"Любовник ее высочества" - читать интересную книгу автора (Смит Хейвуд)

12

Приятели Филиппа, казалось, задались целью напоить его так, чтобы он к брачному ложу приполз на четвереньках. Генрих обнял младшего брата за плечи.

– Филипп, почему твой бокал пуст? Постой! Сейчас мы его наполним. – Он налил вина в бокал, а еще больше на стол.

Филипп пригубил только один глоток и, дождавшись, когда никто не видит, вылил остатки вина в графин. Он прекрасно знал, что спорить с обычаями бесполезно. Стараясь никого не обидеть, он не подавал вида, что находит грубые шутки тупыми, непристойные наставления вульгарными, самонадеянную фамильярность просто отталкивающей.

Филипп знал, что так и будет. Среди разгульной пьяной толпы, которая сопровождала его вниз по лестнице к дверям супружеской спальни, не было ни одного, кого он мог бы назвать настоящим другом.

Стоя среди них в коридоре, он делал вид, что качается и не может разгладить складки рубашки, заправленной в бархатные черные штаны. Кто-то сдернул с его плеч бархатную куртку, и, обернувшись, Филипп увидел ее в руках смеющегося Генриха.

– Давай я помогу тебе. – Генрих набросил тяжелый бархат на плечи Филиппа и непристойно подмигнул. – Может быть, нужна помощь и там, за дверью? Я буду рад услужить тебе, братец.

Филипп подавил гнев. Сейчас было не время ссориться. Он ограничился отнюдь не ласковым шлепком по спине Генриха.

– Надеюсь управиться один. Но спасибо за заботу, братец.

Генрих покачнулся, но был настолько пьян, что счел это милой шуткой.

Филипп поднял руку, призывая к молчанию.

– Друзья… – Шум голосов смолк. – Благодарю вас за почетное сопровождение. Теперь, после вашего ухода, я отправлюсь завоевывать свою добычу. – Его широкий жест, указывающий на дверь, был встречен таким дружным ржанием, будто рядом расположился целый кавалерийский полк. Филипп посмеялся вместе со всеми, потом жестом призвал к спокойствию и торжественно заявил: – Вы должны оставить меня здесь одного.

После минуты молчания Жак громко объявил из-за спин кавалеров:

– Коньяк и закуски ждут в библиотеке. Если господа пожелают следовать за мной…

Хитрость удалась. Буйные гуляки исчезли, оставив Филиппа у дверей в одиночестве. Он неожиданно для себя ощутил трезвый холодок.

В свои двадцать восемь лет – десять из них прослужив солдатом – он пережил достаточно любовных свиданий как на войне, так и на королевской службе. Странно, что сейчас его пульс бился так беспокойно не от желания, а от неуверенности.

Вряд ли на него так повлияла торжественная клятва верности, которую он дал перед богом и людьми у алтаря в кафедральном соборе. Нет, это было из-за новизны ситуации, к которой он не был готов. Он еще ни разу не имел дела с невинными девушками.

Он собрался с духом, шагнул в затемненную комнату и закрыл за собой дверь.

Его окутал сумрак, чуть подсвеченный потрескивающим огнем камина. В глубине спальни он увидел широкую кровать, великолепно украшенную мягко драпированным балдахином. Хрупкая фигура на кровати на фоне свисающих малиновых занавесей казалась изящной камеей. Его новобрачная сидела среди красиво вышитых подушек, как принцесса на троне, каскад распущенных рыжевато-коричневых волос, разбросанных по ослепительно белым подушкам, казался потоком крови на чистом снегу, широкий вырез тонкой ночной сорочки позволял любоваться атласной кожей, сияющей в мерцающем свете свечей. Ее поза была величавой, голова была горделиво поднята, как у королевы.

Филипп, сделав несколько шагов вперед, подошел к брачной постели и остановился. Теперь он мог как следует разглядеть выражение темно-карих глаз. Не раз, срубая саблей голову своих врагов с плеч долой, он встречал такой взгляд. Только тонкий, как сухой лист, оттенок вызова отличал этот взгляд от выражения смертельного ужаса.

Он не смог удержаться от прямолинейного вопроса:

– Мадам! Я надеялся встретить более теплый прием в брачной постели. Почему вы так боитесь меня?

