СРЕДА: МОРОСЬ

— Есть! — воскликнул Влодек.

— Есть! — крикнула Ика.

— Тихо! — яростно прошипел Брошек. — Может, мы еще исполним военный индейский танец и оповестим всех, что выходим на тропу войны?

— О, о! — решительно поддержал его Пацулка.

Все немедленно стали озираться по сторонам. Однако тревога Брошека, кажется, была напрасной.

На маленькой площади, где стояли почта и оба киоска, было мокро, холодно и пусто. На почте, видимо, готовились к первой фазе второго завтрака. Ларек со сладостями — к неудовольствию Пацулки — был закрыт, о чем оповещала записка, на которой вкривь и вкось было выведено: «Уехала за товаром». А продавщица из газетного киоска, выдав ребятам затребованные газеты, тут же погрузилась в чтение одного из томов «Библиотеки зарубежного романа», а это означало, что теперь ее можно спокойно перенести на середину моста и скинуть в реку, и она бы только пробормотала: «Сейчас, сейчас…»

Единственным живым и находящимся в полном сознании существом вблизи склонившихся над газетой ребят был давнишний обитатель почты — флегматичный пятнистый кот. Он сидел на окне и немигающими голубыми глазами глядел на дождь, лужи и отражающиеся в них тучи.

— Кошки, что ли, испугался? — язвительно спросил Влодек.

— Первое условие успеха, — важно произнес Брошек, — полнейшее соблюдение тайны. Чего кривишь рожу? — резко добавил он. — В понедельник, позавчера… нет, даже еще вчера кто-то что-то говорил насчет сопляков, которых обдурил щенок.

— О, — подтвердил Пацулка.

— А сегодня среда. И что?! — воскликнул Брошек, торжествующе тыча пальцем в газетную полосу, на которой красовалась заметка в тридцать строк с кратким, но весьма интригующим названием, снабженным восклицательным знаком: «НЕОБЫЧАЙНОЕ ОТКРЫТИЕ!»

— Кончайте цапаться, — сказала Ика.

— Пошли скорее домой, — вдруг заторопился Влодек. — Нехорошо так надолго оставлять Катажину одну.

Ика бросила на него косой взгляд: «Только сейчас ты о ней вспомнил?»

Но еще больше она была сердита на Брошека, который пренебрег ее предложением своих услуг и назначил на первое дежурство у часовни Катажину.

Итак, хотя появление заметки сразу в двух газетах должно было всех воодушевить, домой друзья возвращались в дурном настроении, злясь на самих себя и друг на друга.

Пацулка утратил присущее ему безмятежное спокойствие при виде записки «Уехала за товаром». Ика сердилась на Влодека, на Брошека, а также на себя, поскольку не сумела скрыть ревности и обиды. И, наконец, Влодек мысленно корил себя, что только сейчас начал беспокоиться о Катажине.

Один Брошек, хотя и дулся на Ику, испытывал душевный подъем, если не сказать, что был счастлив.

Он даже немного отстал, чтобы еще раз заглянуть в газету. Правда, в редакции, как водится, сильно сократили и подправили первоначальный текст, но ведь напечатали же!

— Меня напечатали, — шепнул сам себе Брошек.

И перечитал заметку в пятый раз.

«НЕОБЫЧАЙНОЕ ОТКРЫТИЕ!» — как мы помним, гласил заголовок. А дальше мелким, но четким газетным шрифтом было напечатано:

Как нам стало известно, в районе Соколицы, на хуторе Черный Камень, сделано необычайное открытие. Известный историк искусств, доцент Ягеллонского университета д-р М. З., осматривая давно заброшенную часовенку, обнаружил в ней настоящее сокровище — творение, несомненно вышедшее из мастерской одного из интереснейших народных художников-примитивистов. Специальная комиссия, состоящая из историков искусств и этнографов, намерена в ближайшее время определить его происхождение, а также обезопасить от непрошеных «коллекционеров». Мы надеемся, что вскоре собрание одного из наших музеев пополнится новым, весьма ценным экспонатом. Совершенное д-ром М. З. открытие подтверждает наше предположение о том, что на территории южных воеводств ждет своего часа еще множество творений искусства, являющихся подлинными шедеврами национальной культуры.

«Да, — подумал Брошек, — хорошо написано. Все как нужно: сокровище обнаружено, но меры безопасности еще не приняты; экспонат представляет несомненную ценность, но еще не изучен комиссией; его необходимо охранять от непрошеных коллекционеров, но пока охрана не установлена. Надо думать, такая заметка сразу привлечет этих самых непрошеных коллекционеров».

