"Есть так держать!" - читать интересную книгу автора (Селянкин Олег Константинович)

Глава четырнадцатая «ЗА ВОЛГОЙ ДЛЯ НАС ЗЕМЛИ НЕТ!»

Отец был рядом, но виделся с ним Витя редко. Забежит отец на катер на несколько минут, торопливо потреплет рукой по плечу, скажет:

— Ну, как дела, Витюша? Трудновато приходится? Ничего! Так просто хорошим моряком не станешь! — и снова торопится на катера.

Порой, конечно, трудновато Вите приходилось без нормального сна и отдыха. Но ведь всем остальным, работающим на переправе, было во много раз труднее. Битва за Волгу разгоралась все сильнее.

Фашисты теперь часто обстреливали из пушек и тяжелых минометов и левый берег. Но только один раз произошла маленькая заминка с ремонтом катеров.

Тогда обстрел был особенно яростным, неистовым, и один из матросов спрятался в щель. За ним полезли туда и другие. В это время появился Нестеров. Он спокойно подошел к катерам, потом к щели, остановился перед ней и крикнул:

— Товарищи коммунисты! Пока некоторые товарищи отсиживаются здесь, я думаю, что мы продолжим ремонт?

И хотя после этого разрывов не стало меньше, работы возобновились. С тех пор в щели лежали лишь непримятые опавшие листья.

Вите не удалось побывать в городе, но от раненых солдат, которых переправляли на катерах, он узнавал все, что там происходило. Да теперь и с левого берега многое было видно. Фашистские полчища навалились скопом на армию Чуйкова и прижали ее к реке, а в некоторых местах и сами вышли к Волге. Их пушки и минометы простреливали всю реку, и катера работали только ночью, а днем, спрятавшись от самолетов, исправляли повреждения, чтобы ночью снова пойти в город, приняв десант или загромоздив свои кубрики ящиками со снарядами, минами, патронами, мешками с мукой, концентратами и крупой.

А ремонт бывает разный. Пробоину в борту заделает любой матрос, но как быть, если пробоин много? Вот «сто двадцатый» только за последний рейс получил их двести двадцать четыре! Подумать только: двести двадцать четыре пробоины у такого маленького катера! Но он не утонул, не вышел из строя: два других катера пришвартовались к его бортам и, словно больного под руки, привели к стоянке, а уже через пять дней он снова ушел на переправу.

Или взять «сто тридцать девятый». Его мотор так исковеркало миной, что все даже рукой махнули: этот, дескать, уже отплавал свое. Только мотористы не сдавались. Они долго копошились в моторном отделении, всё осматривали, ощупывали мотор.

— Конец, отплавал красавец, — сказал пулеметчик с того катера. — Хоть пулемет сниму. Он-то мне еще пригодится.

— Уйди, нытик! — прикрикнул на него один из мотористов.

— Это я-то нытик? — вспылил пулеметчик. — Я?.. Да ты знаешь, что я с тобой за такие слова сделаю?!

Тогда и вмешался отец. Он бросил на железный палубный настил гаечный ключ, который держал в руке, выпрямился и сказал, глядя прямо в горящие злобой глаза пулеметчика:

— Ничего не сделаешь. Он прав.

— Так, товарищ старший инженер-лейтенант…

— Правду он сказал! — повысил голос отец. — Ты знаешь, что сейчас в городе творится? Знаешь? Так почему же у тебя язык поворачивается говорить такие слова?! Наших на том берегу меньше, чем фашистов, но они вгрызлись в камни, кровью исходят, но не отступают!.. За каждый дом!.. За каждую ступеньку лестницы дерутся!.. Им нужны патроны, снаряды… Многое нужно… Выйдет из строя один этот катер — они получат на несколько десятков тонн грузов меньше, чем могли бы получить. За одну ночь на несколько десятков тонн меньше! Сколько же это будет за неделю? Молчишь?.. То-то и оно…

— Да разве я не понимаю? Но мотор-то у нас разбит?

— Не разбит, а поврежден!.. Идите, не мешайте работать.

Отец стиснул кулаки, глаза его совсем спрятались под мохнатыми бровями, а губ словно и не бывало: так он их сжал.

— И вы, юнга, идите! — Голос у него властный, и ему невольно подчиняешься.

Хотя и не верил Витя, что тот катер восстановят, но мотористы и отец сдержали слово. Не имея возможности своими силами сделать новые части, они искали и нашли их на затонувших катерах.

Несколько дней Витя почти не видел людей, ремонтировавших катер, не разговаривал с ними: они буквально ночевали в моторном отделении, куда приносили все, что удавалось доставать с затонувших катеров. Работа продвигалась медленно: не так просто без специальных приспособлений заменить части, а еще сложнее — достать их. Да и работать под водой матросам приходилось не в водолазных костюмах, а, как и тогда, при смене винта, в обыкновенных противогазах.

