"Немые и проклятые" - читать интересную книгу автора (Уилсон Роберт)

20

Понедельник, 29 июля 2002 года

Пока Фалькон ехал в управление, в новостях сказали, что пожар вблизи Альмонастер-ла-Реаль еще не потушен. Ветер дул со скоростью тринадцать метров в секунду и не облегчал работу пожарных.

Фалькон направился к кабинету своего непосредственного начальника, комиссара Элвиры. Секретарь доложила, и Фалькон увидел Элвиру за столом. Он был маленьким, аккуратным человеком с узкими усиками и черными волосами, которые зачесывал на косой пробор, проведенный с той же лазерной точностью, что и у премьер-министра. Он был совершенно иной породы, чем его предшественник, комиссар Андрее Лобо. Тому явно был гораздо ближе первобытный хаос, породивший человека. Элвира был из тех, кто раскладывает карандаши по одной линии.

Фалькон доложил о проделанной за выходные работе и высказал просьбу об охране детей Консуэло Хименес, которые находятся с ее сестрой на побережье возле Марбельи.

— Вы провели эту ночь у сеньоры Хименес? — спросил Элвира.

Фалькон замялся, хотя в управлении не было запретных тем.

— Это не первая угроза с начала расследования по делу Веги, — сказал Фалькон, уклонившись от темы. — В субботу я договорился с ней пообедать, при встрече она сказала, что кто-то из управления передал для меня конверт. Внутри была эта фотография.

Элвира притянул к себе пакет для улик и рассмотрел привязанную к стулу Надю.

— Эта украинка пропала после того, как ответила на наши вопросы, — объяснил Фалькон.

— Что еще?

— В первый день расследования машина с крадеными номерами в открытую преследовала меня до дома. На второй день я нашел фотографию бывшей жены, приколотую к доске над столом в моем доме, булавка была воткнута в горло.

— Похоже, русские все про вас знают, инспектор, — заметил Элвира. — Вы что-нибудь предприняли?

— Пока нет. Думаю, цель угроз — оказать давление лично на меня, — сказал Фалькон. — Если бы угрозы касались только моей бывшей жены, я бы волновался за нее, но они использовали и Надю, и детей Консуэло Хименес, так что пытаются запугать именно меня, чтобы я оставил дело Веги.

— А у вас не возникает желания переключиться на другое дело?

— Если вы хотите знать, возьму ли я на себя ответственность оставить всю свою маленькую группу заниматься только делом Веги, то да, возьму.

— Просто из любопытства: скажите, вы исключили сеньору Хименес из числа подозреваемых?

— У нас вообще нет подозреваемых, свидетелей и мотива.

— И еще… по Пабло Ортеге. Насколько я понял, вы возили к нему психолога, намереваясь попытаться помочь его сыну. Затем она поехала с вами в тюрьму. Есть ли связь между этим делом и смертью супругов Вега?

Молчание. Фалькон ерзал на стуле.

— Старший инспектор?

— Я не знаю.

— Но вы считаете… что все же есть?

— Этим еще нужно заниматься, — сказал Фалькон. — Мне нужно время.

— Мы не сомневаемся в ваших способностях и поддерживаем ваши стремления, — заявил Элвира. — Покуда вы не делаете ничего, дискредитирующего группу. Я свяжусь с полицией в Малаге и договорюсь, чтобы за сестрой и детьми сеньоры Хименес присмотрели.

Фалькон спускался в свой кабинет, в голове засело одно из замечаний Элвиры: «Русские все про вас знают». Откуда?

— Ты нашла мобильный телефон Пабло Ортеги? — спросил Фалькон Кристину Ферреру по пути в кабинет.

— Да. Как раз проверяю номера, — сказала она. — Похоже, городским телефоном он пользовался только отвечая на звонки. Звонить предпочитал по мобильному.

— Я хочу знать, с кем он говорил в последние часы перед смертью, — сказал Фалькон.

— А как же ключ из холодильника? — спросил из-за своего стола Рамирес.

