"Быль о полях бранных" - читать интересную книгу автора (Пономарев Станислав Александрович)

Глава четырнадцатая Опять грозой пахнет

Земля Рязанская. Самая горькая и героическая в суровые и безжалостные времена татаро-монгольского господства. Она многие годы грудью закрывала и Москву, и Тверь, и Новгород Великий.

Порубежная застава Северо-Восточной Руси — Рязань первой встречала полчища степняков и последней провожала их, исходя пожарами и кровию людской. Любой другой народ бежал бы отсюда без оглядки. Но руссы оставались и снова, и снова готовы были на подвиг во имя отчих очагов и родины своей многострадальной!

Здесь за много поколений выросла особая порода людей. Они с малых лет становились воинами. Каждый смерд, горожанин, купец сызмальства умел ловко сидеть на коне, на всем скаку врага заарканить, точно и неотразимо нанести удар мечом или копьем, попасть из лука в стремительного степного наездника. Рязанцы знали, как в чистом поле уйти от погони, скрыться в, казалось бы, открытой степи и внезапно напасть из засады. А уж в лесах рязанцы полновластными хозяевами были. Неодолимый полководец Востока Араб-Шах-Муззафар, не раз бивший самого Аксак-Темира, ощутил это на себе: из четырех туменов недавно в степь прорвалась едва половина его воинов, к тому же каждый третий из оставшихся в живых был ранен и неспособен к бою!

На полевых работах мальчишки рязанские следили за окрестностью с вершин высоких деревьев: не подступиться находнику незамеченным. А отцы их и старшие братья рогатины, мечи и щиты к сохам и лошадям приторачивали, чтоб всегда под рукой оружие иметь. Даже особую упряжь изобрели жители земли Рязанской. Мгновения требовались, чтоб выпрячь лошадь из сохи, телеги, плуга и уже верхом, во всеоружии, быть готовым к бою.

Обитателей этого княжества, особенно самых южных его областей, можно было уподобить засечным казакам, появившимся на рубежах Русского государства позже, через много лет. Разница была только в одном: рязанцы сами себя кормили трудами великими и от врагов отбивались.

Алчные-соседи хотели бы прибрать к рукам благодатный край героических людей. Ордынцы — чтоб сборщиков дани посадить хотя бы по градам и весям. А соседние русские княжества — чтоб стать сильнее с приобретением таким и силой новой объединить под десницей своей всю Русь!

Впрочем, с такой же целью поглядывал на соседей и сам Олег Иванович — великий князь Рязанский. То отбиваясь от ордынцев, то мирясь с ними, он искал союза с другими русскими великими князьями, но в кабалу им не давался. Тем более у рязанцев был гневный повод не очень-то считаться с мнением властителей Северо-Восточной Руси: в 1237 году могучий князь Владимирский Юрий Всеволодович оставил Рязань одну перед Батыевыми полками. И более страшного и опустошительного нашествия не испытала тогда ни одна русская сторона. На Рязанской земле тогда погибли почти все!..

Олег Иванович ехал верхом на могучем соловом коне во главе небольшой дружины витязей. Впереди открылась река Воронеж. Весть о новой замятие в Золотой Орде позвала его сюда. Долгий боевой опыт говорил полководцу: если что-то происходит рядом с рубежами его земли в Великой степи, то самое малое — ожидай набега! Тем более июнь минул, июль месяц к середине подошел. Вода в реках давно спала, леса и засеки подсохли, пути открылись. Рязанцы хорошо знали, что Араб-Шах неподалеку обосновался — в Гюлистане ал-Джедиде. Свирепый степной воитель, конечно же, не замедлит при первой возможности расквитаться за весеннее поражение. Купцы, разведчики и просто перебежчики-доброхоты сообщили: воинов у Араб-Шаха Гияс-лид-Дина прибавилось, но его похвальба — «на Асторкан пойдем!» — так и осталась пустыми словами. Султан даже в столицу свою идти побоялся, ибо на пути его стоял незадачливый мурза Бегич с пятью туменами и тоже жаждал отмщения за прошлогодний разгром. Наученный горьким опытом, полководец Мамаев войско свое держал в кулаке неподалеку от города Укека, готовый ударить в левое крыло войск Араб-Шаха, если тот двинется к югу.