Но однажды из моторного отделения вылез отец. На его подбородке золотились короткие волоски, на лбу темнела полоска сажи, блестел ватник, пропитавшийся маслом, а сам он улыбался, улыбался широко, радостно. На шум ожившего мотора сбежались матросы и тоже заулыбались.

— Живем, Витька! Нашего брата просто так не возьмешь! — похвастался отец.

И у Вити на душе стало светлее.

Не раз после этого слышал Витя, как пулеметчик с того катера говорил кому-то из матросов:

— Не нытик я… Вижу, что мотор разбит, ну, думаю, надо на другую коробочку перебираться… А они вон какое дело придумали!.. Не нытик я, честное слово, не нытик!

В голосе его звучало искреннее раскаяние.

Матросы обычно отмалчивались, и лишь Изотов как-то ответил:

— Тут головой думать надо. Дело не в одном катере. А вот появись у всех такое настроение, как у тебя, — тогда беда. Чуть катер пострадал — ставь его на прикол! Этак мы весь отряд за пару дней разбазарим… А знаешь, какая сейчас международная обстановка? Мне тут один землячок рассказывал, что Япония и Турция только и ждут, когда фашисты разгромят нас на Волге. Сразу на нас с двух сторон они набросятся! Или не слыхал, что солдаты говорят? За Волгой для нас земли нет! Вот что они говорят. Между прочим, очень умные слова… А как они свою эту клятву выполнят, если мы с вами будем только ушами хлопать?

Ночью снова пошли с десантом в город. Витя к этому походу подготовился: из карманов его брюк и бушлата торчали рукоятки гранат, на поясе висели автоматные диски, в вещевом мешке лежала обкусанная хлебная буханка. Зачем он все это взял с собой? А разве вы не читали в газете о матросах со «сто сорок третьего»? Их катер затонул около города, и тогда матросы высадились, как обыкновенные десантники. Они посеяли панику среди фашистов, которые даже и мысли не допускали, что такой шум могут поднять всего семь человек. Это помогло матросам потеснить противника и пробиться к своим.

Может быть, сегодня команда «сто двадцатого» поступит так же?

Витя залез на надстройку к Бородачеву, устроился там и думал, что пойдет в поход вторым номером пулеметного расчета. Однако в самый последний момент, когда трап уже был убран, его увидел Курбатов, позвал, спустился с ним в кубрик к десантникам и сказал:

— Назначаю вас, юнга, старшим и ответственным за кубрик. Если возникнет необходимость, то подбодрите личный состав, а о всех происшествиях докладывайте прямо мне.

— Есть! — ответил Витя и в ту же секунду был готов провалиться сквозь палубу.

Дружный хохот встретил его ответ. Смеялись матросы-десантники, не смог удержаться от улыбки и Курбатов. Но он быстро справился с собой и, дождавшись тишины, сказал:

— Вы служите не первый год и должны понимать, что ни одно приказание не отдается просто так.

Вот и все, а десантники сразу притихли и уже иными глазами посмотрели на «ответственного товарища».

— Почет, как старшему, — сказал матрос в бескозырке с ленточкой, на которой было написано: «Красный Кавказ».

Его сосед кивнул, матросы потеснились, пропустили Витю в центр кубрика и плотно замкнули кольцо вокруг него.

Новая должность не доставила Вите много хлопот. В корпусе катера появилось несколько пробоин, но их тут же заделали, даже не спросив совета у «старшего».

Маленькое недоразумение произошло только в момент высадки десанта. Дело в том, что раненые матросы пошли вместе со здоровыми, а когда Витя попытался остановить их, то один матрос положил ему на плечо руку и спросил:

— Грамотный? Видел, что написано на том берегу?

— Видел.

— А ну, скажи.

— «За Волгой для нас земли нет!» — звенящим голосом отчеканил Витя.

— Ну вот, видишь. — И, поправив автомат, матрос выпрыгнул из кубрика.

Только сейчас понял Витя, что не нуждались десантники в таком «старшем», что нарочно придумал эту должность Василий Николаевич. Но что он, Витя, мог сделать? Приказ всегда остается приказом.

В дальнейшем Василий Николаевич не раз под различными предлогами старался оставить мальчика на левом берегу, посылал его то в госпиталь к раненым матросам, то к командиру базы за боезапасом; но боевых выходов хватало с избытком и на Витину долю: за ночь по нескольку раз ходили катера в город. Бывало, что и Витя не оставался без настоящего поручения.

Особенно горячие дни начались в октябре. Стремясь захватить город до зимы, фашисты напрягли все силы. Много катеров и пароходов, разбитых снарядами и бомбами, утонуло во время ночных рейсов. Часть из них легла грудой обломков на песках, но некоторые утонули на фарватере и теперь мешали другим. «Сто двадцатому» поручили найти их тралом и обозначить.