И тут Брошек с громким всплеском вернулся к действительности. Заглядевшись на текст заметки (такой хитроумной и, главное, напечатанной!), он не заметил, как сошел с шоссе на обочину, а с обочины шагнул прямо в полную глинистого жидкого месива и лягушек канаву.

— Над кем смеетесь? — рявкнул он, карабкаясь по скользкому склону. — Над собой надо смеяться!

— А нам приятнее над тобой! — заливалась Ика; по лицу ее, смешиваясь с каплями дождя, текли слезы.

Тем не менее она протянула Брошеку руку таким грациозным и милым движением, что вся его злость немедленно улетучилась и вокруг словно немного посветлело, хотя на самом деле новый порыв северного ветра принес тяжелый вал свинцовых дождевых туч.

С моста, на который ребята теперь вступили, уже были видны дом и веранда, а на веранде — синий свитер Катажины.

Влодек с облегчением вздохнул: приветственный взмах Катажининой руки означал, что все в порядке. Значит, в окрестностях часовни пока еще никто не появился, а Толстый, вопреки ожиданиям, ничего плохого не сделал.

— Все в порядке, — пробормотал Брошек и помахал Катажине пачкой газет. Она поняла: потрясла сплетенными над головой руками.

— Мне с самого начала было ясно, — сказал Брошек, останавливаясь и глядя на побуревшие, как всегда перед наводнением, волны, — что Толстый не имеет к этому отношения. У него слишком глупый, слишком неотесанный вид.

— Э-э, — тихо засмеялся Пацулка, и Брошек, конечно же, немедленно заткнулся.

— И все равно он ужасно противный, — сказала Ика. — Достаточно посмотреть на его ручищи. А лицо! А глаза! Сущий бандит! Ой, вода-то как поднялась. Еще, не дай Бог, сорвет мост…

В этот момент до ребят донеслись какие-то смешные звуки. Это пыхтел, фыркал, давился от кашля, но тем не менее упорно катил вперед на своих тонких колесах мопед.

— Чего это он так пыхтит? — удивилась Ика. — Захирел с голодухи?

— Какая же ты жестокая, — неодобрительно сказал Брошек. — Нехорошо издеваться ни над животными, ни над машинами.

Мопед между тем приближался. Теперь уже было ясно, что хрипит, задыхается и кашляет он не от недокорма и не от старости, а от того, что его замучили. Перегрузили. Заставили тащить на себе двойную ношу.

— Тут и верблюд бы взбунтовался! — воскликнула Ика.

В самом деле: закутанный в брезентовый дождевик седок был просто огромного роста; такой мог бы и битюгу переломить хребет. Да еще сзади, за его спиной, на маленьком багажнике высился узел, место которому было не на хилом мопеде, а на грузовике.

— Сумасшедший или садист! — пробормотал Влодек, а Пацулка убежденно кивнул.

Всадник приблизился к мосту. Бедный загнанный мопедик пыхтел из последних сил. Въезжая на мост, он закашлялся в последний раз и сдох. Всадник принялся нажимать на педали, но не сдвинулся с места. Тогда он опустил на землю ноги и выпрямился во весь свой великанский рост.

— Какая мерзкая жердь, — пробормотала Ика, не заботясь о том, услышит ее незнакомец или нет.

Должно быть, он не услышал, поскольку был всецело поглощен странным и необычайно комичным занятием. А именно: пытался перебросить ноги через раму и слезть с седла, в чем ему мешал огромный мокрый плащ. Хуже того: находящийся под плащом рюкзак тянул долговязого назад, в результате чего он зашатался, стоя на одной ноге, тогда как другая, зацепившись за седло, судорожно подергивалась.

— Справедливая месть неодушевленных предметов, — засмеялась Ика.

Влодек и Брошек на это раз ее не оборвали: они сами не без удовольствия наблюдали за журавлиным танцем великана.

Один Пацулка, который, как многие (и заурядные, и выдающиеся) личности, любил совершать благородные (желательно не требующие больших усилий) поступки, подошел к незнакомцу и помог ему высвободить ногу. Остальным стало немного стыдно, но признаваться в этом не хотелось.

— Нашел себе занятие, дурачок! — холодно бросила Ика.

— Да уж, — согласился Брошек.