Откровенность его вопроса застала Энни врасплох. Все ее царственное величие испарилось, и перед ним вновь была та самая юная и очень уязвимая девушка, которую он увидел в их первую встречу. В ее голосе была слышна легкая дрожь:

– Я жду указаний вашей милости о моих супружеских… обязанностях. Мое тело в вашем распоряжении. Прошу только не слишком сильно обижать меня. – Она вцепилась изо всех сил в покрывало, держа его вокруг талии.

Филипп сел, придвинув низкую скамейку, стоящую у кровати, к лакированным сапогам. Он положил на нее ноги и рукой оперся на них. Его нареченная лежала перед ним, как невинная жертва, отданная на растерзание языческим демонам, а не как женщина, готовая получить наслаждение от любовных утех. Он прищурился:

– Указания об обязанностях?.. Что вам о них говорили?

Она, не поднимая глаз, старательно изучала покрывало.

– Что я ваша жена и должна предоставить мое тело в ваше распоряжение.

– А вы достаточно ясно представляете себе, в чем это заключается? – Ему было интересно, чем вызвано такое мученическое выражение на ее лице.

Она отважилась посмотреть на него.

– Не очень. Матушка Бернар не объяснила мне подробно, но я слышала разговоры об этом среди женщин, и предполагаю, что вы захотите видеть меня обнаженной. Я должна снять рубашку или вы предпочитаете сделать это сами? – Это звучало так, будто она готовила себя к хирургической операции.

Филипп встал и подошел к камину, стараясь не засмеяться и не выдать своего удивления. Он знал, что она невинна, но не предполагал всей глубины ее неведения.

Париж был местом, где самые интимные супружеские достоинства были всеобщим достоянием, и с такой абсолютной невинностью Филипп за все годы пребывания при дворе никогда не сталкивался. Он рассеянно водил пальцем по губам, обдумывая, как ему поступить.

Разве может она получить удовольствие в таком жертвенном состоянии? Минута работы для него, боль для нее – и невинности нет. Нет, это никуда не годится.

Совсем легко было разорвать ее тонкую одежду и взять то, что ему положено по праву, но Филипп хотел большего. Он хотел увидеть огонь страсти в ее огромных испуганных глазах. Хотел узнать, что таится за ее осторожными и обдуманными словами. Лишая ее невинности, он хотел ласкать ее, касаться ее тела, погрузиться вместе с ней в мир таинственных чувств, о которых она даже и не подозревала, – мир, когда душа и тело сливаются в едином прекрасном порыве и восторг освобождения приносит ни с чем не сравнимую радость.

Филипп пересек комнату и сел в кресло, стоящее у постели. Кто знает, какую позицию занимали занятые умерщвлением плоти обитатели монастыря, говоря ей о «душе и теле».

Новобрачная молча лежала перед ним, ее темные брови были сдвинуты, каскад сияющих, отливающих золотом волос струился по плечам.

– Простите, ваша милость. Я разочаровала вас?

В ее тоне звучал явный оттенок извинения.

Филипп сдержал улыбку.

– Напротив. Вы очень привлекательны. Но прошу вас, называйте меня Филиппом. В конце концов, мы теперь муж и жена.

– Филипп… – Казалось, его имя всегда будет с трудом сходить с ее губ.

Он продолжал:

– А как быть с вашим именем? Вы предпочитаете – Анна-Мария, или вам привычно более короткое имя? Может быть, в монастыре вас называли по-другому?

Она взглянула подозрительно.

– Вы мой муж и можете называть меня так, как вам будет угодно. – Нотка вызова и легкой иронии прозвучала в колючем ответе.

– Опять, – улыбнулся он. Вызов был рожден злостью, а злость – признак страстности. Пробудившись, страсть может стать не самым худшим спутником этой ночи. На мгновение ее лицо, попав в отблеск горящих свечей, засияло призрачным светом. Филипп вздрогнул от такого неожиданного превращения женщины-полуребенка в одухотворенного, почти бесплотного ангела, но она повернула голову, и очарование минуты исчезло.

В дальних комнатах дома еще звучали музыка и смех, потом все стихло. Только потрескивание огня в камине нарушало тишину.

– Вы хорошо знаете Священное писание, Анна-Мария?

Она заметно насторожилась.

Интересно. Филипп продолжал говорить так же спокойно и ласково.

