"Далеко ли до Сайгатки?" - читать интересную книгу автора (Перфильева Анастасия Витальевна)

Зимним утром

Варя встала и отряхнула снег.

В лесу было тихо, ни одна ветка не шевелилась. На поляну вдруг выскочил заяц. Он сел на снег, поджал лапу и, шевеля носом, понюхал воздух. Потом поводил длинными ушами, пригнул их и стреканул в кусты. С ветки посыпался лёгкий белый пух.

— Козёл, Мамай, сюда идите!

— Идём!..

Зелёные ёлки, сомкнувшись вокруг поляны, слушали их молодые голоса.

— Эх, вот эта хороша!

Опустив точёные, чёткие от снега ветки, перед ними стояла ёлка, светясь на солнце.

— Такую и рубить жалко! Давайте ещё поищем? Надо, где одна другой расти мешают, в густоте.

Андрей вскинул на плечо топор. Нетронутый снег голубел под соснами. Ребята были на лыжах. Лыжи приглаживали снег, оставляя за собой три пары ровных следов.

— Ой, смотрите, кто это?

Со ствола пихты, пригнув круглую головку, на них смотрел маленький пушистый зверёк.

— Белка. Не боится… Фью, черноглазая!

Она скользнула по коре и исчезла. Андрей и Варя тронулись дальше.

— Меня обождите! — Мамай догонял их, за ним волочились по снегу на длинной верёвке опрокинутые сани.

— Эх ты, кверху ногами везёшь…

— Которую будем рубить?

— Все жалко.

Сверху, задевая ветки, свалилась шишка и стоймя воткнулась в сугроб.

— Значит, вот эту. — Андрей бросил топор, снял лыжи. Сразу почти по колено провалился в снег.

— Помочь? — крикнула Варя.

— Нет, вылезу.

Он стоял около пышно-зелёной ёлки. Присел, бережно отодвинул тесные ветки соседних ёлок. По лесу тонко, замирая в чаще, пронёсся чей-то крик:

— Я-а-а…

— Кричат, кажись?

— Нет, кому же? — Варя прислушалась.

Андрей выпрямился, скинул рукавицы, поплевал на руки и поднял топор:

— Раз, два, взяли!

Елка встрепенулась. Задрожала тёмная её верхушка, бесшумно полетели вниз белые хлопья…

Потом её взвалили на сани, привязали верёвкой, впряглись и потащили через поляну. Мамай ковылял сзади, придерживая упругие ветки.

— Давайте споём, — сказала Варя, стараясь двигать лыжей в ногу с Андреем, — песню какую-нибудь?

— А я не умею, — пробасил Мамай.

— И я не умею. Ну и пускай.

И она, тряхнув головой, громко, во весь голос запела:

Вот видишь, и получается. Ой, опять кричат!

— Я-а-а…

Лыжи с тихим шелестом огибали деревья, легко вспарывали мягкий снег.

Между стволами затемнело что-то. У дороги, около поваленного ещё летом во время грозы дуба стояли две девочки: старшая — в короткой плюшевой шубейке, маленькая — в больших валенках, с головой и плечами увязанная в платок. Приложив к лицу красные руки, обе нараспев звали:

— В-а-а-ря-а. Ты где в лесу-у-у?..

— Смотрите, Ганя! И Домка!

Старшая обернулась.

— Ой, Варечка, к нам в Сайгатку быстрей бежи! Из конторы телеграмма пришла, ваши приезжают. Быстрей!

— Быштрей! — крикнула и маленькая, ныряя в платок.

А поезд в это время уже подходил к станции Сайгатка.

В одном из вагонов у белого, скрипящего от мороза окна, стояла тоненькая девочка-подросток. Серый грубошёрстный свитер плотно обтягивал её плечи, две тёмные косички были по-взрослому уложены вокруг головы.

Девочка поставила ногу на трубу отопления, прижалась к стеклу и часто задышала: лёд на окошке стаял, в нём появился круглый глазок.

— Наташка, видно чего-нибудь? — спросила другая девочка, сидевшая на нижней полке.

Та, что у окна, дыша ещё быстрей, ответила:

— Снег один…

Дверь в купе отворилась; проводница, всовывая голову сказала громко:

— Товарищ лейтенант, через остановку — Сайгатка. Так что собирайтесь.

С полки напротив медленно поднялся военный в гимнастёрке с орденом.

— Ага, что, проспорили? — сказал он девочкам. — Говорили, никогда не доедем. Вот и доехали!

— Уже близко? Совсем близко? — охнула тоненькая в свитере.

— Ещё минут двадцать…

Девочки засуетились.

— Катя, чемодан вытаскивай. Пальто, пальто достань! Подъезжаем, слышишь?

— Ясно, слышу.

От прежней толстой Тумбы остался разве только голос — басовитый и спокойный.

— Проспорили? Придётся теперь одну папиросу разрешить! — погрозил длинным пальцем военный.

Катя фыркнула, Наташа согнулась над чемоданом.