— А я только могу повторить, — подражая собственному дедушке, проворчал Влодек, — что щенок он и есть щенок.

И в бешенстве умолк, потому что дал очередного петуха; звук был ничуть не менее противным, чем сигнал системы «Д».

На его счастье на шоссе зазвучала новая мелодия.

Эта мелодия ничуть не была похожа на грустную песню мопедика. Из-за поворота вынырнул роскошный автомобиль. Работающий на высоких оборотах мотор ворчал веселым баритоном, а мокрый темно-серый кузов лоснился и поблескивал.

— Это уже интересно, — сказала Ика.

Через несколько секунд машина остановилась прямо рядом с ней.

В окне появилось мужественное улыбающееся лицо.

— Будьте любезны, скажите, пожалуйста, — обратился к Ике водитель, — как проехать в Вятрув?

Но Ика на мгновение потеряла дар речи. Во-первых, ее потрясла изысканно-вежливая форма обращения; во-вторых, обаятельная белозубая улыбка; в-третьих, она загляделась на сидевшую рядом с водителем ослепительную блондинку с лицом торжествующего ангела.

— Может, эта крошка глухонемая? — прохрипел с заднего сиденья остряк с огромным пузом, круглой физиономией и поросячьими глазками.

Сидевшая возле него красивая шатенка хихикнула.

Ика чуть не подпрыгнула от возмущения.

— Я бы предпочла быть глухонемой, чем беседовать с этой бочкой сала, — сладким голосом сказала она. — Что же касается Вятрува, у вас есть выбор. За мостом начинается дорога второй категории с первоклассным асфальтом, только перед Очайдушей придется с полкилометра потрястись. А вдоль реки идет дорога первой категории с первоклассными ухабами. Учитывая перегрузку задней оси, советую ехать через мост и Очайдушу.

Остряк на заднем сиденье разинул рот, а водитель и шатенка громко расхохотались. Только торжествующий ангел ничего не расслышал или не пожелал расслышать. Он продолжал сидеть неподвижно, глядя прямо перед собой, и лицо у него оставалось совершенно равнодушным и необыкновенно прекрасным.

— Очень вам благодарен! — воскликнул водитель и нажал на газ.

Сразу за мостом автомобиль набрал полную скорость. Влодек и Брошек тупо смотрели ему вслед.

— Чего уставились? — рявкнула Ика, еще не остывшая от гнева.

Мальчики перевели на нее бессмысленные взгляды.

— Вот это да! — вздохнул Брошек.

— Потрясающий кадр! — вздохнул Влодек.

— Дураки! — крикнула Ика.

— Ревность, — раздался откуда-то сверху простуженный голос, — не относится к числу положительных эмоций. Хотя иногда становится стимулом для творческой деятельности.

Голос принадлежал долговязому незнакомцу, который, выпутавшись — с помощью Пацулки — из собственного дождевика, наконец слез с мопеда и приблизился к ребятам.

При ближайшем рассмотрении это оказался тощий, старый и страшно старомодный господин.

Капюшон сполз с его лысеющей головы, и ветер развевал длинные светлые волосы, окаймляющие темя, трепал длинные усы и маленькую бородку. С очень худого и очень смуглого лица глядели матовые и темные, как агат, глаза.

«Откуда мне знакомо это лицо?» — лихорадочно пытался вспомнить Брошек.

А странное лицо, склонившееся к ребятам примерно с двухметровой высоты, искривилось в не менее странной улыбке. В агатовых глазах сверкнули желтые огоньки.

— Простите, — сказал старик. — Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу. Позвольте узнать, не этот ли хутор называется Черным Камнем?

— Вы что-то сказали насчет ревности? — невинным голоском спросила Ика. — Что это вам взбрело в голову? И кого вы имели в виду?

По худому темному лицу («Откуда мне знакомо это странное лицо?» — растерянно подумала Ика) разбежались лучики морщин.

— Быть может, я подумал о себе… — улыбнулся тощий великан. — Да, глядя, как мчится и исчезает за стеной дождя этот великолепный экипаж, я подумал о себе.

Ика почувствовала нечто вроде благодарности незнакомцу, любезно взявшему на себя ответственность за столь неблаговидное чувство. Поэтому она тоже улыбнулась и, как воспитанная барышня, сделала книксен.

— Вы что-то хотели узнать? — спросила она.

Гигант кивнул.

