"Алые погоны" - читать интересную книгу автора (Изюмский Борис)

ГЛАВА XXI Маленькая победа над собой

С военных занятий ребята пришли изрядно усталыми — они «штурмовали» полосу препятствий: с винтовкой в руках перелезали через забор, по тонкой жердочке пробегали над «пропастью», проползали на животе узкий, — только-только втискивалось тело, — туннель, прыгали в глубокую яму и быстро выбирались из нее.

При разборе «операции» Боканов похвалил Ковалева за ловкость и сметку. Сейчас, вспоминая об этом, Владимир с особым усердием чистил винтовку. Капитан сказал, что летом в лагерях они будут ходить в ночную разведку, устраивать походы в лес и горы.

«Надо сегодня же, — решил Ковалев, — взять справочник по топографии и сделать выписки из раздела „Движение по азимуту“. Интересно, есть ли в библиотеке что-нибудь о режиме бойца в походе?»

В прошлое воскресенье первая и вторая роты участвовали в дальнем переходе. Володя плохо подогнал обувь и через час так натер ногу в подъеме, что она нестерпимо горела и, казалось, опухла. На обратном пути от контрольного пункта едва шел. Присел, перемотал портянку. Боль на время утихла, но через несколько минут возобновилась с новой силой. До училища оставалось километра три. Показалась грузовая машина — она подбирала отставших.

— Подвезти? — выглянул из окна кабины подполковник Русанов.

— Нет! — с напускной бодростью ответил Ковалев и быстро зашагал, не хромая. Машина скрылась.

«Все же до училища дошел сам», — удовлетворенно подумал Ковалев, продолжая возиться с винтовкой.

Еще раз проверил действие затвора, поставил на место винтовку и пошел приводить в порядок себя.

Подполковник Русанов как-то сказал им: «Кавалерист, не почистив лошадь, не ляжет спать даже после самого тяжелого перехода, пехотинец сначала почистит оружие, а потом подумает о себе. Не нарушайте этого армейского закона!»

У двери ротной канцелярии старшина раздавал письма:

— Ковалев, вам письмо, — помахал он конвертом. Письмо прислала Галинка. Переписываться они стали недавно, галинкины письма были редки и дружески-сдержанны.

«Володя, — писала она, — в субботу мой день рождения, обязательно приходи, будут ребята из школы. Мама и я ждем тебя и Семена».

Семен был однажды у Богачевых и, как говорила потом Галя, понравился своей простотой и добродушием и ей, и Ольге Тимофеевне.

«Сегодня среда, значит, через три дня, — подсчитал Володя, — но что ей подарить?»

Он побежал разыскивать Семена. Гербов в спальне неторопливо заглаживал складки на брюках.

Приглашение Богачевых он принял со спокойной готовностью:

— Отчего не пойти — пойдем.

Они вдвоем стали ломать голову, — что же подарить?

Положение оказалось трудным: личных вещей у них почти не было. Остановились на том, что Семен подарит «Занимательную химию». Книгу эту он недавно получил на конкурсе лучших химиков училища. Володя же преподнесет общую тетрадь в красивом переплете, привезенную летом из дому. Про себя он решил, что сочинит еще и посвящение в стихах.

Дни до субботы тянулись неимоверно долго, на уроках было еще так-сяк, но два часа свободных после обеда Володя не находил чем заполнить. Читать не хотелось, гулять не хотелось… Интересно, кто будет на вечере, кроме них? До какого часа Сергей Павлович даст увольнительную? Как назло и посвящение не удавалось: лезли глупейшие рифмы — и только отглагольные. Может быть, взять что-нибудь у Фета или Майкова? Нет, это не то — надо мужественное и задушевное, но без птичек и травки.

«Дорогой товарищ, наши встречи…»

И обязательно подвертывается рифма «вечер»! Уж лучше «картечи» или «буйной сечи». Да и не подходит обращение «дорогой товарищ» — официальщина! А тут еще Семен со своими сочувственными взглядами. Молчит, конечно, но когда думает, что Володя не видит, смотрит как на безнадежно-больного. Что он, чорт возьми, предполагает?

— Ты чего, Семка, такой молчаливый?

— Я ничего… Да ты прочитай вот рассказ Генри… помрешь от смеха…

— Неохота читать, — отмахивается Ковалев.

— Ну, давай в шахматы сыграем.

— Нет настроения…

— Дело твое, — покорно вздыхает Семен, и эта покорность еще больше бесит Ковалева.

… В субботу он начал готовиться с утра. Пуговицы, начищенные специально добытой пастой, сияли ослепительно, подворотничок, перешитый трижды, выглядывал идеально ровной, белоснежной полоской. Даже стихотворение вдруг возникло все — именно таким, как хотел. Оно выплыло всеми десятью своими строками на уроке химии и было записано после формулы этила.

Когда лучше обратиться к капитану с просьбой дать отпускной билет?

— Сема, когда? — спрашивает он у друга, и тот понимающе шепчет:

— После обеда.

Худощавый близорукий химик, с длинными цепкими руками, вызывает Ковалева к доске. Он отвечает с таким воодушевлением, что преподаватель одобрительно покачивает головой, еще более щурится, словно греется на солнце и, поставив пятерку, говорит:

— Сожалею, что не принято ставить пять с плюсом.