– Матушка Бернар объясняла, что в эту ночь вы должны исполнить некоторые супружеские обязанности, но читали ли вы, что написано в Священной книге о телесных радостях нашего союза?

Легкий оттенок румянца заалел на ее щеках.

– Я знаю, что радости плоти – грех.

Последовала пауза, во время которой он успел прочесть на ее лице воспоминания обо всех наказаниях и нотациях прошлого. Но тут же она спрятала свои чувства под проклятой маской монашеского смирения и еще отчаяннее вцепилась в покрывало.

– Матушка Бернар говорила, что мой физический долг в супружестве – стать с вами единым целым. Я готова подчиниться.

Итак, проповеди этих схимников замусорили ей мозги. Филипп с трудом сумел скрыть свое отвращение к такой пародии на супружество. Он медленно, спокойно повернулся и сделал пару шагов к постели. С каждым его шагом глаза Анны-Марии становились все шире. Он остановился для пущего эффекта, свернул к книжному шкафу, забитому тяжелыми томами в кожаных переплетах, и взял один из них. Вернувшись в кресло у камина, он открыл старинную Библию.

– Прошу вас быть терпеливой. Мои знания латинского, так же как и греческого, не слишком хорошие, поэтому перевод может быть немного корявым.

– Перевод? – В ее вопросе был слышен явный интерес.

– Это Священное писание. Самое меньшее, что я могу сказать о матушке Бернар и ее рассуждениях о греховности удовольствий – во всяком случае, по поводу физической близости между мужчиной и женщиной, – это то, что они не совсем точны. – Он был вознагражден огоньком любопытства, загоревшимся в глазах Энни. – Я не хочу подозревать вашу матушку Бернар в невежестве или злом умысле. Тем не менее она ввела вас в заблуждение. Я вижу только одно лекарство. Доказать, что физическое наслаждение в супружестве – дар самого бога. – Он поднял книгу. – Вы случайно не знакомы с латынью?

Она опять напряглась:

– Почему вы спрашиваете об этом?

Филипп успокаивающе улыбнулся.

– Я предпочел бы, чтобы вы прочли это сами. Впрочем, неважно. Я буду переводить. – Он переворачивал толстые плотные страницы до тех пор, пока не нашел то место, которое хотел прочитать. – Это слова из послания святого Павла. «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как господу. Потому, что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела. Но, как Церковь подчиняется Христу, так и жены своим мужьям во всем». – Он взглянул на нее поверх книги и увидел, что руки ее по-прежнему скрещены на груди и одна бровь скептически изогнута.

Хотя ее тон стал более доброжелательным, но ответ оказался совсем не таким, какого он ожидал.

– Странно, что эти слова говорил такой посланник бога, как святой Павел. Не сомневаюсь, что все мужья христианского мира находят их очень удобными.

Филипп усмехнулся про себя, но не подал вида. Сознательно говоря тихо, чтобы ей пришлось приложить усилие, чтобы услышать его, он спросил:

– А вы готовы подчиняться во всем мне, вашему мужу?

– Я поклялась.

Теперь он усмехнулся, вспомнив свои амурные приключения.

– Каждая из придворных дам давала обет верности своему мужу, но мы оба прекрасно знаем, какое малое значение придают в наше время этой клятве.

Она тихо отвечала:

– Мое слово – все, что у меня есть. Моя клятва для меня священна, как, я надеюсь, и для моего единственного мужа перед господом.

– Хорошо сказано, – восхитился Филипп. – Если вы будете честны и покорны в эту ночь, я обещаю не причинить вам зла. Клянусь, мне хочется доставить вам только радость. Вы верите мне?

Она покачала головой и прошептала:

– Не знаю, но хотела бы верить.

Филипп вновь обратился к книге, лежащей перед ним.

– Может быть, этому можно помочь, если я прочитаю вам то описание страсти, которое бог завещал мужьям и женам. – Он открыл Ветхий завет, и звук его бархатного голоса заполнил сумрак спальни: – Я читаю отрывок из книги Песни Песней Соломона: «Как прекрасна ты, возлюбленная моя! Глаза твои голубиные под кудрями твоими».