— Я уже спрашивал у этого милого молодого человека, — указал он на Пацулку, — не попал ли я на хутор Черный Камень. Он ответил мне одним словом: «Но». Насколько мне известно, по-английски это означает «нет». Однако я почти уверен, что милый юноша ошибается. Или намеренно ввел меня в заблуждение. Разве мы с вами не находимся на территории Черного Камня, почтовое отделение Соколица?

— Вы правы, — ответила Ика. — Но милый юноша вовсе не хотел вводить вас в заблуждение. На самом деле он сказал «да».

— Неужели? — удивился великан. — Интересно, на каком языке?

— На его собственном, — объяснила Ика. — Он просто терпеть не может разговаривать.

— А! Понимаю, — сказал незнакомец. — И прошу прощения, — обернулся он к Пацулке.

Пацулка приветливо кивнул. Ему понравилось, что странный великан просит прощения лишь за то, что посмел заподозрить его в недоброжелательности. «Забавно, — подумал он при этом, — до чего же этот тип похож на Дон Кихота с иллюстраций Доре. И одновременно на Черкасова в роли Дон Кихота».

— Значит, я в Черном Камне? Замечательно, — обрадовался Дон Кихот. — И еще один вопрос: не известно ли вам, занят ли этот дом? — И указал на их, вернее, Вевюрчаков дом.

— Очень даже занят, — с неприязнью сказал Влодек.

Ему не нравилось, что незнакомец даже на него глядит сверху вниз. Кроме того, его раздражало, что он никак не может вспомнить, откуда ему знакомо это лицо.

— Гм, — удивился великан. — А сарай на опушке тоже занят?

Воцарилось молчание. Взгляды четырех пар глаз молниеносно скрестились, а на четырех физиономиях появилось невиннейшее выражение, тогда как в четырех умах мгновенно возникло одно и то же подозрение.

— К сожалению, — любезно сказал наконец Брошек. — Вчера в сарай вломился какой-то странный тип. Очень подозрительный, — многозначительно добавил он.

На морщинистых щеках тощего великана вспыхнули багровые пятна румянца.

— Подозрительный? — дрогнувшим голосом переспросил он. — Почему подозрительный?

Ика и Влодек укоризненно посмотрели на Брошека. Однако он непринужденно рассмеялся.

— Нет, нет, — сказал он. — Я ничего плохого не имел в виду. Просто употребил… гм… литературный эпитет. Понимаете, у этого типа такой подозрительный вид…

— А кто он такой, вы не знаете? — продолжал расспрашивать явно разволновавшийся великан.

— Нет, нет, нет, — хором сказали Ика, Влодек и Брошек.

— А кому этот сарай принадлежит? — кажется, немного успокоившись, спросил Дон Кихот.

— Вевюрчакам, — сообщила Ика. — Мы живем у них в доме, а сами они перебрались вон туда, в третий дом, если считать от реки.

— А, так это вы живете возле часовни?

— Мы, — сказал Брошек. И небрежно добавил: — Только это не часовня, а так… развалюха.

— Как?! — воскликнул незнакомец. — Вы не знаете?.. — начал он и осекся.

— О чем? — одновременно спросили Ика и Влодек.

— В газетах опубликована заметка… там обнаружено настоящее сокровище! — воскликнул великан. — В сегодняшних! — возбужденно добавил он. — Представьте: я приезжаю сюда и что первым делом слышу?! Что какая-то подозрительная личность… а газеты…

— Э, — сказал Пацулка.

— Ерунда! — рассмеялся Брошек.

— Кто же верит газетам? — басом добавил Влодек.

— Да кто их вообще читает? — беспечно пропищала Ика.

— Та-ак, — пробормотал себе под нос великан и устремил невидящий взгляд на реку.

Ребята же, делая вид, что даже не глядят в его сторону, внимательно к нему присматривались. И то, что они увидели, не очень-то им понравилось. Незнакомец перестал улыбаться, и на его лице ни с того ни с сего появились грозное выражение и загадочная отчужденность. Из-под полуопущенных темных век сверкали черные глаза.

«Да уж, — подумала Ика, — еще неизвестно, кто из них хуже — странный тощий старик или мерзкий толстяк. Похоже, они друг друга стоят».

— Благодарю за информацию. До свидания, — сказал помрачневший великан и повернулся к ребятам спиной.

А ребята пошли своей дорогой, не забывая внимательно глядеть по сторонам, дабы не прозевать появления очередной подозрительной личности.