Поскольку сам Мамай-беклербек вмешаться в события не мог, ибо опять сцепился с непокорным Идиге-ханом, то два врага стали искать союзников сами. Бегич прислал своего киличу к Олегу Рязанскому, а «великий султан» Араб-Шах Гияс-лид-Дин Муззафар просил подмоги у литовского Великого Князя Ягайлы Ольгердовича. Литве со своими бы междоусобными делами управиться, поэтому, кроме обещаний, она ничего предложить Араб-Шаху не могла. Тогда правая рука султана, его великий карача Аляутдин-мухтасиб в Тверь подался. Михаил Александрович принял мурзу почетно, напоил до колик, кольчугу и меч подарил, но... Тверь в то время смотрела на окружающий мир глазами Мамая — значит, Араб-Шаха врагом считала. Великий карача дальше коней погнал. Властитель Московско-Владимирской Руси Дмитрий Иванович посла султанова выслушал равнодушно, поить не стал и даже не покормил, подарков не дал и даже не пообещал ничего...

Великий князь Рязанский с послом мурзы Бегича говорил вежливо, но не удержался и напомнил о весеннем прорыве Араб-Шаха на его землю:

— Хозяин твой мог ударить по нашему общему врагу, и еще тогда мы одолели бы его. Чего ждал Бегич-бей?.. Кто кого победит, чтоб добить слабого?

Нагруженный подарками, но раздраженный неудачной миссией, Бегичев посланник отбыл к своему «мудрому и дальновидному» господину...

Олег Иванович стоял на берегу Воронежа и думал как раз об этом, глядя в заречную даль. А там вдруг пыль восклубилась. Дружинники мгновенно вырвали из саадаков мощные луки. Князь был спокоен: бродов через реку здесь не было и его три сотни всадников могли расстрелять в воде и тысячу самых могучих богатырей.

Когда несколько сот кочевников осадили взмыленных лошадей у самой кромки противоположного берега, руссы узнали в них по коротким архалукам воинов-ордынцев Араб-Шаха. Однако среди них были и рязанцы из дальнего степного дозора.

«Мирные, — успокоился князь, — раз наши с ними».

Но витязям татары мирными не показались, потому что были возбуждены до предела и кричали о чем-то все сразу — не понять ничего. Кочевые воины с тревогой оглядывались назад, словно опасаясь погони. Дозорные рязанцы пытались ринуться в реку, чтобы переплыть к своим, но ордынцы не пускали их.

«Что-то грозное случилось в Орде», — понял Олег Иванович и махнул рукой, приглашая незваных гостей на этот берег.

Татары, а вместе с ними и дозорные, не раздумывая, бросились в воду, поплыли.

Вскоре перед великим князем Рязанским предстал мокрый приземистый ордынец с посеченным хмурым лицом и в богатом ратном одеянии. Заговорил он не столь заносчиво, как привыкли говорить с русскими князьями татарские мурзы и темники.

— О-о Султан Урусии, — сразу повысил Олега в звании хитрый степняк, — сто лет жизни тебе! Я, Сагадей-нойон-бей, припадаю к твоим стопам... — Но к стопам не припал, на коне продолжал сидеть, хотя голову склонил. — О-о урус-коназ, прими меня и батыров моих под твою могучую руку! Мы будем верным и послушным мечом твоим!

Олег Иванович вздрогнул, услыхав это имя: Сагадей-нойон был правой рукой Араб-Шаха, и весенний набег на Рязанскую землю проходил не без его активного участия. «Башку ему снести?» — молнией промелькнуло в голове. Но князь погасил вспыхнувший было гнев и спросил спокойно:

— Что у вас произошло?

— Мы разбиты! На нас напал паршивый ублюдок Мамая мурза Бегич. Была страшная битва неподалеку от Гюлистана ал-Джедида. Батыры Великого Султана Араб-Шаха Гияс-лид-Дина дрались мужественно. Но нас оказалось слишком мало перед шестью туменами врага...

— Где сам Арапша-салтан?

— Могучий Муззафар пал в битве! О Аллах, прими его в райских садах своих!

«Вот это да! — переглянулись руссы. — Опять власть в Орде меняется, снова кровь татарская льется. Поистине не ведаешь, в какую сторону глядеть».

— Как это произошло?

