"Лесная обитель" - читать интересную книгу автора (Брэдли Мэрион Зиммер)

Глава 11

Близился праздник костров, уже третий с того времени, как Гай расстался с Эйлан. Молодой римлянин не наведывался в земли ордовиков более двух лет. Отец больше не заговаривал с ним о женитьбе на дочери Лициния. Он откомандировал сына в распоряжение наместника, и Гай два года провел в походах в составе армии Агриколы. Легионеры действовали в южной части Каледонии, пытаясь усмирить местные племена. Разбойники, вроде тех, что погубили семью Бендейджида, представляли собой немалую опасность, но главная угроза власти римлян над Британией исходила от непокоренных народов севера. Боевой офицер римской армии не мог позволить себе долго предаваться горю. Гай добросовестно выполнял свой долг перед империей, и, если при виде какой-нибудь девушки со светлыми волосами и печально-серьезными глазами у него ныло сердце, он старался не показывать этого на людях.

Гай прекрасно зарекомендовал себя по службе, и, когда военные действия в Каледонии были на время приостановлены, ему в качестве поощрения за проявленную доблесть поручили доставить в Деву раненых; остальные солдаты XX легиона строили укрепления в горах Каледонии. И вот он снова оказался в южной части страны. Рысью погоняя коня, Гай двигался во главе отряда регулярных войск по дороге, ведущей к Девичьему Холму; рядом с ним ехал центурион.

– Мы хотим послать на праздник костров кого-нибудь из наших людей, – сказал ему отец, – надежного человека, чтобы наблюдать за порядком, а ты в данный момент – единственная подходящая кандидатура, ведь ты знаешь язык местных жителей. Когда-нибудь, юноша, тебе все равно пришлось бы пересилить себя, – заметил Мацеллий в ответ на возражения Гая. – И чем скорее ты это сделаешь, тем лучше.

Но как только взору Гая предстала голая вершина холма, который островком возвышался посреди необъятного зеленого моря, и слух его уловил мычание согнанных на праздник коров, воспоминания с новой силой разбередили ему душу. Не отрывая глаз от холма, Гай осадил лошадь; центурион отрывистым окриком остановил отряд.

– Вроде пока все тихо, – заметил центурион. – Ярмарки везде одинаковые. Правда, во время религиозных празднований возможны всякие безобразия. – Солдат расхохотался. К этому времени Гай уже понял, что центурион принадлежит к числу тех словоохотливых натур, которые могут болтать без умолку, отнюдь не ожидая от собеседника ответных реплик. – Первые три года моей службы в легионах я провел в Египте. У них там каждый день праздник в честь какого-нибудь бога. Иногда уличные шествия кончались столкновениями в центре города. Вот уж то были потасовки так потасовки!

– Занятно, – вежливо отозвался Гай, хотя на самом деле ему было глубоко безразлично, где служил его спутник: в Египте или на краю света. Перед ними возвышались ворота, через которые вместе с семьей Бендейджида он входил три года назад, чтобы посмотреть на праздник Белтейн. Маленькая Сенара вприпрыжку бежала впереди них, заливаясь радостным смехом.

Как и тогда, Гай был в одежде британца, потому что теперь ему поручено наблюдать за порядком на празднике, но счастливого семейства Бендейджида больше не существовало.

– Ну и как там в Египте? – торопливо проговорил он, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания.

– Да так же, как и всюду, – зевая, ответил центурион. – Огромные храмы и баснословно богатые цари, а на рынках полно нищих и убогих. Правда, там было тепло, – добавил он и поежился. – Я бы не отказался сейчас немного погреться на солнышке. Здесь, в Британии, слишком уж холодно и все время льет дождь.

Гай взглянул на затянутое тучами небо. Центурион прав; сам он до сих пор не обращал внимания на погоду. Что ж, хорошо, что сегодня пасмурно. Снова увидеть холм, утопающий в ярких лучах солнца, как тогда, было бы выше его сил.

