"Человек за спиной Гитлера" - читать интересную книгу автора (Безыменский Лев)

Очерк четырнадцатый: Смерть пополудни

Продолжим рассказ Отто Гюнше: «Позже нам стало известно, что фюрер в ночь с 28 на 29.4.1945 г. женился на Еве БРАУН, которую он знал уже с давнего времени. 29.4.45 г. в бетонированном убежище фюрера вообще было спокойно. После прорыва русских моторизованных частей в районе Ангальтвокзала и Кенигплаца фюрер стал беспокоиться о том, чтобы не упустить момента покончить жизнь самоубийством. Я лично был того мнения, что фюрер в этот день принял решение лишить себя жизни, ибо остались считанные часы до момента внезапного появления русских танков перед бетонированным убежищем фюрера. Вечером в убежище прибыл боевой комендант Берлина генерал артиллерии ВЕЙДЛИНГ и сообщил фюреру о безнадежной обстановке в Берлине. Главным образом в отчаянном состоянии было гражданское население. Он предложил фюреру прорваться вместе с ним и оставшимися войсками гарнизона. Это предложение фюрер отклонил в исключительно категорической форме. Вечером 29.4.45 г. фюрер приказал отравить свою собаку; по моему мнению, он это сделал с целью проверить действие яда — цианистого калия. Отравление собаки осуществил обслуживающий собаку фюрера фельдфебель Торнов. По его заявлению, смерть собаки наступила моментально. Утром в 3.00 30.4.1945 г. я отправился в свое бетонированное убежище, расположенное под имперской канцелярией, и лег спать. Я приказал разбудить меня в 10.00 30.4.45 г. Проснувшись, я отправился на завтрак в помещение офицерского клуба бетонированного убежища фюрера, расположенного рядом с передней жилой комнаты фюрера. Там я встретил рейхслейтера БОРМАНА, генерала артиллерии КРЕБСА и генерала от инфантерии БУРГДОРФА. Они обсуждали обстановку в Берлине; некоторое время я пробыл вместе с ними, затем ушел из этого помещения. Когда я снова вошел в это помещение примерно в 12.30–13.00, то вышеназванные лица все еще находились вместе, были в очень возбужденном состоянии, и из их разговора я узнал, что фюрер попрощался с ними. Затем они оставили помещение, и я остался один в этой комнате. Через некоторое время в комнату вошли начальник имперской службы безопасности группенфюрер и генерал-лейтенант полиции РАТТЕНХУБЕР и пилот фюрера группенфюрер и генерал-лейтенант полиции БАУР. Немного погодя в это помещение вошел фюрер и сказал: «После моей смерти мой труп должен быть сожжен, ибо я не желаю, чтобы позже мой труп был выставлен напоказ, на выставку». После этого он пристально посмотрел на нас и вернулся в свою комнату. Я отправился к генерал-майору МОНКЕ и поделился с ним о том, что фюрер теперь имеет намерение лишить себя жизни.

В 14.30 я снова вошел в переднюю, затем прошел в комнату для совещаний и встретил там рейхслейтера БОРМАНА, доктора ГЕББЕЛЬСА, генерала КРЕБСА, генерала БУРГДОРФА и рейхсюгендфюрера АКСМАНА, который во время моего отсутствия прибыл также в бетонированное убежище фюрера. Они вели разговор по поводу прощания фюрера и были в очень возбужденном состоянии.

В 15.15 я ушел из этого помещения и встретил в другой комнате начальника эсэсовской команды сопровождения фюрера штурмбаннфюрера ШЕДЛЕ и шофера оберштурмбаннфюрера КЕМПКА. Я сообщил им о том, что сказано было фюрером мне, Раттенхуберу и Бауру. После этого некоторое время мы простояли на одном месте. Внезапно дверь передней была приоткрыта и я услышал голос главного слуги фюрера штурмбаннфюрера ЛИНГЕ, который сказал: «Фюрер умер». Хотя я и не слыхал выстрела, я сейчас же отправился через переднюю в комнату совещаний и сообщил находящимся там руководителям буквально: «Фюрер умер». Они поднялись, вышли со мной в переднюю, и тут мы увидели, как выносили два человеческих трупа, один из них был завернут в одеяло, другой был также завернут в одеяло, но не полностью. Трупы несли штурмбаннфюрер ЛИНГЕ, хауптшарфюрер КНОГЕ, оберштурмфюрер ЛИНДЛОФ и еще один эсэсовец, которого я не узнал. Затем стали помогать нести трупы оберштурмбаннфюрер КЕМПКА и штурмбаннфюрер ШЕДЛЕ. Из одного одеяла торчали ноги фюрера, их я узнал по башмакам и носкам, которые он всегда носил, из другого одеяла торчали ноги и видна была голова жены фюрера. Оба трупа были вынесены через запасной выход бетонированного убежища фюрера в парк. Там они были облиты заготовленным рейхслейтером БОРМАНОМ бензином и зажжены. Это все произошло в 16.00. Оба трупа сопровождались рейхслейтером БОРМАНОМ, генералом БУРГДОРФОМ, генералом КРЕБСОМ, рейхсюгендфюрером АКСМАНОМОМ, доктором ГЕББЕЛЬСОМ и мною. Затем я помог оттащить труп жены фюрера от двери бетонированного убежища. Я не могу утверждать, были ли РАТТЕНХУБЕР, БАУР при этом, но вполне возможно, что они были там, потому что на лестнице было очень тесно и сравнительно темно.