— Араб-Шах-султан храбро рубился впереди своих батыров, побуждая их к мужеству. Сразу два копья пропороли его могучую грудь.

— Что ж мне делать с вами? — задумался великий князь Рязанский.

Татары, сообразив, что вот именно в эти мгновения решается их участь, побросали мечи, саадаки, копья и щиты к ногам великокняжеского коня, слетели с седел, пали на колени и в мольбе простерли руки к недавнему своему врагу. Только Сагадей-нойон, сойдя наземь, остался стоять на ногах...

— Прикажи, княже, зарубить всех, — услыхал Олег Иванович шепот за спиной. Обернулся. Встретил пронзительный и неумолимый взгляд воеводы Василия Савела, который продолжал: — Мало ли горя принес нам мурза сей вместе с Арапшей-салтаном? Убили одного гада, так поделом ему. И этого кровопивца надобно головы лишить. А потом, к чему нам с самим Мамаем сводиться бранно? Ведь Бегич его темник, а этот мурза Сагадей — лютый враг эмира.

— Бегич нас и так в покое не оставит, — столь же тихо ответил воеводе князь. — Победа над Арапшей-салтаном вскружит ему голову. Со дня на день надобно ждать полки Бегичевы на Рязанской земле. Что я, татар не знаю? Бегичу в деле сем и Мамай не указ!

— Все равно прикажи зарубить их. Окромя добра, никакого худа от этого не содеется. Нынче они у тебя приюта просят, а завтра, не моргнув глазом, глотку перегрызут. Мне они тоже ведомы, ордынцы! — настаивал Василий Савел.

На этот раз Олег Иванович не стал отвечать ему, обратился к степнякам:

— Я приму вас в подданство свое с условием: все вы должны принять веру православную.

— Мы согласны! — возопили ордынцы. — Давай скорей бачку-попа, коназ!

«Не больно-таки вера Магометова пристала к ним за сто лет, — подумал властитель Рязанский. — Им что поп-бачка, что мулла — все едино. Жизнь — она не дирхем серебра!» А вслух ответил:

— Где ж я вам священника тут, на берегу пустынном, найду? Здесь мои «бачки» не с крестом, а с пестом! Вот до первой слободы с церковью доедем, там и окреститесь все разом в новую веру.

— Хорошо, коназ. Мы умрем за тебя! Поехали скорей!

В это время к противоположному берегу подскакал другой ордынский отряд, более многочисленный. Вперед выехал сухощавый молодой наездник на высоком караковом коне, закричал властно:

— Эй, ур-русы! Отдайте нам Сагадей-нойона! Не испытывайте гнев Мамая-беклербека! Я тумен-баши Великого и Неодолимого Султана Мухаммед-Буляка — Кудеяр-бей Стремительный!

— Пошел вон, помесь гюрзы и шакала, грязный предатель Султанов Али-ан-Насира и Араб-Шаха! — звонко ответил ему Сагадей-нойон, когда еще никто из руссов и рта раскрыть не успел. — Уходи к своему полоумному ублюдку Мамаю и лижи его грязные пятки, покамест я не пропорол твое брюхо карающей стрелой, «стремительный» трус! — Мурза схватился за лук.

— Погоди! — остановил его Олег Иванович и крикнул Кудеяр-бею: — Сюда иди! Не пристало нам ругаться, да еще через реку!

Уязвленный Сагадей-нойоном молодой военачальник приказал что-то своим и с размаху погнал коня в воду...

Вскоре он стоял лицом к лицу с князем и говорил пренебрежительно и властно:

— Я требую выдачи разбойника Сагадей-нойона и всех этих недостойных и вредных подданных Султана Мухаммед-Буляка Гияс-ад-Ди-на! — Кудеяр-бей небрежно кивнул на воинов погибшего Араб-Шаха.

— Они теперь мои подданные, — спокойно возразил Олег Иванович. — А Русь своих не выдает.

— Ха! Твои подданные? Значит, это твои подданные сражались против твоего господина — Великого Султана Дешт-и Кыпчака. Так, что ли, коназ Олег? Знаешь ли ты, дерзновенный, что теперь тебе за это будет?

— На поле брани они не были моими подданными, — равнодушно отпарировал властитель земли Рязанской. — Тогда они были подданными истинного салтана Золотой Орды — Арапши-хана, которому и я присягу на верность давал.

