"Любимицы королевы" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

ДАР КОРОЛЕВЫ

Роберт Харли и его друг-ученик Генри Сент-Джон стояли с краю толпы, собравшейся у позорного столба в Корнхилле.

Сент-Джон знал, что из-за скандальной истории с Дефо Харли крайне обеспокоен, хоть и пытается это скрыть.

— Даниэль — один из величайших писателей нашего времени, — говорил Харли. — Хочу, чтобы он работал на меня.

Но прежде, чем ему удалось осуществить свой план, Дефо арестовали по распоряжению королевы, и суд решил, что он должен трижды выстоять по часу у позорного столба — в Корнхилле, в районе Чипсайда и Темпл-Бара.

— Я мог бы предостеречь Даниэля, — негромко сказал Харли. — Жаль, что не видел его памфлета до опубликования.

— Памфлет блестящий, — сказал Сент-Джон.

— Даже чересчур. В том-то и беда. Я говорил тебе, Генри, что перо — сильное оружие. Это начинают понимать и другие. Вот потому Дефо и постигла такая участь.

— Везут…

И вот появился этот нераскаявшийся памфлетист, страдалец за свои взгляды. Он сидит в повозке, везущей его к позорному столбу. Обычно толпа дожидалась минуты, когда несчастного приговоренного посадят в колодки и он станет беспомощным перед яростью и презрением собравшихся. Существовал обычай забрасывать жертву гнилыми плодами, тухлой рыбой и прочей оказавшейся под рукой дрянью; при этом многие приговоренные умирали. И то, что такая судьба уготована человеку большого таланта, возможно, гению, преисполнило Харли негодованием.

— Он поступил неразумно, — сказал Сент-Джон.

— Он не написал ни слова неправды.

— Все же этот памфлет — «Простейший способ разделаться с диссидентами» — никому не доставил удовольствия.

— Доставил мне, как всякий литературный шедевр.

— Но воззрения, учитель, воззрения.

— Все эти парламентские споры относительно религиозных сект заслуживают осмеяния, вот Дефо их и высмеял.

— Да, только в таком тоне, что высшие церковные чины восприняли его иронию всерьез.

— Они слишком серьезно воспринимают сами себя и ждут этого от других. У них нет чувства юмора — а у Дефо есть. Они сперва поддержали этот памфлет, а потом поняли, что Даниэль над ними смеется, и со зла, что оказались в дураках, обвинили его в клевете на церковь.

— И что же теперь?

— Бог весть, выдержит ли он это наказание. Если уцелеет в Корнхилле, завтра будет казнь в Чипсайде, послезавтра в Темпл-Баре. Пошли, Сент-Джон, я не хочу смотреть, как этого человека подвергнут унижениям.

— Мы ничего не можем поделать?

Харли покачал головой.

— Я готов добиваться его освобождения всеми силами, но на это требуется время. Если б только можно было обратиться к королеве.

— А почему бы и нет?

— При официальном визите склонить ее к моему образу мыслей не удастся. Надо установить с ней отношения… такие, как у Мальборо.

— Ему ведь помогает герцогиня.

— Да, и Анна души не чает в этой женщине. Найти б кого-нибудь, способного похлопотать за меня, как она за мужа.

— Другой королевы Сары нет.

— И слава Богу. Меня удивляет, что она остается в любимицах королевы. Смотри-ка. Толпа расступилась. И все молчат. Обычно в подобных случах стоит такой гам, что не расслышишь собственного голоса. Странно! В чем же тут дело?

Оба молчали, пока Дефо усаживали в колодки. Выражение его лица было спокойным; казалось, он не боится толпы и нисколько не раскаивается.

Это было в высшей степени необычно. Позорный столб обступила группа мужчин с дубинками.

— Слушайте, — сказал один из них, — это наш Даниэль. Если кто вздумает хоть пальцем его тронуть, получит по башке. Понятно?

— Да, — заревела толпа. — Понятно.

Кто-то поднял кружку пива и крикнул:

— Доброго здоровья тебе, Даниэль, и долгой жизни!

Толпа подхватила этот крик.

Сент-Джон и Харли переглянулись. Последний расхохотался.

— Клянусь Богом, — воскликнул он, — толпа на его стороне.

Жаркое июльское солнце нещадно пекло голову арестанта; он явно чувствовал себя неважно; однако глаза его светились признательностью — он понял, что люди настроены к нему дружелюбно.

К позорному столбу бросили букет роз. Две девушки подбежали и украсили его венками. Один человек подошел с кружкой пива и поднес ее Даниэлю ко рту.

— Да благословит тебя Бог, Даниэль! — крикнул кто-то в толпе.

— Да, — поднялся крик, — мы на твоей стороне, Даниэль!

К Сент-Джону и Харли подошел продавец книг.

— Купите балладу Даниэля, сэр. Купите. Человек он хороший, и ему надо кормить семерых детей.

Харли купил стихи и жестом велел Сент-Джону сделать то же самое.

Когда продавец отошел, Харли сказал:

— Такого еще не было. Даниэля потом уведут в Ньюгейтскую тюрьму. Но вот посмотришь, я добьюсь его освобождения.

Приверженцы Дефо прибывали, и толпа становилась все шумнее. Охрана у позорного столба удвоилась, и если б кто-то посмел бросить в Даниэля что-нибудь, кроме цветов, то почти наверняка поплатился бы за это жизнью.

— Оставаться незачем, — сказал Харли. — Даниэля не дадут в обиду.

Когда они отошли, он заглянул в стихи и прочел вслух:

— Вот видишь, Сент-Джон. Такие слова никого не оставят равнодушным. Почему толпа осыпает Дефо розами? Почему пьет за его здоровье? Из-за слов, Сент-Джон. Слова… слова… слова! Мы начинаем войну, и главным нашим оружием будет слово.

Сара не появлялась при дворе, ссылаясь на горе, но когда в Сент-Олбанс пришла весть, что палата лордов отклонила Билль о единоверии и что тори, потерпев поражение возвели в звание пэра четверых своих сторонников, пришла в ярость.

Маль был убежденным тори, но, как ни любила она его, как ни восхищалась им, поступаться ради него своими взглядами, становящимися все более и более либеральными, не собиралась. Малю нужно понять, что тори противятся продолжению войны, твердым сторонником которой он является. Находясь во Фландрии, ему трудно уяснить, что происходит дома, поэтому принять на себя командование внутренним фронтом — ее долг.

Четверо новых пэров-тори, чтобы принять Билль в палате лордов! Допустить этого Сара не могла. Она потребует, чтобы появился хотя бы еще один новый пэр-виг.

Это было наилучшим лекарством от горя. Сара немедленно отправилась из Сент-Олбанса в Сент-Джеймский дворец.

Ворвавшись в покои королевы, она увидела сидящую за клавесином Эбигейл Хилл и сладко дремлющую в кресле Анну.

Когда Сара вошла, Эбигейл перестала играть, а на лице Анны появилось восторженное выражение.

— Моя дражайшая, дражайшая миссис Фримен!

— Да, миссис Морли, это я!

— Рада вас видеть! Очень рада!

Они любовно обнялись. Анна чуть не плакала.

— Поверьте, все это долгое, мучительное время я думала о вас. И приехала бы в Сент-Олбанс, если бы вы мне позволили.

— Я боялась, что сойду с ума от горя. Окружающие страшились за мой разум. Мистер Фримен готов был отказаться от всего… от всего, лишь бы находиться рядом со мной.