— Старик пошел к Вевюрчакам, — сообщила Ика, когда они уже подходили к дому.

— Зачем? — спросил Влодек.

— И что это вообще значит? — задумчиво произнес Брошек, поднимаясь на веранду, с которой Катажина обозревала горы, долины, реку, небо и лес и откуда, честно говоря, видела одного только Влодека.

Настало время менять дежурных. По списку была очередь Пацулки, поэтому он сходил за книжкой и пледом, уселся на веранде и стал слушать, как Ика докладывает о последних событиях великому Альберту. Разумеется, в ее докладе нашлось место и для заметки в газете — которую Альберт решительно одобрила, — однако основное внимание Ика, конечно же, уделила странному великану.

И лишь вскользь упомянула о спешащем в Вятрув автомобиле.

За обеими встречами на мосту Катажина наблюдала с веранды и поэтому попросила лишь подробно изложить содержание состоявшихся там бесед. С помощью товарищей — и прежде всего Брошека — до сведения Катажины были доведены не только все подробности бесед, но и даже все недомолвки.

— А что тем временем поделывал Толстый? — спросил в заключение Брошек.

— Толстый приготовил завтрак на пять персон, все смолотил и заснул. Полчаса назад я подходила к сараю. Протяжный храп и прерывистый свист. Слышно на всю округу.

— Сходится, — пробормотал Брошек. — Это он.

— А как тебе второй, дорогой Альберт? — поинтересовалась Ика.

— Гм, — задумалась Альберт.

А немного погодя изложила свое мнение.

— Этого великана необходимо включить в список подозреваемых. Пока все свидетельствует против него. Во-первых: садистское обращение с транспортным средством, что представляет характер его владельца в самом дурном свете. Во-вторых: заявился он сюда в связи с известным «открытием». В-третьих: собирается здесь задержаться, больше того — хочет поселиться как можно ближе к часовне. Правда, он с таким неприкрытым интересом выспрашивал всякие подробности, что это может свидетельствовать о его невиновности…

— Ну? — оживился Брошек.

— …тем не менее, — продолжала Альберт, — этого не следует принимать во внимание.

— Почему, интересно? — спросила Ика исключительно для того, чтобы что-нибудь спросить.

— Да потому, — с бесстрастной жестокостью ответила Альберт, — что у него не было никакого резона что-то скрывать от детей.

— Где ты, позволь узнать, увидала детей? — грозным басом спросил Влодек.

Катажина смутилась, покраснела и осеклась. Но светлый ум Альберта немедленно ее выручил.

— Дети — это релятивное определение, — снисходительно объяснила она.

— Какое? — удивился Влодек.

— Релятивное, или относительное, — пояснила Катажина. — Все зависит от места наблюдения, от точки зрения. Теория относительности Эйнштейна, например…

— О Господи! Говори по-человечески, Каська! — разозлилась Ика.

— Ладно, буду по-человечески, — великодушно согласилась Альберт. — Приведу пример из жизни. В первой книжке папы Брошека есть такая фраза: «Доктор был пожилым человеком с седыми висками. Ему уже перевалило за тридцать».

— А что тут такого? — удивился Влодек.

— Не задавай дурацких вопросов! — рассердился Брошек. — Моему предку тогда еще и двадцати не исполнилось, и ему, как и нам сейчас, казалось, что тридцать лет — уже старость. А теперь, когда самому стукнуло сорок, он считает себя молодым. Чем не теория относительности, а, Альберт? — И Брошек рассмеялся, видя, как вытягивается физиономия Влодека.

— Допустим, — милостиво согласилась Альберт. — Таким образом, для двухметрового старикана даже наш Влодек… гм… недоросток. Кстати, а сколько ему может быть лет?

— Шестьдесят, не меньше! — решительно заявил Влодек.

— Все ясно, — констатировал Брошек. — В его глазах наши предки — молокососы. А мы, не исключая пана Влодзимежа, — просто щенки. Я прав, Альберт?

— Пожалуй, — задумчиво сказала Альберт.

— Гм, — скептически хмыкнул Пацулка.

— Поэтому, значит, он на нас посматривает сверху вниз? — догадалась Ика. — Ну что ж, придется заставить его нас бояться.

— Э! — бурно запротестовал Пацулка. Мало того: он постучал толстым пальцем по вылинявшим под дождем веснушкам на лбу и иронически поморщился.

Ику такое поведение возмутило.