Колёса выстукивали всё громче. Сквозь ледяные узоры окон мелькали частые деревья.

— Полотенца в чемодан, кружки в рюкзак! — командовал военный. — Платочки обе повяжите. Теперь прошу, сестрица, помогите.

Наташа подала ему руку, и он, припадая на левую ногу, распрямился. Наташа ловко и проворно застегнула ему гимнастёрку, ремень…

— Вот спасибо-то! Приеду, всем расскажу — меня каждый день, как маленького, сразу две няни одевали.

Наташа и Катя рассмеялись — в купе точно бубенчики зазвенели.

И сразу вспыхнуло, зажглось разрисованное морозом окно — деревья кончились, брызнуло солнце.

— А вдруг нас никто не встретит?

— Быть этого не может.

— Анатолий Иванович, и Маша обязательно-обязательно придёт? — морща нос, лукаво спросила Наташа.

— Обязательно. Пожалуйте папироску.

Она достала у него из кармана на груди пачку, он взял левой рукой папиросу, закурил, сел и откинулся на спинку сиденья.

— А бабушка, наверное, не сможет. Утром как раз уроки… — Наташа задумалась, вскрикнула. — Катька, а газеты и журналы? Где журналы?

— Я убрала. В чемодане.

Впереди гулко закричал паровоз. Мимо окна, мигая просветами, пронёсся встречный поезд. Проводница закричала в коридоре:

— Следующая — Сайгатка!

Военный положил перед собой на столик часы и сказал:

— Теперь присядьте, девочки. Надо решить один очень важный вопрос: кто будет вылезать из вагона первым?

Маша припала к серой шинели. Всхлипывая и смеясь, она прятала в ней мокрое от слёз, счастливое лицо. К окнам вагона уже приклеились любопытные пассажиры. Кто-то звонко кричал из тамбура:

— Меня бы к вам, братишки, а?

— Полно, Маша, будет… — Толя опустил костыль и притянул её к себе. — Живой ведь! А это — пустяки…

От станции, спотыкаясь, к поезду бежала Варя. За ней с лаем скакал Угрюм.

Наташа, схватившись за поручень, застыла на подножке вагона. Белый снег, голубое небо и солнце ослепили её, и она, растерянно улыбаясь, не двигалась с места.

— Наташка, что же ты, прыгай! — кричала испуганно Катя.

Но Наташа всё улыбалась смущённо и тревожно, как будто не веря себе.

— Варечка? Сестрёнка, Ва-ря!.. — Голос у неё вдруг перешёл на шёпот…

Борис Матвеевич подбежал, снял её с подножки и поставил на снег.

— Наташка! Наташка!.. Наташка!..

Сёстры стояли, уткнувшись друг в друга лбами, схватившись за плечи, а Угрюм, бегая вокруг, обнюхивал Наташины ноги и радостно лаял.

— Уй, Тумба, худющая какая! Нет, Катя… Катька…

Теперь они молча прыгали по снегу втроём.

— Дядя! — Наташа опомнилась, бросилась к Борису Матвеевичу.

— Совсем большая стала! Взрослая. Ну, здравствуй!

— Мама велела передать вам с Верой Аркадьевной… И бабушке, и ещё Вадиму… — Наташа снова затихла. — Мама велела вам передать, что она тоже с нами… Думает о нас там, в Москве, понимаете?

— Всё понимаю, родная моя. Бабушка с Вадимом приедут вечером в Сайгатку. И Вера Аркадьевна вернётся, она уехала по одному срочному делу… Вот молодцы, как раз к Новому году успели!

— Наташка!

Варя опять налетела на неё, закружила.

— А там… там кто? Ой, Анатолий Иванович! — взвизгнув, она вырвалась, помчалась и к нему.

— Осторожно, я из починки. Здравствуй, разведчица! — Он схватил её здоровой рукой. — Ого, выросла! Как она, жизнь? Вспоминала?

Паровоз, дыша паром, ещё стоял у станции. Из тамбура вагона на них смотрела грустная женщина в белом полушубке и ушанке.

— Счастливо отдохнуть! — вдруг крикнула она и махнула рукой.

— Счастливого пути! — Варя с Наташей замахали в ответ.

Паровоз вздохнул и без гудка, стуча буферами, сдвинулся с места. Вагоны, раскачиваясь и скрипя, пробегали мимо.

— Тронулись тоже? — сказал Борис Матвеевич.

У станции под навесом, перебирая ногами, их ждали лошади.

— Спиря, тулупы давай. Боярыню ближе подводи!

Розвальни неслышно подкатили к полотну. Маша, поддерживая Толю, накинула на него поверх шинели меховую полость. Катя залезла на сено, уминала его, пристраивала чемоданы… Наташа всё озиралась вокруг с радостным изумлением, не выпуская Вариной руки.

— Дай-ка ещё раз на тебя погляжу, — сказал Борис Матвеевич, беря её за плечи и ставя перед собой. — Однако, возмужала! Кто бы мог подумать? Совсем невеста… А Варвару нашу как находишь? Вот бы мать на неё порадовалась…