— Дорогой, дорогой мистер Фримен! Какая отрада. Я понимаю, как тяжела ваша утрата. Конечно, вы находите утешение в обществе мужа. До чего схожи наши жизни, дорогая миссис Фримен.

Привыкшая вести себя вольно Сара что-то недовольно буркнула. Ее вывело из себя сравнение Маля, красавца и блестящего гения, с ленивым, безмозглым датским принцем.

— Ну вот, я здесь, — сказала она, — и хочу знать, как поживала миссис Морли в мое отсутствие.

— Постоянно мечтала о нашей встрече.

— Услышав тревожные новости, я не смогла больше находиться вдали от двора.

— Тревожные новости, миссис Фримен?

— Четверо тори возведены в звание пэров ради принятия Билля!

— Миссис Фримен, я уверена, мои министры знают, как лучше.

— А я, миссис Морли, отнюдь не уверена.

Анна негромко ахнула от изумления. Пока Сары не было, ей никто не возражал так резко, и теперь ее это потрясло.

Сара глянула на сидевшую у клавесина Эбигейл.

— Можешь уйти.

Девушка обратила взгляд на королеву, и Анна поняла ее безмолвный вопрос: «Я должна повиноваться вам или герцогине?»

Королева кивком отпустила горничную, и Эбигейл вышла. Она-то думала, что прочно заняла место в сердце королевы, но появление Сары открыло ей, до чего это место ненадежно. Сара может сегодня же сказать: «Увольте Хилл». И Анна кротко повинуется. Может, и окажет легкое сопротивление, только оно тут же будет сломлено.

А эта история с Биллем о единоверии? Чем она завершится? Насколько Эбигейл понимала, самая острая полемика в стране велась из-за религии. Осложнения с Биллем это подтверждали. Тест-Акт [3] требовал, чтобы все государственные служащие при вступлении в должность давали присягу в соответствии с обрядами англиканской церкви; после этого они могли молиться по любому обряду. Акт этот был принят в царствование Карла Второго, стремившегося примирить оба направления веры. Для этого требовалось лишь временное единоверие. Тори хотели отменить этот закон и принять гораздо более строгий, налагающий крупный штраф на человека, который, приняв присягу и вступив в должность, посетит впоследствии диссидентскую службу. Второе посещение влекло бы за собой еще более крупный штраф и отстранение от должности на три года.

Анна симпатизировала тори и была очень набожна; члены правительства убедили ее, что Билль о единоверии необходим для блага государства. Как ни странно, палата лордов отвергла его, поскольку Вильгельм Третий был вигом и за время правления возвел в епископский сан многих священников, не принадлежавших англиканской церкви.

И то, что для принятия этого Билля возвели в пэры четверых тори, заставило Сару вспомнить о своих взглядах и поспешить ко двору.

Оставляя королеву и герцогиню вдвоем, Эбигейл думала не столько о достоинствах и недостатках этого документа, сколько о власти Сары над Анной. То, что произошло сейчас, было знаменательно. Сара выступила не только против королевы, но и против палаты общин, где преобладали тори.

Едва дверь закрылась за девушкой, Сара сказала:

— Столь важные дела нельзя обсуждать в присутствии слуг.

— Хилл в высшей степени сдержанна.

— Знаю. Потому-то и привела ее к вам. Как вижу, вы ею очень довольны.

— Такое доброе создание!

Королева с удовольствием уселась в кресло. Насколько приятнее говорить о добродетелях славной Хилл, за которую следует благодарить дражайшую миссис Фримен, чем о политике.

Но Сара, естественно, приехала не за тем, чтобы вести речь о служанках.

— Признаюсь, миссис Морли, я в высшей степени обеспокоена. К чему мы придем, если ради принятия закона людей станут возводить в звание пэров?

— Так поступали всегда…

— Так что же? Вновь творить беззаконие? Избиения, убийства тоже совершались раньше, миссис Морли, но нельзя же считать, что это хорошо, разумно и надо совершать их вновь.

— Миссис Фримен неправильно поняла меня.

— Я все поняла правильно! Билль о единоверии не принят палатой лордов… поэтому ваши министры посоветовали вам возвести четырех тори в звание пэров, чтобы принять его. Это недопустимо.

— Это уже сделано.

— Я этого не потерплю!

Анна обомлела. Ей очень хотелось видеть при дворе миссис Фримен. Но стоило Саре появиться, начался этот неприятный разговор. Спорить ей не хочется. Споры ей ненавистны. Но даже дражайшая миссис Фримен не может своими требованиями решать вопросы государственной политики.

— Присядьте рядом со мной, — попросила Анна. — Я хочу узнать все ваши новости.

— Новости мои, миссис Морли, безрадостны. Последнее время я думала только о своей утрате.

— Моя бедная, бедная миссис Фримен. Никто не может понять вас лучше вашей несчастной Морли.

— Однако, — резко ответила Сара, — необходимо забывать о своем горе. Предаваться ему без конца эгоистично.

Анна чуть вздрогнула. Разумеется, радостно видеть блестящую красавицу Сару, но слишком беспокойно.

— Я приехала поговорить с вами об этой постыдной истории. Четверо пэров-тори! Возмутительно. Тогда возведите в это звание хотя бы одного вига. Я настаиваю.

— Дорогая миссис Фримен, это забота министров.

— Нет, это наша забота, — поправила Сара.

И принялась расхаживать по комнате, говоря о недостатках Билля. Он чудовищен. Фанатичен. Анна спокойно повторяла:

— Это забота министров.

— Министров! — возмутилась Сара. — Чем они интересуются, кроме собственных успехов? Мы должны крепко держать их в руках. Вспомните, как трудно было добиться ренты для принца. Вот вам ваши министры.

— Я помню и буду вечно благодарна вам с мистером Фрименом за труды ради него.

— Вспомните еще, что решение о ренте принято большинством в один голос и что? Если бы я и мистер Фримен не трудились денно и нощно, мистер Морли получал бы на сто тысяч фунтов в год меньше.

— Мы никогда не забудем ваших стараний. Право же, мы с мистером Морли не знаем, как достойно отблагодарить вас. Помню, тогда мой дорогой Георг был очень болен. Его измучила астма. Я в то время ухаживала за ним. Помните? Я всерьез боялась лишиться его. Думала, судьба готовит еще один удар вашей бедной, несчастной Морли.

— Тогда ваших министров требовалось лишь подтолкнуть, что и было сделано. Теперь снова возникла такая необходимость.

— Дорогая миссис Фримен, вы определенно становитесь сторонницей вигов. Я не разделяю вашей симпатии к этим джентльменам — и поверьте, мне очень горько, что я не могу разделять взгляды моей дорогой подруги.

— Давайте вернемся к разговору о пэрах.

— Дорогая миссис Фримен, право же, это забота министров.

«Если она еще раз это повторит, — подумала Сара, — я закричу. Она ничего не слушает, ни на что не обращает внимания, только бессмысленно твердит: «Это забота министров». Посмотрим, миссис Морли, посмотрим».

— Думаю, Годолфин отчасти повинен в этом, — сказала герцогиня.

Анна не ответила, и Сара подумала: «А я позволила его сыну жениться на моей дочери! Ввела его в наш круг, и вот чем он мне за это платит!»

— Он — министр, — напомнила ей королева.

«Все, что угодно, — подумала Сара, — только бы не слышать, как эта толстуха твердит о министрах».

— Я поговорю с ним, — сказала она.

