"Мальчишник в зоне смерти" - читать интересную книгу автора (Динаев Дино)Глава 7Новенькую в восьмой класс элитарного Первого колледжа привели для представления на уроке географии. Андрей Урманов сразу обратил на нее внимание. От Маши Вересаевой веяло чистотой, словно от незамутненного лесного родника. А откуда таким взяться в их колледже? Всякий в городе знал, что этот колледж насквозь блатной, и обучение идет в обмен на очень большие деньги исключительно в твердой валюте. После Первого отпрыски больших людей со свистом поступали даже в Алгинский медицинский университет. Правда, сами большие люди предпочитали у его выпускников не лечиться. — Это Маша Вересаева, — представила новенькую классный руководитель Александра Васильевна, молодящаяся крашенная в красный цвет матрона пятидесяти лет. — Она приехала из Тобольска и будет учиться в вашем классе. Александра Васильевна велела садиться ей на любое свободное место, благо треть класса на занятия предпочитали не являться, оплачивая прогулы наличкой. Урманов сидел на последней парте, и Маша прямиком прошествовала к нему. — Ты можешь сесть с девочкой, — прошамкала класснуха ей в спину, одетую в легкую ситцевую блузку. — Я привыкла сзади сидеть, — беззаботно ответила Маша, легко присев на соседний с Урмановым стул и выкладывая на стол книги и тетрадки, все как на подбор чистые и опрятные. Понукаемый подростковым голодом, он оглядел ее ладную фигурку, склоняющуюся то над столом, то над несерьезным рюкзачком. Больше всего поразило, что у нее не было пирсинга в пупке. В последнее время все девчонки Первого колледжа прокололи себе пупки словно солдаты. "Она не такая как все!" — подумал Урманов, и эта тривиальная мысль поразила его до глубины души. Учащиеся Первого колледжа были освобождены от обязательного хождения из класса в класс: преподаватели сами ходили к ним. У Урманова не было привычки шататься без дела по коридору, как ни странно новенькая на перемене тоже осталась на месте. Не успел Урманов по обыкновению выставиться во двор, как с удивлением обнаружил, что новенькая без устали разговаривает с ним. В течение пятнадцати минут она сообщила о себе все. О том, что ее папа крупный ученый, подписал контракт с солидной фирмой "Алга-Люкс". Что они будут жить в коттедже на Южном шоссе, что сняла им фирма. — А твои родители кто? — спросила она неожиданно. Сидевший спереди Никита только хмыкнул, но осекся под свинцовым взглядом Урманова. — Не важно, — сказал он, отчего то, разозлившись, ведь хотел, чтобы она с ним заговорила, а когда это произошло, почувствовал беспричинное раздражение. Чтобы прервать разговор, он сказал грубо: — Извини, мне надо подготовиться к следующему уроку! Это было равносильно "Отвяжись!". Она помрачнела, на голубые глаза словно наплыла тень, и они стремительно посинели. — Да, да, конечно! — было видно, что девочка обиделась до глубины души. Все-таки он был первым человеком в новой для нее школе, с которым она заговорила. Урманов почувствовал острую необходимость загладить свою вину, но она уже отвернулась от него, показав затылок с упрямым коротким хвостом русых волос. Да и не смог бы он с ней заговорить. С другой стороны, захочет ли она с ним общаться, и не отсядет ли вообще, когда узнает о нем всю правду. Чтобы это поскорее произошло, и доброхоты ей все донесли, Урманов даже вышел из класса. Неожиданно для себя он почувствовал себя пристыженным, словно специально хотел ввести новенькую в заблуждение. Все чувства были новыми, практически неизведанными. Стоило Урманову скрыться за дверью, Никитка повернулся к новенькой и