его всего один-два раза.

— Тогда всё в порядке, — с облегчением вздыхает торгпред.

— А теперь расскажите мне об этом Савове, его родственниках и знакомых.

Чем больше узнаёшь о человеке от других, тем больше тебе хочется познакомиться с ним самому. К счастью, мне недолго пришлось сгорать от любопытства. Наш торгпред пригласил Савова на деловую встречу уже на следующий день. Этот господин ждал в приёмной появления пригласившего его, однако вместо него неожиданно явился я.

Предо мной огромный неуклюжий мужчина с аккуратно обритой головой, как это любят делать некоторые плешивые люди, желающие сделать вид, что они не плешивые, а просто бритые. Он смотрит на меня с недоумением, и недоумение его усиливается, когда я с приветливой улыбкой направляюсь навстречу ему.

— Я пришёл к господину торговому представителю, — произносит посетитель, уверенный, что произошло какое-то недоразумение.

Всё же он пожимает протянутую мной руку, ожидая пояснений.

— К сожалению, он немного приболел. Так что разговор буду вести я.

Я располагаюсь в кресле рядом с Савовым и достаю пачку «Филипп Моррис». — Я не торговый представитель и не могу предлагать гостям голландские сигары.

— Сигарету?

— Спасибо, я не курю.

Я не спеша закуриваю, дожидаясь, когда внутреннее напряжение гостя достигнет необходимого накала.

— Чтобы не отнимать у вас времени, перейду сразу к существу дела. Мы хотели бы попросить вас об одной маленькой услуге. Речь идёт…

— Минутку! — останавливает меня жестом Савов. — Прежде чем просить меня оказать услугу и объяснять, о чём идёт речь, подумайте о том, что я вас первый раз вижу.

— Моя фамилия Томас. Я советник по культуре.

— Я вам верю. Но всё же мы незнакомы.

— Не смущайтесь этим обстоятельством, — замечаю я великодушно. — Зато я достаточно хорошо вас знаю, хотя и не благодаря личному общению. Это и придаёт мне смелости обратиться к вам с просьбой оказать нам услугу.

Лицо Савова по-прежнему выражает недовольство, но теперь он молчит.

— Услуга пустяковая, и вам ничего не стоит её нам оказать. Насколько я понял, вы достаточно близко знакомы с Борисом Раевым.

— Допустим, знаком.

— В таком случае я хотел бы получить от вас информацию о характере и привычках Раева.

— Нет уж, — отвечает спокойно, но решительно гость. — Придётся вам поискать другой источник информации.

— Поищу, если надо будет. Правда, не знаю, что вы будете тогда делать.

— Возьму шляпу и уйду. А придя домой, позвоню торговому представителю и выскажу всё, что думаю об устроенной мне в его приёмной западне.

— Извините, но никакой западни тут нет. Западня ждёт вас дома.

Гость бросает на меня быстрый вопросительный взгляд.

— Вам не приходит в голову, что когда вы вернётесь домой, вас будут ждать представители органов хозяйственно-финансового контроля?

— Интересно, по какой причине?

— Вопрос закономерный, потому что причин немало. Но чтобы не слишком углубляться в прошлое, напомню вам о самом недавнем случае, надеюсь, этого будет достаточно. Во время своей последней поездки в нашу страну вы заключили крупную сделку с фирмой «Минерва», господин Савов. Очень выгодную для «Минервы» и не очень — для вашей стороны. Странно, не правда ли? Но не так уж странно для вас и для меня, знающих, что секрет этой сделки в дорогом подарке, который преподнесла вам фирма в форме банальной пачки банкнот…

— Не воображайте, что наши власти отнесутся серьёзно к подобным сказкам, — произносит слегка пренебрежительно гость.

— К сказкам — нет. Но к фактам — да. Вы полагаете, что оказались достаточно предусмотрительным, отказавшись от чека и взяв наличными, чтобы не осталось свидетельства вашей коррумпированности. Только о подарках у «Минервы» всегда остаётся соответствующая документация, господин Савов. Во-первых, ваши переговоры с «Минервой» записаны на магнитофон. Во-вторых, зафиксировано и внесение вами вклада в банк «Швейцарский кредит». И хотя швейцарские банки, в общем, очень строго хранят тайну вкладов, но они не откажутся оказать определённые услуги таким своим солидным клиентам как «Минерва».