После того, как трупы, облитые бензином, были зажжены, дверь убежища тотчас же была закрыта из-за сильного огня и дыма».

Как же эти останки были найдены? Это — длинная, настоящая детективная история, достойная самостоятельного рассказа.

Поиск состоял из четырех этапов. Первый — обнаружение отрядом советских контрразведчиков останков главарей третьего рейха в саду имперской канцелярии. Второй — судебно-медицинское расследование, начавшееся сразу после обнаружения останков. Третий — идентификация находки, сделанной в саду. Наконец, четвертый — реконструкция обстоятельств событий, разыгравшихся днем 30 апреля 1945 года в бункере имперской канцелярии.

Итак, первый этап. Его главные действующие лица — офицеры и солдаты отдела «СМЕРШ» 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии — армии, части которой взяли 30 апреля 1945 года рейхстаг. Но для подполковника Ивана Исаевича Клименко — начальника отдела — работа только начиналарь. Опросив 1 мая пленных, взятых в рейхстаге и сообщивших, что Гитлер и другие главари рейха находились до последнего времени в бункере имперской канцелярии, Клименко отправился туда со своим отрядом во второй половине дня 2 мая.

Здание было сильно повреждено, поэтому разведчики сразу направились в сад, куда из бункера шел специальный ход. И сразу находка — трупы Геббельса и его жены, которые сразу же были вывезены в штаб корпуса, находившийся тогда в тюрьме Плётцензее. В тот же день в самом бункере были найдены трупы шести детей Геббельса, умерщвленных их матерью. Главным опознавателем был вице-адмирал Фосс — представитель гросс-адмирала Деница при ставке Гитлера.

Но Гитлер, где он? Клименко, взяв с собой Фосса, снова отправился в сад имперской канцелярии. Фосс уже показал на допросе, что фюрер покончил жизнь самоубийством и труп находится где-то в саду имперской канцелярии. Но день 3 мая не дал результатов.

Следующий день начался так же безрезультатно. Возникли трудности — здание имперской канцелярии уже находилось в полосе другой, 5-й ударной армии, и Клименко сначала даже не пустили в него. Когда же он попал в один из залов, то увидел, что здесь лежит труп, похожий на Гитлера. Ждали опознания. Тем временем разочарованного Клименко один солдат его группы попросил:

— Покажите, где вы нашли Геббельса!

Клименко и другие вышли в сад. В этот момент он услышал голос солдата Ивана Чуракова, который случайно залез в воронку неподалеку от выхода из бункера. Чуракову воронка показалась подозрительной. И действительно, раскопав ее, солдаты обнаружили два сильно обожженных трупа — мужской и женский. Тогда Клименко не проявил большого интереса к находке — ведь только что он видел в здании имперской канцелярии «настоящий труп». Поэтому он приказал закопать оба трупа.

Так бы загадка и осталась неразгаданной, если бы Клименко и его офицеры не решили узнать — что же дало опознание внутри здания? Результат, оказывается, был отрицательным. Поэтому Клименко на следующий день снова вернулся к воронке, найденной Чураковым. Был составлен протокол, а трупы вывезены (по секрету от контрразведчиков 5-й армии) в штаб 3-й ударной армии, находившейся в берлинском пригороде Бух.

Тогда и начался второй этап — судебно-медицин-ский. 5 мая 1945 года трупы мужчины и женщины были предъявлены судебно-медицинской комиссии, которую возглавил судебно-медицинский эксперт 1-го Белорусского фронта подполковник медслужбы Ф.И. Шкаравский. Ему помогали патологоанатомы А.Я. Маранц, Ю.И. Богуславский, Ю.В. Гулькевич и находившийся тогда в Берлине главный патологоанатом Красной Армии H.A. Краевский. Комиссии были также предъявлены найденные близ бункера трупы, принадлежность которых не вызывала сомнения, — это были Геббельс со своей семьей и бывший начальник генштаба генерал Кребс. Что же касается двух «спорных» трупов, на основании исследований врачи могли сказать: в этих двух случаях смерть «наступила в результате отравления цианистыми соединениями». Вывод, как мы убедимся, — очень важный.