сказал: — Я бы на твоем месте сел с кем-нибудь другим. — Это почему же? — спросила Маша. — Ты знаешь, кто у него папаша? — Нет. Разве это важно? — Про Лешего слыхала? — Это который в лесу живет? — Этот в городе. Леший-преступный авторитет, его все боятся. Так вот, твой сосед сын того самого Лешего. — Вот это я влипла, — прошептала Маша, лихорадочно собирая учебники. — С другой стороны, если ты сейчас отсядешь, Андрей может обидеться, — заметил Никитка, наслаждаясь произведенным эффектом. — Сразу никто не уходит. — Ты, пожалуй, прав. Посижу с ним сегодня, а завтра пересяду, — согласилась Маша. Больше в этот день она ни с кем не разговаривала. После занятий Урманов видел, как за ней заехал папаша. На вид типичный ученый, лысоватый, в очках с толстыми стеклами. За Андреем как всегда приехал на джипе Кит. Урманов бросил на заднее сиденье рюкзак, сам пролез следом. — Домой, — сказал он. — Домой сегодня не получится, пацан, тебя дядя Боря хочет видеть, — возразил Кит. На выезде они едва не столкнулись с Вересаевыми. Андрей видел растерянные глаза отца Маши, отчаянно крутящего баранку в стремлении уйти от неминуемого, казалось бы, удара. Это все Кит виноват: едет всегда так, будто все обязаны уступать ему дорогу независимо от дорожных знаков, сигналов светофоров и прочей несущественной ерунды. И ведь получается. Кит уже распахнул дверцу и орал на Вересаева: — Сейчас как дам по очкам! За отца вступилась дочка. — Чего разорался! Тебя в зеркало учили смотреть, перед тем как выезжать? Андрей даже удивился, что она может так вспылить. Теперь перед ним была тигрица. Кит смелости девицы не оценил. — Чего уставился? — напирала она. Кит выставил слоновью ногу на подножку машины с твердым намерением выйти и объяснить все наглецам. Андрей ухватил его за плечо, при этом у него возникло и быстро окрепло чувство, что он пытается остановить шагающий экскаватор, и сказал: — Остынь. Нам ехать надо. — Убери лапу, пацан! — рыкнул Кит, который никогда не воспринимал Андрея серьезно. — Ты еще будешь мне указывать. От оскорбления, да еще при новенькой, в груди у Андрея сделалось горячо. — А ну стой! — на грани фальцета воскликнул он. Куда там. Кит легко скинул руку и вышел из кабины. Андрею как-то уже "посчастливилось" быть свидетелем разборок Кита с неудачливым водителем. Картина, как здоровяк возил несчастного лицом по окровавленному капоту, до сих пор стоит у него перед глазами. — Да пошел ты! — отмахнулся Кит, направляясь к обидчикам. Андрей не понял, что с ним произошло. Возможно, его доконала эта пренебрежительная отмашка. Такого с ним еще не было. Сознание словно отключилось. Это было похоже на отвязанный швартов, и судно понесло в открытое море. Урманов откинул лючок бардачка. Празднично блестящий серебром люггер лежал в нем, как и всегда. Достать его было секундным делом. Оружие словно само выпрыгнуло ему в руки. Андрей выбежал вслед за Китом из машины и наставил пистолет. — А ну назад! — выкрикнул он, голос поначалу дрожал, а потом ничего, налился силой. Кит обернулся и ощерился недоброй улыбочкой. — Ты чего? — Назад! — Андрей со щелчком отвел собачку. Улыбку стерли с лица Кита. — Ты чего обалдел? — вскрикнул он. — Убери волыну! — Сядешь в машину? В последний раз спрашиваю. — Гавно вопрос! Да убери ты ствол! Кит, чертыхаясь, вернулся на водительское место. Андрей опустил пистолет, причем, проделал это резко, рука просто упала вниз, словно потеряв всю свою твердость. Вересаев словно очнулся и дал полный газ, выбрасывая из-под колес тучи пыли. Последнее, что увидел Андрей, было побелевшее лицо Маши. В