"Всадник на вороном коне" - читать интересную книгу автора (Егоров Николай Матвеевич)

2

…А за несколько дней до этого в Ростове-на-Дону состоялось важное совещание. Проводилось оно в квартире одного из жилых домов-башен, что стоит на Буденновском проспекте, на спуске к реке. Участвовали в нем люди, связанные семейными узами, но это не уменьшает общественного значения совещания — на нем шла речь о летнем отдыхе одиннадцатилетнего человека, а все, что связано с судьбой человека, особенно растущего, важно и значительно. Присутствовали: папа — Тимофей Васильевич Синев, мама — Нина Степановна, их старший сын — Володя, студент-медик, их младший сын — Максим, главное действующее лицо, хотя остальные члены семьи и участники совещания самоуверенно считали главными себя.

Так вот: Максим перешел в пятый класс, перешел без единой тройки, старательно и изобретательно вел общественную работу в пионерском отряде; за все это он получил благодарность от директора школы и книгу с дарственной надписью — повесть Аркадия Гайдара «Военная тайна». Старшим Синевым тоже хотелось поощрить младшего. А что можно придумать на время летних каникул?

— Надо найти что-то такое… Одновременно и полезное, и интересное, — сказал папа, завершая вступительную речь.

— Соразмерное, — со слишком уж серьезной миной бросил Володя с места.

Мама недоверчиво покосилась на него, папа решил не отвлекаться и сделал вид, что не замечает иронии:

— Это подразумевается. Я думаю, надо достать путевку в пионерский лагерь.

— А может, в станицу к бабушке отправим? — спросила мама. — Мальчику надо окрепнуть. А у бабушки — куры. Каждый день свежие яйца. Молоко.

— Лучше всего, — солидно произнес Володя, — оставить его дома, но купить корову и кур.

— Ты все бы смеялся! — обиделась мама.

— Принимаются только конструктивные предложения, — предупредил папа.

Мама тут же вернулась к своему замыслу:

— Вот я и говорю, что к бабушке — надежней всего.

— Признаю свой первоначальный план незрелым и вношу на обсуждение новый: пусть Максим вместе со мной включится в студенческий строительный отряд, — заявил Володя.

Мама огорчилась так, что ничего сказать не смогла. Папа отмахнулся.

Максима ни о чем не спрашивали, слова ему не давали — все обсуждали и собирались решать так, словно его тут нет, словно никакой у него самостоятельности. Правда, у него не было своего плана, а то, что предлагалось до сих пор, не устраивало, не радовало. Неплохо бы, конечно, поехать с братом на стройку в колхоз, но, во-первых, родители не пустят, во-вторых, Володя, постоянно высмеивая папу и маму за то, что они трясутся над Максимом, сам превращается в беспокойную и нудную няньку, стоит ему хоть на день остаться дома за старшего; в колхозе все может оказаться хуже, чем тут: шагу не шагнешь без разрешения Володи. Записаться в школьный пионерский лагерь? Родители — на работу, он — в школу, к ребятам, с которыми можно и в футбол сгонять, и на Дон сходить, и в военную игру сыграть… Но Максима ни о чем не спрашивали.

Объяснять взрослым, что он умнее, чем они думают, бесполезно — не поймут. Ему ничего другого не оставалось, как прикидываться: мол, все это его мало занимает, ему все равно — так или эдак они решат. И гораздо интереснее читать замечательную книгу — повесть писателя Аркадия Гайдара «Военная тайна». В первый раз Максим прочитал книгу залпом. Теперь, во второй, смаковал ее, некоторые куски трижды и четырежды перечитывал. А сказку о храбром Мальчише-Кибальчише сразу твердо запомнил, как стихи мог читать:

Переступает с ноги на ногу огромный вороной конь с гладкой блестящей шерстью. Цокают копыта. В закатных лучах грозно поблескивает острая сабля. Серая папаха сбита на затылок. Пылает красная звезда. Пот на лбу всадника смешался с пылью дорог. Глаза потемнели и запали от усталости. Губы обветрились и растрескались.

— Эй, вставайте! — кричит всадник, поднимает людей, зовет на бой, сам готовый скакать впереди..

Неизвестно, чем бы закончилось совещание, если бы не одно неожиданное и счастливое обстоятельство. В самый раз, словно все происходило не в жизни, а в телефильме, длинно и требовательно зазвонил телефон. Папа поднял трубку, прижал к уху и, немного погодя, озабоченно сказал:

— Староморск вызывает… Что бы это могло значить? С Левой что-нибудь?