— Ключом она может заняться потом, — распорядился Фалькон. — Что с документами Веги?

— На это нужно время. Не хватает людей, все в отпусках. Пока проверили компьютерные данные, теперь занимаются списками, которые велись вручную.

— Аргентинцы тоже? — спросил Фалькон, набирая номер Карлоса Васкеса.

— Да, — ответил Рамирес, входя в кабинет Фалькона. — Запрос переслали в Буэнос-Айрес.

Фалькон показал ему фотографию Нади Кузьмичевой. Рамирес стукнул кулаком в стену.

— Кто-то вручил конверт со снимком Консуэло Хименес в баре. Попросили отдать мне. — Фалькон поднял палец, прося помолчать. — У меня вопрос по служебным машинам «Вега Конструксьонс», — сказал он в трубку.

— Их уже давно нет, — ответил Васкес. — Рафаэль распорядился — никаких служебных машин. Все пользовались своими, расходы возмещали.

— Но, может быть, есть грузовые машины, которые служащие могли использовать для работы?

— Нет. Раньше в «Вега Конструксьонс» было много машин и оборудования, но в итоге их стало слишком накладно содержать. Так что несколько лет назад Рафаэль оставил только самое необходимое оборудование, избавился от всех машин и все, что нужно, брал в аренду. Прорабы, архитекторы — все ездили на своих машинах.

— А у самого сеньора Веги была старая машина для разъездов по стройкам?

— Я о такой не знаю.

Фалькон закончил разговор.

— Консуэло Хименес, — с ухмылкой протянул Рамирес.

— Хосе Луис, не начинай, — буркнул Фалькон, пытаясь дозвониться до офиса «Вега Конструк-сьонс».

— Зачем Кристина занимается Пабло Ортегой, если мы знаем, что произошло? — спросил Рамирес.

— Считай это интуицией, — ответил Фалькон. — Скажи-ка лучше, кто из управления мог бы рассказать о подробностях моей жизни русским?

Он попросил к телефону администратора здания, тот подтвердил, что на стоянке держали только личные машины сотрудников, а у сеньора Веги была одна машина, раньше «мерседес», а теперь — «ягуар». Фалькон дал отбой, рассказал Рамиресу об угрозах, поступивших за время расследования, и повторил слова Элвиры: «Русские все про вас знают».

— Почему ты думаешь, что это обязательно кто-то из управления? За тобой следили с первого дня. Кто угодно мог перехватывать твои мобильные звонки. Твоя история известна каждому в Севилье.

Фалькон с Рамиресом принялись обзванивать севильские стоянки и спрашивать, нет ли среди клиентов Рафаэля Веги или Эмилио Круса. Полчаса спустя на стоянке отеля «Пласа де Армас» на улице Маркес-де-Парадас подтвердили, что за Рафаэлем Вегой закреплено место на год и платил он наличными.

На стоянку они поехали вместе. Рамирес переключил радиоприемник с новостей и потока интервью с местными жителями о лесном пожаре в окрестностях Альмонастер-ла-Реаль. Салон заполнил печальный голос Алехандро Санса.

— Хосе Луис, есть что-нибудь новое о здоровье дочки? — спросил Фалькон.

— Анализы займут больше времени, чем думали врачи, — ответил Рамирес и сменил тему: — Автостоянка — отличный способ спешно слинять из города.

— И никто не заметит, — подхватил Фалькон. — Пока не попадешься на светофоре в Эль-Торнео.

— Как ты узнал про машину?

— Консуэло как-то видела его в городе, — сказал Фалькон. — Ты знаешь адвоката Ранса Косту?

— Он не входит в число адвокатов по уголовным делам.

— Попробуй назначить встречу с ним на сегодня до обеда, — попросил Фалькон. — Это адвокат Пабло Ортеги.

Рамирес набрал номер. Офис Ранса Косты находился на другом берегу реки, в Триане. Коста сказал, что этим утром сможет выделить им пять-десять минут в любой момент.