Начался третий этап опознания. Его провели заместитель начальника отдела «СМЕРШ» 3-й ударной армии Василий Иванович Горбушин, его помощник майор Быстров и переводчица Елена Ржевская. Им предстояло заняться сложнейшей проблемой идентификации. Группа тогда обладала одним важным ориентиром — она знала, что Гитлера пользовал отоларинголог фон Эйкен. Для того чтобы дать представление о работе группы, приведу рассказ самой Е. Ржевской:

«…Наконец мы въехали на территорию клиники «Шарите». Сейчас здесь был госпиталь, в основном гражданский. Он размещался в подземелье, где под сводчатыми низкими потолками слабо мерцали лампочки. Медицинские сестры в серых платьях, с истомленными лицами, сурово, безмолвно несли свои обязанности. Находившиеся в этом мрачном, тесном подземелье раненые были людьми невоенными, и поэтому жестокость окончившейся вчера войны ощущалась здесь особенно остро.

Здесь же находился профессор фон Эйкен, высокий, старый, худой. Работая в ужасных условиях, он в опасные дни не покидал свой пост, не бежал из Берлина, как ни склоняли его к этому. По его примеру весь персонал оставался на местах. Профессор провел нас в пустовавшее здание клиники, расписанное причудливыми цветными полосами для маскировки. Здесь, в его кабинете, у нас состоялся разговор.

Да, его действительно приглашали к Гитлеру по поводу болезни горла. Но это было давно, еще до прихода фюрера к власти. Эйкен назвал врачей, находившихся до последних дней при Гитлере, в том числе профессора Блашке, его личного зубного врача. Эйкен распорядился, чтобы пригласили студента-практиканта, учившегося у Блашке.

Студент, в черном демисезонном пальто, без шляпы, с волнистыми темными волосами над круглым лицом, был приветлив и общителен. Он сел с нами в машину и указывал дорогу. Оказывается, он болгарин, учился в Берлине, здесь его застала война, и его не пустили на родину.

По расчищенным кое-как центральным улицам шли советские автомашины, украшенные красными флажками в честь Победы — ведь это было 9 мая! Мы въехали на Курфюрстендамм — одну из фешенебельных берлинских улиц. Остановились возле уцелевшего дома. У подъезда столкнулись с человеком небольшого роста. Он был без пальто, в петлицу его темного пиджака была вдета красная ленточка. Это было непривычно — в те дни в Берлине господствовал белый цвет капитуляции.

Человек представился: доктор Брук. Узнав, что мы ищем профессора Блашке, он сказал, что Блашке нет — улетел из Берлина в Берхтесгаден вместе с адъютантом Гитлера.

Доктор Брук повел нас в многооконный, просторный зубоврачебный кабинет и усадил в мягкие кресла. Мы спросили Брука: не знает ли он кого-либо из сотрудников Блашке?

— Еще бы! — вскричал доктор Брук. — Вы имеете в виду Кетхен Хойзерман? Она у себя на квартире, в двух шагах отсюда…

Студент вызвался сходить за ней.

Вскоре вошла рослая, стройная женщина в синем пальто.

— Кетхен, — сказал ей Брук, — вот русские…

Мы спросили: имеется ли здесь в кабинете история болезни Гитлера?

— Конечно! И рентгеновские снимки зубов тоже!

Она достала ящик с карточками и принялась быстро перебирать их. Мы с волнением следили за ее пальцами. Здесь были карточки Геббельса, его жены и всех детей. Наконец отыскалась карточка Гитлера, но рентгеновских снимков не было.

Хойзерман задумалась. Она сказала, что, возможно, они находятся в кабинете профессора Блашке в имперской канцелярии. Мы простились с болгарским студентом и с доктором Бруком и помчались вместе с Кете Хойзерман — снова в имперскую канцелярию. Мы прошли через вестибюль и спустились вниз. В радиостудии, откуда вещал Геббельс, спал красноармеец в надвинутой на глаза каске.

Кете Хойзерман привела нас в маленький закуток, где недавно помещался ее шеф профессор Блашке, пока он не улетел вместе с адъютантом Гитлера из Берлина. Карманный фонарик неярко выхватывал из темноты зубоврачебное кресло, софу с откидывающимся у изголовья валиком, крошечный столик. На полу валялась фотография: овчарка фюрера на прогулке с его адъютантом. Было сыро, пахло плесенью. С помощью Хойзерман мы нашли рентгеновские снимки зубов Гитлера и золотые коронки, которые ему не успели надеть.

…Зубного техника Фрица Эхтмана, выполнявшего все протезные работы для Гитлера, мы застали дома. Это был небольшого роста человек лет тридцати.

Как и Хойзерман, он сначала представил описание зубов Гитлера по памяти, а затем осмотрел зубы и опознал их. Потрясен он не был. Находясь с женой и дочерью безвыездно в Берлине, он столько пережил в последнее время, что был глух к каким бы то ни было впечатлениям. Фюрер, тем более мертвый, больше его не интересовал.