— Ну да: если звонят, значит — беда, — съязвил Володя.

— А вдруг решил переехать в Ростов? — с надеждой вставила мама. — Чего там сидеть? Из армии ушел, родных там никого…

— Да-да, слушаю! — громко сказал папа. — Лева? Здравствуй, Лева! Как ты?

Папа долго слушал своего старшего брата Леву, а потом радостно воскликнул:

— Смотри, какое совпадение! Мы тоже тут думаем, как быть с его каникулами!

Он снова долго слушал, затем, прикрыв трубку ладонью, быстро пересказал слова дяди Левы: «Приглашает Максима к себе на лето».

— Там же море! — встревожилась мама.

— А от нас Дон — за сто верст, — усмехнулся Володя.

— Мы это обсудим, — кричал папа, как все, кто говорит по междугороднему. — Все равно никто из нас не может отвезти его. Одну секунду…

— Что я — чемодан? — оскорбился Максим.

— Шкатулка с бриллиантами, — уточнил Володя, глядя на маму.

Мама не успела высказаться — ее отвлек папа:

— Лева предлагает посадить Максима в поезд, попросить проводников присмотреть за ним, а там встретят его…

— Что? — испуганно округлила мама глаза.

— Что? — комически развел Володя руками.

Максиму все это надоело. Он отложил книгу, помолчал, словно бы напоминая себе пароль:

«— Эй, вставайте! — крикнул всадник».

И Максим встал. И яростно выпалил:

— Еду! Сам еду! К дяде Леве — и больше никуда! И сам! Сам!

Наверно, потому, что он все время молчал, его тирада произвела впечатление: взоры всех обратились к нему.

— За хлебом хожу?! За молоком хожу?! Посуду мыть — большой?! Полы вытирать — большой?! А ехать — маленький?!

«Во дает!» — восхищались Володины глаза.

«Довели мальчика», — жаловались мамины глаза.

— Хорошо, — сказал папа в трубку. — Пусть будет по-твоему.

Телефильм продолжался, все шло стремительно, просто замечательно шло: Максима собрали в два дня и посадили в поезд. Эти дни до отъезда и полдня и ночь в вагоне Максим торжествовал: он едет к дяде, почти что в армию. Армия! Красная Армия! Советская Армия! Вооруженные Силы!.. Красногвардейцы в пальто, с винтовками. Матросы, перепоясанные пулеметными лентами. Солдаты в папахах с косыми полосками алой материи. Конники с саблями. Танкисты в шлемах. Летчики и ракетчики. Все, кто побеждал в гражданской войне, в Великой Отечественной, во всех битвах против врагов страны. Армия — это комдив Чапаев и маршал Жуков; это Николай Гастелло, имя которого присвоено пионерской дружине Максимкиной школы; это Юрий Гагарин — первый космонавт; это пограничники, которые сражались на острове Даманском!

Пусть теперь дядя Лева в запасе, но он все равно связан со своим полком. Не зря же и жить остался в Староморске, где его часть. Связан с полком, значит, связан с армией. Максим встретит дядиных знакомых, солдат и офицеров. Не в кино, не на улице, когда они гуляют с девушками или строем идут куда-то, а прямо там, в части. Может быть, даже на учениях. Как любой другой мальчишка, Максим восхищался людьми героических профессий. Есть такие профессии, которые на каждом шагу обещают опасности и подвиги. Например, профессия милиционера, солдата, космонавта, пожарника. Какой пацан не согласился бы бороться с преступниками, охранять Родину, лететь к звездам, тушить пожары? Максим готов был заниматься всем этим, но больше всего ему нравилась солдатская служба. Именно солдатская. «Почему не генеральская? Разве плохо быть генералом?» — как-то спросил брат Володя. «Хорошо, — ответил Максим. — Но солдатская — лучше. Генералов в армии мало, а солдат много, значит, они главней!» Поехать к дяде Леве — поехать к солдатам!

Кроме того, он увидит знаменитый город, в котором во время войны была знаменитая битва. Максим представлял, как, получив свободу, — не дома же! — станет бродить по окрестностям Староморска, открывать невиданное, неизвестное. Познакомится с новыми людьми, подружится. На всю жизнь: если дружить, так на всю жизнь.