Они остановились на улице Маркес-де-Парадас, прихватили пакеты для улик и резиновые перчатки и пошли по съезду в подземный гараж. Сторож отвел их к машине — это был старый синий дизель «пежо-202». Задние номера почти нельзя было разглядеть под слоем пыли.

— По бездорожью на ней катался, — заметил Рамирес, натягивая перчатки. — Фелипе ведь сможет сделать анализ?

— У вас есть от нее ключи? — спросил Фалькон сторожа, тот покачал головой, жуя зубочистку.

— Хотите сесть в машину? — спросил он.

— Нет, — язвительно сказал Рамирес. — Старший инспектор хочет вскрыть твой череп и посмотреть, что там за стук внутри.

— Не обращайте внимания, он не кусается, — улыбнулся Фалькон. — Если резко не дергаться.

Сторож, ничуть не впечатленный, отвернулся от Рамиреса и свистнул. Появились два паренька, одетые только в шорты и кроссовки. Один вытащил отвертку, а другой извлек из кармана моток проволоки. Парень с отверткой просунул ее в щель и отжал дверь, парень с проволокой подцепил замок. На все ушло две секунды.

— Уважаю ловкость рук, — сказал Рамирес, разминая кисти в перчатках. — Никаких отмычек!

— Сеньор Вега когда-нибудь просил вас помыть машину?

Сторож, покровитель юных дарований, в качестве ответа ловко перекинул зубочистку из одного уголка губ в другой.

Салон машины был покрыт тонким слоем пыли, даже заднее и пассажирское сиденья, а значит, Вега на этой машине всегда ездил один.

В ящичке лежали документы, в пепельнице — два ключа, сцепленных кольцом без бирки, и карточка на одноместный номер второразрядной гостиницы в деревеньке Фуэнтехеридос в районе Арасены.

Они заперли машину, велели сторожу ее не трогать, сказали, что пришлют за ней фургон. Рамирес смел в пакет для улик немного пыли с бампера. Пока ехали назад, позвонила Кристина Феррера и сказала, что в пятницу вечером, перед смертью, Пабло Ортега сделал четыре звонка. Первые два по полчаса каждый — подрядчику и кому-то по имени Марсиано Руис. Третий звонок — Игнасио Ортеге — двенадцать минут. Последнему он звонил Рансу Косте и говорил две минуты.

Рамирес позвонил подрядчику, тот сказал, что Ортега отменил встречу. Фалькон знал директора театра Марсиано Руиса и связался с ним сам, пока они поднимались в кабинет Ранса Косты. Ортега оставил сообщение на директорском автоответчике.

— Так какая связь существует между самоубийством Пабло Ортеги и смертью Веги? — спросил Рамирес.

— Теоретически они только знали друг друга и были ближайшими соседями.

— Но ты нутром чуешь что-то еще?

Их провели в кабинет Ранса Косты. Он был огромным, как медведь, и сильно потел даже при включенном на полную мощность кондиционере.

— Пабло Ортега звонил вам в пятницу вечером, — сказал Фалькон. — О чем вы говорили?

— Он поблагодарил меня за исправленное завещание и за копию, которую я отправил ему в то утро.

— Когда он попросил исправить завещание?

— Утром во вторник, — ответил Ране Коста. — Теперь я понимаю, почему он так спешил.

— Вы сегодня говорили с Игнасио Ортегой?

— Сегодня — нет, он звонил вчера вечером. Хотел знать, не писал ли мне его брат. Я сказал, что мы общались только лично или по телефону.

— Он спрашивал о содержании завещания?

— Я начал говорить ему, что брат поменял завещание, но он, похоже, все уже знал. Кажется, это его не волновало.

— Изменения были в его пользу?

— Нет, — сказал Ране Коста, перенеся вес тела на другую ягодицу, когда посягнули на конфиденциальность дел клиента.

— Следующий вопрос вы знаете, — предупредил Рамирес.

— Недвижимость в завещании заменили на новый дом в Санта-Кларе, а Игнасио теперь ничего не наследует.