— Вы переоцениваете себя и свою организацию, — с презрением произносит гость.

— Мы не претендуем на то, чтобы быть святыми в этом грешном мире… Надеюсь, что и вы на это не претендуете.

— Хорошо, — кивает примирительно Савов. — Признаю, сила на вашей стороне. Однако это не означает, что вы можете вести себя грубо, а тем более глупо. Вы вообще-то имеете представление о Борисе Раеве?

— Самое слабое, — признаюсь я. — Именно поэтому мы и просим вас пополнить наши сведения.

— Но я вряд ли смогу вам помочь, — с раздражением отвечает гость. — Да если бы и смог, мои сведения, пожалуй, вам не пригодятся.

— Это наши проблемы.

— Слушайте, я не ребёнок и понимаю, почему вы интересуетесь Раевым, я знаю, чем он занимается. Но тут у вас руки коротки. И если вы действительно хотите, чтобы я оказал вам услугу, то послушайтесь моего совета: не связывайтесь с этим человеком, ничего у вас не получится.

— Вы, конечно, не ребёнок, господин Савов, но и не настолько проницательны, как думаете. В ответ на ваши наивные рассуждения позволю себе сказать: мы не собираемся поступать с Раевым так, как поступили с вами. Мы вообще не собираемся лично общаться с ним. Но этот человек — специалист в своей области, и моя задача-собрать сведения о подобных специалистах, имея в виду более далёкие цели. Вот и всё, понимаете, всё! Мне нужны сведения, а не человек.

Он внимательно выслушивает меня, не обращая внимания на мой грубый тон, и последние слова, похоже, его успокаивают.

— Но я мало что знаю о Раеве.

— Вы же были одноклассниками и друзьями.

— Друзья — это сильно сказано. Мы были друзьями, но потом наши пути разошлись.

— Хорошо, расскажите, что знаете. А если мы сочтём, что этого недостаточно, то постараемся собрать более полную информацию.

— Чтобы меня завтра потянули в суд…

— Извините, но всё это начинает меня раздражать. Суда не будет по той простой причине, что не будет никаких действий. Ясно вам или нет? Вся операция заключается в том, что вы мне даёте необходимые сведения, а я их сообщаю, куда нужно. Ясно вам?

Он не отвечает, однако на лице его появляются признаки того, что он успокаивается, и, чтобы совсем его успокоить, я добавляю:

— Кроме того, хочу вас заверить, что, получив от вас нужную информацию, навсегда забуду о вас. Забудьте и вы обо мне, если сможете. И будьте уверены, что наши пути никогда уже не пересекутся. А теперь расскажите то, что знаете.

«Она вам ничем не будет полезной. Если только вы захотите выучить болгарский». Учить болгарский? Вот уж чего мне совсем не хочется… И всё-таки сегодня эта дама приходит уже на второй урок, поскольку я не люблю полагаться на чужие оценки, в том числе и оценки Бенета.

Ровно в пять боксёр на пенсии вводит даму в мой кабинет, берёт её пальто и оставляет нас одних. В этом тет-а-тет нет ничего рискованного ни для кого из нас: ни для дамы, возраст которой давно перевалил за возраст любовных безумств, ни для меня, который всегда избегал каких-либо безумств.

Урок сводится к повторению и заучиванию некоторых простых слов и должен продолжаться два академических часа, или, говоря человеческим языком, полтора часа. Но он занимает не более тридцати минут — остальное, время я использую для свободной беседы на родном языке. Учительница, достаточно опытная, чтобы не ожидать каких-то особых успехов от меня как от ученика, охотно болтает со мной. Несмотря на седые волосы и усталые глаза она приятная дама и занятная собеседница, не говоря уж о том, что она лучше меня знает мою родную литературу. Последняя деталь заставляет меня быть начеку, нельзя же явно показывать своё невежество, которое не должно быть присуще советнику по культуре.