Он запнулся, искоса взглянув на ее полуобнаженную грудь, и продолжал читать:

– «Сотовый мед капает из уст твоих, невеста: мед и молоко под языком твоим…» – Филипп выразительно посмотрел на вызывающе поднятый подбородок, отложив книгу, встал, подошел к постели и остановился, продолжая говорить по памяти: – «Запертый сад – сестра моя, моя невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник».

Осторожно он отвернул краешек покрывала в изножье постели, открывая белую простыню и смуглые, атласной кожи ноги, выглядывающие из пены кружев ночной сорочки, и сел рядом. Слова, только что произнесенные им, были всего лишь поэтической метафорой. Но они вдруг ожили и показались в этой обстановке исполненными особого значения.

Ее дыхание стало прерывистым, глаза расширились. Его голос окутывал ее, гипнотизировал, звучал величественно и страстно. Она не могла пошевелиться.

Продолжая говорить, Филипп вглядывался через изящную сорочку в изгибы ее тела.

Он нагнулся еще ниже и почувствовал запах роз, исходящий от ложбинки на ее шее. Она вздрогнула, когда он слегка прикоснулся губами к гладкой коже за ухом. Неожиданно в спальне стало как будто теплее, жар его разгоряченного тела не могла сдержать даже плотная полотняная рубашка.

Он гладил тонкие стройные руки, освободил ее плечи от кружевной сорочки, обнажив девственную грудь.

Филипп наклонился и нежно поцеловал мягкие складки ткани, скрывающие низ живота.

– «Живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино…»

От прикосновения его губ она тихо ахнула и стыдливо прикрыла глаза, но он попросил открыть их, и она повиновалась.

Филипп замолчал, вглядываясь в ее расширенные от возбуждения глаза.

– «Груди твои, как кисти винограда».

Он прикоснулся большим пальцем к ее груди, что немедленно вызвало короткий, прерывистый вздох. Этот звук был первым проявлением страсти, которой горело ее тело.

Филипп нагнулся совсем близко к ее лицу. Он вдыхал чистый, свежий фруктовый запах ее дыхания. Его губы прикоснулись к ней так нежно, так бережно, как легкий ветерок, не потревоживший гладь озера.

– «Поцелуи твои, как лучшее вино…»

Она внимательно смотрела на него, в ее глазах не было ни подозрительности, ни осуждения, лишь не имевший названия голод. Только теперь он стал искать ее губы и приник к ним. Она тотчас же ответила на его объятия, и его захватил водоворот чувств, грозивший поглотить целиком.

Когда он оторвался глотнуть воздуха, она шепотом продолжала их игру, и ее шепот пронзил его, как яркий солнечный луч:

– «Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его…» – Ее полуоткрытые глаза были полны желания, голос звучал страстно.

Филипп удивленно моргнул. Почему она скрывала свою образованность от него? Какие еще тайны скрываются под маской простоватости? Он взял ее разгоряченную влажную руку.

– Итак, вы умеете читать по-латыни.

В ее глазах вновь появилась тень испуга.

– Я… да, но – это… я…

Он прижал пальцы к ее губам.

– Меня радует, что ваш ум развит образованием. Это вдохновляет… Но сейчас я хочу научить вас совсем другому. – Она слушала его голос, и страх исчезал из глаз. – Сегодня я хочу пробудить ваши чувства, показать вам оттенки страсти, которые в мужчинах и женщинах пробуждает любовь.

Он видел, что внутри ее идет борьба, но ему удалось преодолеть монастырские заветы. В женщине, лежащей перед ним, уже не было детской наивности. Ее затмило желание. Она явно предлагала ему решительнее идти вперед к их сближению. Филипп опустился на колени возле нее и сдернул с себя рубашку, обнажив мощный торс.

– Если вы согласитесь довериться мне, клянусь моей душой, я остановлюсь, как только вы попросите об этом, что бы я ни делал.

Вырез ее сорочки соблазнительно открывал нежную грудь, вызывая желание ласкать ее. Филипп надеялся, что сумеет, если надо, остановиться и выполнить уговор. Он видел, как она боязливо посмотрела на его обнаженную грудь.

– Хорошо. Я согласна.

Он пошел к столу, на котором стояло вино и поднос со сладостями. Янтарная жидкость в графине пахла фруктами, но он знал, что это достаточно крепкий напиток. Он налил его в два бокала и вернулся к ней с ними.