Но вот, наконец, кончились уроки, возвратились из столовой. Рота выстроилась. Сейчас капитан Боканов скажет «разойдись» и направится в канцелярию, можно будет подождать, пока все разойдутся, и тогда обратиться к нему. В том, что Боканов отпустит его и Гербова, Ковалев не сомневался: Сергей Павлович был у Богачевых и охотно пускал к ним Володю.

Но капитан ждет, когда наступит полная тишина:

— Товарищи, — говорит он, — сегодня вечером в пионерском дворце смотр художественной самодеятельности учащихся города. Будем и мы защищать честь училища и своей роты. У нас есть кое-что уже подготовленное, мы сейчас немного подрепетируем и к 19.00 пойдем во дворец. Туда приглашены рабочие, студенты, легко раненные из госпиталей. Зайдите в клуб — и Боканов назвал три десятка фамилии, среди которых были. Ковалев и Гербов: первый — признанный фехтовальщик училища, второй — гимнаст.

Вот и команда «разойдись». Зашумели, заговорили все, и послышались напутственные возгласы вроде: «Не подводи, братва!», «Покажите там!». Володя стоял, как оглушенный, и Семен с огорчением поглядывал на него, но подойти не решался. «Что же делать?» — в смятении думал Ковалев. Сказать Боканову, что болен, а потом ускользнуть из училища к Богачевым через пролом в дальней стене сада? Нет, все равно вечер будет стравлен мыслью о проступке, да и не в его натуре притворяться и действовать исподтишка.

Прямо заявить капитану? Возможно, Сергей Павлович и отпустит, но потеряет к нему всякое уважение, как к человеку, который подвел роту.

Еще помучившись, Володя решил, что по пути в пионер-дворец он на две-три минутки забежит к Галинке — поздравит ее, передаст подарок, извинится, что не сможет быть у них.

— Ну, пошли в клуб, — решительно позвал Ковалев Семена, и тот, с облегчением вздохнув, взял его под руку:

— Надо постараться на вечере. Как ты думаешь, ведь не провалим?

… Мимо дома Галинки они проходили в сумерках. В окнах столовой Богачевых горел яркий свет. Сейчас Галинка, наверно, кружится по комнатам, помогает матери, а потом подсядет к пианино, и сыграет какой-нибудь марш, когда на пороге появится подружка Зина и товарищи из школы. Подождет его и Семена часов до восьми, а потом скажет оскорбленно Зине:

— Была бы честь оказана!

Будут играть в фанты и заставят Ольгу Тимофеевну петь, а Леньку Добрынина лезть под стол и кукурекать, и тогда Зина шепнет подружке:

— Все-таки это подло не придти, когда пригласили письмом. Как бы они там ни были заняты, военные-перевоенные, но ведь суббота! Я о Семене была лучшего мнения.

Галинка непримиримо передернет плечами:

— Только и света, что в окне! Ребята, давайте играть в «испорченный телефон».

Все это Володя представил настолько ярко, что невольно замедлил шаг и, прощупав под шинелью, за ремнем, тетрадь-подарок, бросил быстрые отчаянные взгляды вокруг — увидит ли кто-нибудь, если он оставит строй, — только забежит и назад? В строю шло человек сто — из всех рот. Впереди шагали, оживленно о чем-то разговаривая, Боканов и подполковник Русанов.

Ковалев весь напружинился, готовый метнуться к тротуару, когда раздался шопот Семена.

— Я думаю — после выступления нас капитан отпустит.

Эти слова подействовали на Ковалева отрезвляюще, Минута была утеряна, строй прошел дальше, и Володя, пересилив себя, почти спокойно сказал:

— Попросим…

И почему-то стало сразу легче, словно тяжесть с себя сбросил. С удивлением подумал, как ему самому не пришел в голову самый простой выход — выступить, а потом пойти на именины.

Семен ободряюще улыбнулся.

В фойе дворца перекатывался многолюдный, разноголосый людской поток. Ребята из ремесленного училища тащили принесенные с собой узлы; пионер, нагруженный деревом из дикта, пробирался к кулисам. Гражданин в пенснэ, сваливающемся с мясистого носа, кричал кому-то отчаянно:

— Зарезали! Альт не явился — зарезали!

Группа ребят протащила ящик, таинственно прикрытый зеленой тканью.

Ковалев сдал свою шинель на вешалку и стал озираться, ища Семена. Вдруг у Володи радостно загорелись глаза: от двери, в меховой шубке, возбужденная и веселая, почти бежала Галинка, таща за руку Зину.

— Володя, здравствуй! Фу-у, запыхались… А мы узнали, что сегодня смотр, и решили, — вы обязательно здесь… надо значит, предупредить, чтобы вы не волновались, мы свой вечер позже начнем. Мама говорит — можно и в девять… Мы сейчас с тобой — к Сергею Павловичу… Сёма, Сёма, иди сюда, ты нужен, подойдем к капитану, и вы попросите, чтобы он вас отпустил после выступления, а мы побежим, у нас гости собираются, а вы потом придете… Ладно?

Они вчетвером устремились к Боканову…