Я позволяю беседе течь свободно, без какого бы то ни было нажима с моей стороны и подбрасывания интересующих меня тем, сейчас самое важное, чтобы женщина почувствовала себя непринуждённо, забыла о каких-либо сомнениях, которые могут возникнуть, и вообще привыкла болтать со мной.

Так что я без всяких возражений следую за ней в небольшой экскурсии по современной западной литературе, а затем знакомлюсь с её материнскими заботами, связанными с приближающимся выпускным балом её дочери, выслушиваю её суждения о легкомыслии молодых людей и вообще о легкомыслии как таковом, пока, наконец, она не вспоминает о своих профессиональных обязанностях и не произносит педагогическим тоном:

— У меня такое впечатление, что вместо урока вы заставляете меня болтать о чём угодно. Вы действительно хотите выучить болгарский?

— Действительно хочу, — отвечаю я, глядя на неё честными глазами. — Боюсь только, что это будет нелегко.

— Если вы хотите выучить его хорошо, это и вправду, будет трудно. Мы с вами очень далеки, не только по языку, но и по мышлению.

— Мне кажется, что люди, которые думают логично, везде в мире думают одинаково.

— О, тут речь идёт не о логике. Логика — это только грубо сколоченные леса, а мышление полно нюансов. На него влияют чувства, отношения в обществе, традиции и многое другое.

— Может быть. Я не психолог. И всё же, когда я говорю с вами, я не замечаю, чтобы мы думали по-разному.

— Да, но не забывайте, что мы затрагиваем элементарные и банальные темы, — напоминает дама с красивыми седыми волосами.

«Если всё будет идти нормально, не будет ничего удивительного в том, что мы перейдём и на более интересные темы», — отвечаю я ей про себя. А вслух произношу:

— Чуть было не забыл. В прошлый раз зашёл разговор о двух-трёх наших писателях… Я отыскал их книги в своей библиотеке, и мне будет приятно, если вы примете их от меня.

— Как вы любезны! — восклицает женщина при виде аккуратно упакованных книг. Но потом в ней пробуждаются сомнения, и она с некоторым колебанием замечает: — Не знаю, но мне как-то неловко принимать такой подарок…

— Подарок? Эти несколько книжек? Послушайте, неудобно даже говорить о подобных мелочах.

— Вы меня искушаете, — улыбается дама. — Я действительно хочу почитать этих писателей…

И она берёт книги или, вернее, разрешает мне дать их боксёру на пенсии, чтобы он отнёс их в машину, и мы расстаёмся как добрые друзья, которым ещё многое надо сказать друг другу.

— Сегодня ваш день! — оповещает Мэри, которая входит в кабинет, едва за преподавательницей закрывается дверь.

— Мой день?

— Ну да! Раньше это был день вашего предшественника, так что он ваш по наследству. Конечно, учитывая отсутствие вашей жены, никто не требует, чтобы вы приглашали всех к себе домой. Никто кроме меня.

— Хорошо, приглашаю вас.

— Ну нет. Погода слишком хорошая, чтобы сидеть дома. Отвезите меня в горы.

И мы едем в горы.

Транспорт нам обеспечен благодаря наличию маленькой спортивной машины Мэри, что избавляет от необходимости брать Андрея в качестве свидетеля. Место называется «Золотые мосты». Что мосты не золотые — само собой разумеется, но что их вообще нет, — это и впрямь загадка. Когда мы подъезжаем, в горах уже темно, и только несколько лампочек освещают бледным светом столики у входа в ресторан. Посетителей мало. Мы усаживаемся почти одни на верхнем этаже в зале с широкими окнами, из которых открывается вид на бескрайний ночной простор.

— Что нового в мире злословия? — спрашиваю я, частично утолив свой голод жареной телятиной.

— Жена вас окончательно покинула, а я вцепилась в вас, чтобы всю жизнь висеть у вас на шее. — Мэри отпивает немного вина и добавляет: — О первом ничего не могу сказать, а насчёт второго могу вас успокоить: я не собираюсь ни у кого висеть на шее. Свободная жизнь мне очень нравится.

— А кто распускает сплетни? Господин Адамс или госпожа Адамс?

— Говорить хорошо о госпоже у меня нет никакого желания, но господин Адамс не сплетник.

— Верю вам. Хотя первые сплетни обо мне распустил именно он.