– Вот. Выпейте, это вас успокоит. – Она сразу сделала большой глоток, но он остановил ее, схватив за руку. – Помедленнее.

Она кивнула, глаза ее повлажнели.

Филипп сел рядом, ловя каждый ее взгляд, изучая причудливые складки между бровями, любуясь мягкими очертаниями губ. Она действительно была очень соблазнительной. В пляшущем свете огня в камине темные волосы поблескивали золотыми искрами, огромные бархатные глаза удивленно и настороженно разглядывали его мощный обнаженный торс. Ни один мужчина не видел этой красоты, лежащей перед ним, и ни один не увидит. Его тело охватил прилив желания. Все шло пока по плану, и он хорошо знал, как надо разжечь ее страсть. Чем дольше ждешь, тем слаще награда.

Энни покорно пила маленькими глотками жидкость, обжигающую губы, и пыталась разобраться в охвативших ее чувствах. Она была готова к разным неожиданностям, но Филиппу все-таки удалось удивить ее. Никогда она не предполагала, что он будет вызывать в ней желание словами – словами Священного писания, теми самыми словами, которые она преступно хранила в памяти, словами, прочитанными в монастыре ночью тайком при слабом дрожащем свете свечей. Те самые завораживающие, грешные слова, которые добрались до глубин ее души, когда она повзрослела.

Как легко его глубокий, страстный голос разрушил ее самозащиту и пробудил неясные желания, которые так мучили ее последние семь лет. Слушая его, ничего не стоило поверить, что матушка Бернар обманывала ее, говоря, что радости любовных утех не от бога, а от дьявола и потому греховны.

Матушка Бернар и отец Жюль, как она уже теперь знала, во многом лгали ей. Может быть, и в этом тоже? Так хочется поверить Филиппу, сделать то, что просит ее тело.

В конце концов, ее долг повиноваться мужу. Если ее муж требует совершить грех, то грех падет на его душу, а не на ее.

Энни всматривалась в лицо Филиппа, выискивая хоть какую-то возможность уклониться, но не находила ее. Откровенное желание мрачным огнем горело в его глазах и зарумянило скулы, но он ждал. Его напряженные мускулы готовы были обрушить всю силу на нее, но он продолжал ласково ухаживать за ней, стремясь научить радостям любви до потери невинности.

Ее сердце билось все взволнованней. Она поднесла к губам бокал, допила остатки вина и села в кровати.

– Пойдемте сюда. – Филипп взял ее за руку, помогая встать с кровати, и устроил возле камина. – Погрейтесь. Мне так хочется посмотреть на вас в свете огня.

Она сделала, как он просил. Камин, забитый целой горой поленьев, излучал тепло, проникавшее сквозь тонкую ткань сорочки и мягким потоком струившееся вдоль спины. Она закрыла глаза, наслаждаясь приятным ощущением.

Филипп подошел совсем близко и прошептал:

– Вот так… Наслаждайтесь теплом. Это успокоит вас. Отдайтесь своим чувствам. – Он был так близко, что до нее доносился чистый и приятный запах трав, исходящий от его тела, и трепет каждого вздоха.

Она не могла видеть, насколько близко Филипп подошел сзади, но его голос зазвучал прямо над ухом:

– Теперь откройте глаза и посмотрите на меня.

Она повиновалась, ее пульс участился, когда она увидела его сильные руки, залитые янтарным отсветом огня, и напряженные жилки на мощной шее. Тонкие мягкие волосы подчеркивали впадину под мышкой и легким пушком спускались по рукам. Она посмотрела немного ниже и впервые в жизни увидела черную тонкую полоску, ведущую вниз под пояс бархатных штанов.

– Прикоснитесь ко мне. – Просьба была ласковой, но настоятельной.

Как бы сама по себе, ее рука потянулась к нему и прикоснулась к темным поблескивающим волосам на его груди. Потом она скользнула чуть в сторону, и твердый от возбуждения сосок на его груди вздрогнул от прикосновения ее ладони.

Пальцы Энни скользнули ниже, пробрались по лесенке туго стянутых ребер и вернулись опять к плечам, спускаясь от бугра мышц по руке к пальцам.

Жар, сжигавший ее изнутри, был подобен жару от разгоревшегося огня в камине. Энни чувствовала, что ее щеки пылают. Если это и есть грех, она согласна грешить.