Скорее бы Староморск, к подполковнику Синеву — к родному дяде Леве!.. Он забыл о том домашнем совещании и наставлениях, которые обрушили на него мама, папа и брат Володя. Там все должно быть не так, как дома!

На вокзале Максима встретил дядя Лева. Максима огорчило, что дядя Лева был не в офицерской форме, а в белой нейлоновой рубашке, в серых широковатых брюках, в желтых ботинках с дырочками. Прямо-таки немолодой курортник, а не командир, не бывший фронтовик. Правда, коротко подстриженные волосы были тщательно и плотно причесаны, будто слежались под военной фуражкой, снятой минуту назад… Огорчайся не огорчайся — дядя в запасе, это известно было Максиму до встречи, так что огорчение скоро прошло. Тем более что дядя Лева сразу повел Максима на привокзальную площадь, где был митинг по случаю прибытия в соединение новобранцев. После митинга Максим и дядя Лева ехали домой в машине с командиром дивизии полковником Велихом.

Встреча с совсем молодыми, еще даже не обмундированными солдатами растревожила полковника и дядю Леву. Они стали вспоминать ту пору, когда сами были молодыми и начинали службу: в армию пришли в одно время и в составе соединения, которым теперь командует полковник Велих, воевали на фронте. Навспоминавшись, снова замолчали. Потом полковник, сидевший рядом с водителем, обернулся к Максиму — шелковистая рубашка с погонами натянулась на могучих плечах, едва не лопается.

— Надолго к нам?

Максим ответил. Он думал, что полковник, как все взрослые, спросит об отметках, станет равнодушно прихваливать и говорить о важности учебы и глубоких знаний. Но полковник Велих, к радости Максима, был не таким, как все.

— На все лето! Здорово! — с завистью сказал полковник. — Мне бы так — все лето не вылезал бы из моря. А то, видишь, служу у моря, а забыл, когда купался в последний раз. Дела!

— А вы — в выходной…

— Если бы настоящие выходные хоть раз в две недели выдавались, — вздохнул полковник. — Да ладно… Надеюсь, ты не собираешься под присмотром тети засиживаться? Она заботливая, так что будь начеку. Такой режим установит… Ты к нам придешь? У нас в части интересно.

— Приду, — заверил Максим, восхищенно глядя на полковника. — Обязательно приду!

Возле дома, прощаясь, полковник повторил приглашение, наверно, для того, чтобы Максим не подумал: приглашает из вежливости.

Будь его воля, Максим немедленно побежал бы в часть. Но полковник не зря говорил о заботливости тети Кати — она буквально взяла Максима в плен. Стоило ему войти в квартиру, как она сжала его в объятиях, зацеловала. Дядя не удержался:

— Это же племянник, а не племянница!

— В таком возрасте ребенок нуждается в ласке! — Тетя Катя так посмотрела на дядю, словно он отпетый грубиян.

Потом тетя послала Максима в ванную мыться, даже пыталась собственноручно намылить и потереть ему спину. Максим отбился. После этого был обед, такой обильный, словно в гости к дяде-тете приехал слон, а не одиннадцатилетний мальчик. Чуть не всю еду тетя пыталась впихнуть в Максима. Он не любил засиживаться за столом, но тут вынужден был сидеть целый час, если не больше; он не любил наедаться до отвала, но под давлением тети набил живот так, что дышать стало почти невозможно. Дядя видел все это и ничего не мог поделать, лишь утешал: «У нас нет детей, и вся любовь Кати, рассчитанная на дюжину ребятишек, обрушилась на тебя. Ты уж потерпи, пока поостынет она…»

Хотелось походить, побегать, чтобы растрястись, однако по тетиному заранее обдуманному расписанию предстоял сон. Максим совсем пал духом, заныл:

— Я не больной, я не устал с дороги и не хочу спать!

— Я же для тебя стараюсь, я же о тебе забочусь, — со слезами в голосе убеждала тетя, и Максим понял: сильно хочется ей поухаживать за ним. И сдался:

— Ладно, я посплю, только, пожалуйста, постелите мне на балконе!

— Но ведь там жестко, там дует!

— Он же не оранжерейный! — поддержал Максима дядя.

Тете все казалось, что Максиму на балконе неудобно: то матрац под ним поправляла, то предлагала вторую подушку принести, то норовила ватным одеялом укрыть.

