"Инспектор милиции" - читать интересную книгу автора (Безуглов Анатолий Алексеевич)

10

Я был рад этому утру, лазоревым сполохам, охватив­шим край небосвода, сырой прохладе, бьющей по ногам, тугим камышам, упруго сопротивляющимся при ходьбе. Был рад Славке Крайневу, идущему впереди с удочками и ведерком. В своей куртке неопределенного цвета и нечесанными после сна волосами он был похож на бо­лотного жителя.

Речка текла совсем рядом. Но ее не было видно из-за густой стены камышей. Она угадывалась по холодным струям воздуха, ощупывающим лицо, руки, шею.

Еще все спало. Где-то далеко-далеко остались Лари­са, следователь райпрокуратуры, отец Леонтий.

Славка шел, поглощенный мыслями о предстоящей рыбалке.

Его нетерпение невольно передалось и мне. Я почув­ствовал неведомую мне раньше связь с этими камышами, недвижным воздухом, илом, устилающим дно речки, ред­кими перьями розовых облаков на востоке неба.

Когда я сказал Славке, что хотел бы с ним порыба­чить, так как люблю это занятие (на самом деле, хотя я и родился, и вырос на Волге, но на рыбалку ходил все­го один раз, кажется, в четвертом классе), он был и до­волен и нет.

Доволен потому, что был большим знатоком этого тонкого дела, мог показать мне свое мастерство и утвер­диться как стоящий парень. Ибо талант может покрыть иные слабости и ошибки.

Не доволен потому, что рыбак он настоящий, как го­ворится, фанатик, и поэтому отдавался своему увлече­нию с самым что ни на есть вдохновением. А вдохновение не любит свидетелей.

— На сазана ходили? — спросил он.

— Нет. У нас, в Волге, под Калошном, водятся толь­ко щуки, плотва и караси.

На самом деле, черт его знает, что водилось у нас в Волге, под Калинином, и едва ли я мог отличить плотву от карася.

Беглый внук бабы Веры усмехнулся:

— Сазан умнее иного человека… Сазан — рыба. Остальное — так, игрушки.

И он долго рассказывал мне, как умеет этот «бугай» обрезать плавником самую прочную леску, что и не заме­тишь, как ухитряется стянуть насадку с крючка, и сколь­ких удочек он, Славка, лишился, пока не овладел наукой ужения сазана. И как… короче, это хитрющее и ковар­нейшее существо насмехалось над незадачливыми рыбо­ловами как хотело, недаром его прозвали «водяной лиси­цей».

Словно для капризного гурмана готовил Славка под­кормку и наживку своим будущим противоборцам. По его словам, в разных местах водились совершенно не схо­жие по вкусам едоки: одни предпочитали галушки, дру­гие— молодую кукурузу, третьи — мелкую полусварен­ную картошку, четвертые — пшенную кашу, умятую с подсолнечным маслом в крутое тесто, пятые — кусочки свежей макухи, шестые — червей подлистника. Находи­лись и такие, которые были согласны только на мясо рака…

Космонавты, наверное, так не проверяют свое снаря­жение, как проверял свое Славка.

Здесь было, как он сказал, важно все: и крючки (№ 14), особо прочные, с коротким стержнем, но не гру­бые, не толстые, с остро отточенным жалом; крепкое, упругое удилище, удобное при вываживании. И даже привязь крючка должна быть особая, только на сазана.

У Славки было несколько мест лова. Подготовлял он их заранее и любовно. Выкосил камыши на берегу, убрал со дна коряги и зацепы и, самое главное, удил попере­менно то там, то здесь.

Для меня это было непостижимой наукой.

— Пришли,— тихо сказал Славка.

Мы остановились на выкошенной среди зарослей пло­щадке. Возле самого берега была оставлена полоска ка­мышей, надежно маскирующая рыболова.

Мы не разговаривали. Славка размотал удочку, наса­дил наживку, воткнул удилище в землю, прочно закре­пив его в рогатке, торчащей из глины.

Мне он дал вторую удочку. Я, как мне показалось, сделал то же, что и он. Славка придирчиво осмотрел мою работу, кое-что подправил и уселся, подстелив под себя куртку.

Небо посветлело, но было все так же прохладно. Тихо плескалась вода, тенькая о темно-зеленые стволы камы­ша. Продолговатые коричневые бархатные колбаски ед­ва заметно покачивались на длинных сочных стеблях. Время повисло в прозрачном воздухе…

Славка смотрел на спокойную гладь речки и казался невозмутимым, даже равнодушным.

Но я знал, что его нервы как бы слились с удочкой, леской и крючком, на котором насажена янтарная бусин­ка кукурузного зерна…

Первым клюнул чикомас. Окунек сорвался и исчез в зеленой воде. Парнишка немало, видимо, смутившись, снова застыл возле удочки. И мне показалось даже, что задремал.

Но вдруг Славка снова быстро вскочил. От меня ускользнуло то, из-за чего он вскочил.

Он схватил удилище и стал проделывать им непонят­ные движения. Заводил леску в одну, в другую сторону, отпускал, натягивал, до тех пор пока в воздухе не проде­лало дугу упругое извивающееся тело и не затрепетало у него в руке.

Паренек уверенно выдернул крючок из губы двухкилограммового сазана, судорожно обхватившего хвостом его запястье, и, насадив рыбу на кукан, бросил ее за спи­ну, в камыши.