Когда катер получил это задание, все нахмурились: очень легким, почти безопасным показалось оно.

Бородачев даже сказал:

— Учтя наши прошлые заслуги, видимо, решило начальство перевести нас на пенсию.

— Как ты сказал? — вдруг раздался голос Нестерова, а немного погодя и он сам влез в землянку. — На пенсию, говоришь? — переспросил он, присаживаясь за стол. — Вот уж от кого-кого, а от тебя, Бородачев, не ожидал… Хотя и предупреждал меня Щукин.

— Щукин? Николай Петрович? А где он? Приехал? — зашумели матросы.

— Пока еще лежит в госпитале, а вот письмецо прислал. Хотите прочитаю?

— Зачем спрашивать?

Сергей Семенович прочел письмо. Ничего в нем особенного не было, но все равно стало радостно. Даже Бородачев, про которого Николай Петрович писал, что он парень ничего, башковитый, надежный, но иной раз в спешке может и глупость сморозить, не обиделся, а засмеялся вместе со всеми и сказал немного сконфуженно:

— Не забыл и меня парторг… А раз ругает, значит, наверняка на поправку пошел!

— Получил я это письмо и думаю: «Дай пойду к матросам, прочту им письмо товарища. Ведь они сегодня на особое задание идут». Пришел, а тут мне Бородачев и преподнес сюрприз! Неужели и остальные так думают?

— Не все, — ответил Юсупов и нахмурился.

— Есть и другие мнения, — проворчал Изотов. — Да смысл-то в них один.

— Какой? — встрепенулся Сергей Семенович. — Обидели вас?.. Вот и напрасно так думаете. Мы с командиром дивизиона долго думали, кого послать, и на вас выбор остановили. У вас, как нам казалось, партийная организация крепкая.

— И правильно думали, — снова проворчал Изотов. — Значит, и посылать нас надо туда, где пожарче.

— Мы в самое горячее место вас и посылаем. Вам поручается найти затопленные пароходы и обозначить их… А где их больше всего лежит? Под самым носом у противника. Думаете, он вам так и даст их прощупывать? Ого! Такой огонь откроет, что небо с овчинку покажется!

Нестеров замолчал. Его серые проницательные глаза быстро перебегали с одного лица на другое. От него не ускользнул ни злой взгляд Юсупова, брошенный на Изотова, ни раздумье Бородачева, ни нервная дрожь пальцев Иванова.

— Так, может, вместо вас кого другого послать? — спросил Сергей Семенович после длительного молчания. — Вас отправим на переправу, а другому катеру дадим ваше задание.

И тут матросов прорвало.

— Не было и не будет такого случая, чтобы наш катер на задворках отирался! — гремел Изотов.

— Нельзя так, товарищ комиссар! — горячился Юсупов, пытался что-то доказывать, но его не было слышно из-за общего шума.

Вместе со всеми возмущался и Витя. Ему было до слез обидно, что комиссар хоть на секунду, но усомнился в его товарищах.

— Не пойму, с чего это вдруг вы раскричались? — спросил комиссар, когда шум немного стих. — Не хотите на переправу — воля ваша. Мы-то вас ведь в другое место посылаем! — Н он весело рассмеялся.

Споров больше не было, и с наступлением темноты катер вышел на задание.

Ночь холодная, ветреная. Черные, тяжелые волны вырастают у борта неожиданно, ударяются о него, и брызги заливают переднее смотровое стекло рубки, как из душа, обрушиваются на Витю, стоящего у пулемета. Сегодня он здесь хозяйничает один. Захар ушел на другой катер, так как на нем ночью был убит пулеметчик. Витя закрыл ватником затворы пулемета, а сам съежился в бушлатике под порывами по-зимнему злого ветра.

Впереди — вспышки выстрелов. Там сейчас высаживают десант тральщики и бронекатера. Пожаров в городе нет: то, что могло гореть, давно сгорело.

Тральщик задрожал и остановился. Найден первый пароход. Поставили над ним буек, пошли дальше. И когда осталось протралить последний участок фарватера, трал опять зацепился за что-то. Напрасны были все усилия и старания: трал засел прочно, словно не хотел пускать катер дальше.

Давно прошли из последнего рейса другие катера, а «сто двадцатый» по-прежнему стоял на месте. Скоро рассвет, его могут заметить фашисты, и тогда десятки пушек и минометов откроют по нему беспощадный огонь.

К мичману Агапову подошел Изотов.

— Ничего не выходит, товарищ мичман, — сказал он.

— Что предлагаете?

— Нырять и отцеплять трал. Или бросать его, — ответил Изотов и тут же поспешно добавил: — Только бросать трал никак невозможно.