— Человек не отвечает за поступки своих родственников, — напомнила Анна. — Я знаю, как вы огорчились, когда Сандерленд проголосовал против ренты принцу. Кажется, он был одним из ее злейших противников. Мой бедный Георг так страдал от астмы… каждое дыхание ему давалось с трудом, а Сандерленд выступал против него в палате лордов. И это зять моей дорогой миссис Фримен. К этому человеку я никогда не буду питать симпатии… Но мои чувства к дорогой миссис Фримен из-за него не остыли. Ничто не может изменить их.

— Я поговорю с Годолфином, напишу мистеру Фримену. Если новоиспеченные пэры-тори займут места в палате лордов, там должен появиться хотя бы еще один пэр-виг.

— Право же, это забота министров.

«Несносная старая дура! — подумала Сара. — Пора возвращаться домой».

Она напустилась на Годолфина, не способного ей противиться, и написала Мальборо. Оба советовали ей действовать осторожно. Но когда Сара думала об осторожности? Ей становилось ясно, что нельзя было отходить от придворных дел. Маль — гений, но уступает ей в проницательности, Годолфин слишком робок. Никто из них — так как оба тори — не поняли, что, если они хотя продолжать войну, им нужна помощь вигов, поскольку виги представляют торговлю и финансы Англии.

Сара всецело поддерживала тех, кто хотел отвергнуть Билль о временном единоверии. Герцогиня решила склонить королеву на свою сторону. Более того, взгляды герцогини разделял и принц Георг: когда его назначили первым лордом Адмиралтейства, он вынужден был принести присягу по англиканскому обряду, хотя продолжал молиться в лютеранской церкви. Поэтому голосовать за Билль Георг не стал бы, если б не настойчивость королевы.

«Старая дура, — думала Сара. — Слишком добродушна, чтобы сказать «нет», слишком стремится угодить своему дорогому ангелу, слишком толста и ленива, чтобы обсудить этот вопрос со мной».

Анна должна принять ее точку зрения. Сара готовилась пустить для этого в ход все свое влияние и способность убеждать.

Но сперва она хотела произвести в пэры вига и для этой цели избрала некоего Джона Херви.

Королева повторяла, что это забота министров, и в конце концов Сара вышла из себя.

— Если мистера Херви не возведут в звание пэра, я покину двор, и ноги моей здесь больше не будет!

Королева огорчилась, Годолфин перепугался, поглощенный военными операциями Мальборо пришел в ужас.

Выход существовал один. Джон Херви стал лордом, и Сара кивком поблагодарила Анну.

Герцогиня пришла в восторг, когда Билль был принят лордами с поправкой, которую палата общин наверняка должна была отвергнуть.

Успех вызвал у нее ликование — хоть и небольшой, он доказывал, что она — влиятельная особа.

Настала пора возвращаться ко двору.

Сара потребовала к себе Эбигейл Хилл.

— Ты хорошо вела себя, пока меня не было, — сказала герцогиня. — А вот твоей болтушке-сестрице придется исправляться.

— Надеюсь, Алиса ничем не заслужила недовольства вашей светлости.

— Моего недовольства! — воскликнула Сара. — Да я тут же надавала бы ей пощечин. Напомнила бы, что вытащила ее из грязи и сделала прачкой у Глостера. А теперь она получила место здесь — и все по моей милости. Я нахожу ее ленивой и никчемой. Она много сплетничает.

— Непременно скажу ей, что ваша светлость ею недовольны.

— И еще мне не нравится твой брат.

— Джек?

— Кто же еще? Только представь себе, он надоедал герцогу просьбами о месте в армии.

— Да, это слишком, — сказала Эбигейл, опустив взгляд и сложив руки.

Сара удовлетворенно посмотрела на нее. Эбигейл Хилл не разочаровала ее. Хотя она ни о чем не доносила. Возможно, Дэнверс и остальные не дают волю языку при этой девчонке, зная, что она родственница Мальборо и немедленно сообщит герцогине обо всем, что услышит. Сомнений нет — в покоях королевы она оказывает хорошее влияние.

— Ничего, ничего. Только мальчику лучше было б обратиться ко мне. У герцога много забот.

— У вашей светлости тоже.

— Ты права. Стоит мне отвернуться, и корсажники становятся дворянами. Этак скоро конюхи превратятся в благородных герцогов. А потом, извольте видеть, нам надо демонстрировать свою набожность, пытаясь излечивать наложением рук от золотухи. Предрассудки, вот что это такое. Зря ты не рассказала мне о том, что здесь творилось.

Эбигейл опустила голову.

— Ваша светлость, я знала, вы в трауре…

— Это не имеет значения. Ну ладно, теперь я здесь и позабочусь, чтобы все шло как по маслу. Королева, по-моему, довольна тобой. Ты заботишься о ее удобствах без навязчивости. Так и надо. Я вознагражу тебя.

— Ваша светлость очень добры.

— При дворе со мной моя младшая дочь. Сестры ее повыходили замуж, брат… скончался, и я решила не оставлять девочку в Сент-Олбансе. Приглядывай за ней. Возможно, тебе придется сопровождать ее в театр или в оперу. Будешь следить, чтобы с ней ничего не случилось.

— А королева…

Эбигейл пришла в ужас. Неужели ее заберут от Анны? Она этого не вынесет. Ей представилось, как она падает перед королевой на колени и просит оставить ее у себя.

Но Сара раздраженно продолжала:

— Конечно, нет. Королева не захочет лишаться тебя. Ты показала себя хорошей горничной. Поездки с нами будут чем-то вроде небольшой награды за хорошую службу.

Награды? Быть компаньонкой вспыльчивой Мэри, очень похожей на свою мать! Эбигейл надеялась, что Анна вскоре потребует от нее вновь приступить к исполнению своих обязанностей.

— А где Хилл? — недовольно спросила королева.

— Ваше величество, — ответила миссис Дэнверс, — герцогиня сказала, что везет ее в оперу.

— В оперу? Хилл? Очень, очень странно.

— Да, ваше величество. С какой стати герцогине брать туда с собой горничную?

— Дэнверс, омой мне ноги. Они сегодня очень отекли. Господи, как бы мне хотелось побывать в опере, но честно говоря, Дэнверс, я не хочу, чтобы меня туда несли… А без этого не обойтись. Подагра в последние дни совсем меня замучила. У Хилл такие нежные руки.

Миссис Дэнверс принесла таз, чтобы омыть королеве ноги.

Руки ее не были столь чудодейственными, как у Хилл. Анна закрыла глаза. До чего же она устала. После обеда Георга, как обычно, потянуло в сон, и принц проспал те два часа, которые она обычно с удовольствием проводила в своем любимом зеленом кабинете. Разливать чай являлось обязанностью Хилл — у нее красивые белые руки. Больше ничего красивого у бедняжки нет. Анна поглядела на свои. «И у меня тоже, — подумала она. — Бедняжка Хилл! Такая худая, неприглядная. Но руки у нее просто загляденье, она хорошо играет на клавесине, а передразнивает окружающих очень забавно. У Георга это вызывает смех. Как приятно слышать его смех — но только недолго, иначе может начаться приступ астмы. Хилл никогда долго не смешит его. Она очень сдержанна. Если видит, что близится приступ — а от нее это не укроется, — то сразу же замолкает.

Какое приятное времяпрепровождение! За принцем всегда следует этот славный паж, Сэмюэл Мэшем. Сегодня он выглядел мрачным, как и все остальные — кроме быстро уснувшего Георга.

«Нам недостает Эбигейл Хилл, — с легким удивлением подумала Анна. — Всем. Даже Георгу. Ему наверняка спалось не очень уютно».