Но, взглянув на зубы Евы Браун, он неожиданно пришел в возбуждение. Коронки, которые он сделал ей, сгорели, зато был цел боковой мостик:

Насколько точны были воспоминания Елены Ржевской, я мог установить необычным образом. Летом 1983 года мне позвонил незнакомый человек. Он представился по-английски: турист, зубной врач из штата Нью-Йорк, д-р Антонио Ревес-Гуэрра. Хочет поговорить по поводу моих публикаций о конце войны. На следующий день мы встретились, и гость рассказал:

— Несколько лет назад у меня произошло странное знакомство. Ко мне по случаю сложного перелома челюсти пришел один пациент. Мы разговорились. Он оказался коллегой, зубным врачом, приехавшим в США после войны из Берлина. Имя его — д-р Брук. Он рассказал мне, что ему пришлось быть свидетелем того, как в кабинет профессора Блашке прибыли советские офицеры. Брук попал сам туда случайно, по просьбе своей знакомой Кете Хойзерман. Брук от Хойзерман слышал о всех подробностях тогдашних розысков, которые привели к бесспорной идентификации останков Гитлера и Евы Браун. На память он взял себе из кабинета Блашке несколько выписок из врачебного журнала…

Ревес-Гуэрра прислал мне эти выписки. Действительно, в них числились и Гитлер, и Браун, и Гиммлер. Брук сохранил у себя и фотографии зубных протезов, которые изготовлял Блашке (в частности, одна из них полностью подтвердила идентификацию Е. Браун).

Итак, вывод был однозначен: Гитлер и Ева Браун.

В послевоенные годы не было недостатка в попытках оспорить факт находки останков Гитлера — особенно со стороны немецких исследователей. Тем важнее оказались работы «стороннего» наблюдателя. Им стал американский ученый Рейдар Ф. Согннаес. Он хорошо известен в американском медицинском (и судебно-медицинском) мире как крупный специалист. Выходец из Норвегии, давно натурализовавшийся в США, он был долгие годы президентом Бостонского биологического общества и президентом Общества стоматологов.

Согннаес никогда не занимался судьбой Гитлера. Его интересы, однако, касались некоторых уникальных стоматологических случаев, например, истории искусственной челюсти президента Джорджа Вашингтона. Лишь только поэтому он заинтересовался полемикой вокруг протеза Гитлера, послужившего для советских следователей основой идентификации.

Согннаес решил заняться этим вопросом с педантизмом исследователя-специалиста. С этой целью он провел изыскания в архивах США, где обнаружил: описание зубов и протезов Гитлера, сделанное в американском плену дантистом Гитлера профессором Блашке; описание того же, сделанное в американском плену д-ром Гизингом; пять рентгеновских снимков черепа и челюстей Гитлера, сделанных в 1944 году.

Собрав все эти данные, Согннаес решил действовать не в одиночку. Дабы не допустить ошибок, он «скооперировался» с известным норвежским судебно-медицинским стоматологом профессором Стрёмом. Результаты работ были представлены на обсуждение 6-й международной встречи судебных медиков в Эдинбурге в сентябре 1972 года. Я был приглашен туда и стал свидетелем того, с каким интересом (и одобрением) был встречен доклад Согннаеса — Стрёма. В нем около 30 страниц текста и не меньшее количество приложений.

Согннаес и Стрём пришли к такому выводу:

«В течение 1971–1972 годов два автора, будучи разделенными дистанцией 5000 миль и не имея возможности постоянно поддерживать контакт, исследовали сравнительные данные одонтологической и иной идентификации трупа Гитлера. В результате коллективной работы сейчас можно дать сравнительное заключение, основанное на следующих документах:

Полные допросы, снятые американской разведкой в 1945 году.

Приложенные к ним рентгеновские снимки, снятые по двум различным поводам и содержащие весьма характерные стоматологические особенности, а именно: а) верхний левый центральный резец с металлической наплавкой, характерной для т. н. «оконной коронки», б) специальный мостик справа, в) ряд специфических следов лечения, г) следы ряда заболеваний.

Интерпретация вышеуказанных данных и их сравнение с русским актом, опубликованным в 1968 году, и другими данными.

Авторы пришли к выводу, что находящиеся в их распоряжении данные представляют окончательное стоматологическое подтверждение того, что Гитлер действительно погиб во время краха нацистской диктатуры в 1945 году и что русские произвели судебно-медицинское исследование подлинного трупа Гитлера».

Теперь о четвертом этапе. Этот этап расследования, как выяснилось впоследствии, был весьма важен, так как он касался обстоятельств, при которых Гитлер осуществил свой последний замысел. Как писал известный германский публицист Эрих Куби, «люди из окружения фюрера были заинтересованы в том, чтобы божество третьего рейха покинуло жизнь мужественно, выстрелив в себя из пистолета». И вот вам медицинское заключение: «отравление цианистыми соединениями»! Советские следователи опрашивали многих свидетелей событий 30 апреля в бункере. Их было немало: тот же Фосс, Линге, Гюнше, Баур, начальник охраны генерал Раттенхубер и многие другие. Их даже привозили в Берлин для реконструкции событий 30 апреля 1945 года. Однако следователям не могла не броситься в глаза одна особенность: хотя все свидетели хором утверждали, что Гитлер застрелился, никто из них не слышал самого выстрела в тот момент, когда его ожидали. Уже позднее стал известен ряд косвенных, но важных свидетельств, согласно которым Гитлер, собираясь отравиться, сам требовал затем пристрелить его. В книге американского автора Нерина Гана о Еве Браун (она написана на основании рассказов близких родственников Евы Браун, а также секретарш Гитлера) можно обнаружить весьма интересные данные. В частности, Ган приводит следующее высказывание Гитлера, сделанное после того, как зашла речь о возможности сопротивления русским с «оружием в руках».