— А кто наследник?

— В основном Себастьян, теперь он получает все за исключением двух денежных сумм, отписанных детям Игнасио.

— Что вы знаете про сына Игнасио, Сальвадора? — спросил Фалькон. — Кроме того, что он сидит на героине и живет в Севилье.

— Ему тридцать четыре года. Последний его адрес, который был у меня, в рабочем районе Сан-Пабло. Мне дважды приходилось защищать его от обвинений в торговле наркотиками. От первого он открутился, а по второму я скостил срок, Сальвадор отсидел четыре года. Два года назад он вышел и с тех пор не появлялся.

— Игнасио и Сальвадор общались?

— Нет, но Пабло и Сальвадор поддерживали связь.

— Последний вопрос, и мы оставим вас в покое, — сказал Фалькон. — Игнасио — небедный человек. Почему он интересовался завещанием?

— Он всегда хотел стул в стиле Людовика Пятнадцатого из коллекции Пабло.

Фалькон крякнул, вспомнив мнимое равнодушие Игнасио к коллекции.

— Почему Пабло изменил содержание завещания? Братья поссорились? — спросил Рамирес.

— Я только составляю документы, — начал отвечать Ране Коста, — и никогда не вмешиваюсь…

Он не договорил. Два служителя закона уже вышли из кабинета.

Пока спускались от Ранса Косты, Фалькон позвонил Игнасио и напомнил про опознание тела. Потом соединился со старшим инспектором Монтесом и сказал, что хотел бы заглянуть попозже и поговорить про русских, которых упоминал в пятницу вечером. Монтес ответил, что заглядывать можно в любое время, он никуда не собирается.

Фалькон отвез Рамиреса обратно в управление. Он хотел, чтобы Фелипе сделал анализ образцов пыли, пока Рамирес займется гостиницей в Фуэнтехеридос. После чего Фалькон поехал в Институт судебной медицины.

Игнасио Ортега и Фалькон стояли в комнате со стеклом, закрытым занавесом. Они молча ждали, пока судебный медик готовил документы, а тело поднимали из морга.

— Когда, говорите, вы в последний раз беседовали с Пабло? — спросил Фалькон.

— Вечером перед моим отъездом.

— Компания мобильной связи сообщила, что вечером, незадолго до его смерти, вы двенадцать минут разговаривали по телефону. Можете это объяснить, сеньор Ортега?

Игнасио молча смотрел на задернутый занавес.

— Коста сказал, что Пабло перед смертью изменил завещание. Вам известно как?

Игнасио кивнул.

— О чем вы говорили, когда он звонил в пятницу вечером?

Игнасио не пошевелился.

— Меня удивило, что вас больше волновало, не оставил ли вам брат письма и что он написал Себастьяну, чем факт его самоубийства, — сказал Фалькон, думая, что этого человека нужно разозлить.

На сей раз Игнасио обернулся, его глаза сердито сверкнули.

— У вас нет права так со мной разговаривать, — повысил он голос. — Я не ваш подозреваемый. Меня ни в чем не обвиняют. Мой брат покончил с собой. Я переживаю это, как умею, а как — не ваше дело. Мне не меньше вашего интересно, почему он это сделал, но вы не вправе совать нос в дела моей семьи, пока не докажете, что я как-то виновен в смерти брата, хотя был в это время на море.

— Вы солгали о времени последнего разговора с братом, — напомнил Фалькон. — Следователи не любят, когда им лгут. Мы становимся подозрительными и думаем, что вам есть что скрывать.

— Мне нечего скрывать. Моя совесть чиста. Все, что произошло между мной и Пабло, — семейные дела, и вас они не касаются.

— Вы знаете, мы подумываем пересмотреть дело Себастьяна, а также оказать ему психологическую помощь…

— Делайте что хотите, инспектор. Судебный медик сообщил, что тело готово.