– А ты, я вижу, ничего не имеешь против такой погоды, – с завистью заметил центурион. – Ты ведь родился в Британии, не так ли? А я родом из Этрурии. В наши дни истинных латинов среди легионеров почти нет. Я объездил почти всю империю – воевал в Египте, в Испании, в Парфии. В битве с парфянами от моей когорты остались только рожки да ножки, а потом меня произвели в центурионы – скорей всего, потому, что я оказался одним из немногих, кто остался в живых, – и послали сюда. Если эта страна и впрямь находка Аполлона, я бы сказал, что у него плохой вкус.

– Спешимся здесь. – Гай наконец-то собрался с духом. – Пусть кто-нибудь останется с лошадьми. Там слишком мало места.

Позади них послышалось мычание коров; через ворота прогоняли еще одно стадо. Центурион скомандовал солдатам уступить дорогу скоту. Они с Гаем тоже отошли в сторону.

– Незачем лезть под копыта, – лениво добавил центурион. – Не знаю, как ты, а я отнюдь не желаю, чтобы скотина отдавила мне ноги. Они мне еще пригодятся. Ну что, двинемся дальше?

Гай вздохнул. Ему ужасно не хотелось входить в ворота, но ведь он – римлянин и не может позволить, чтобы горестные воспоминания мешали ему выполнять свой долг. Поежившись, Гай надвинул на голову край накидки.

– А вообще, что делают на этом празднике? – поинтересовался центурион, когда они вслед за норовами вошли в ворота. – Это какой-то крестьянский праздник? У египтян есть такой ритуал: приводят белого быка, который считается богом, вешают ему на шею венки и торжественно водят по улицам, а скот осыпают всевозможными благовониями, так что дышать нечем. Якобы для того, чтобы скотина не болела.

– Здесь в огонь бросают травы, а потом между кострами прогоняют коров, как бы освящая их, – сказал Гай.

– Смешно. Сколько войн происходит на религиозной почве, а ведь, в сущности, все народы верят в одно и то же. По-моему, все беды от жрецов. А простому люду что нужно? Хороший урожай, да чтобы дети были здоровы, да жить безбедно. А то ведь что получается? Если скот не беснуется, жрецы сами начинают будоражить толпу своими речами. На этом празднике все обряды проводят друиды?

– Не только, – ответил Гай. – И народу выходит жрица – она вроде нашей весталки – и просит благословения у богов. – На мгновение он прикрыл глаза: в памяти всплыла укутанная в покрывала фигура женщины с протянутыми к луне руками.

– И она будет совершать жертвоприношения? – Они медленным шагом брели за стадом по направлению к центральной площади. Коровы мычали и жались друг к другу, напуганные непривычной обстановкой и незнакомыми запахами.

Гай покачал головой.

– Не знаю, друиды или кто другой отправляет здесь обряды, но сейчас они приносят в жертву богам только плоды и цветы.

– А я слышал, что они совершают много разных жертвоприношений, даже людей убивают, – сказал центурион.

– Клянусь вратами ада, глупости все это. – Гай вспомнил, как возмутилась Эйлан, когда он задал ей такой же вопрос. – Это вполне безобидный праздник. Я однажды был на нем…

– О, Калигула распутный! Кто-то напугал коров, – воскликнул центурион, пристально вглядываясь вперед. – Этого я и боялся.

Рослый мужчина в длинной клетчатой рубахе сбил фонарь, и коровы, тревожно мыча, заметались из стороны в сторону.

Чуть дальше мужчина постарше обращался с какими-то призывами к толпе. Возле него собралось больше сотни людей. Гай подошел поближе, чтобы послушать, о чем тот говорит. Для этого его и послали сюда. Он не должен допустить, чтобы мирный праздник вылился в мятеж. Из толпы кричали в ответ, выражая согласие. Люди не обращали внимания на испуганное мычание коров.

Какой-то парень, пробегая с ведром воды мимо собравшихся, случайно облил одного из крикунов. Пострадавший обернулся и негодующе завопил на обидчика. От его крика одна из коров с громким ревом вскинула морду, поддев кривым рогом свою соседку.