«Я не могу держать в руках ружье. В первые же часы я свалюсь, и кто же меня тогда сможет пристрелить?»

29 апреля Кребс и Гитлер обсуждали тему самоубийства. Кребс сказал:

«Лучше всего пустить себе пулю в рот!»

На это Гитлер возразил:

«Разумеется, это так. Но кто же пристрелит меня, если выстрел не окажется смертельным?»

Особое внимание советских следователей привлекли показания бригадефюрера СС Монке. Он показал на допросе в плену, что уже 30 апреля узнал о самоотравлении Гитлера. В числе лиц, которые знали об этом, он назвал Геббельса, Бормана, Бургдорфа, Кребса и начальника охраны генерала Раттенхубера. Трое из них были мертвы, один исчез. А Раттенхубер? Раттенхубер попал в плен. Находясь в Москве, он собственноручно описал последние дни имперской канцелярии. Запись, рассказывающая о дне 30 апреля, гласит:

«Около часу дня я проснулся, проверил посты и около 4 часов спустился в фюрербункер. Линге сообщил мне, что фюрер покончил жизнь самоубийством и после этого ему, Линге, пришлось выполнить «самый тяжелый приказ фюрера».

Я знал от д-ра Штумпфеггера, что тот должен был снабдить фюрера и его жену цианистым калием. Я был потрясен сообщением Линге, несмотря на то, что присутствовал накануне при прощании Гитлера. Я опустился на стул. Линге сказал мне, что трупы, завернутые в одеяло, сожжены у запасного входа в сад. Далее он сообщил, что на ковре осталось кровавое пятно; когда я удивленно посмотрел на него, так как знал, что Гитлер имел цианистый калий, Линге сказал, что Гитлер приказал ему выйти из комнаты и по истечении 10 минут, если в комнате ничего не будет слышно, войти и выполнить его приказ. И когда Линге положил на стол пистолет Гитлера, я понял, что это был за «самый тяжелый приказ Гитлера».

Насколько можно было верить Раттенхуберу? Лубянским следователям это очень хотелось, и, признаться, я тоже хотел это сделать. Однако сейчас я пришел к иным выводам.

Сначала о том, какова была судьба докладов контрразведчиков из Берлина о поисках, которые они вели 2—11 мая.

По телефону докладывали Сталину, хотя он сразу проявил к докладам недоверие, считая Гитлера (и Бормана) способным на дезинформацию. Тем не менее берлинские контрразведчики — Управление «СМЕРШ» генерал-лейтенанта Александра Вадиса — представили формальный отчет. 17 мая он был доложен Сталину. Вот его текст:

«5 мая 1945 года на основании показаний задержанного полицейского охранной полиции имперской канцелярии обершарфюрера — МЕНИСХАУЗЕНА[23] в гор. Берлине, в районе расположения имперской канцелярии, у запасного выхода из бункера Гитлера были обнаружены и изъяты два сожженных трупа мужчины и женщины. Трупы находились в воронке и были засыпаны слоем земли, сильно обгорели, и без каких-либо дополнительных данных опознать их не представлялось возможным.

МЕНИСХАУЗЕН заявил, что в трупах мужчины и женщины он опознает рейхсканцлера Германии Гитлера и его жену Браун Еву. При этом показал, что он лично видел, когда трупы Гитлера и его жены Браун были сожжены 30 апреля при следующих обстоятельствах: 30 апреля МЕНИСХАУЗЕН с 10 часов утра нес охрану имперской канцелярии, патрулируя по коридору, где расположены кухня и столовая имперской канцелярии. Он одновременно вел наблюдение за садом, т. к. на расстоянии 80 метров от здания находилось бомбоубежище Гитлера.

Во время патрулирования он встретил ординарца Гитлера — БАУЕРА, который ему сообщил о самоубийстве Гитлера и его жены Браун.

Через час после встречи с БАУЕРОМ, при выходе на террасу, которая располагалась в 60 метрах от бомбоубежища Гитлера, МЕНИСХАУЗЕН видел, как из запасного выхода бомбоубежища личный адъютант штурмбаннфюрер ГЮНШЕ и слуга Гитлера штурмбаннфюрер ЛИНГЕ на руках вынесли труп Гитлера и положили его в полутора метрах от выхода, а затем снова вернулись и через несколько минут вынесли труп его жены Браун Евы и положили ее рядом с трупом Гитлера. В стороне от трупов стояли две банки с бензином, из которых ГЮНШЕ и ЛИНГЕ стали обливать трупы бензином и зажгли последние.

Когда трупы обуглились, к ним из убежища подошли два человека из личной охраны Гитлера (фамилий их не знает), взяли обгоревшие трупы, положили в воронку и засыпали слоем земли.