— Кончай умничать! — воскликнула она и добавила со зловещей ухмылкой: — Твоя песенка уже спета. В воскресенье ты будешь изжарен и съеден. Что передать родным?

Пацулка, казалось, опешил. Затем, пожав плечами, махнул рукой. Ика торжествующе улыбнулась, но Брошек не замедлил испортить ей торжество.

— Никого заставлять себя бояться мы не будем, — сказал он. — Оно дело говорит. Нельзя отпугивать преступников. Больше того: я считаю, что, пока подозреваемых не так уж много, надо к каждому из них приставить по одному человеку, которые постараются войти к ним в доверие. Кто согласен взять на себя Толстого?

Никто не отозвался.

Наконец Брошек — очевидно, под грузом добровольно принятого решения — тяжело вздохнул.

— Я готов, — сказал он и снова вздохнул.

— Ну а я, — сказала Ика, — беру на себя Мерзкую Жердь.

Пацулка посмотрел на часы: без одной минуты двенадцать. Ну конечно, никто не вспомнил, что пора заняться обедом! Он хотел было по своему обыкновению изобразить полуденный радиосигнал, но почему-то раздумал. Шуточки насчет воскресного обеда ему не очень-то нравились, поэтому, дабы не спровоцировать новых замечаний подобного рода, он только сунул Ике под нос свои часы.

— Ну конечно, — пробормотала Ика, — уже двенадцать. У Пацулки часы в желудке. Каська, пошли на кухню. Позволь Альберту немного передохнуть.

Влодек после продолжавшейся добрых несколько минут внутренней борьбы принял поистине героическое решение.

— Я иду с вами, — сказал он Катажине. — Так уж и быть, почищу картошку.

— На каких условиях? — настороженно осведомилась Ика.

— Безо всяких условий, — проворковал Влодек и посмотрел прямо в Катажинины голубые глаза.

Неудивительно, что у Катажины подкосились коленки, и сердце радостно и тревожно забилось. Альберт промолчал, а сентиментальная душа Катажины распевала победный гимн.

— Ох, Влодек, — прошептала Катажина.

— О Боже! — воскликнула Ика. — Идете вы или нет?

Таким образом на веранде остались только Брошек с Пацулкой.

Шел мелкий нудный беспросветный дождик — настоящая морось. Водосточная труба на этот раз исполняла мелодию, поразительно похожую на храп Толстого. Ветер унялся, и лес молча затаился в сырой тишине, словно огромный равнодушный к дождю зверь.

Брошек, услышав монотонный напев трубы, поморщился. «Какой же я идиот, — подумал он. — И кто меня за язык тянул? Вкрасться с доверие к Толстому! Безнадежное дело, я только опозорюсь. Или схлопочу от подозреваемого по шее. И вообще ничего из этого не выйдет…»

— Эй, — сказал Пацулка.

Погруженный в свои мрачные мысли, Брошек его не услышал. Тогда Пацулка протянул руку и положил на стол перед ним измятый листок.

— Эй! — выразительно повторил он.

Брошек очнулся и склонился над клочком бумаги.

— Что это? — спросил он.

Пацулка ткнул в листок пальцем. Затем на веранде раздалось пыхтенье изнемогающего мопеда, вслед за чем баритоном зарычал мотор автомобиля.

Брошек все понял и покраснел от стыда.

— Кто там приехал? — послышался усталый голос Икиной мамы.

Над верандой со стуком распахнулось окошко.

— Если это опять Пацулка, — загремело сверху, — требую немедленно выкрутить из него свечи и припарковать под мостом.

— Хи-хи, — засмеялся Пацулка, а окно снова стукнуло — на этот раз закрываясь.

— Это в самом деле Пацулка? — тоскливо спросила Икина мама.

— Да, — сказал Брошек.

— Не давать ему больше бензина, — зевая, сказала мама.

— Есть не давать бензина! — завопил Брошек. И, хлопнув Пацулку по плечу, уже тише добавил: — С меня сто грамм ирисок, старик.

Пацулка протестующе замотал головой.

Брошек онемел от изумления: неужели Пацулка в приливе дружеских чувств готов отказаться от ирисок? Но Пацулка не замедлил внести в этот вопрос ясность.

— «Раковые шейки», — застенчиво шепнул он.

Брошек облегченно вздохнул.

— Идет, — сказал он. — И спасибо тебе — ты настоящий друг.