А тут Сара увезла Эбигейл Хилл в оперу. Вдруг она почувствует обаяние девушки? Вдруг увезет ее в Сент-Олбанс? Тогда уж ни за что не пожелает с ней расстаться. Лицо Анны вытянулось. Она представила себе их вместе — яркую красавицу Сару и незаметную, но совершенно незаменимую Эбигейл.

Ее не досуха вытертые ноги продолжали ныть.

— Дэнверс… Но какой в этом смысл? Только Эбигейл способна принести облегчение ее несчастным больным ногам.

Эбигейл… и Сара! Вместе. А она прикована к кушетке и креслу водянкой и подагрой. Как бы ей хотелось находиться в опере, слушать остроты Сары и видеть рядом Хилл, предугадывающую ее желания.

Дэнверс ждала распоряжений.

— Принеси письменные принадлежности. Я хочу написать герцогине Мальборо.

Дэнверс ушла. Анна задумалась о Саре, которая несколько дней не появлялась и не писала. Сара никогда не любила писать письма. Каждый раз приходится ей о них напоминать. А теперь, разумеется, у нее на это будет еще меньше времени, поскольку она обнаружила достоинства Эбигейл.

«Раз дорогая миссис Фримен так не любит писать письма и, не появляясь два-три дня, не дает о себе знать, я для собственного успокоения вынуждена черкнуть несколько строк. Видимо, находясь в Лондоне, вы пожелаете послушать оперу. И это вполне понятно, я бы тоже не отказалась, будь способна двинуться с места. Но когда это будет возможно — Бог весть, я совсем охромела. Надеюсь, миссис Фримен не подумает брать с собой в оперу Эбигейл Хилл и не станет проводить много времени в ее обществе, иначе это превратится в потребность. Поэтому прошу ради вас самой и ради бедной миссис Морли — имейте как можно меньше дел с этой очаровательницей и простите, что я вам это пишу.

Ваша бедная, несчастная Морли».

Вызвав Дэнверс, Анна велела ей запечатать и отправить письмо. Позже, засыпая в кресле, она подумала: «Я написала миссис Фримен странное письмо. Непонятно, зачем. Но в нем есть правда, маленькая Эбигейл Хилл в определенном смысле очаровательница. Когда она здесь — ее не замечаешь, когда нет — как ее недостает!»

— Дэнверс.

— Слушаю, ваше величество.

— Когда Хилл вернется, скажи ей, что она стала слишком подолгу отсутствовать.

— Непременно, ваше величество.

— И пришли ее ко мне… сразу же.

Когда герцогине Мальборо принесли письмо, она сидела в комнате вместе с дочерью. Мэри угрюмо смотрела, как мать вскрывает конверт.

В голубых глазах девушки застыло недовольное выражение, губы — очень похожие на материнские — капризно искривились. Ей очень хотелось вернуться в Сент-Олбанс. Там ее дожидается молодой человек. Вечерами она тайком уходила из дома, они вместе мечтали о будущем. Возможно, им придется бежать, мама ни за что не позволит своей дочери выйти за сквайра, хоть он и самый красивый, самый лучший человек на свете. Неужели мало того, что муж Генриетты, лорд Риэлтон, станет графом Годолфином, когда его отец умрет? Анна стала леди Сандерленд, Элизабет — леди Бриджуотер. У всех трех великолепные партии. Они вышли замуж по указке матери; почему бы самой младшей не сделать выбор самостоятельно?

Она была еще очень юной и не смела ничего сказать, прекрасно зная, как выходит мама из себя, когда ей что-то не по душе.

«Но он состоится», — мысленно сказала Мэри, и в лице ее отразилась вся унаследованная от матери решимость.

Глядя, как Сара читает письмо, девушка подумала: «Я навсегда возненавижу ее, если она воспротивится нашему браку».

— Хмм! — произнесла герцогиня. — Кажется, эта особа глупеет с каждым днем.

Мэри догадалась, о ком она говорит в таком пренебрежительном тоне. Маме нравилось презрительно отзываться о королеве, так много для нее сделавшей. «Возможно, — подумала девушка, — она отправит меня в Сент-Олбанс на попечение Эбигейл Хилл. Это было бы замечательно. С Эбигейл можно делать все, что угодно. Унижать, запугивать, пока она не смирится со всем».

— Письмо от королевы? — спросила Мэри.

— Да. Это ревнивая старая дура. Она не переносит, когда я общаюсь с кем-то, кроме нее. До чего еще она может дойти?

— Мама, ты хочешь отправить со мной в Сент-Олбанс Эбигейл Хилл?

— Нет, не хочу. Королеве это бы не понравилось. Она нужна при дворе.

— Значит, она не хочет расставаться с Эбигейл?

Сара рассмеялась.

— Эбигейл! Королева о ней вовсе не думает. Это хорошая горничная… и только. Королеве она нравится, потому что ненавязчиво исполняет все ее желания. Но Анна так ревниво следит за моим вниманием к кому бы то ни было! Представь себе, она считает эту маленькую дурнушку-горничную очаровательницей. Эбигейл Хилл!

— Я просто подумала, мама, что ты, может, захочешь отдать меня на ее попечение.

Герцогиня сверкнула взглядом на дочь.

— И ты, и Эбигейл Хилл останетесь здесь, — холодно сказала она.

Мэри испугалась. Что могло стать известно матери?

До чего хорошо в зеленом кабинете! Эбигейл налила чаю и подала своей госпоже очень спокойно, умело. И сахару положила как раз сколько нужно. Почему у других так не получается? Георг сидит в кресле, весьма довольный — конечно, сейчас его не мучает астма, да и во время приступов он бывает очень терпеливым… безропотным. Милый Георг! Видимо, он нисколько не жалеет, что не стал, как собирался, генералом или флотоводцем. Точно так же смирился с тем, что у них нет детей, чего им обоим очень хотелось. Теперь она мечтает стать великой королевой. И часто говорит с Хилл о своих надеждах, разговаривать с ней — все равно, что размышлять вслух. Хилл никогда не кричит, не возражает, не смеется с издевкой.

— Я люблю подданных, как своих детей, Хилл, детей, которых у меня нет. И вижу себя их матерью, стараюсь делать для них все, что в моих силах, как старалась бы для своих детей, останься они живы.

— Ваше величество, я думаю, подданные отвечают взаимностью и видят в вас свою мать.

— Как считаешь, Хилл, может ли королева — если у нее хорошие министры — быть для подданных большим кумиром, чем король?

— Да, ваше величество. Вспомните королеву Елизавету. Да… именно кумиром.

Анна довольно кивнула.

— Горе мое при этой мысли притупляется.

— Это Божье утешение, — ответила Эбигейл.

Славная Хилл! Такая благомыслящая! Такая набожная!

— И потом еще церковь. Защищать церковь и государство — мой долг.

— О, ваше величество очень, очень добры…

Славная Хилл! Постоянной отрадой служат не только ее дела, но и слова.

Какие счастливые дни! И она стала постигать премудрости государственных дел, принимать здесь, в зеленом кабинете, своих лучших министров. А насколько легче понять ситуацию за чашкой чая, чем на заседании совета! Ей так спокойно, когда на коленях у нее сидят собачки, Георг дремлет в кресле, и Хилл неизменно поблизости.

Сэмюэл Мэшем стал частым гостем, потому что всегда сопровождает принца. Георг, судя по всему, полагается на него, как она на Эбигейл. Но конечно, не в той степени, это было бы немыслимо.

Эбигейл укрыла ее плечи шалью.

— Сегодня холодный ветер, ваше величество.