Игнасио повернулся к стеклу, занавес открылся. Игнасио подтвердил личность брата, подписал бумаги и ушел, не удостоив Фалькона ни словом, ни взглядом.

Фалькон ехал в управление, напряженно обдумывая, почему его так беспокоит Игнасио Ортега.

Понятно: он не убивал брата, но что-то в этом человеке заставляло Фалькона думать, что он каким-то образом в ответе за его смерть. Как расколоть этот твердый орешек? И как узнать, что за тайны унесли с собой мертвые? Полицейским работалось бы куда легче, если бы сознание можно было вывести на экран. Программное обеспечение нашей жизни. Как бы это выглядело? Факт, искаженный эмоцией. Реальность, преображенная заблуждением. Истина, перекрашенная запирательством. Правда, понадобилась бы хорошая программа, чтобы все это распутать.

Зазвонил мобильный.

— Diga,[29] — сказал он.

— Ты уже возвращаешься? — спросил Рамирес.

— Да, я на площади Кубы.

— Приезжай, инспектор Монтес только что прыгнул с третьего этажа и приземлился головой на стоянку.

Фалькон помчался по проспекту Аргентины. Шины взвизгнули на горячем асфальте, когда он свернул к управлению. Толпа собралась под окном, из которого на прошлой неделе Монтес смотрел на улицу и думал… думал: пора?

Маячок «скорой» почти незаметно мигал в жестком слепящем свете, заливавшем место происшествия. Из темных окон первого этажа выглядывали женщины, прижимая руки к губам. Мужчины на втором этаже сжимали головы руками, будто стараясь выдавить чудовищное зрелище. Фалькон пробился сквозь толпу как раз вовремя, чтобы увидеть, как врачи официально расступились вокруг неподвижного тела. Казалось, голова и плечи Монтеса погружены в кроваво-красный асфальт, размягченный жарой. Но, глядя на тело, Фалькон представлял, как оно будет выглядеть на столе в морге: раздробленные кости, каша из осколков, сломанные шейные позвонки, разорванный спинной мозг, расплющенный череп, обширное кровоизлияние в мозг.

В толпе стояли члены группы Монтеса. Они плакали. Из управления вышел комиссар Элвира и произнес тщательно подготовленную речь, чтобы заставить толпу разойтись. Он заметил Фалькона и дал указание сделать фотографии, убрать тело и через час предоставить ему предварительный устный доклад. Прибыли дежурный судебный следователь и судебный медик.

Люди стали расходиться, Феррера выбрала троих для свидетельских показаний. Фалькон велел Рамиресу опечатать кабинет Монтеса. Фелипе сделал необходимые снимки. Санитары по указанию дежурного судебного следователя унесли тело. Появились уборщики и смыли кровь, которая уже начала сворачиваться на солнце.

Пока Фалькон поднимался в кабинет за чистым блокнотом, его не покидало странное ощущение, что все одно к одному: Вега, Ортега, теперь Монтес. Каждая смерть явно не связана с другой, но каким-то образом предвещает следующую. А трое из отдела в отпуске.

Он нашел Ферреру, сообщил ей данные о Сальвадоре Ортеге и попросил поговорить с кем-нибудь из отдела по борьбе с наркотиками. Фалькон хотел узнать нынешний адрес сына Игнасио. Еще он поручил ей проверить все почтовые отделения в Севилье и выяснить, не оплачивал ли Рафаэль Вега или аргентинец по имени Эмилио Крус ящик для получения корреспонденции.

— Это важнее ключа Рафаэля Веги?

— А что, есть новости?

— В банке «Бильбао» у него сейфа не было, пока это все.

— Ключом займись попозже, — сказал он.

Фалькон взял блокнот и медленно стал подниматься по лестнице на третий этаж. Возле кабинета Монтеса стоял Рамирес с ключом-отмычкой. Сотрудники отдела по борьбе с преступлениями против несовершеннолетних в ожидании выстроились в ряд в коридоре. Со стоянки, обливаясь потом, пришел Фелипе с камерой.