глазах застыл немой ужас. "Что я наделал?" — с чувством непоправимого подумал Андрей. — "Я опять все испортил! Она меня презирает и теперь больше никогда не заговорит со мной!" Ему не хотелось жить. — А ты молодец! — сказал Кит, закуривая. — Как я тебя увидел, то даже подумал, что сам Леший с больничной койки восстал. Есть в тебе что-то фамильное. Был бы старше, может, вытащил бы нас из той задницы, где мы все оказались. Если бы ты знал, как плохи наши дела! — Как плохи наши дела! — подумал Борис Рекунков по прозвищу "дядя Боря". Кроме него в VIP-кабинете ночного клуба "Мадрас" находился еще Шершавый, командир "пехоты" Лешего. Был он длиннорукий и волосатый словно орангутанг. Сам дядя Боря более походил на старого учителя географии, пузатого и седовласого, любителя порасссказывать симпатичным старшеклассницам скабрезные истории. — А что еще случилось? — поинтересовался Шершавый. — Мне сегодня Ржавый звонил. — Чего он хочет? Дядя Боря налил водки и плюхнулся в черное кожаное кресло. Вся мебель в VIP-кабинете была черного цвета. "Что за траур развели?" — раздраженно подумал дядя Боря. У него давно зрела мысль заменить мебель, да все лень было что-то менять. Все ждал, пока Леший из больницы вернется. Сначала казалось, что еще неделька другая и оклемается главарь, но прошло уже полгода после того, как главарь получил пулю в голову и до сих пор из комы не вышел. Главный конкурент Лешего Ржавый в последнее время резко пошел в гору, набрал дополнительно боевиков и разинул пасть на лакомый кусок города. Порта ему стало мало. Он хотел отломить себе так называемый "Бродвей"- Повстанческий проспект с располагавшимися на нем ночными клубами и казино. "Мадрас" там же располагался. Мочить надо Ржавого! Мочить! Дядя Боря с шумом ставит стакан на стол. Не послушал его Леший. Все по-хорошему хотел решить. Но не помогли ни многочисленные стрелки, ни пара пробных наездов. Впрочем, до большой разборки дело не дошло. Дело взяло на контроль доселе мирно дремавшее УФСБ. Особо усердствовал полковник Мажаев. Причем, этот тип играл только за одну сторону, и пару раз его подчиненные задерживали боевиков Лешего, собиравшихся на серьезную разборку. При этом Мажаев упорно не замечал активности противной стороны. По заданию дяди Бори полковнику уже и информацию сливали про делишки Ржавого. Бесполезно. Словно шоры были у него на глазах. Еще хуже стало, когда подкараулили Лешего, идущего к любовнице. Из сильного и умного авторитета, с мнением которого считались даже враги, он превратился в кусок мяса, целиком зависящего от реанимационного аппарата с множеством трубочек. Слабину городских почувствовали все. В одну злую пору портовые отхватили солидный кусок исконно городской территории. Городских, что вели там дела, попросту перестреляли или запугали. Ветераны, которых дядя Боря знал десятилетиями, подались кто куда. Он их не осуждал. Хоть дядя Боря сам и остался, толку от него было мало. Постарел. Целыми днями он сидел в "Мадрасе", пил пиво литрами и ностальгировал. Потом случилось настоящее предательство. Захватив часть своих ребят, к Ржавому ушел Диего, бывший до этого заместителем Шершавого. Казалось, сама судьба была готова добить городских. Однако надо было жить. Над городскими откровенно надсмехались. Демонстративно под портовых ушел Морской банк. Это был удар, после которого уже не оправляются. Вслед за Морским побежали банки поменьше. Теперь группировка Лешего едва насчитывала несколько десятков человек, и он перестал быть для других банд авторитетом. Стар стал дядя Боря, а то бы просек, что ослабленному главарю