— Адамс не сплетник, — повторяет Мэри. — Он, как вы сами сказали, просто общительный человек, и то немногое, что он сказал о вас, это один-два факта, связанных с вашим назначением к нам. Один-два факта, которые и без того стали бы нам известны.

— Хорошо, хорошо, — бормочу я добродушно. — Я уже заметил вашу слабость к нашему красавцу. Вы на него так таращитесь, что я просто боюсь, как бы его жена не вскочила и не вылила виски на вашу чудесную причёску.

— А на кого, вы хотите, чтобы я смотрела? На вашего Бенета? И на что именно у него я должна смотреть, на его челюсть, похожую на ботинок, или на его водянистые глаза?

— Вы могли бы подольше смотреть на вашего приятеля Франка.

— Франк уже настолько спился, что почти забыл, что он мужчина, и если я начну к нему внимательнее приглядываться, он подумает, что у него костюм не в порядке. Ко всему прочему, он мне уже надоел.

— Мне жаль, что единственный достойный объект уже занят. И госпожа Адамс не выглядит женщиной, готовой без боя уступить свою игрушку.

— А я не собираюсь вступать в бой. И да будет вам известно, если я и таращусь на Адамса издали, то у меня нет никакого желания разглядывать его вблизи.

— Вы серьёзно говорите или для иллюстрации поговорки о лисе и зелёном винограде?

— Это не поговорка, а басня, — педантично поправляет меня Мэри. — Басня, служить иллюстрацией к которой я не собираюсь.

Она закуривает, втягивает дым в себя и по привычке выпускает две струйки через ноздри своего вздёрнутого носика.

— Я уже боюсь рассматривать кого-то вблизи, разве вы не понимаете? Когда симпатичного мужчину разглядишь вблизи, он оказывается обыкновенным подлецом. Я предпочитаю как можно дольше питать иллюзии.

— Ясно, — киваю я. — Чтобы питать иллюзии, вы любуетесь Адамсом издалека. А чтобы найти подтверждение своей теории о подлеце, вы разглядываете вблизи меня.

— Нет. Просто вы другой. Вы не в состоянии меня обидеть.

— Потому что я безобиден? Или потому что вам плевать на таких, как я.

— Скорее второе… Хотя такие вещи шефу не говорят.

— В данный момент вы говорите не с шефом.

— Не обижайтесь, но вы из тех людей, которые не слишком привлекают меня по той простой причине, что у них много того, чего и у меня в избытке. В вас есть что-то подавленное, или скрытое, или комплекс какой-то, не знаю, как это назвать… Но во всяком случае, вы не весёлый и откровенный человек с лёгким характером, который бы меня сразу очаровал.

— Такой среди нас один, — пожимаю я плечами. — И это блестящий Адамс.

— Почему только один. Их много. Мой бывший муж тоже был такой.

— Я слышал о нём. Но не знаю толком, что с ним случилось.

— А что с ним может случиться? Как был заведующим канцелярией, так и остался. Ему очень хотелось сделать карьеру… Но он не поднялся выше завканцелярией… Но даже этим назначением он обязан мне…

В этот момент в зал заглянул официант, неизвестно почему вспомнивший о нашем существовании. Он что-то спросил, и моя секретарша в свою очередь спросила меня:

— Хотите ещё что-нибудь заказать?

— Кофе. А вы?

— Я бы выпила коньячку… если вы составите мне компанию.

Я киваю в знак согласия, хотя пить мне не хочется. Однако Мэри, как всегда, хочется выпить. Она почти одна осушила бутылку вина, не говоря о ракии перед ужином, и сейчас в том разговорчивом, хотя ещё и трезвом состоянии, которое мне уже знакомо.

Она смотрит сквозь стекло на тёмные очертания гор, чуть проступающие на фоне тёмного неба, а я смотрю на неё и думаю, что она и вправду красивая женщина, хотя и не первой молодости, и если бы у меня не было такой представительной секретарши, то её следовало бы выписать, потому что, если возле тебя нет женщины, то ты начинаешь думать о женщинах больше, чем нужно, а это мешает работе.