Рамирес открыл дверь. Фелипе сделал снимки и удалился. Фалькон закрыл окно. Все смотрели по сторонам, потели, пока кондиционер набирал обороты. На столе Монтеса лежал лист бумаги, исписанный его почерком, и запечатанный конверт, адресованный жене. Фалькон и Рамирес обошли стол, чтобы прочесть предсмертную записку:

Возможно, вам покажется странным, что я расстаюсь с жизнью перед самой пенсией. Следовало еще немного потерпеть тяжесть моей работы, но я не смог. Это никак не связано с мужчинами и женщинами, с которыми мне выпала честь работать.

Я пришел в полицию, веря, что смогу принести пользу. Я гордился важностью работы полицейского для общества. Но со временем понял, что не в силах бороться с захлестывающими мою страну и всю Европу пороком и коррупцией.

Я пил, надеясь, что это притупит ощущение бессилия. Не помогло. Все большая тяжесть давила мне на плечи, пока временами не стало казаться, что я не в силах встать со стула. Я чувствовал, что загнан в ловушку, и не мог ни с кем об этом поговорить.

Друзья мои, прошу об одном, защитите мою семью и простите меня за этот страшный шаг.

Фалькон прочел письмо сотрудникам отдела, сгрудившимся у двери. Женщины плакали. Фалькон спросил, не сможет ли кто-нибудь, знающий сеньору Монтес, пойти с Рамиресом, чтобы отдать письмо и сообщить о смерти мужа. Вперед вышел заместитель Монтеса, они с Рамиресом удалились.

В кабинете не нашли ничего, что представляло бы интерес, и Фалькон не выяснил ничего нового во время опроса членов группы. Все были потрясены и отвечали односложно. К тому моменту, как он закончил, вернулся Рамирес, оставивший инспектора группы у сеньоры Монтес. Они опечатали комнату и спустились в общий кабинет, где Кристина Феррера говорила по телефону. Фалькон попросил ее поискать заодно почтовый ящик на имя Альберто Монтеса. Она кивнула и записала имя.

Рамирес с Фальконом стояли у окна, глядя на стоянку, которая была уже сухой и чистой.

— Думаешь, Монтес продался? — спросил Рамирес.

— Я обратил внимание на фразы: «бессилен против коррупции», «все большая тяжесть», «загнан в ловушку» и в конце письма — «защитите мою семью». Не «помогите» или «присмотрите», а «защитите». Почему? Может, он и не хотел, но письмо выглядит как признание вины.

Рамирес кивал и смотрел на стоянку, представляя себе склоненного, подкупленного, мучающегося Монтеса, человека, выброшенного из жизни.

— Ты не из письма понял, что он продался, — вдруг сказал Рамирес. — Тебе что-то известно?

— Сам не знаю.

— Только не заводи волынку со своей интуицией.

— Я думаю, Монтес решил, что я что-то знаю, — сказал Фалькон.

— Если Альберто брал взятки, тогда, похоже, он и был источником информации для русских.

— Монтес решил, что я на него давлю, а это было не так. Я просто спрашивал о русских, вдруг он о них слышал. И больше ничего.

— Остальное он додумал сам, — сделал вывод Рамирес.

— Да, ситуация… Я как археолог, который нашел несколько необычных черепков, и ему нужно воссоздать по ним цивилизацию.

— Покажи мне черепки, — попросил Рамирес. — Я хорошо умею склеивать вещи.

— Я запутался и плохо представляю, что именно показывать, — сказал Фалькон. — Кое-что относящееся к старому делу Рауля Хименеса. Некоторые имена из записной книжки Рафаэля Веги. Участие русской мафии в двух проектах «Вега Конструксьонс». Угрозы. Время смерти Ортеги. Время сегодняшнего самоубийства. Это даже черепками-то нельзя назвать. А если и можно, то они, скорее всего, не от одного горшка, а разрозненные осколки.