— А я и не заметила.

Всегда заранее все предвидит. Какое создание!

— Герцогиня, наверно, все еще в Сент-Олбансе?

— Думаю, что да, ваше величество.

Девушка опустила глаза, чтобы скрыть их озорной блеск. Дочери герцогини доставляли ей неприятности. Теперь Мэри захотела выйти за неподходящего, по мнению Сары, молодого человека. Эбигейл надеялась, что это легкое осложнение задержит ее светлость на какое-то время в Сент-Олбансе. При дворе без нее так хорошо, так спокойно.

— Как спокойно! — произнесла королева. — Знаешь, Хилл, с возрастом больше всего хочется покоя. Его высочество наверняка согласится со мной.

— Да, ваше величество.

«Скоро ли она поймет, — подумала Эбигейл, — кто здесь нарушает покой? Долго ли будет позволять герцогине властвовать над собой и распоряжаться своей жизнью?» Иной раз казалось, что так будет всегда. Иной раз она сомневалась в этом.

— Хилл, кто приглашен на сегодня в кабинет?

— Мистер Харли, мадам, и мистер Сент-Джон.

— Ах, да-да. Подопечные Мальборо. Он, кажется, высокого мнения о них, а в уме ему не откажешь. Герцогиня не особенно уверена в обоих. Может, посмотрим сами, а, Хилл?

Посмотрим сами! Иногда Анна возводила ее из горничной в наперсницы, а быть наперсницей королевы — значит, принимать участие в политических делах!

— Хилл, возможно, мистер Харли хочет чаю.

Эбигейл стояла перед ним, по телу ее пробежала дрожь волнения. Странное предчувствие охватило девушку. Глаза Харли, не выдающие никаких чувств, смотрели на нее, словно бы проникая в тайники души. Когда он брал чашку, девушка уловила в его дыхании винный запах. «Он пил перед визитом к королеве! А почему бы нет? — подумала она. — Принц тоже пьет за обедом, потому-то и глаза у него вечно слипаются».

— Спасибо, мисс Хилл, — сказал Харли. Тон его был любезным, но голос грубым.

— А мистер Сент-Джон?

Какой красавец! Он значительно моложе мистера Харли. Сколько ему лет? Может, двадцать? Определенно ученик мистера Харли. И очень самоуверен. Эбигейл слышала от Мэшема, что у него репутация повесы. Он смотрел на девушку оценивающе, однако по-другому, чем мистер Харли. Сент-Джон явно обратил внимание на ее рыжеватые волосы, на веснушки, от которых она никак не могла избавиться, на розовый кончик тонкого несколько длинного носа, на бесцветность небольших глаз. В любовницы он ее бы не взял. Но все же заинтересовался ею. Однако не так, как мистер Харли.

Эбигейл осознала, что она не просто горничная, разливающая чай, подающая королеве шаль, веер или карты. Она видела также, что оба посетителя, которым определенно предстоит играть важную роль в государственных делах, поняли это раньше ее.

Мистер Харли говорил королеве о Даниэле Дефо. Эбигейл села на стул неподалеку от кресла королевы — Анна любила, чтобы она сидела там — и стала слушать. Харли защищал писателя. У него был очень необычный голос, негармоничный, нетвердый, однако мысли свои он высказывал восхитительно ярко и тактично.

— Правление вашего величества запомнится на века, — говорил Харли Анне. Откуда он мог знать, что это самое заветное ее желание? — Завоевания — да, мадам. Они способствуют достижению величия, но существуют более непреходящие ценности: литература, искусство.

— У вас, наверно, замечательная библиотека, мистер Харли.

— Собирание книг — мое увлечение, мадам. Думаю, сейчас наша страна может сделать большой вклад в мировую литературу.

Королева сложила руки. Какой приятный разговор! Какой образованный человек! Да, она слышала об этих людях, и восхитительно, просто восхитительно, что они находят в настоящее время так много тем для вдохновения.

— Иногда оно вдохновляет их не на восторги, — заметил Сент-Джон.

— Неважно, — ответил Харли. — Главное, что вдохновение их посещает.

Мистер Харли умело вел разговор. Он упомянул Джонатана Свифта, Мэтью Прайора, Джозефа Эддисона, Ричарда Стила, Уильяма Конгрива, Джона Драйдена и наконец подошел к цели разговора: творчеству Даниэля Дефо.

— Кажется, он осужден за какой-то проступок, — сказала, нахмурясь, Анна.

— За памфлет, мадам.

Анна содрогнулась.

— Я не могу сравнить подобного человека с мистером Драйденом, от произведений которого я прихожу в восторг. Такие веселые пьесы! Думаю, одну из них нужно будет поставить ко дню моего рождения. Напомни мне, Хилл.

— Слушаюсь, мадам.

— Ваше величество, не будь Дефо столь талантливым писателем, он находился бы сейчас на свободе.

Анна кивнула.

— У Драйдена такие веселые пьесы.

Мистер Харли умел поворачивать разговор в нужное ему русло: он приехал говорить о Даниэле Дефо, которого очень ценил. Эбигейл сразу же поняла, что он добивается освобождения писателя из Ньюгейтской тюрьмы. Но если Харли рассчитывал на то, что королева, найдя его интересным собеседником, не откажет ему в любой просьбе, то заблуждался, он совершенно не знал Анну. Эти люди ее недооценивали. Добиваясь своего, она никому не уступала в решительности. В отличие от многих не бушевала, не выходила из себя. Но что-то решив, упрямо стояла на своем.

Она пригласила Харли и Сент-Джона в уютный зеленый кабинет не для разговора о каком-то писаке, который сдуру полез в политику и оказался из-за этого в Ньюгейтской тюрьме.

Эбигейл подавляла смех. Очень забавно было слушать, как Харли говорит о Дефо, а королева время от времени повторяет: «Какой умный человек мистер Драйден. Хилл, напомни мне. Ко дню моего рождения следует поставить одну из его пьес».

Девушка сочла, что оба гостя ушли горько разочарованными, так как, по ее мнению, не добились ничего. Хорошо бы они поняли, что королева не так проста, как им казалось.

Услышав их разговор, когда они медленно шли по дорожке, она бы удивилась.

— Что скажешь о ней, Сент-Джон?

— Некрасива и дьявольски хитра. — Может, отсутствие внешней привлекательности возмещает ее умственные способности?

— Тихая, как мышь. Говорят, при дворе ее прозвали неугомонной малюткой. Дэнверс и остальные рады возлагать на нее самые неприятные обязанности.

— Дэнверс и остальные скорее всего дуры.

— Оставьте, учитель, не надо говорить, что вы хотите сблизиться с ней.

— Очень хочу.

— Вы не бабник.

— Генри, твои мысли идут по наезженной колее. Знаешь, есть игры более веселые и волнующие, чем в спальне.

— Не может быть, — весело ответил Сент-Джон.

— Повеса! Распутник! Ты многое упускаешь в жизни.

— Вы собираетесь играть в эти игры с мисс Хилл?

— Возможно. Хилл загадочна. К ней стоит присмотреться. Как думаешь, кто она?

— Ее привела ко двору вице-королева Сара. Хилл ее дальняя родственница, состояла в служанках, а это, разумеется, нестерпимо для Сары. Кузина этой надменной женщины в прислугах! Ни за что! Лучше пристроить ее ко двору — на должность шпионки, как вы понимаете.

— Полагаешь, она шпионка Мальборо? Я сомневаюсь в этом, Генри. Очень сомневаюсь.

Роберт Харли безмятежно улыбался. Он был вполне доволен визитом в зеленый кабинет.