– О, Гадес, началось; коровы сейчас побегут, – закричал Гай, увидев, как одна из коров в голове стада неожиданно пустилась вскачь неуклюжим галопом, сбив с ног погонщика. Тот кувырком полетел в гущу толпы.

Оратор по-прежнему о чем-то страстно взывал к собравшимся, но его уже никто не слушал. Люди теперь кричали друг на друга, пихались. В толчее троих мужчин сбили с ног, завизжала какая-то женщина, и передние ряды животных, натыкаясь друг на друга, ринулись вперед. Одна корова, громко мыча, отделилась от стада, и Гай увидел, что рог у нее в крови. Кто-то истошно завопил. Мужчины, женщины, несколько ребятишек с криками отпрянули назад.

Люди, толкаясь и отпихивая друг друга, пытались выбраться из давки, чтобы не попасть под копыта взбесившимся животным. В считанные минуты вся центральная площадь потонула в неразберихе суматошных воплей, мечущихся человеческих тел и оглушительном реве коров. Матери в страхе хватали плачущих детей. Один из легионеров, который, должно быть, никогда не видел коров вблизи, попытался отбежать в сторону, но тоже был сбит с ног и с воем повалился на землю. Гай изо всех сил старался не потерять равновесия и в результате был оттеснен от своих людей.

Кто-то схватил его за руку.

– Послушай, ты – сильный мужчина. Ты должен помочь нашей госпоже, ей стало плохо. – Высокая темноволосая жрица в синем одеянии, крепко сжав руку Гая, потащила его с площади, туда, где в стороне от всеобщей давки стояли три женщины. Две из них были одеты в льняные платья, лица прикрыты небелеными полотняными вуалями, поверх которых на голове у каждой зеленел венок из листьев. Они поддерживали укутанную в синюю накидку старую женщину, которая, очевидно, потеряла сознание.

Гай осторожно подхватил женщину, и ее помощницы отошли в сторону. Римлянин с изумлением увидел, что держит на руках ту самую Верховную Жрицу, которая два года назад призывала Великую Богиню. Он бережно приподнял ее. Хрупкое тело под плотными одеждами казалось почти невесомым. Люди разбежались; по площади, сердито мыча, носились коровы. Некоторые из них, сбившись парами и тройками, ступали неторопливо, угрожающе выставив вперед рога и размахивая хвостами, так что их невозможно было согнать в стадо.

Рядом на земле неподвижно лежал рослый детина, который всюду сопровождал Верховную Жрицу.

– Что с ним?

– С Хау? Да что с ним может случиться? – небрежным тоном отозвалась жрица постарше. – Одна из коров боднула кого-то, а он боится крови.

«Ну и телохранитель», – подумал про себя Гай.

– Ее нужно отнести куда-нибудь подальше от коров, – вслух сказал он. – Куда идти?

– Туда. – Одна из двух женщин, которые держали Верховную Жрицу до его прихода, – та, что была повыше ростом, – быстро пошла вперед меж порушенных прилавков, показывая дорогу. Гай прислонил голову старой женщины к своему плечу и с облегчением услышал ее прерывистое дыхание. Ему не хотелось думать о том, что его ожидает, если Верховная Жрица Вернеметона умрет у него на руках.

В нос ударил какой-то непривычный запах, и он понял, что жрица привела их к лавке, где продавали травы. Торговка, полная женщина, суетливо приподняла перед ними полог, и Гай с Верховной Жрицей на руках вошел в лавку. Опустившись на одно колено, он положил женщину на груду перин.

В лавке стоял полумрак, всюду лежала пыль, воздух был пропитан терпким запахом свежесобранных трав, которые пучками свисали с потолочных балок и хранились на полках в холщовых мешках. Гай выпрямился, и накидка сползла у него с головы. Вдруг за спиной римлянин услышал удивленный возглас. Сердце в груди застучало гулкой дробью. Он стал поворачиваться – медленно, ибо сейчас ему вдруг потребовалось мужества гораздо больше, чем тогда, когда он, не дрогнув, отбивал атаки каледонцев.