– Закройте глаза. – Он приблизился и повернул ее так, что они оказались лицом к лицу. – Теперь вам тепло, моя возлюбленная, и одежда только мешает. Мы снимем этот покров, я хочу насладиться видом вашего тела в этом волшебном свете огня. – Филипп развязал ленты у выреза ее сорочки, и она мягко упала на пол.

У него вырвался сдавленный стон, и Энни испуганно отшатнулась. Открыв глаза, она встретила его взгляд, полный восхищения.

– Как прекрасно! Ваше тело совершенно! – выдохнул он.

Эти слова, в которых не было ни тени фальши, доставили ей огромную радость, прибавили уверенности и гордости.

Какое-то неведомое ранее влажное тепло разлилось глубоко внутри.

Он подал ей руку и повел к постели, как король ведет принцессу к трону. Сердце ее бешено стучало. Она не знала, что будет дальше. Знала лишь только, что полна желанием и будет счастлива сделать все, что скажет Филипп.

Сильные руки подняли ее и положили на кровать. Даже в тусклом свете она видела бешено пульсирующую жилку на его шее. Его глаза сверкали, щеки пылали.

Он вытянулся и занялся шнурами полога из плотного дамаска. Одно за другим он закрывал тяжелые полотна, пока Энни не очутилась в полной темноте. Она напряженно вслушивалась, но не слышала ни звука. Вдруг полог раздвинулся, и она увидела Филиппа. В одной руке он держал свечу в позолоченном подсвечнике, в другой – алые шнуры. Он уже был босиком, и она успела разглядеть мягкие темные волосы вокруг мускулистых икр ног.

По телу Энни прокатилась дрожь от запаха и тепла его тела.

Широко расставив колени, он опустился на мягкую пуховую перину и жадными глазами пожирал ее обнаженное тело. Затем он поставил подсвечник ей на живот. Холодное прикосновение металла заставило ее вздрогнуть.

– Не двигайтесь, любовь моя. Свеча может опрокинуться. – Он ловко обернул один конец шнура возле ножки постели и завязал на нем бант. – Дайте мне руку.

– Зачем?

– Наши руки всегда поддаются первым ощущениям. Они будут только отвлекать вас. Я развяжу их, как только вы попросите. Верьте мне. Вы не пожалеете.

Энни все-таки опасалась совсем довериться ему и в душе молилась, чтобы он не причинял ей вреда. Должно произойти что-то непонятное. Если он хотел обидеть ее, то мог бы сделать это и без ее согласия. Но тогда зачем связывать ей руки? Страх, любопытство, возбуждение и настороженность боролись в ее душе.

– Вы хотите, чтобы я остановился? Я могу. Одно ваше слово, и я уйду.

– Нет. – Слово вырвалось непроизвольно. Протянув Филиппу руку, она посмотрела ему прямо в глаза. – Я согласна верить вам и дальше. Но если вы меня обманете, я никогда больше вам не поверю.

– Пусть будет так.

Он обернул несколько раз шелковый шнур вокруг ее запястья и осторожно завязал его в причудливый бант.

Филипп снял свечу с ее живота, встал на колени и очень осторожно перебрался на другую сторону постели. Бархатные складки его одежды защекотали ее обнаженные бедра. Она почувствовала, что от него исходит другой запах – терпкий, более острый, как иссушающий зной лета.

Он прошептал:

– Теперь слушайте только меня. Не обкрадывайте себя, боясь, что эти радости безнравственны. Не чувствуйте вины за то, что происходит. Эти радости – дар самого создателя. Мужчины и женщины созданы для этого. Познайте, что такое страсть.

С этими словами он дунул на свечу.

Темнота была такой плотной, что Энни показалось, будто ее положили в гроб и закрыли крышку. Удушливый запах погасшей свечи только подчеркивал это ощущение и усиливал охватившую ее панику. Руки непроизвольно дернулись в попытке освободиться от привязанного шнура, но Филипп перехватил ее движение. Кровать скрипнула под его плотным телом, зашуршали накрахмаленные простыни.

Голос Филиппа заполнил мрак:

– Сосредоточьте все свое внимание на моем голосе. Наслаждайтесь теплом и мягкостью постели, лаской гладких простыней. Слушайтесь желаний вашего тела, когда я к нему прикасаюсь.