опасность угрожает большая, чем, если бы он был на гребне успеха. Кто он? Мошка. Раздави и выбрось. Никому не выгодно держать живым бывшего сильного соперника. А то глядишь, фортуна переменится, напьется мошка свежей крови, и взрастет молодой и сильный кровосос. Вот и вдарили по Лешему изо всей силы. Шел к любовнице, а угодил в реанимацию. Шанс уцелеть был только один. Узнать о планируемом ударе Ржавого заранее и ударить первым. Дядя Боря знал, что выпад противника последует непременно. Знать то знал, но ничего не мог предпринять. Городские попытались внедрить к портовым своих людей, но те вычисляли врагов мгновенно и так же беспощадно расправлялись. Особенно свирепствовал Диего, который заведовал у Ржавого контрразведкой и превратился в настоящего монстра. Городские откровенно его боялись. Обмануть его было невозможно. Многих он знал в лицо, кого не знал, все равно раскалывал как орешки. Чуял он своих бывших что ли? Поговаривали, что после перехода к Ржавому, тот проверил его по своему, посадив на большую кровь, после чего крыша Диего вообще поехала. Дядя Боря как-то столкнулся с ним в городе. Если и до этого врожденное уродство не делало его красавчиком, то теперь вид Диего стал откровенно отталкивающим. Больной глаз помертвел окончательно, неподвижный зрачок вмерз в глазное днище. Диего прошел мимо, не поздоровался. Он стал много пить, чего раньше не замечалось, и очень мало ел. Пил он торопливо, словно хотел побыстрее залить жажду алкоголем и ничего не помнить, не знать. — Чего Ржавый хотел то? — напомнил Шершавый. — Стрелку хочет. — По поводу чего? — Сказал, что хочет узаконить новые отношения. — Кто поедет то? — озабоченно спросил Шершавый. — У нас и ехать некому. Дядя Боря умолчал о том, что то же самое он сказал Ржавому. — А мне по барабану кто приедет, — проскрипел он своим надтреснутым голосом, по слухам голосовые связки у него еще с воркутинских лагерей были крепко прихвачены кожно-венерической инфекцией настолько глубоко, что не поддавались никакому излечению, а уж бабок Ржавый на это дело потратил немеренно, все без толку. — В случае чего, я с него за все спрошу. Если что не так, кровушкой платить заставлю. — Забыл ты наши воровские законы, раз кровью на стрелке стращаешь, — попенял дядя Боря. — Твой закон это я. Выбирайте главного, базар только с ним вести буду. Насчет подробностей завтра тебе Диего позвонит. Не забыл его еще? — Ржавый опять заскрипел, словно старая панцирная койка. От его смеха дяде Боре едва не сделалось плохо. В последнее время со здоровьем у него были проблемы. Один раз ему поплохело прямо на молодой любовнице. В таком нелицеприятном виде, со спущенными портами, врач неотложки его и обследовал. Плохое предчувствие у него было. Он слышал еще молодым, что бывает такое предчувствие у старых воров-предчувствие собственной смерти. Однако умирать ему совсем не хотелось. Своей беспокойной жизнью он заслужил спокойную старость. А умирают пусть молодые. Они ни черта не смыслят в жизни, не умеют по капле смаковать те удовольствия, что она предоставляет. — Кто поедет то? — повторил вопрос Шершавый. — Леший, — ответил дядя Боря, изподтишка изучая реакцию коллеги, через которую можно было судить о том, как отнесутся к новости все остальные. — Окстись, Леший в реанимации! — одернул его Шершавый. — Сынок его поедет. Он ведь тоже Леший! — Да он сопляк еще. И он не при деле. — Сам тогда езжай! — Почему я? — стушевался Шершавый. — Тогда не лезь не в свое дело. А людям своим объясни, что такова воля самого Лешего. — Так он вроде ничего такого не говорил. — Думаешь, он