Эбигейл удивилась бы этому, поскольку Харли ничего не добился для Даниэля Дефо. Она не догадывалась, что он достиг своей главной цели. Повидал Эбигейл Хилл и счел, что не ошибся в ней.

В ночь на двадцать шестое ноября над Лондоном разразилась буря.

Начало бури королева проспала, разбудить ее было трудно. Однако сильный ветер, казалось, сотрясал Сент-Джеймский дворец до фундамента, и Эбигейл не могла заснуть.

Она поднялась и надела халат. Анна должна была проснуться от такого шума. Комната осветилась вспышкой молнии, а затем раздался такой сильный гром, какого девушка ни разу не слышала.

— Что такое? — послышался голос Анны. — Хилл! Хилл!

— Я здесь, мадам. Это гроза. Похоже, поднялась сильная буря. Приготовить вам чаю или ваше величество предпочтет бренди?

— В таких обстоятельствах, пожалуй, бренди, Хилл.

Эбигейл вышла. Раздался сильный удар грома и грохот обваливающейся стены.

— Полагаю, ваше величество, вам лучше подняться.

Эбигейл набросила на плечи королевы теплый халат.

— Понадобится он мне, Хилл?

— Мадам, вам следует беречься от сквозняка, у вас может разболеться плечо.

— Ты права, Хилл. Конечно, права. О Господи… что происходит?

— Гроза, мадам, очень сильная.

— И прямо над нами. О Господи… Хилл! Опять!

Королева закрыла глаза. Эбигейл знала, что, опасаясь стихийных бедствий, Анна всякий раз вспоминает о причиненном отцу зле и думает, что на нее обрушивается проклятье.

— Мадам, это просто-напросто буря.

— Надеюсь, Хилл, она не причинит ущерба беднякам.

— Если что случится, мы подумаем, чем им помочь.

— Да-да, Хилл.

— Мой ангел. Моя дражайшая. — Георг ворвался в спальню, на нем был халат и парик, надетый небрежно, впопыхах. Он тяжело дышал. — Что это? С тобой ничего не случилось, мой ангел? Слава Богу. Слава Богу.

— Ничего не случилось, Георг. При мне Хилл. Не волнуйся, дорогой. Как бы не начался приступ астмы. Мэшем? Его высочество тепло одет? Я не хочу, чтобы он простудился.

— Да, ваше величество. На нем теплое белье.

— Мэшем, — сказал принц, — надо чем-нибудь согреться.

— Да, ваше высочество.

— Хилл, — сказала Анна, — подай его высочеству бренди. О Господи, кто там кричит?

Кричали какие-то фрейлины, напуганные грозой.

— Приведи их сюда, Хилл. Побудем здесь все вместе.

Эбигейл повиновалась и всю ту жуткую ночь не отходила от королевы.

Такой страшной ночи Эбигейл еще не переживала. Яростный ветер утих лишь к утру, успев нанести чудовищный ущерб.

Улицы были в руинах, по Темзе плыли всевозможные обломки, в Северном море пострадали многие корабли.

Королеве целыми днями докладывали о нанесенном уроне. Буря уничтожила пятнадцать военных кораблей, пошли ко дну сотни торговых судов и суденышек; вода затопила даже удаленные от моря участки земли, реки разлились, много домов оказалось разрушено.

Такой бури никто не мог припомнить, все молились, чтобы подобное не повторилось.

Особенно пострадала южная часть Англии. Говорили, что в Лондоне сильнее всего досталось Сент-Джеймскому дворцу: ветром снесло дымовые трубы и целые участки ограды. Вековые деревья в парке были вырваны с корнем и разбросаны словно бы какой-то гигантской рукой.

— Теперь уже ничто не будет прежним, — сказала королева.

Потянулись печальные дни, постоянно поступали вести все о новых несчастьях.

Анна с ужасом узнала, что во дворце епископа Батского и Уэльского обрушились все трубы, а сам епископ и его жена погибли в кровати.

— Какое несчастье, Хилл! Прямо-таки светопреставление.

Затем пришло сообщение, что строящийся Эддистоунский маяк снесло в море вместе с его зодчим, мистером Уинстенли.

— Прямо-таки светопреставление, — повторяла королева.

Эбигейл, знавшая об угрызениях совести Анны, не упоминала о том, что терзало ее — об измене отцу. Вместо этого она сказала:

— Мадам, вы наверняка поможете тем, кто пострадал от бури.

— Конечно, Хилл.

— И, может, отслужите молебен, возблагодарите Бога за то, что сохранил нас во время этого бедствия, и попросите не насылать больше подобных.

— Да, Хилл, непременно. Непременно. Отслужить молебен мы должны.

Таким образом, мысли королевы обратились от воображаемого проклятья к добрым делам.

— Ваше величество, — сказала Эбигейл, — на улицах вас стали называть доброй королевой Анной.

Стало быть, добро может исходить из зла. Буря была ужасной, но она помогла людям понять, как сильно печется королева об их благополучии.

Анна вызвала к себе Годолфина, и они решили объявить по всей стране траур с соблюдением поста и особыми церковными службами.

— Хилл, — сказала она, когда девушка массировала ей больные ноги, — иногда я думаю, что добро может исходить из зла.

— Вы несомненно правы, мадам.

Вскоре после бури пришла весть, что эрцгерцог Карл Австрийский собираясь в Испанию, где претендует на трон, намерен провести несколько дней в Англии.

Карла провозгласили королем Испании в Вене. В октябре он встретился с Мальборо в Дюссельдорфе. Там он преподнес герцогу шпагу с инкрустированным бриллиантами эфесом и горячо поблагодарил за все свершенное.

Поэтому требовалось, чтобы в Англии гостя встретил Мальборо. Сара очень обрадовалась этому. Какие б успехи или неудачи ни выпадали на их долю, для обоих самыми радостными были периоды совместной жизни. Кое-кто мог бы злобно сказать — Джону Черчиллу повезло, что ему не приходится постоянно жить с Сарой; мог бы намекнуть, что их счастье в браке — которого никто не мог отрицать — основано на долгих отсутствиях герцога, но так или иначе, они во время этих коротких встреч бывали счастливы.

Сара бесилась из-за несговорчивости королевы, упрямства дочери Мэри, стремившейся — в своем несознательном возрасте — вступить в совершенно неподходящий брак. Ее раздражало все: нелепость присвоения дворянства корсажникам; нежелание зятя, Сандерленда, повиноваться, подозрения относительно Роберта Харли и Сент-Джона, хотя Маль и Годолфин были о них очень высокого мнения. И все же она несказанно радовалась пребыванию мужа дома.

Мальборо тоже радовался. Герцог был одним из первых честолюбцев на свете. Умом его владели военные дела; он жаждал продолжать войну. Однако находясь вдали от Сары, только и мечтал оказаться рядом с женой. Никто, кроме него, не видел ее мягкой, доброй, нежной. Всем этим Сара одаривала лишь одного человека.

Мальборо и герцог Сомерсет отправились в Портсмут встречать Карла Австрийского. Было решено, что принц Георг поедет в Петуорт, в особняк Сомерсета, поприветствует там гостя от имени королевы и привезет его в Виндзор.

— Признаюсь, — сказала Анна, — меня беспокоит, как перенесет мистер Морли путешествие в это время года.

— Оно пойдет ему на пользу, — возразила Сара, наблюдавшая при дворе за приготовлениями к приезду эрцгерцога.