— Давай все-таки попробуем их сложить. Что касается Веги, — предложил Рамирес. — Он заботится о безопасности: пистолет — я проверил, он не зарегистрирован, — пуленепробиваемые окна, система наблюдения, пусть даже он ей не пользовался, парадная дверь…

— Парадная дверь, которую обычно запирали на ночь на все замки, но мы нашли ее просто прикрытой в то утро, когда он умер.

— Равно как и черный ход в саду, а значит…

— Возможно, Вега ночью впустил в дом кого-то знакомого.

— Все ближайшие соседи были с ним в дружеских отношениях, но никто из них не звонил предупредить, что зайдет.

— От Пабло Ортеги нам известно, что русские приезжали к нему домой, — сказал Фалькон. — Но, как заметил Васкес, Вега «обеспечивал их деловые потребности», так что неясен мотив, по которому они хотели бы его убрать. Марти Крагмэн предположил, что Вега обманывал русских.

— У него есть доказательства?

— Нет, только гипотеза, — ответил Фалькон. — Нужно сравнить два комплекта документов по русским проектам, о которых говорил тебе бухгалтер Дорадо.

— Русские, а мы, конечно, уверены, что это они, достаточно напуганы, чтобы угрожать вам с Консуэло Хименес, — сказал Рамирес.

— Тебе не кажется, что все это слишком сложно, если их волнует всего лишь отмывание денег?

— А что, кроме денег, может заставить мафию дергаться?

— А может, в жизни Веги было кое-что похуже и оно может выплыть наружу, если тщательно расследовать убийство?

— Я сегодня утром внимательно рассмотрел его аргентинский паспорт на имя Эмилио Круса, — заметил Рамирес. — Там есть действующая марокканская виза. Даже пять марокканских виз. Четыре закрыты, он ими не воспользовался. Пятая действительна до ноября две тысячи второго. Это значит, через пять часов он добрался бы до Танжера на машине и пароме. По воздуху еще быстрее. Он находился в состоянии постоянной готовности покинуть Испанию.

— Хочешь сказать, Вега был тайным агентом? — спросил Фалькон.

— Вот только интересно чьим: террористов, правительства или преступников?

— Стиль управления, — вспомнил Фалькон, — при котором никто не знает, чем занимаются другие. Крагмэн говорил о четкой иерархии, жесткой дисциплине на стройплощадках. Он сказал, что сам не служил, но все это напоминало ему армию.

— Может быть, готовило его правительство, а он использовал свои знания для преступлений и терроризма.

— Единственное, что навело нас на мысли о терроризме, — это упоминание одиннадцатого сентября в записке, которую он держал в руке, — сказал Фалькон. — Не знаю, нужно ли придавать такое значение записке, скопированной с оттиска его собственного почерка и написанной по-английски. Марти Крагмэн без конца обсуждал с ним одиннадцатое сентября и никакого смысла не увидел.

В дверь постучала Кристина Феррера.

— Есть почтовый ящик на имя Эмилио Круса в отделении Сан-Бернардо, — сообщила она. — Но не слишком радуйтесь. Он пуст, и с прошлого года никакой корреспонденции не поступало.

— Какого рода корреспонденцию он получал? — спросил Фалькон.

— Сотрудник вспомнил, что каждый месяц приходило письмо с американскими марками.

— Что-нибудь выяснила по Альберто Монтесу?

— Пока ничего, — ответила она, закрывая дверь.

Двое мужчин снова повернулись к окну.

— Что он написал в письме жене? — обратился к Рамиресу Фалькон.

— «Мне жаль… прости… я не смог…» — обычная чушь.

— А что-нибудь о защите?

— В конце Монтес написал: «Не волнуйся, тебя не оставят». Мы не становимся параноиками?

— А его помощник, этот инспектор? Он как-нибудь объясняет поступок Монтеса?

— Нет. Его это потрясло.

— Как и всю группу, — отметил Фалькон. — Если Монтес и брал взятки, то действовал один.

— И если он брал взятки, то должен был где-то держать деньги. А еще он должен был сообщить жене, где они. А она должна пойти и снять их или перевести куда-то.