Вторая помощница Верховной Жрицы, та, что была поменьше ростом, откинула вуаль. В обрамлении темных складок Гай увидел лицо Эйлан. У него перехватило дыхание, и он едва не лишился чувств. Мир на мгновение погрузился во мрак. Гай глубоко вздохнул, пытаясь овладеть собой. «Ты же умерла… – мысленно проговорил он. – Ты сгорела в огне!» Но даже когда Гаю казалось, что он теряет сознание, лучистые глаза Эйлан юноша видел четко и ясно. Он ощутил на лице дуновение ветерка и вскоре пришел в себя.

– Неужели это ты? – хрипло произнес он. – Я думал, ты сгорела… Я же своими глазами видел, что стало с твоим домом после налета разбойников.

Эйлан отступила назад, жестом приглашая его отойти в другой конец лавки. Две другие жрицы склонились над Лианнон. В голове у Гая еще гудело, но он встал и последовал за девушкой.

– Меня тогда не было дома. Я уезжала к своей старшей сестре, помогала ей ухаживать за новорожденной, – тихо, чтобы никто не слышал, объяснила Эйлан. – А вот мама с Сенарой там были… – Голос у нее задрожал, и она умолкла, бросив виноватый взгляд на жриц.

Укутанная в светлые одежды, в полумраке помещения Эйлан была похожа на привидение. Гай дотронулся до нее рукой. Он все еще не верил, что его возлюбленная жива и здорова и что он видит ее. На мгновение его пальцы коснулись холодной материи, затем Эйлан резко отпрянула в сторону.

– Мы не можем здесь разговаривать, – задыхаясь, промолвила она, – хотя ты и не в военной форме.

– Эйлан, – торопливо спросил Гай, – когда мы встретимся?

– Это невозможно, – ответила девушка. – Я – жрица Лесной обители, и мне не дозволено…

– Тебе не дозволено разговаривать с мужчиной? – «Она весталка, – думал Гай. – Девушка, которую я люблю, недоступна для меня, словно весталка».

– Вообще-то это не совсем так… – проговорила она, раздвинув губы в едва заметной улыбке. – Но ведь ты – римлянин, и тебе хорошо известно, как к этому отнесется мой отец.

– Да, известно, – помолчав с минуту, отозвался Гай. Интересно, что сказал бы его отец? Неужели префект мог спокойно наблюдать, как скорбит его сын, зная, что Эйлан жива и горевать не о чем? Гай еще не совсем оправился от потрясения, вызванного неожиданной встречей, и вместе с тем его захлестнула волна гнева.

Глядя в ореховые глаза Эйлан, римлянин вдруг осознал, что впервые с тех пор, как покинул дом Бендейджида, он способен радоваться жизни.

Девушка беспокойно переминалась с ноги на ногу.

– На нас смотрит Дида. Она может узнать тебя. И Кейлин, другая жрица, постарше…

– Диду я помню, – грубо перебил он Эйлан. – Да мне и самому пора идти. Мой центурион, наверное, обыскался меня. Боги всемогущие! Как же я рад, что ты жива, – неожиданно для самого себя с чувством произнес Гай, но не сдвинулся с места. Теперь уже обе жрицы смотрели на них. Эйлан вскинула руку, благословляя римлянина.

– Благодарю тебя, – сказала она. Голос ее дрожал, но почти незаметно. – Сами мы не смогли бы донести Лианнон. Если встретишь Хау и если он уже пришел в себя, пришли его сюда к нам, хорошо?

– Конечно, а то еще коровы затопчут, – ответил Гай. Девушка наградила его мимолетной улыбкой.

– А теперь иди.

– Да, мне пора, – согласился римлянин. В это время Лианнон шевельнулась, и одна из жриц, склонившись над ней, стала что-то нежно говорить старой женщине. И только когда Гай услышал низкий голос помощницы Лианнон, до его сознания окончательно дошло, что Эйлан теперь жрица.

Пошатываясь, он направился к выходу. И лишь оказавшись на улице и щурясь от яркого света, Гай вспомнил, что даже не попрощался с Эйлан. Счастлива ли она, живя в Лесной обители? По доброй ли воле пришла туда, а может, ее принудили? Но у него за спиной уже опустили полог. Удаляясь от лавки, он услышал голос Диды:

– Эйлан, о чем ты разговаривала с этим мужчиной? У него походка, как у римлянина!

