"Каратели" - читать интересную книгу автора (Шакилов Александр)

Глава 19 ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ

Райское солнце жарило город на медленном огне. Выходные Королева и я решили провести на даче. В этот раз мы, как нормальные подростки, взяли билеты на автобус от Левады до Кургана, но вышли раньше, на повороте в Копанке. В единственном на всю деревню магазинчике купили пива.

До Червонной Горки отсюда три кэмэ. Обнявшись, смеясь и попивая ледяное «хмильнз», мы топали вразвалочку, нам было некуда спешить.

— Я люблю тебя, — вдруг сказала Королева.

— Я тоже, — улыбнулся я.

Мало ли, что означает «я тоже». «Я тоже люблю себя»? В общем, я ничуть не соврал. А вечером мой мобильник выдал ненавистную «Лунную сонату». Этот ринг-тон у меня выставлен на вызовы доктора Парфенова.

Парфенов — мой куратор, мой лечащий врач. Я по жизни очень больной человек. Мне просто необходимы постоянные обследования в частной клинике на улице Пушкинской, в самом центре Харькова. Так считали мои родители, и я не смел им перечить.

— Здравствуйте, молодой человек, как поживаете, как ваше самочувствие, надеюсь увидеть вас завтра в половине первого, до свиданья, — скороговоркой выдал доктор и, не дожидаясь моего ответа, отключился.

— Вот гадство… — пробормотал я.

— Не надо к ним ходить, — вдруг сказала Милена.

— К кому — к ним? — нахмурился я.

Я не рассказывал ей о своих визитах в клинику. Я почему-то стеснялся.

— Ты знаешь, к кому.

Утром мы поднялись ни свет ни заря. Едва успели на автобус в 6:45. Через полтора часа были на вокзале в Харькове. А ведь я хотел пойти с Миленой на рыбалку. В заливе отлично клюет плотва и цепляется на крючок довольно крупный жерех. Эх…

— Зачем ты к ним ходишь? Не надо тебе… — продолжала отговаривать меня Королева, но объяснить, почему мне не следует этого делать, не смогла.

Я списал ее поведение на всплеск женской логики накануне тех самых дней. Физиология, ничего не поделаешь.

Ровно в половине первого я вошел в вестибюль клиники. Высокий потолок, белые колонны, мраморные ступени. Старинное здание, сейчас так не строят. Вместо мрамора нынче используют гипсокартоп, стеклопластик и пеноблоки. Легче и дешевле вместо надежней и красивей.

Парфенов принял меня в своем кабинете, ослепляющем белизной и хромом. Доктор сидел за большим пластиковым столом. При виде меня озабоченность на его физиономии сменилась голливудской улыбкой.

— Присаживайтесь, молодой человек, кофе, чай, впрочем, как хотите, приступим сразу к делу, сегодня обойдемся без тестов.

Выдав все это одной фразой, Парфенов посмотрел на меня так миролюбиво и доброжелательно, что у меня по спине пробежали мурашки.

— Поступаете, молодой человек? Желаете получить высшее образование?

— Да, послезавтра экзамен. В политех хочу, на кафедру энергомашиностроения. Буду турбины проектировать для атомных электростанций.

— Серьезный выбор. Эта профессия налагает на вас особые обязательства… — Доктор сверкнул безукоризненной улыбкой и шагнул ко мне.

И тут же будто кто-то выключил свет в моей голове, наступила мгла и тишина. Сколько ни пытался, я никогда не мог вспомнить, что со мной происходило во время визитов в клинику…

А вечером дома Максимку Краевого ждал неприятный сюрприз. Мама вручила мне повестку из военкомата и ушла на кухню разогревать ужин.

— Ничего нельзя сделать? Объяснить, что это ошибка? — Я никак не мог поверить, что это случилось со мной. — У меня ведь послезавтра вступительный экзамен. По физике. Может, заплатить кому-то?

Котлеты остывали, к жареной картошке я даже не притронулся.

— Ты ведь знаешь, сейчас с этим строго, — сказала мать. — В военкоматах недобор. Деньги совать бесполезно, можно в тюрьму загудеть за взятку. Ничего, сынок, послужишь. Авось за пару лет о лярве своей драной забудешь.

Верно, я знал. Гребли всех: кривых, косых и убогих. Украина ввязалась в десяток миротворческих миссий, чтобы получать финансирование на «ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС». Проще говоря, Периметр стоил конкретных денег, а давать сомнительные кредиты просто так нам не хотели. Вот страна и торговала пушечным мясом. Который год уже…

Но одно дело — знать, а другое — самому угодить в жернова государственной машины.

— Мама, меня ведь на войну заберут. Ты понимаешь это, мама?! Я могу погибнуть!

Мать вытерла руки о передник и отчеканила с невозмутимым лицом:

— А если она залетит? Ты представляешь, какие у вас будут дети?!.

Ночью у нее случился сердечный приступ. Отец вызвал «скорую», в квартире потом резко пахло лекарствами.

Утром я отправился в военкомат. В актовом зале парни рядом со мной шушукались о том, что раньше были комиссии, определявшие, пригоден ли призывник к армейской службе. Бред какой-то. Отец мне ничего об этом не рассказывал. А ведь он усмирял непокорных уйгуров. Батя прекрасно провел время в Урумчи, поливая демонстрантов из брандспойтов и пиная ногами особо ретивых азиатов. Службу в армии он неизменно вспоминал с тихой ностальгией.

Седой подполковник с трибуны побожился, что «дорогих призывников» ждет не дождется банановый рай, населенный длинноногими мулатками. На выходе из военкомата меня, переодетого и побритого налыео, в компании таких же новобранцев запихнули в автобус.

Терминал встретил нас моросящим дождем. Громадный транспортник стоял на погрузке, грохотал марш «Прощание славянки».

— Не посрамите Родину, сынки! — молодцевато гаркнул генерал в форме аэромобильных войск. — От-трахайте в задницы этих папуасов!

А потом, разогнавшись по взлетной полосе, авиалайнер сомнительной комфортности унес меня к черту на кулички. Вот там-то я и должен был увлекательно провести лучшую часть своей жизни. Полстаградусная жара и возможность доблестно умереть за интересы транснациональных корпораций — что еще нужно настоящему мужчине?

За два года я не получил от Милены ни одного письма.