— Что ж, давайте нырять, — произнес Агапов и расстегнул шинель, словно сам собирался броситься в воду.

Но помощник Изотова, минер Иванов, худощавый, незаметный человек с грустными серыми глазами, уже разделся и стоял на корме, скрестив на груди руки, поеживаясь от холода и ожидания разрешения.

— Эй, Иванов! Постой, постой! — закричал Изотов и побежал к нему, перехватываясь рукой по лееру.

Витя перешел поближе к корме.

— Ты чего это раньше батьки в пекло лезешь? — ворчит Изотов и быстро снимает с себя ватник. — На, оболакайся.

— Товарищ старшина, — пробует возразить Иванов.

— Кому говорю! — рявкает Изотов. — Будешь командиром отделения, тогда и полезешь! Ишь, какие все умные стали!

Изотов разделся, поежился, шутливо сказал:

— Бог не выдаст — свинья не съест! — и плашмя бросился в воду.

Взметнулись брызги, ветер унес их, и снова под кормой клокочущая чернота.

— Ну, как? — спросил Агапов, как только голова Изотова показалась около катера.

— Не допускает матушка, выталкивает.

— Вылезай, рубить трос будем.

— Во, во! Может, и отцепить-то его дело плевое, а мы сразу губить народное добро… Давай-ка груз какой ни есть!

Ему дали чугунную болванку на веревке. Прикрепляя ее к плечу, Изотов еще что-то ворчал, но ветер относил его слова, и до Вити долетали только отрывки:

— Рубить… Ишь, умные стали…

Несколько раз нырял Изотов, потом вылез на катер.

— Готово? — спросил Агапов, набрасывая на него свою шинель.

— Чуток осталось… Передохну малость и…

Мелькнуло белое тело, и расступилась перед ним вода.

Изотов вскочил на ноги и закричал:

— Иванов! Что я тебе… — и осекся.

Волны по-прежнему яростно ударяются о борт. Ветер рвет фалы.

Вдруг трал ослабел, и вынырнул Иванов. Он в несколько взмахов достиг катера.

— Пошла лебедка! — скомандовал Изотов.

Заскрежетали шестеренки, загрохотали железные кошки по палубе.

Трал уложили на место, и тогда Изотов обнял Иванова за плечи:

— Пойдем, дружок, чайком побалуемся. Я, как предчувствовал, и чайник в моторное отделение подсунул. Наверняка уже нагрелся.

Задание выполнено, и катер пошел обратно. Еще издали Витя увидел отца, который стоял на берегу и всматривался в катер. Заметив Витю, он помахал ему рукой, крикнул:

— Ты опять теплые носки не надел? Сейчас же возьми их! — и ушел на ремонтирующийся катер.

Такой порядок выработался давно: отец встретит, скажет что-нибудь и снова за работу.

Продрогший до костей за время вахты, Витя влетел в землянку и крикнул с порога:

— Захар!

Матросы повернули к нему головы, но никто из них не сказал, куда и зачем вышел Захар. Витя постоял немного, потом решительно подошел к матросу, сидевшему у печки, и спросил у него:

— Убит или ранен?

— Кто его знает, — хмуро ответил тот.

Витя убежал в штаб и там узнал, что катер, на котором ушел Захар, с задания не вернулся. Кто-то видел, как в него попал снаряд и он начал тонуть. Ни один матрос из его команды не выплыл на левый берег.

— Может, они на правом, — высказал кто-то предположение, и остальные ухватились за эту мысль.

И тут дверь в землянку распахнулась, влетел матрос и крикнул:

— Семерку видно!

Как бурей, вымело всех на берег. У верхней части острова виден «сто двадцать седьмой». Только сломанная мачта с порванным, развевающимся флагом да верхняя часть рубки возвышаются над водой.

— Есть кто-то живой! — радостно заявил Курбатов.

— Не похоже. Там и примоститься негде, — тихо заметил Агапов.

— Да вы на флаг, на флаг смотрите! Ведь ночью-то катер был без него! — отстаивал свое мнение капитан-лейтенант.

Оживленно, все разом заговорили моряки, но внезапно нахмурились и приумолкли: военно-морской флаг, порванный, но реющий над волнами, мозолил фашистам глаза, лишал их сна и аппетита, и они из нескольких орудий открыли по нему огонь. Всплески снарядов взлохмачивали седую от пены Волгу, а флаг по-прежнему гордо реял, и ярко-красная звездочка была хорошо видна с обоих берегов.

Только ночью удалось подойти к катеру и снять с него единственного уцелевшего матроса. Этим счастливцем оказался Бородачев. Полураздетый, с обернутым кровавой тельняшкой плечом, посиневший от холода, он, шатаясь, вошел в землянку, опустился, почти упал, на чурбачок около печурки и сказал:

— Братцы, а я, кажется, промок.