— Но вы же знаете, миссис Фримен, как страдает он в эту зиму от астмы. У него за два дня трижды шла кровь, и помогли ему только пузыри со льдом.

— Мистеру Морли полезно будет немного расшевелиться.

— Дорогая миссис Фримен, у вас прекрасное здоровье, и вы не всегда понимаете состояние других.

Сара позволила появиться на своем лице легкому раздражению.

«Хилл поняла бы мое беспокойство», — подумала королева и тут же отогнала эту мысль. Это было предательством дорогой миссис Фримен, наконец-то вернувшейся ко двору. Прежнего покоя не стало, но как энергична Сара, какое удовольствие видеть эти сверкающие, надменные глаза и слушать злобные выпады, слетающие с ее языка. Какой бодрой чувствуешь себя рядом с нею. И как она красива! Всякий раз поражаешься, видя ее нарядившейся к торжественной церемонии, с белокурыми волосами, ниспадающими на плечи.

Все же Анна беспокоилась о Георге. Ей хотелось, чтобы миссис Фримен прониклась сочувствием к нему: после бури состояние дорог было ужасное.

Георг вместе с мистером Сомерсетом и мистером Фрименом поехал в Петуорт, чтобы вернуться оттуда с августейшим гостем.

Сара явно считала себя главной виновницей этого события. Кто, например, дал возможность Карлу Австрийскому претендовать на испанский трон? Мальборо! Чей военный гений решает судьбы всей Европы? Тот же самый ответ. А кто дает Мальборо советы, создает ему уют, противостоит его врагам? Его герцогиня!

Вела она себя так, будто королева ее марионетка. И, можно сказать, помыкала ею; вернее, пыталась. Анна не спорила, просто кивала с улыбкой, но поступала по-своему. Иногда, приняв решение, находила нужную фразу, чтобы доходчиво выразить его, и твердила одно и то же.

Разумеется, ничто не приводило Сару в большее бешенство. Однако она была в состоянии уловить кроющееся в этом предостережение. Джон сотни раз призывал ее к осторожности. Конечно, он чересчур осторожен; но, слегка успокаиваясь, Сара отдавала себе отчет в том, что королева упряма и может, по ее собственному выражению, пригрозить державой и скипетром.

В Виндзор компания приехала вечером. Анна распорядилась, чтобы каждый второй солдат почетного караула держал в поднятой руке горящий факел. Зрелище получилось впечатляющее. Королева со стоящей рядом Сарой — хотя герцогине полагалось стоять позади — ждали гостей на верхней лестничной площадке.

Эрцгерцог оказался хрупким молодым человеком с меланхоличным выражением, застывшим на красивом лице, и приятными манерами. Ему очень шел синий мундир с золотыми и серебряными галунами.

«Бедняжка, — подумала Анна, — вид у него усталый».

Эрцгерцог нагнулся и поцеловал подол ее платья, затем, выпрямясь, щеку.

Сара переглянулась с Джоном. «Если б не ты, — мысленно напомнила она мужу, — этот молодой человек не держал бы путь в Испанию. Надеюсь, они это понимают».

Джон улыбнулся ей, как бы говоря, что ни у кого никогда не бывало более преданного сторонника.

Все стали расходиться, чтобы встретиться вновь за ужином. Гость взял Анну за руку и проводил ее в королевские покои, а затем принц Георг проводил эрцгерцога в отведенные ему апартаменты.

Анна обрадовалась, увидя у себя Хилл, спокойно ждущую и готовую услужить. В голове у нее мелькнула мысль — хорошо бы не спускаться на пир, а оказаться в зеленом кабинете и устроиться в кресле, возложив все на Эбигейл.

Очень скоро пришло время собираться на церемонию перед ужином. Требовалось представить эрцгерцогу всех придворных дам. Видимо, они ему понравились, он целовал их чуть крепче, чем представлялось необходимым, а потом, на пиру, сидя справа от королевы, он постоянно поднимался, чтобы услужить той или иной.

Анна посмотрела на Сару, полностью поглощенную мистером Фрименом, как и он ею, а потом перевела взгляд на Георга, полностью поглощенного самым важным в его жизни — едой и питьем.

«Какой красивый молодой человек, этот эрцгерцог! — подумала Анна. — Мой мальчик стал бы уже юношей. Неужели у меня никогда не будет детей?» Беременности, не закончившиеся рождением ребенка, она воспринимала чуть ли не как само собой разумеющееся. Они беспокоили ее не больше, чем подагра и водянка. Но она бездетна.

Как ни грустно, надо присутствовать на пиру! Событие очень важное. Когда этот молодой человек станет королем Испании, Англия будет находиться с его страной в самых дружественных отношениях, потому что он будет ей вечно признателен — и все благодаря Фрименам.

Дражайшая Сара! Однако насколько уютней сидеть в зеленом кабинете. Анне вспомнились белые руки Хилл, накрывающей чайный столик.

После ужина она с облегчением вернулась к себе.

Георг, тяжело дыша, сидел в кресле. Анна заметила, что иногда после подобных пиров у него начинается приступ болезни, но при его аппетите каждый обед превращался в пир.

— Боюсь, дорогой, прием гостя оказался для тебя несколько утомительным, — сказала она.

— Хорошо бы лечь в постель.

Когда Георг уставал, акцент его становился заметнее.

— Ты измучился еще в пути, любимый. Я говорила миссис Фримен, что беспокоюсь за тебя.

— О… этот путь. Никогда его не забуду. Как хорошо, сказал я Мэшему, как хорошо, что королева не поехала. Дороги… моя любимая… дороги…

— Конечно, буря повредила все. Право, не нужно было тебе ездить. Лучше бы я сама поехала встречать эрцгерцога.

— Этого, мой ангел, я ни за что бы не допустил.

Милый Георг — суров, лишь когда считает, что должен оберегать ее.

— От Виндзора до Петуорта сорок миль. Дорога заняла четырнадцать часов, мой ангел, притом мы ехали без остановок. Один раз карета опрокинулась, и мы оказались в грязи.

— Мой бедный, бедный Георг. А как тебе дышалось?

— Ужасно, любимая, ужасно.

— Бедный, бедный Георг.

— Мы и до сих пор торчали бы там, но люди подняли карету, мой ангел, и на руках… вынесли ее на дорогу.

— Какие добрые, верные слуги! Это замечательно. Ты должен представить их мне, я скажу им, как благодарна. Я так беспокоилась! И постоянно говорила миссис Фримен, что сожалею о том, что ты поехал.

— Но я не позволил бы ехать моему ангелу.

— И мне бы не следовало позволять моему.

— Что ж, мы сейчас дома… усталые… давай спать. Однако немного бренди нас бы согрело.

— Немного бренди. Я позову горничную. Хилл! Хилл!

Эбигейл появилась сразу же. Она не могла находиться далеко. Как приятно после блестящих нарядов кавалеров и дам, присутствовавших на ужине, видеть эту девушку — такую простую и скромную.

— Хилл, его высочество хочет немного бренди. Я тоже выпью. Очень утомительный был день — и завтра нас ждет такой же. Нам будет полезно поспать.

— Да, ваше величество.

И почти сразу же — как удается ей быть такой бесшумной и быстрой? — принесла то, что требовалось.

До чего приятно… потягивать бренди, когда Георг дремлет в кресле, а Хилл стоит, ждет, не понадобятся ли ее услуги.

— Хилл, скажи Мэшему, его высочество готов лечь в постель.

— Слушаюсь, ваше величество.

— И я тоже лягу, Хилл. О, какой утомительный день.