— Значит, вы влиятельная особа, раз обеспечили мужу повышение по службе… — наконец замечаю я, когда перед нами уже стоят кофе и коньяк.

— Вот уж нет. Но однажды оказалась влиятельной… И самым обычным для женщины образом.

— Лёгкий флирт с начальником…

Она отпивает глоток кофе и для вкуса глоток коньяку. Я подношу ей сигарету и щёлкаю зажигалкой.

— В сущности, начальник флиртовал со мной… Это была большая дипломатическая миссия, не такое маленькое посольство, как тут, а в таких больших колониях люди держатся свободнее, меньше бывает сплетен, но этот самый начальник начал вести себя со мной так свободно, что даже мой муж заметил.

— Шеф положил на тебя глаз, — сказал он мне однажды вечером.

— Даже приглашал на прогулку за город. Он, мол, знает ресторанчик, где подают очень вкусную форель. Что ты скажешь о форели?

— Форель как форель, — засмеялся муж. — Ты умеешь себя вести, я тебе доверяю. Так что прогулка может быть и не лишняя, особенно если ты сумеешь убедить этого старого сатира доверить мне канцелярию.

— Если бы он дал мне пощёчину, я бы, наверное, меньше удивилась. Потому что эти слова о его доверии и моём умении вести себя были просто данью приличиям, а в сущности, он просто толкал меня в объятия шефа, чтобы обеспечить себе ничтожное повышение по службе. Я прощала ему многое, и то, что он всё больше предпочитал мне покер, и даже то, что иногда он залезал в чужую постель, но этой подлости я не могла ему простить…

— И всё же вы проявили великодушие.

— Я это сделала не от великодушия, а со злости. Сатир был не так уж стар, а в некотором отношении превосходил моего мужа, и поскольку прогулка с форелью ему понравилась, он пожелал повторить её, и я не отказалась, и мы начали встречаться в больших ресторанах и известных барах, и, естественно, о нас заговорили.

— Ты должна это прекратить! — сказал мне однажды муж с возмущением.

— Я это делаю только ради тебя, — ответила я. — Ты же должен удержаться на своём новом посту.

Я просто издевалась над ним, и он это понял и промолчал, может быть, потому, что считал, что если в этот момент я уйду от сатира, он прибегнет к санкциям. Вообще брак наш стал просто формальностью, пока мы не решили его прекратить.

Она снова обратила внимание на столик, пренебрегнув на сей раз невкусным кофе и проявив благосклонность к коньяку. Потом рассеянно посмотрела в пространство и произнесла словно бы про себя:

— А так он был неплохой парень… Весёлый, общительный, вообще то, что называется «лёгкий человек»…

— Эта история, однако, не мешает вам по-прежнему питать слабость именно к таким мужчинам.

— Да, потому что они полная противоположность мне. — Она допивает коньяк и спохватывается: — Пожалуй, пора уходить…

— Это зависит только от вас.

На обратном пути Мэри какое-то время молчит, целиком занятая шофёрскими обязанностями и, вероятно, утомлённая своим монологом в ресторане.

Машина плавно спускается по склону горы, сворачивает в тень лесистых ущелий и снова выезжает на открытое шоссе, и перед нами то вздымается тёмная масса кустов, то открывается долина, усеянная тысячами сверкающих огней города.

— Как красиво… — шепчет она, отрывая руки от руля и указывая вперёд.

— Что красиво? — спрашиваю я со смутным страхом, что мы свернём не туда и полетим в пропасть, и вообще женщина-шофёр, да ещё размахивающая руками, никогда не внушала мне доверия.

— Ну всё это, внизу… созвездие мирных огоньков.

— Любой город выглядит так с птичьего полёта.

— Иногда я спрашиваю себя, что нам здесь нужно… — продолжает так же как бы про себя Мэри, не слушая меня. — Зачем мы приехали в этот город… зачем хотим разрушить мирную жизнь этих людей… почему не идём своей дорогой и не занимаемся своим делом.

— Но ведь именно это и есть наше дело.

— Замолчите. Вы просто ужасны с вашим извечным цинизмом.

И она, наконец, крепко хватается за руль обеими руками, так что мысли о пропасти покидают меня, и я, успокоившись, откидываюсь на спинку сиденья.