Дядя лежал на диване в комнате, читал газету, шутил:

— Терпи, казак! От чего солдат гладок? От того, что поел — и на бок!

На соседнем балконе появилась девушка лет семнадцати, в сарафане, с челкой на лбу и «конским хвостом» на затылке.

— Екатерина Павловна! — позвала она.

Тетя Катя высунула голову из окна кухни:

— Тишшше…

— Это и есть ваш племянник? Бай-бай, малыш!

Пока Максим искал остроумный и едкий ответ, девушка скрылась.

В балконных дверях показался дядя Лева.

— Потешаются над тобой, — сказал он, а сам думал о другом — задумчиво глядел куда-то в сторону, словно бы сквозь соседние дома.

Но тут вошла тетя.

— Ты иди, иди отдыхай, а я посижу на порожке, — и дядя снова отправился на диван, укрыл голову газетой.

— Хоть запирай этот балкон, — понизив голос, заговорила тетя. — Выйдет Лева и смотрит, смотрит, туда, где полк. Каждый день бывает там, а тоску унять не может. Я сама уговаривала его уйти из армии, а теперь, бывает, жалею… Ты не вздумай сказать, что он на пенсии. Терпеть этого не может: дескать, не на пенсии, а в запасе… Так вот, жалею теперь. Я и тогда жалела — его жалела, потому и уговаривала: здоровье у него похудшело, не тот уж, что был, трудно служить стало. А он мучится без своей службы. Тридцать лет в армии пробыл, тридцать лет! Только подумать!.. С самой юности. Никем больше не был — только военным… А недавно случай был, — тетя помолчала, всхлипнула. — Ночью тревогу объявили, по лестнице связные забегали. Лева услышал, вмиг оделся — и в часть. Там лишь опомнился. А комдив увидал его, разрешил в строй стать и благодарность объявил. И радость и печаль… Ну, ладно, отдыхай…

— Дяде — отдыхай, мне — отдыхай, — буркнул Максим.

— Я ведь тоже отдохну, — сказала тетя, будто самоотверженно делила беду с Максимом и дядей Левой.

Тяжесть в животе не проходила. Наверно, из-за нее и в голове становилось тяжко, захотелось спать. Максим вертелся на матраце, поднимал и опускал ноги, уверенный, что упражнения помогут ему избавиться от неприятных ощущений. Потом встал на ноги.

День был в разгаре. Правда, балкон в тени, солнце — за домом. Но оно ощущалось в знойной бледноватой синеве неба, в сильной белизне стены дома напротив.

За высокими домами — часть, в которой служил дядя. Жаль, что отсюда ее не усмотришь. Там — солдаты и офицеры. Там они учатся воевать, там живут своей особенной, скрытой от посторонних жизнью, живут, готовые по первому приказу подняться и пойти в бой. Сколько бы пуль ни летело навстречу, сколько бы бомб ни сыпалось с неба, сколько бы вражеских танков ни лязгало гусеницами, грозя раздавить, разнести в клочья, смять, ничто не сломит эту сильную силу — нашу армию, ничто не помешает ей победить. И кто-то в этом бою прославится храбростью и бесстрашием. А сейчас он, может, сидит себе в казарме, пришивает пуговицу или читает книгу и не подозревает, что именно ему предстоит со временем быть Героем.

Хотя Максиму давно было известно (по его понятиям — давно), что в нашей армии кавалерии уже нет, что всадники пересели на танки и самолеты, ему все равно вспоминался всадник на вороном коне. Точно тот всадник в серой папахе и со светлой саблей, бесстрашно ринутся в атаку солдаты. Лица их потемнеют от пыли и усталости, губы запекутся, голоса станут хриплыми, но ничто не уменьшит их смелости и силы — ни тяготы боя, ни страх смерти.

У Максима даже дух захватило — вот какие необыкновенные люди совсем рядом живут, несут свою службу. А он… а он налопался и прохлаждается на балконе под присмотром тети.

«— Эй, вставайте! — крикнул всадник».

Это Максим сказал себе и вскочил, и взмахнул рукой, будто была в ней светлая сабля, провел рукой по чубчику, вроде бы сбивая на затылок серую папаху. И… заржал, как должен был заржать вороной конь, переступающий с ноги на ногу. Заржал и зажал рукой рот — шуметь нельзя!