против родного сына слово бы поднял? — Кто ж против родной крови пойдет? — То-то же! Обработав в нужном ключе командира боевиков, дядя Боря позвонил своему информатору и велел ему срочно приехать. Не имея возможности внедрить к Ржавому своих людей, Рекунков купил одного из портовых. Звали его Семен Костылев по кличке, естественно, Костыль. Человечком он был небольшим, но кое-какую информацию городские через него получали. Костыль загодя сообщил о нескольких визитах портовых в магазины, что ходили под крышей Лешего, после чего им устроили теплую встречу и отбили охоту на подобные вылазки. Хоть информация частенько подтверждалась, Рекунков никогда особо Костылю не доверял. В последнее время тот стал дерганным, говорил, что предчувствие у него нехорошее и просил большие деньги, чтобы слинять насовсем за море. Костыль приехал через час после звонка. Под два метра ростом, под белыми полотняными штанами ходулями дергаются длинные ноги. Грубое худое лицо. Он прошел к столу, налил полный стакан водки и выпил его залпом. — Ты становишься алкоголиком, — поморщился Рекунков. — Пожили бы как я, с занесенным топором над головой, еще не так бы запили, — пожаловался Костыль. — Деньги принесли? Мне еще с прошлого раза задолжали. — За что тебе платить, коли ты ничего не говоришь? — возразил Рекунков. — Борзеть с твоей стороны по этому поводу было бы некультурно. Выкладывай, что есть новенького, а уж мы поглядим, платить или нет. Сразу после этих слов у Костыля случилась истерика. Ничего неожиданного в этом не было: истерики случались и раньше, но в этот раз Костыль выглядел всерьез напуганным, он сказал, что его загнали на самый край, и что дальше терпеть страх нет уже мочи, так что пора линять по серьезному. И попросил денег. Триста тысяч баксов. — Мы просто так такие бабки не платим, — заметил дядя Боря. — Подай нам на блюдечке Ржавого, чтобы мы могли его схарчить и косточки обсосать, получишь не триста, а пятьсот тонн зеленых. Едва присевший Костыль опять вскочил и затравленно огляделся. — Не люблю я, когда про людей говорят, что их собираются харчить. Мне еще Диего своими шуточками надоел. У него все разговоры, что люди это мясо. — Ладно, скажем по-другому, — согласился дядя Боря. — Помоги Ржавого завалить и получишь пол-лимона сразу. — Это не так просто. Он везде с охраной ходит. — Так ли уж везде. Ведь он где-то спит, трахается, в бане, наверное, моется. Ты укажи место и время. Остальное мы сделаем сами. Костыль недолго колебался, наклонившись к самому уху дяди Бори, он быстро проговорил: — Хорошо, я скажу, что вам надо. Ржавого всегда кто-нибудь пасет, и только к Черепу он идет один. — К какому Черепу? — переспросил дядя Боря. — Кто это? — Только не говорите, что узнали о нем от меня, иначе мне конец, — Костыль опустился в свое кресло и закрыл лицо руками. — Господи, зачем я рассказал о Черепе? Столько терпел, никому не говорил. А тут на тебе, выложил. Будто кто за язык все вытянул. Давно это тайна со мной ходит. Не поверите, это Череп меня изнутри жжет. Словно, просит: "Расскажи обо мне!" — А этот Череп, он в законе? — поинтересовался Рекунков. — Никто не знает, но Ржавый советуется с ним во всех своих делах. Только важных конечно. В мелочах у него и так фарт полный. За что бы ни брался, все получается. Только… — Костыль замялся. — Что там еще? Договаривай! — Рекунков сразу почувствовал заминку. — Баба у него сбежала. Знаете, наверное, Тамара из "Мокрого шлюза"? Рекунков кивнул и поинтересовался: — Тамарка кассу уперла? — Не, — помотал головой Костыль. — Любовь у нее. — Любовь? У Тамарки