Сазан шуршал в листьях, открывая рот и сворачива­ясь почти в круг. На сей раз довольная улыбка косну­лась Славкиных губ.

И снова желтый шарик кукурузы утонул в воде.

Больше я не думал ни о чем, впился глазами в попла­вок, забывая, наверное, даже моргать. Во мне проснулся азарт рыболова.

Славка вытащил второго, третьего… А мой поплавок немым укором недвижно торчал над водой, легко и пусто покачиваясь вместе с поверхностью реки.

И вот произошло э т о и у меня.

Я вскочил, вырвал удилище и резко дернул вверх. Что-то тяжелое, как камень, согнуло бамбуковый прут.

Славка, словно глухонемой, что-то показывал руками. И в его глазах было столько ужаса, будто я упускаю вынырнувшего в последний раз утопающего.

Что мне подсказало, не знаю. Я почувствовал, что бамбуковая дуга на пределе и вот-вот с треском лопнет на пучки волокон. Я отпустил немного леску, подчиняясь тому там, в воде, подчиняясь, чтобы он подумал, что вы­играл и сейчас уйдет куда хочет.

— Ведите по течению и подсекайте,— не выдержав, прошептал Славка.

Я забыл, куда течение. Я не знаю, что такое подсе­кать, убей меня бог!

Но оно, тяжелое, мокрое, живое, все-таки пролетело над головой, описало вокруг меня круг и шлепнулось в камыши у самой воды.

Я плюхнулся на землю животом и, выпустив удили­ще, хватал сазана обеими руками.

Он, словно из гуттаперчи, прыгал вокруг моих паль­цев, пока я, не подавшись всем телом вперед так, что моя голова повисла над рекой, не накрыл его грудью.

Славка присел на корточки.

— Где?

— Там,— показал я под себя, боясь пошевелиться.

И тут он захохотал. По-мальчишески, безудержно, от­крыто, во весь голос.

Я расслабил мышцы, и на миг мое лицо окунулось в воду.

Потом я тоже засмеялся. И каждый раз при попытке встать погружался подбородком в реку.

Мой сазан был что надо! Килограмма на три!

Мы сидели на своей плешине в камышах. Взошло со­лнце, теплое, ласковое, большое. На кукане тяжело вздыхало полдюжины лоснящихся рыбин. И пели первые жаворонки, свечой поднимаясь в небо.

— Эх, кабы не работа! — азартно воскликнул Слав­ка.— Пошли бы еще на другое место. Здесь теперь не клюнет.

— И так уже килограммов десять. Девать куда?

— Баба Вера найдет куда. Навялит.

Мокрый мешок с рыбой, пахнущей холодной рекой, мы тащили по очереди. Я, конечно, хотел сам. Но Славка не желал уступать. Уже недалеко от Крученого мы сели передохнуть.

Лицо парнишки сияло. Он был готов на дальнейшие подвиги, потому что мы были теперь на равной ноге, при­общившись к.реке, к этому утру.

Я, как бы невзначай, спросил:

— В город тянет?

Славка улыбнулся: неужели не видишь сам? Разве это в городе есть? Разве в городе ты такой, какой был сегодня там, на выкошенном пятачке? И разве в городе ты не такой же чуждый природе, как его серый, масля­нистый асфальт?

Но ответил: он более интересно, чем я ожидал:

— Теряюсь я там. Чего-то хочется, а все не то. Навер­ное, потому: и бегал.

— А вот ученые подсчитали, что к концу нашего сто­летия большинство людей будет жить в городах. Славка лукаво посмотрел на меня:

— Но не все же?

Я вдруг подумал: а ведь действительно не все. И во­обще, правы ли ученые? Может быть, человечество возьмет и разбежится из городов. Надоест ему жить среди бетонных коробок, пусть даже нарядно прибранных стек­лом и сталью, надоест нюхать гарь и бензин. Ведь какая ширь вокруг! Посели каждого на четверть гектара, и еще останется ого сколько!

Я сам всегда немел от восторга, заходя в лес, и слов­но сбрасывал с себя ненужный хлам городской суеты.

Или здесь, в окружении степи… Тоже какая радость и тишь!

Ведь в конце концов роботы-автоматы, наверное, за­менят людей у станков. Так пусть им и остается город. Этакий огромный механизм, работающий сам по себе, производящий по указке и заданию человека нужные вещи и всякие там машины. Зачем жить среди них, при; них, когда они будут доведены до совершенства?

А управлять ими можно и на расстоянии. Если сейчас с Земли управляют луноходом, а он на другой планете…

Славка, как бы угадывая мои мысли, задумчиво сказал:

— Как только у городских свободное время и есть на чём ехать, бегут за город. В субботу, в воскресенье. А уж в отпуск — в обязательном порядке. Может, когда-ни­будь сделают так: жить за городом, а в него ездить на один-два дня работать. Железные дороги вон строят и строят…

Дороги… Дороги куда-то ведут. Что-то обещают. Вот и ему обещали.

Я посмотрел на него. Интересно, успокоился ли? Мо­жет быть, опять тянет вдаль? Неизвестную, манящую…

Крайнев глядел в степь. И по нему было видно, что ему не нужно никакой дали. Она была с ним. Здесь, в степи, он был волен идти куда ему угодно. Поэтому ему теперь не нужны были те километры, которые поманили его из города.