Тепло от его тела сместилось ниже, сильные пальцы осторожно коснулись подъема ее ноги и погладили его. Медленно, медленно они пробирались выше, по икрам, поглаживая каждый кусочек кожи. Дойдя до колен, осторожные пальцы задержались.

Энни совершенно ничего не видела. Филипп пошевелился, и прикосновение гладкой кожи его тела обожгло ее. Первобытный мужской запах стал сильнее, он не казался ей неприятным, а, напротив, возбуждал ее.

– Теперь я хочу насладиться вашим телом, возлюбленная моя.

Его губы касались ее живота, поднимаясь постепенно все выше. Добравшись до ее пышной груди, он, казалось, готов был ласкать ее бесконечно, и Энни чувствовала, что теряет остатки самообладания. Мягкое прикосновение его волос к ее телу перед каждым влажным, требовательным поцелуем вызывало сладкое, мучительное томление, сводящее с ума.

Она инстинктивно попыталась вцепиться пальцами в его волнистые кудри, но шнур вернул руку обратно.

Филипп замер.

– Вы хотите, чтобы я остановился?

– Нет! Нет!

Слова прозвучали отчаянно. Ее сердце было где-то низко, почти в желудке, где что-то таинственно и непонятно сжималось при его прикосновениях.

Он ласкал ее груди, каждую отдельно, его губы совершили то, чего ей так хотелось. Он взял сосок губами, слегка покусывая его, ласкал языком, и ей казалось, что она умрет от неги.

Он нашел ее губы, мягко прижался к ним своими губами, проник языком внутрь, сплетаясь с ее жаждущим языком. Ее бедра затрепетали в такт его жгучим поцелуям.

Он оторвался от ее рта, чтобы немного отдышаться, но возобновил свою «одиссею», изучая ее трепещущее тело. Он гладил ее, щекотал кончиками пальцев, нежно трогал языком. Ее кожа, казалось, ожила, и Энни стонала от этих сладких мучений. Его тело прикасалось к ее телу, как бы случайно, и это жаркое, скользящее прикосновение вызывало бурю неведомых чувств и желаний. С каждой минутой ни с чем не сравнимый голод желания становился все сильнее, и она тонула в нем, забыв все на свете.

Время остановилось. Были только чувства, звук их дыхания, смешанный запах их тел и пульсирующий ритм желания в крови.

Она услышала свой хриплый голос:

– Пожалуйста, Филипп, я не могу больше. Если должно быть что-нибудь еще, пусть будет, или я умру от нетерпения.

Его пальцы пробрались в спутанный шелк ее волос, и он накрыл ее всем телом.

– Нет, это еще не все. Мы должны соединиться, но это будет больно. Во всяком случае, в первый раз это может быть больно.

– Я не боюсь.

Его ноги раздвинули ее колени, и что-то плотное и теплое проникло внутрь, в то место, которое, она считала, нужно совсем для другого. Но теперь оно стало центром желания, пустотой, которая изнывала от стремления быть заполненной.

И когда это произошло, Энни почувствовала не боль, а только счастье соединения, от которого в темноте вспыхнул каскад золотистых искр. Всю свою жизнь в ней как будто жили два человека, ее душа постоянно боролась с буйными желаниями тела. Теперь в этом простом акте она не только соединилась со своим мужем, но слилась с ним в единое целое.

Первобытный крик восторга вырвался из ее уст.

Пустота заполнялась все глубже и глубже. Она не заметила, как Филипп развязал узлы на ее запястьях, но, внезапно почувствовав свободу, крепко прижала его к себе. Каждое дыхание теперь было вздохом, хриплым и трепетным, до тех пор, пока страстное восклицание Филиппа не слилось с ее счастливым завершающим стоном.

И тогда она заплакала, все еще чувствуя его в своем теле.

Он приподнялся, сильные руки обняли ее. Губы нежно коснулись ее виска.

– Что случилось? Почему вы плачете? Я вас обидел?

– Обидел? – Ее ответ прозвучал из самой глубины души. – О, нет, мой супруг. Просто я только сейчас родилась на свет.

Филипп услышал в ее голосе такую надежду на счастье, такую наивную уверенность, что внутренне содрогнулся.

Если счастье было тем, чего она ждала от их супружества, то она просила слишком многого.