– Да нет, вряд ли он римлянин, – медленно проговорила Эйлан. – Почему же он тогда не в форме, как все легионеры?

Гай замедлил шаг, удивившись тому, как легко с ее уст слетела ложь. А ведь когда-то она покорила его прежде всего своей чистотой и невинностью.

Проклятье, куда подевался его центурион? Сделав над собой усилие, он зашагал прочь от лавки. Сообщит ли этот парень обо всем случившемся Мацеллию? Но самое главное, как ему еще раз встретиться с Эйлан? Теперь, когда он снова обрел ее, он просто не может позволить ей исчезнуть из его жизни.

Эйлан стояла в лавке, прижав руки к груди. Ей казалось, что жрицы слышат, как стучит ее сердце.

Лианнон снова заворочалась и тихо пробормотала:

– Что случилось? Кто-нибудь пострадал?

– Какой-то идиот напугал коров, и они понеслись, – ответила Кейлин.

– Как… как я очутилась здесь?

– Вас принес сюда один незнакомец. А Хау, этот бестолковый чурбан, упал в обморок, – презрительно проговорила Кейлин. – Нет, ваш спаситель уже ушел. Эйлан благословила его от вашего имени.

Слушая этот разговор, Эйлан радовалась, что Гай не надел форму легионера, хотя не могла понять почему. Девушка пыталась представить себе, как выглядит Гай в военной форме. Наверное, она ему очень к лицу, думала Эйлан, но ведь Гай вообще красивый мужчина. Она тряхнула головой, понимая, что не должна думать о нем так, во всяком случае, не здесь. Эта часть жизни для нее отрезана.

– Сходи посмотри, очнулся ли Хау, и приведи его сюда, – приказала Лианнон. – Вряд ли напуганных коров сумеют быстро согнать в стадо. Мы останемся здесь до конца дня.

Эйлан вышла на улицу, под яркие лучи солнца. Хау сидел на земле, бессмысленно тряся головой. Он едва соображал, где находится.

– Где моя госпожа? Она вне опасности?

– Сейчас ей ничто не угрожает, но это не твоя заслуга, – сердито ответила Эйлан. – С ней случился обморок, и один незнакомец отнес ее в лавку торговки травами.

– А где же коровы?

Эйлан огляделась по сторонам. Значит, Лианнон ошиблась. На площади толпился народ. Люди, весело болтая, вновь устанавливали порушенные прилавки, но коров нигде не было видно.

– Это известно одним лишь богам, да, может, еще погонщики знают; коровы взбесились и понеслись. – Она заметила, что мужчину, которого боднула корова, уже унесли с площади. – Они испугались, поэтому одна из коров и проткнула рогом того человека, – холодно проговорила девушка.

– Это римляне их напугали, – пробормотал Хау, с трудом поднимаясь с земли. – Пришли сюда, стали бряцать и сверкать своими блестящими доспехами. Чума их возьми, что им здесь вообще нужно? Разве праздник, на котором освящают скот, не законное сборище? Сегодня не будет освящения скота, – продолжал он, качая головой. – Пойду к госпоже, отнесу ее домой. Столько римлян вокруг, того и гляди вспыхнут беспорядки.

Уже не в первый раз Эйлан недоумевала, почему Лианнон держит при себе этого огромного урода. Телохранитель он был никудышный, да и вообще ни на что не годился. Если она когда-либо станет Жрицей Оракула – хотя она совсем и не желает этого – она первым делом постарается избавиться от этого верзилы.

Спустя месяц после праздника костров Лианнон вызвала к себе Эйлан. У Верховной Жрицы девушка застала мужчину, который чем-то напомнил ей Синрика, и маленькую девочку лет восьми-десяти со светлыми рыжеватыми волосами, золотившимися в лучах солнца.

Эйлан улыбнулась малышке, которая робко поглядывала на нее.