из "Мокрого шлюза"? — недоуменно переспросил Шершавый, и они с Рекунковым, не сговариваясь, расхохотались. — Так говорят, — смутившись, проговорил Костыль. — Кто бы ни был этот парень, у него точно крышу снесло, — заметил Шершавый. — Его доля быть Студебеккером перееханным. Его теперь из-под земли сыщут. — Студебеккер его точно переедет, — согласился Костыль. — Если конечно сумеет с того света возвернуться. До сих пор это никому еще не удавалось. — Студебеккер мертв? — удивился Рекунков. — Это радует. — Мертвее не бывает, — подтвердил Костыль. — Любовничек Тамаркин столько дырок в нем понавертел, макароны можно просеивать. — Кто этот крутой парень? Местный? — Гастролер. Вроде прикинулся, что товар хочет скинуть, а потом на стрелке всех перемочил, забрал бабу, товар и был таков. Найдут, конечно. Его тоже, говорят, подстрелили. Нужно быть совсем с сорванной резьбой, чтобы рассчитывать, что его Ржавый после этого в покое оставит. Он после этого случая сразу к Черепу поскакал. — Кстати, ты не договорил про этого Черепа. Кто это все-таки? — Никто не знает, — зябко пожал плечами Костыль, в испуге даже оглянувшись на закрытую дверь. — Но Диего верит ему как самому себе. — Еще один экстрасенс? Так у него же Артур есть. — Артур боится Черепа как своей смерти. Он никогда к Черепу не ездит, один раз Ржавый заставил его, так при смерти вернулся. Неделю кровью блевался. Думали, не выживет. — Что ж он с ним такого сделал? — Не знаю, — Костыль опять оглянулся за спину, потом придвинулся и зашептал. — Говорят, он плату за услуги свои бабами берет. Такое с ними вытворяет, что смотреть невозможно. — Ты скажи, как нам на него выйти? — Бесполезно. Живым от него никому из ваших потом не уйти. — Ничего, у нас есть кандидатура на примете. Он и Черепа и Ржавого в одну могилку положит на просушку. Так, где этого Черепа искать? — Он в порту. Больше пока ничего не знаю. Но я узнаю. Есть у меня один рыбачек на примете, — он предупредил. — Только пусть все останется между нами троими. Никто не должен ничего знать о Черепе. Это в ваших интересах. При нашей следующей встрече я сдам вам его лежбище и время, когда Ржавый будет там. Но деньги привезет только кто-то из вас двоих. Иначе сделка не состоится. — Слушай, Костыль, кончай трястись. Чего ты Черепа заранее боишься? Ты ж его даже не видел. Как и он тебя. Уже собравшийся уходить, Костыль вернулся и сообщил: — Вот еще что. Наши болтают, что в порту появились чужаки. Они тоже про Черепа спрашивали. На них пытались наехать, они всех завалили и ушли. Кто уцелел, говорят, их пули не берут. Когда Костыль ушел, Шершавый повернулся к Рекункову и подытожил: — По парню психушка плачет. — Может, да, а может, и нет. Этот Череп серьезный парень. — С чего это ты так решил? — Мы с Ржавым год ничего поделать не можем. Он нас имеет, как хочет. А этот Череп заставил его на задних лапах перед ним ходить. — Что же нам делать? — Сидеть и задавать глупые вопросы! — вспылил Рекунков. — Найди мне парня, который Студебеккера завалил. — Зачем? — продолжал гнуть свое непонятливый Шершавый. — Нет, я тебя сейчас по голове стулом огрею! Черепа с Ржавым кто мочить будет? Когда я сказал Костылю, что у меня есть кандидатура, то его и имел в виду. У парня земля горит под ногами, единственный его шанс, кокнуть Ржавого первым. В этом с камикадзе наши цели совпадают. — Смешная у него кликуха, Камикадзе, — ухмыльнулся Шершавый. — Он давно, наверное, из города слинял. — Куда? Он же раненый! В порту ему оставаться нельзя, его там ищут. Он постарается теперь на нашей территории укрыться. Найди его. |
|
|