Будучи допрошенным по вопросу, как он опознал вынесенные из убежища трупы Гитлера и его жены Браун, задержанный МЕНИСХАУЗЕН показал: «Гитлера я узнал по лицу, росту и форме одежды. Он был одет в брюки черного цвета на выпуск и во френч серозеленого цвета. Под френчем была видна белая манишка и галстук. Такой формы никто из лидеров фашистской партии не носил, в этой форме я его видел несколько раз, и она мне исключительно запечатлелась. Кроме того, я хорошо видел профиль его лица — нос, волосы и усы. А поэтому я утверждаю, что это был именно Гитлер.

Жена Гитлера — Браун, когда ее вынесли из бомбоубежища, была одета в черное платье, на груди несколько розовых цветов. В этом платье я ее видел несколько раз. Кроме того, я видел ее в лицо. Лицо ее было овальное, худощавое, нос прямой и тонкий, волосы светлые. Таким образом, ранее хорошо зная Браун, я утверждаю, что из бомбоубежища был вынесен именно ее труп».

То, что обнаруженные трупы являются действительно трупами Гитлера и его жены Браун, подтверждается показаниями технического ассистента при профессоре БЛАШКЕ, обслуживавшего Гитлера, его жену Браун, Геббельса и его семью, а также других имперских руководителей, — ГОЙЗЕРМАН,[24] которая, будучи допрошенной, показала, что ей неоднократно приходилось помогать профессору БЛАШКЕ в лечении зубов Гитлера и Браун. При этом дала подробное описание состояния зубов верхней и нижней челюсти Гитлера и заявила, что характерным признаком верхней челюсти Гитлера должен быть отчетливый след, оставшийся от распиливания золотого моста бормашиной за расположением четвертого зуба, которое про изведено осенью 1944 года профессором БЛАШКЕ с ее участием, для удаления Гитлеру 6-го зуба.

После этого ГОЙЗЕРМАН были предъявлены для опознавания нижняя челюсть с золотыми мостами и зубами, а также золотой мост с зубами верхней челюсти, изъятые у трупа Гитлера. ГОЙЗЕРМАН, опознав мосты и зубы Гитлера, заявила: «Я утверждаю, что предъявленные мне золотые мосты и зубы принадлежат Гитлеру на основании следующих данных — в предъявленной мне верхней челюсти я вижу отчетливый след, оставшийся от распиливания золотого моста бормашиной за 4-м зубом. Этот след я отчетливо помню, т. к. он был произведен осенью 1944 года профессором БЛАШКЕ с моим участием для удаления Гитлеру шестого зуба. Кроме того, здесь налицо все те особенности мостов и зубов Гитлера, о которых я показывала на допросе».

ГОЙЗЕРМАН дала подробное описание состояния зубов жены Гитлера — Браун, а затем опознала золотой мост с зубами для правой половины нижней челюсти, изготовленной дантистом ЭХТМАНОМ для последней.

Показания ГОЙЗЕРМАН о том, что предъявленный золотой мост с зубами принадлежит именно Браун, нашли свое подтверждение в показаниях задержанного дантиста ЭХТМАНА, который заявил, что в 1944 году от профессора БЛАШКЕ он получил заказ по изготовлению зубного моста для Браун Евы, который им был изготовлен из золота и потопонта, и дал подробное описание последнему. Причем заявил, что отличительной особенностью сделанного им моста является оригинальный способ прикрепления обоих искусственных зубов к мостику с помощью золотых колец, сделанных во внутрь зуба таким образом, что снаружи их незаметно, и эта конструкция зубного моста является его личным изобретением.

ЭХТМАНУ были предъявлены четыре моста, из коих он опознал именно зубной мост, изъятый у трупа жены Гитлера — Браун. Все особенности зубного моста, изготовленного для Браун, названные им на допросе, при осмотре зубного моста полностью подтвердились.

Поэтому, анализируя показания ГОЙЗЕРМАН, ЭХТМАНА, МЕНИСХАУЗЕНА и начальника авторемонтной мастерской имперской канцелярии о том, что 29.IV — с.г., согласно полученному приказанию из секретариата Гитлера, он доставил бензин в бункер последнего; показания задержанного зубного врача имперской канцелярии КУНЦ о том, что 1.V — с.г. при встрече с Геббельсом последний ему заявил, что Гитлер умер, и целым рядом других фактов подтверждено, что Гитлер и его жена Браун покончили жизнь самоубийством, — обнаруженные 5[25] мая закопанные около бункера Гитлера трупы мужчины и женщины являются трупами именно Гитлера и его жены Браун.

Судебно-медицинская экспертиза: на основании исследования обгоревшего трупа Гитлера и трупа его жены Браун, в связи со значительными изменениями от огня тела и головы, видимых признаков тяжелых смертельных повреждений обнаружить не удалось. В полости рта Гитлера и Браун найдены остатки раздавленных ампул цианистых соединений. При лабораторном исследовании последних установлена полная тождественность с цианистыми соединениями, обнаруженными в трупах Геббельса и его семьи.