— Араб-Шах умер. Теперь Султаном снова стал Мухаммед-Буляк Гияс-ад-Дин!

— Я про то не ведаю. Кто вас там разберет, в Орде. Ярлыка о восшествии на стол золотоордынский Мамет-Беляк мне покамест не присылал. Значит, он не господин мне. Да и все знают: в Сарае здравствует и твердо правит всей Ордой салтанша Тулунбик, мать Арапши-хана. Вот у меня в кисе[148] и деньги с именем ее. — Князь раскрыл кошель, вынул из него серебряный дирхем и показал ордынцу.

Гот сморщился, словно уксуса попробовал, но спеси не убавил.

— Ха! Все это вчера было, — по-прежнему напористо заговорил Кудеяр-бей. — Говори, коназ Олег, покоряешься ли ты господину своему — Великому Султану Высочайшей Орды?!

— Госпоже! — поправил его великий князь Рязанский. — Царице Тулунбик! Покамест на столе золотоордынском сидит она, я только перед ней склоняю голову свою. Только перед ней и более ни перед кем!

Разговор шел на татарском языке, который здесь все понимали. Воины Сагадей-нойона, да и сам военачальник по достоинству оценили мужественные ответы мудрого и непоколебимого «урус-коназа» и в душе поклялись верно служить своему новому властелину.

— Значит, не выдашь этих? — Кудеяр-бей снова пренебрежительно кивнул на готовых разорвать его сторонников павшего в битве Араб-Шаха.

— Я уже сказал: Русь своих не выдает!

— Хорошо, — зловеще прищурился молодой и нетерпеливый татарский военачальник. — Ты горько пожалеешь о содеянном. — Кудеяр-мурза развернул коня и ушел в ленивый июльский поток реки Воронежа.

— И вот еще что! — крикнул ему вслед Олег Иванович. — Поспеши убраться с земли моей! А то, не ровен час, кто-нибудь из смердов моих аль дозорный удалой голову тебе оторвет! Где новую тогда возьмешь?

— И не такую глупую! — добавил свое слово Сагадей-нойон и злорадно расхохотался.

Молодой мурза из воды, держась одной рукой за луку седла, обернулся и только ощерился в ответ...

Достигнув противоположного берега, Кудеяр-бей ловко взлетел в седло и резко прокричал что-то своим. Воины Бегича разом вырвали луки, мгновенно разразились облаком стрел и погнали коней в степь.

Руссы успели прикрыться щитами и не замедлили ответить залпом. Впрочем, и те и другие использовали смертоносное оружие напрасно.

— Воевода, здесь стой с ратниками! — приказал князь Василию Савелу. — Я тебе сейчас еще тысячу конных богатырей пришлю. Да и татары эти тебе помогут, кто не ранен. Вот только окрещу их.

— Поможем! — вскочили татары на коней. — Умрем за тебя, коназ. Крести нас скорее!

— И еще, Василий. Коль сбеги[149] из разбитого войска Арапши проситься к тебе будут, принимай всех. Бери с них клятву, крести в веру православную и ставь в полк свой. Священника для дела такого я пришлю к тебе немедля. Но... — глаза князя блеснули грозно, — тем, кто не захочет креститься, головы руби без пощады!

— Добро, — не очень-то охотно согласился воевода Савел, но спорить не решился — знал: великий князь Олег Иванович дважды не приказывает. Да иначе и не мыслилось на этой бранной, подверженной вечным тревогам, героической Русской земле.

Олег, теперь уже сопровождаемый недавними врагами, скорой рысью ехал к Забойной слободе. Из своих рядом сидели на конях только два ближних боярина — Геннадий Прошкин да Иван Застуда.

На виду слободы князь распорядился:

— Иван, веди татарских сторонников к церкви. Пусть священник окрестит их, и возвращайтесь назад, к воеводе Савелу. Да не забудь покормить их. Теперь это наши вои! А я с ним, — он кивнул в сторону боярина Прошкина, — в Пронск еду немедля.

— Не опасно вдвоем-та? Мож, в догон хоть с десяток комонников послать из местных слобожан?

— Пошли. Мы покамест неторопко поедем — догонят. Да пускай квасу захватят: во рту пересохло все...