– Хадрон – один из мстителей Братства Воронов, – представила мужчину Лианнон. – Расскажи, Хадрон, что привело тебя сюда.

– Что тут рассказывать, – начал мужчина. – У меня есть молочный брат; он служит в наемных войсках римлян. Благодаря его помощи меня не услали на свинцовые рудники. Приговор отменили и жизнь мне сохранили, но в качестве наказания в течение десяти лет мне запрещено появляться на территории римских владений, и только. Теперь я вынужден бежать на север, но девочку взять с собой я не могу.

– Так в чем же дело? – Эйлан знала, что Лианнон собственной властью может распорядиться, чтобы девочка жила в Лесной обители. И если она до сих пор не дала согласия на это, значит, есть какие-то трудности.

– Мне кажется, она еще слишком мала, чтобы жить с нами, – хмурясь, проговорила Лианнон. – Даже не знаю, что ему ответить.

– Если проблема только в этом, – отвечала Эйлан, – я с удовольствием возьму на себя заботу о девочке, пока ее не отдадут в какую-нибудь семью на воспитание. А может, есть родственница, к которой ее можно отправить?

– Нет, – сказал мужчина. – Моя жена была римлянкой, и о ее родных мне почти ничего не известно.

– Значит, ваша дочка наполовину римлянка? Почему же вы не отошлете ее к родственникам жены? – спросила Лианнон.

– Моя жена рассорилась со своими родными, потому что они были против нашего брака, – угрюмо ответил мужчина. – Перед самой смертью она взяла с меня клятву, что я никогда не отдам им нашу дочь. Я думал, если девочку оставить на попечение жриц…

– У нас здесь не сиротский приют, – решительно возразила Лианнон. – Правда, для мстителя Братства Воронов, возможно, мы и сделаем исключение.

Глядя на девочку, Эйлан вспомнила свою младшую сестренку, которая три года назад погибла от рук разбойников. А если Сенара жива, кто сейчас заботится о ней? Девушка надеялась, что ребенок Миллин заменит ей утрату, что она станет ухаживать за ним, как за своей сестренкой, но у ее подруги случился выкидыш.

– Я охотно возьму на себя заботу о ней, Лианнон.

– Поэтому я и вызвала тебя. У тебя еще нет определенных обязанностей здесь, в святилище, – сказала Верховная Жрица. – Это противоречит нашим правилам, но если ты согласна, я отдаю эту маленькую беженку на твое попечение. – Помолчав, она спросила у Хадрона: – Как ее зовут?

– Моя жена назвала ее Валерией, госпожа.

Лианнон бросила на него сердитый взгляд.

– Это римское имя. Здесь, в Лесной обители, мы не можем называть ее так.

– Моя жена ради меня оставила всех своих близких, – сказал Хадрон. – Я не посмел отказать ей в просьбе дать девочке имя, которое носит ее род; она имела на это полное право.

– И все же, если она будет жить с нами, мы дадим ей другое имя, – непреклонно отчеканила Лианнон. – Эйлан, как ты ее назовешь?

Эйлан посмотрела на девочку. Малышка не сводила с нее испуганных глаз. У этого ребенка не осталось ничего; а теперь она теряет отца и даже собственное имя.

– С вашего позволения я стану звать ее Сенарой, – ласково проговорила Эйлан.

– Прекрасное имя, – согласилась Лианнон. – Можешь идти. А ты, Эйлан, позаботься о том, где она будет спать, и найди ей подходящую одежду. Когда девочка подрастет, она может дать обет и стать жрицей, если пожелает.

Хадрон ушел. Эйлан еще раз посмотрела на девочку. Та завороженным, полным восхищения взглядом наблюдала за Верховной Жрицей.

– Извини, что возлагаю на тебя такое бремя, Эйлан. Самой мне никогда не приходилось возиться с маленькими детьми. Что нам с ней делать? – задумчиво промолвила Лианнон.

– Будет выполнять всякие мелкие поручения. – Эйлан, улыбнувшись, обняла одной рукой девочку.

Лианнон кивнула.