Таким образом, имеющиеся в наличии материалы, как показания свидетелей, протоколы опознания обнаруженных трупов, акты судебно-медицинских экспертиз и вещественные доказательства, в достаточной степени подтверждают, что 30 апреля с.г. рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер, находясь в своем бункере, покончил жизнь самоубийством. Жена его — Браун Ева, на которой он женился за 3–4 дня до смерти, одновременно с ним покончила жизнь самоубийством путем принятия цианистых соединений.

Трупы их были вынесены из бункера личным адъютантом Гитлера ГЮНШЕ и слугой ЛИНГЕ, облиты бензином и сожжены, а останки закопаны возле бункера в воронке от разорвавшегося снаряда».

Все это Сталин во внимание не принял. Получив документ Вадиса, а затем доклад Берия, он направил их в свой архив, не отдав каких-либо распоряжений. Эти документы ему не были нужны, так как у него была своя, сталинская версия: не поддаваться на гитлеровские провокации и всем говорить — в том числе Черчиллю и Трумэну, — что Гитлер исчез.

Сегодня для нас эта версия уже не закон. Все исследователи сходятся на том, что 30 апреля Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством, причем комбинированным методом: выстрелил себе в правый висок из «Вальтера» калибром 7,65 и одновременно раздавил зубами вложенную в рот капсулу с цианистыми соединениями. Ева Браун ограничилась лишь капсулой.

Что касается «метода», при помощи которого Гитлер покончил с собой, начались споры, поскольку очевидцев самоубийства не было, а находившиеся рядом (и попавшие в советский плен) давали несовпадающие показания. Но после анализа всех версий большинство исследователей сошлись на том, что метод был комбинированный: выстрел в висок и ампула, раздавленная во рту.

Одним из первых, кто пришел к подобному выводу, был доктор Шенк — человек не посторонний, а один из участников событий. В конце войны он находился в бункере, как врачтерапевт подземного госпиталя, наспех оборудованного в рейхсканцелярии. Эрнсту-Понтеру Шенку «повезло» — ему удалось выжить: он вышел в составе прорывавшейся группы из бункера, попал в советский плен, после чего вернулся домой и долгое время был профессором в Аахене. Я вел с ним переписку, в ходе которой он высказал убеждение: «Гитлер одновременно и застрелился и принял яд» (письмо от 18.10.1968 года). Он так обосновал это убеждение:

«Посланник Хевель, представитель министра иностранных дел при Гитлере, покончил с собой в моем присутствии в бомбоубежище пивзавода «Шультхайс-Патценхофф» в берлинском районе Гезундбруннен вечером 1 мая 1945 года в тот момент, когда в помещение вошли советские офицеры. Незадолго до этого он, лежа на кровати, положил в рот маленькую ампулу с раствором цианистого калия и приставил ко лбу револьвер. Одновременным «волевым актом» он раскусил ампулу и нажал на пусковой курок». Я стоял лицом к вошедшим за пару шагов от него. Немедля я побежал к нему — он уже был мертв.

Прошу вас перенестись в эту ситуацию. Подобное решение нажать курок вызывает как следствие сильное сокращение мускулатуры подбородка и шеи, что автоматически приводит к раздавливанию тонких стенок ампулы.

В течение многих лет Хевель принадлежал к ближайшему окружению Гитлера и постоянно его сопровождал. Я познакомился с ним лишь на пути от рейхсканцелярии до Гезундбруннена и говорил с ним несколько часов. Как врач я пытался отговорить Хевеля от самоубийства и, будучи наивным, уверял его, что его защитит дипломатический статус. Он возражал, говоря, что обещал фюреру покончить с собой, дабы не подвергаться опасности быть вынужденным дать показания, искажающие роль фюрера перед историей. Он обещал фюреру уйти из жизни тем же образом, что и Гитлер. Последний сам дал Хевелю ампулу с ядом, которую тот мне показал. Гитлера мучил кошмар, что его — как Муссолини — растопчут и повесят. Ясно, что Гитлер поэтому искал наиболее верный метод самоубийства. Как я знаю, ранним утром 30 апреля Гитлер об этом говорил с профессором Хаазе, сидя с ним за столиком в передней своей личной комнаты.

Все это заставляет меня считать, что, как и Хевель, Гитлер единым волевым актом одновременно застрелился и отравился».

Это убеждение Шенка подтверждают многие специалисты. Вот лишь одно — последнее по времени — суждение, которое высказал профессор д-р Клаус Пюшель — директор Института правовой медицины Гамбургского университета:

«Я считаю наиболее вероятной версией комбинированное самоубийство путем раздавливания во рту капсулы с ядом и произведенного сразу после этого выстрела в висок. Следует исходить из того, что после раздавливания капсулы дееспособность сохраняется краткое время — в порядке от одной до двух минут. Учитывая это обстоятельство, Адольф Гитлер вполне мог произвести выстрел в правый висок, направленный вниз.