— Я сейчас иду с докладом к комиссару Элвире, — сказал Фалькон. — Выясни, кто был адвокатом Монтеса.

Прежде чем Фалькон начал доклад, Элвира снял копию письма и внимательно прочитал его с карандашом в руке, словно это было домашним заданием. Фалькон придерживался фактов и не делал никаких предположений.

— Хочу попросить вас, инспектор, рискнуть высказать свое мнение, — сказал Элвира, когда Фалькон закончил. — Это первое самоубийство в нашем управлении. Пресса заинтересуется. Из «Севильского вестника» уже звонили.

— До прошлой недели я знал Монтеса только в лицо, — начал Фалькон. — Я пришел к нему спросить об Эдуардо Карвахале. Его имя значилось в записной книжке Рафаэля Веги, а я знал его по расследованию дела Рауля Хименеса в прошлом году.

— Мне знакомо это имя, — сказал Элвира. — Я работал в Малаге, когда он «погиб» в так называемой автокатастрофе. Он был главным свидетелем обвинения по делу о педофильском кружке. Тогда все надежно прикрыли, как вы, возможно, знаете. Машину уничтожили, прежде чем ее смогли осмотреть, и по поводу ран на его голове были некоторые сомнения.

— Монтес сказал, что Карвахаль собирался сделать его знаменитым. Он обещал ему сообщить имена, но погиб, и в итоге осудили только четверых членов педофильского кружка.

— Я скажу вам кое-что, но это не должно выйти за пределы моего кабинета. Местные власти дали понять, что автокатастрофа Карвахаля не та новость, которую стоит освещать в прессе.

— Сами понимаете, упоминание имени Карвахаля вызвало у старшего инспектора Монтеса кое-какие неприятные воспоминания, — кивнув головой, продолжил Фалькон. — Он объяснил, что Карвахаль был поставщиком детей, а получал он их от русской мафии. Существует связь между Рафаэлем Вегой и двумя русскими, которые вложили деньги в два проекта под прикрытием «Вега Конструксьонс». Затем Интерпол сообщил нам, что эти русские — известные мафиози. Я позвонил Монтесу в пятницу вечером, чтобы проверить имена. Он был пьян. Я перезвонил сегодня утром, и он сказал, что рад поговорить об этом. А затем выбросился из окна своего кабинета.

— По результатам проверки психического состояния Монтеса, проведенной в прошлом году, у него были проблемы с алкоголем с девяносто восьмого… в этом году разбился на машине Эдуардо Карвахаль, — сказал Элвира. — Последние восемь месяцев он еще и болел.

— Да, он говорил о грыже и камнях в почках.

— Да еще печень… Иногда ему бывало очень плохо. Что вы поняли из письма коллегам?

— С вашего позволения, я хотел сказать еще кое-что про Монтеса с Карвахалем. Это имеет отношение к письму. Монтес рассказал мне о связи с русскими. Он посвятил меня в тонкости торговли людьми. Если он брал взятки и боялся, что это раскроется — если я не ошибаюсь, мы сейчас именно об этом говорим, — зачем бы он стал давать мне информацию? Я прочел письмо и понял, что он больше не мог держать все в себе. Нужно было хоть как-нибудь высказаться. Возможно, когда он писал о «коррупции», он имел в виду самого себя. «Тяжесть» — это его вина. Он «в ловушке» и «не может ни с кем поговорить» потому, что предал то, во что верил. И последняя фраза — «защитите мою семью» подразумевает, что им что-то угрожает. Думаю, старший инспектор Монтес был хорошим человеком, который сделал или его заставили сделать очень плохой выбор, и он об этом страшно сожалел.

— Я спросил ваше мнение, вы его высказали, — подытожил Элвира. — Использовать его нельзя, разумеется. Теперь мне нужны доказательства.

— Постараюсь их добыть. В первую очередь нам необходимо пристально следить за передвижениями сеньоры Монтес в ближайшие несколько дней.