Максим заглянул в комнату: дядя спал, даже всхрапывал, задремала в кресле тетя. На цыпочках прошел Максим по комнате, ступил в коридор, где в углу лежала спортивная сумка с его вещичками. Вытащил серые джинсы, синюю, изрядно выгоревшую рубашку с пионерской эмблемой на рукаве, быстро оделся, сунул ноги в кеды. Из Максима безусловно получился бы разведчик — он не выдал себя, даже отворяя дверь с незнакомым замком. На площадке огляделся, прислушался и побежал вниз, на улицу. И вокруг дома промчался бегом, наспех изучая окрестности, запоминая расположение соседних зданий, тоненьких деревьев, цветочных клумб, песочных ям для ребятишек, деревянных грибков и скамеек для любителей домино.

В соседнем подъезде — продовольственный магазин. Деловито подумал: «Близко ходить за молоком и хлебом». На доме напротив, под окнами второго этажа, — вывеска из стеклянных трубок: «Почта. Телеграф. Телефон». Максим взял на заметку: «Не забыть домой написать. Конверты с обратным адресом мама положила в сумку, осталось написать письмо, вложить в конверт, заклеить и опустить в ящик, если в день писать по письму — на все лето хватит конвертов».

Он скоро сориентировался и двинулся в сторону, где находилась часть. Через две минуты остановился возле каменной ограды. Там, за ней, было тихо. Там происходило что-то значительнее, но что? Максим повернул направо и метров через сорок оказался у железной решетчатой калитки, вделанной в ограду. Возле калитки, под грибком, стоял солдат с красной повязкой на рукаве и штыком в ножнах на поясе.

Максим представил, как уверенно входит в калитку, говорит солдату:

— Здравствуйте, меня пригласил комдив.

— Здравствуйте, — козырнув, отвечает солдат. — Проходите, пожалуйста. Комдив вас ждет.

Нет, не получится так. Мало ли кто скажет, что его пригласил комдив! Почему солдат должен верить Максиму? Документов ведь никаких. Откуда он знает, что Максим — это Максим, а не кто-то другой, не шпион, например? Нет, за шпиона он Максима не примет. Хоть все книги про шпионов прочитай, все кинофильмы подряд просмотри, а не найдешь, чтобы советский пацан в шпионы против своих пошел. Какой-нибудь взрослый, продажный жадюга, пьяница, гад, может пойти, а пацан не пойдет. Ничем его не купишь. Солдат это, понятно, знает, но в часть пройти просто так не разрешит, пропуск потребует. И правильно сделает. Вот если бы сейчас шел полковник Велих… Или дядя Лева — его солдат должен бы помнить…

Максим отправился обратно. Когда калитка оказалась метрах в ста, выбрал место в ограде, на котором щели и бугорки позаметнее, и, цепляясь за них пальцами, упираясь носками кед, медленно полез вверх. Он даже дыхание подзадерживал, осторожно набирал воздух в легкие, чтобы не сорваться. Пальцам было больно — Максим терпел. Добрался до верха, повис на вытянутых руках, прижавшись лицом к шершавому теплому камню. Отдышался, подтянулся, положил руку на верх ограды, а на руку налег подбородком. Он видел теперь лужайку с молодыми деревцами, длинное задание, правее — спортивные снаряды, еще правее — что-то большое, укрытое брезентом.

В такой обезьяньей позе долго не удержишься и многого не разглядишь. Хорошо бы влезть совсем, сесть наверху или спрыгнуть туда — за ограду. Пройтись бы там, узнать, что к чему. Есть же там несекретное: разве секрет, как живут и отдыхают солдаты, как изучают, скажем, автомат, который во многих фильмах показан? Разве засекречены спортивный городок и то, что под брезентом на воздухе? Впрочем, к брезенту можно и не подходить…

Никого поблизости, никто не обнаружит его. Ну, допустим, тот, что у калитки, все-таки увидит. Догонит, поймает, выпроводит. Ведь не станет же он, советский солдат, стрелять в пацана?

Какая-то неведомая и необоримая сила тянула Максима, и он закинул ногу на ограду. «Только погляжу, только получше погляжу», — тихо говорил он себе, устраиваясь на косо уложенных кирпичах. Но та же неведомая и необоримая сила толкнула его с ограды на запретную территорию. Он спрыгнул и уже на лету увидел, что под оградой кто-то сидит. Максим весь похолодел, вильнул телом, плюхнулся на четвереньки в каком-то сантиметре от сидящего. Да так и застыл.