Беседовавший с Пюшелем мой коллега Ульрих Фёльклейн спросил:

— Но ведь у Гитлера, по ряду свидетельств, сильно дрожали руки?

Пюшель отвечал:

— Даже если моторика обеих рук была нарушена, то, по тем же свидетельствам, нарушение не было столь сильным, чтобы он не мог нажать курок. Ведь до своего последнего дня Гитлер мог самостоятельно есть, мог подписываться. Тем более, подобный комбинированный метод соответствовал неоднократно выраженному Гитлером желанию действовать «наверняка».

Пюшель добавил, что по его практике он знает, что выстрелы самоубийц в висок часто приводят не к смерти, а лишь к слепоте или другим нежелательным последствиям. Зато ампула цианистого калия, остатки которой обнаружили во рту…

Я обещал рассказать о смерти человека, который соперничал с Гитлером и даже пытался занять его место — о Гиммлере. По этому поводу у меня есть документ, который составлен — как это ни странно! — советским офицером, хотя в руках советских властей Гиммлер никогда не был. Я познакомился с генерал-майором Василием Ивановичем Горбушиным в конце 60-х годов, когда изучал сложный и запутанный вопрос о розыске трупов Гитлера и Евы Браун. Горбушин был заместителем начальника отдела «СМЕРШ» (т. е. контрразведки) 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. Именно он смог найти убедительные факты, при помощи которых были идентифицированы найденные трупы. Это было в Берлине, в начале и середине мая 1945 года. В конце же мая Горбушину пришлось выехать на запад Германии — в составе группы офицеров, которая приняла участие в аресте «правительства Деница» (группа генерал-майора Трусова). Но на Горбушина была возложена Трусовым особая миссия. О ней Горбушин рассказывал мне так:

«Англичане информировали генерала Трусова, что в городе Люнебурге покончил жизнь самоубийством глава СС Генрих Гиммлер. Англичане просили направить наших офицеров, чтобы они могли убедиться в достоверности смерти Гиммлера.

Рано утром 24 мая я и подполковник Ивлев в сопровождении майора английской армии выехали из Фленсбурга. У шлагбаума на окраине Люнебурга нас ожидал на машине офицер английской армии, указавший дорогу к зданию, где находился труп Гиммлера. Войдя в это здание, мы увидели лежащий на полу труп. Лицо его было чисто выбрито. На лбу краснело пятнышко — характерный след воздействия цианистого калия.

Из бесед с английскими офицерами выяснилась следующая картина самоубийства Гиммлера.

За несколько дней до этого английский патруль[26] задержал на улице в Люнебурге трех неизвестных, как нарушителей комендантского часа, и направил их в лагерь для гражданских лиц, размещенный на окраине города.

Никто не счел необходимым допросить задержанных. 24 мая один из них сам явился к начальнику лагеря и доверительно заявил, что он — Генрих Гиммлер и желал бы встретиться с высокими чинами английской администрации. Начальник лагеря не поверил ему и назвал его сумасшедшим. Однако об этом узнал майор английской службы безопасности, который и пригласил Гиммлера на допрос. У майора была розыскная карточка на Гиммлера как военного преступника. Допросив Гиммлера, он установил его биографические данные — они совпадали с данными розыскной карточки. Номера партийного и эсэсовского билетов точно совпадали. Затем офицер сличил приметы. И они соответствовали данным розыска. Офицер больше не сомневался — перед ним был Генрих Гиммлер. Об этом он немедленно доложил своему начальнику, полковнику английской армии.

По прибытии полковника инициатива допроса перешла к нему.

— Вы Генрих Гиммлер? — спросил полковник.

Гиммлер ответил утвердительно.

— Раздевайтесь!

— Зачем? — спросил Гиммлер.

— Мы вам сменим белье, — сказал полковник, намереваясь тщательно обыскать задержанного.

— В этом нет надобности.

— Тогда мы вас разденем силой.

После длительных уговоров Гиммлер согласился снять с себя верхнюю одежду, остаться в нижнем белье, завернуться в одеяло и так дойти до автомашины полковника, а далее следовать с ним в другое помещение.

Доставив Гиммлера в штаб английских войск в Люнебурге, полковник распорядился обыскать Гиммлера. Его раздели и осмотрели ему руки и ноги, предложили открыть рот. Увидев во рту стеклянную ампулу, врач, производивший обыск, попытался ее изъять, но в это время Гиммлер раздавил ампулу зубами и умер.

Таков был рассказ английских офицеров.

Я попросил полковника сделать для нашей контрольной комиссии снимки трупа Гиммлера и письменно изложить обстоятельства его смерти».

В дневнике же Бормана оставался один день — 1 мая.

ОДИН ДЕНЬ: 1 мая 1 мая (вписано от руки, день недели не указан) Попытка прорыва.

Такова самая лаконичная — она же последняя — запись в книжке Мартина Бормана. Пожалуй, она интересна не тем, что в ней содержится, а тем, что умалчивает о том, что случилось между 30 апреля и I мая. Этому будет посвящен следующий очерк.