Сэмюэл Мэшем ушел с принцем в его гардеробную, а Эбигейл осталась с королевой.

— Ну и денек, Хилл! Ну и церемонии! А этот юный эрцгерцог, можно сказать, король. Бедный мальчик, надеюсь, ему позволят занять трон. Мистер Фримен об этом позаботится. Миссис Фримен, по-моему, выглядела чудесно. Она очень рада возвращению мистера Фримена. А я беспокоюсь за принца, Хилл. Выглядит он неважно, и эта поездка в Петуорт была, видимо, сущим мучением. Карета его опрокинулась… в грязь, представь себе. Ее с трудом вытащили. Конечно, его высочеству это не пошло на пользу. Поговори с Мэшемом, Хилл. Пусть ухаживает за ним как можно лучше. Позаботится, чтобы принц носил самое теплое белье и избегал сквозняков.

— Непременно поговорю, ваше величество, не сомневайтесь.

— Знаю, Хилл. Знаю. А теперь в постель… я очень устала. Завтра, конечно, опять… официальные церемонии…

«Официальные церемонии, — подумала Эбигейл, — и герцогиня Мальборо будет стоять справа от королевы, ее уже признали носительницей такой власти, какой не обладали даже любовницы королей. А Эбигейл Хилл заточена в спальне королевы на тот срок, какой будет угоден ее светлости».

На другой день, встретясь с королевой, эрцгерцог Карл выглядел посвежевшим. Анна готовилась к приему гостя. В три часа должен был состояться большой обед, за ним концерт, следом ужин, опять музыка и, разумеется, игра в карты.

Анна с трудом подавляла зевоту. Обед в три часа и долгие увеселения до ужина. Посидеть бы часок в зеленом кабинете! Видно, что Георг разделяет ее желание.

У Сары, естественно, такого желания нет. Какая энергия! Какая живость! От одного взгляда на нее у Анны начинает болеть голова. Но до чего она красива! До чего хороша! Как ею все восхищаются! И неудивительно.

Карл, представший перед королевой и фрейлинами в красном мундире, был очень красив.

Эрцгерцог оказывал Саре знаки внимания. Как и все остальные, он знал о ее влиянии при дворе. И Сара радовалась этому! Участвовать в подобных церемониях было для нее блаженством. «Мы с ней совершенно разные!» — подумала Анна.

Как рада она была, когда ужин окончился, и дорогая миссис Фримен предстала перед ней с чашей для мытья рук и переброшенным через плечо полотенцем.

Карл поднялся и хотел взять полотенце с ее плеча.

— Оказывать эту услугу ее величеству — мой долг и моя честь, — сказала Сара.

— Но может, позволите на сей раз мне удостоиться этой чести? — ответил Карл.

Он взял у Сары полотенце, обмокнул в воду и, поднимая руки королевы, омыл их, потом вымыл свои. Сара держала чашу. Глаза всех присутствующих были устремлены на нее. Потом эрцгерцог достал кольцо с бриллиантом и надел Саре на палец.

Глаза Сары довольно блеснули. Это являлось признанием значительности ее персоны.

В своих апартаментах Сара вытянула вперед руку со сверкающим на пальце бриллиантом.

— Стоит целое состояние, — сказала она.

Джон взял ее руку и поцеловал.

— Знаешь, почему эрцгерцог так поступил? — спросил он.

— Потому что знает — раз нуждается в поддержке Англии, то должен заручиться моей.

— Сказано в духе моей Сары.

— А как мне еще говорить?

— Только так. Я хочу, чтобы моя Сара была сама собой даже в мелочах.

— Значит, ты ценишь меня по достоинству.

Герцог обнял ее.

— Приятно, — сказала она, — когда тебя обнимает гений, величайший на свете человек.

— Нет, — возразил Мальборо, — гений — в моих объятиях.

— Вдвоем мы можем все, Джон.

— Тебе понятно, почему эрцгерцог так поступил?

— Конечно. Я только что сказала.

— Дело не только в этом. Его предок, Карл Пятый, подарил кольцо с бриллиантом любовнице Франциска Первого, когда та держала так же для него чашу. Но он опустил кольцо в воду. Карл надел его тебе на палец. Не мог поступить с герцогиней Мальборо, как с королевской любовницей.

— Еще бы. Я — респектабельная женщина и довольна тем, что хотя бы моя неуклюжая подруга подает хороший нравственный пример своим подданным.

— Да, Сара, но что с королевой? Разве ты не должна находиться при ней?

— Этой ночью, милорд, я буду находиться только при одном человеке. Зачем, по-твоему, я пристроила Эбигейл Хилл горничной?

— Думаешь, разумно пренебрегать… — начал было Мальборо.

Но она рассмеялась ему в лицо. Такое время, как это, было самым драгоценным для них обоих.

После Рождества Джон оставался в Англии, он разрабатывал планы весенней военной кампании. Сара делила свое время между королевой и мужем, при каждой возможности она уезжала в Сент-Олбанс. Недовольная Мэри получила место фрейлины после смерти леди Шарлотты Биверуорет. «Там я смогу приглядывать за ней», — мрачно сказала Сара. Отношения между матерью и дочерью были напряженными, так как Мэри была не из тех, кто кротко сносит вмешательство в свою жизнь. Джон, огорченный неладами между женой и дочерью, всеми силами старался их помирить, но любящая его Мэри дала ему понять, что любви к матери не питает.

— Кому только нужны дети! — кричала Сара. — Неблагодарные существа!

Но Мэри, угрюмая и злая, всячески избегала матери.

— Это пройдет, — сказала Сара. — Я помню, как она злилась раньше.

Когда праздновали день рождения Анны, в Сент-Джеймском дворце представили пьесу Джона Драйдена «Все за любовь».

Празднество было приятным, тем более что Анна объявила о своем желании отметить день рождения созданием фонда помощи бедному духовенству. Эта мысль давно тревожила ее, объясняла она министрам, потому что служителям церкви платят очень мало.

Зимними днями, когда Георг дремал, отвечая невпопад на обращения супруги, Анна беседовала об этом с Хилл. Эбигейл прекрасно понимала, насколько обеспокоена королева, так как слышала, что многие священники с семьями живут в крайней нужде.

— Служить церкви, Хилл, и нуждаться! Помню, епископ Бернет советовал поступить так моей сестре Марии и ее мужу Вильгельму. Но попусту. Вильгельм думал только о войне… а Мария находилась целиком под его влиянием. Я рада, что милый принц совсем не такой. Лучшего мужа и быть не может…

Эбигейл перебила ее:

— И лучшей жены, чем ваше величество.

Анна улыбнулась.

— Спасибо, Хилл. Я пожелала бы всем подданным быть такими же счастливыми в браке. Печалит меня лишь одно, Хилл. У меня нет детей. А мой мальчик… Но я рассказывала тебе о своих планах. Хочу организовать фонд помощи для священников. Переводить весь свой доход от церкви обратно в церковь… На благо духовенству. Я уже обсуждала этот вопрос с министрами и попросила их принять соответствующий закон. Мой дядя, король Карл II, отдавал эти деньги своим любовницам. А я хочу отдавать тем, кто посвятил жизнь моей церкви.

— Ваше величество очень добры.

— Я хочу добра своему народу, Хилл. Ты, конечно, меня понимаешь.

Эбигейл опустила взгляд и кивнула.

Вскоре фонд был создан, и о нем стало известно по всей стране. Его назвали «Дар королевы Анны»; и когда королева покидала дворец, люди приветствовали ее возгласами. За ней закрепилось прозвание «Добрая королева Анна».