– Пока она не дала обет, ее можно будет посылать с сообщениями за пределы обители.

– Ну, для таких поручений она еще мала, но, если ты не решаешься оставить ее жить здесь, с нами, может быть, нам следует разыскать ее родных, – предложила Эйлан. – Не исключено, что ее родственники-римляне захотят взять девочку к себе, хоть Хадрон и против этого. Во всяком случае, нужно все разузнать.

– Хорошая мысль, – рассеянно согласилась Лианнон. Она уже думала о другом. – Пожалуйста, позаботься об этом, Эйлан.

Малышка доверчиво просунула ладошку в руку Эйлан, и впервые с того дня, как девушка потеряла сестренку, ноющая боль в ее сердце стала утихать. Они вышли во внутренний дворик.

– Ты не очень расстроилась из-за того, что теперь тебя будут называть Сенарой? Так звали мою сестренку.

– Нет, – ответила малышка. – А где твоя сестренка? Она умерла?

– Может, умерла, а может, ее увезли за море, – отозвалась Эйлан. – Увы, мне это неизвестно. – Почему же она до сих пор не попросила Кейлин погадать о судьбе, постигшей ее сестренку и мать? Может быть, ей просто легче думать, что Сенара погибла, чем мучиться мыслями о том, как она живет в рабстве?

Эйлан рассматривала девочку, выискивая в ее лице черты, присущие римлянам. Она вдруг вспомнила Гая. Он – сын префекта. Пожалуй, он мог бы что-нибудь узнать о родных матери этой малышки. Она обязана попытаться выяснить, где они сейчас, пока Валерия еще не привыкла к новому имени и к жизни в Лесной обители.

Эйлан показала девочке, где та будет спать, отыскала для нее льняное платье послушницы, которое потом можно будет ушить по фигуре. Неожиданно она заметила, что, занимаясь вверенной ее попечению девочкой, она все время думает о Гае.

Где он сейчас? Вспоминает ли он ее постоянно, как она его? А может, он околдовал ее, чтобы она думала только о нем и ни о чем другом? Эйлан вздохнула; в ее памяти звучал его голос, пронизанный силой, твердый и решительный; она слышала, как он произносил ее имя с едва заметным акцентом. В воображении всплыло его красивое лицо, стройная фигура; она вспомнила праздничную ночь у костров и как бы вновь ощутила на своих губах его страстный поцелуй.

«Я тогда толком и не понимала, чего он хочет от меня, – размышляла Эйлан. – Я была совсем юной, и ни о чем не догадывалась – и не тревожилась. Теперь я повзрослела и уже кое в чем разбираюсь. От чего я отказалась?» Вдруг ее пронзила мысль: «Неужели я всю жизнь обречена прожить без любви, пока не состарюсь, как Лианнон, и совсем не разучусь любить?»

Кто ответит ей на этот вопрос? Кому можно открыть душу? Дида поняла бы ее, но она сама разлучена со своим возлюбленным и вряд ли проявит сочувствие. А Кейлин просто рассердится, ведь над ней надругались в детстве, да и росла она без любви и ласки. И если уж Кейлин не способна понять ее, то у кого же тогда искать утешения?

Никому она не может сознаться, как ей хочется утолить голод своего сердца, – хотя бы один разок взглянуть на Гая, даже если потом ей никогда больше не придется увидеть его.

Утром следующего дня, нарезая для Сенары хлеб и сыр на завтрак, она спросила девочку:

– Ты помнишь, где в римском городе живут твои родственники?

– Они живут не в городе, Эйлан. Кажется, брат матери какой-то римский чиновник; он пишет письма для префекта лагеря легионеров, что-то вроде этого.

– Вот как? – Эйлан посмотрела на девочку. Боги благоволят к ним, не иначе. Ведь этот человек, наверное, секретарь отца Гая.

Она хотела рассказать Сенаре о своих тайных надеждах, но после некоторых раздумий решила, что не стоит. Если жрицу Лесной обители увидят в обществе римлянина, пострадают обе стороны, даже если это абсолютно безобидная деловая встреча. Впрочем, безобидная ли?