Пацулка действительно повел себя очень благородно. Ведь именно на Брошека была возложена обязанность записывать номера всех транспортных средств, а он напрочь об этом забыл. Ладно бы хоть не записал номер только направлявшегося в Вятрув автомобиля — это бы еще было простительно. Но номер мопеда! Позор!

К счастью, Пацулка ничего никогда не забывал, а стало быть, вспомнил и про обязанности Брошека.

— Я все думаю, — с искренним восхищением сказал Брошек, — что из тебя в конце концов вырастет? И никак не могу решить: гений или чудовище?

Пацулка улыбнулся и скромно потупился, однозначно давая понять, каково его мнение на этот счет.

— Пожалуй, ты прав, — с завистью вздохнул Брошек и задумался.

А Пацулка с чувством заслуженного удовлетворения погрузился в чтение книги. Брошек переписал в специально заведенный блокнот оба номера, затем составил довольно подробное описание внешности Толстого и Тонкого, а также бегло набросал портреты пассажиров автомобиля.

«На всякий случай», — подумал он.

Внезапно Пацулка оторвался от книги и насторожился.

— Ух, — сказал он.

Брошек проследил за его взглядом и обмер.

«Как это могло случиться? — лихорадочно соображал он. — Как и когда?»

А дело было в том, что Толстый, которому полагалось спать в сарае, издавая характерный протяжный храп, перемежающийся прерывистым свистом, неожиданно появился на опушке. Он стоял под мокрым кустом орешника с большой корзиной в руке. Из леса он вышел бесшумно — ни одна ветка не хрустнула. Затем, оглядевшись по сторонам и ни на секунду не задержавшись взглядом на доме и веранде — будто их вообще не существовало, — направился к своему сараю.

Брошек бросился в кухню.

— Каська! — воскликнул он строгим прокурорским тоном. — Ты хорошо смотрела за сараем?

— Да, — сказала Катажина.

— Тогда каким чудом Толстый сейчас возвращается из леса?

— Этого не может быть! — прошептала Катажина.

И, подбежав к окну, с изумлением уставилась на Толстого, который, подойдя к сараю, открыл скрипучую дверь и исчез за нею.

— Идиотка! — сказала себе Катажина голосом Альберта. — В сарае же есть окно, выходящее в лес. Идиотка, кретинка!

— Да ведь ничего не случилось, — неуверенно пробормотал Влодек.

— Конечно, — поддержал его Брошек, — ничего не случилось. Не волнуйся, Альберт. Я выпытаю у этого типа, что за чудеса он вытворяет.

— Чудес не бывает, — пробормотала безутешная Альберт и принялась растирать желтки для майонеза.

Брошек уныло побрел на веранду. Пообещать вытянуть у Толстого объяснение его странного поведения было несложно, но как это осуществить?

— Пацулка, — сказал он нерешительно. — Как, по-твоему, можно расколоть этого типа?

— Гм, — задумался Пацулка.

Тем временем Толстый вышел из сарая и стал устанавливать под свисающим краем крыши примус. Рядом стояла принесенная из леса корзина.

Пацулка привстал; глаза его сверкали.

— Эй! — сказал он.

Между тем Толстый зажег примус, поставил на огонь сковородку, положил на нее кусок масла. В руке у него сверкнул нож. Пацулка вскочил и втянул ноздрями воздух.

— Ну? — спросил он у своего носа.

На сковородке что-то зашипело. Сквозь стену мороси к веранде поплыл легкий дымок.

— Рыжики, — протяжно прошептал Пацулка.

Брошека внезапно озарило.

— Пацулка, — сказал он. — Пока еще неизвестно, турист Толстый или злоумышленник. Но что он любит поесть, это точно.

— Рыжики, — восхищенно повторил Пацулка.

— Не считаешь ли ты, — продолжал Брошек, — что роль «доверенного лица» Толстого была бы в самый раз для тебя? У вас есть общие интересы…

Глаза Пацулка сверкнули. Они ни секунды не колебался.

— Ну, — сказал он. — Рыжики.

И с места набрал третью скорость; Брошек едва успел схватить его за рукав.

— А дежурство? — спросил он.

— Э! — махнул рукой Пацулка, давая понять, что глупей вопрос трудно придумать.

— Хотя… пожалуй, ты прав, — пробормотал Брошек. — Оттуда еще удобнее следить за часовней.

Пацулка снисходительно усмехнулся. Потом на мгновенье исчез в кладовке и тут же вернулся.

В правой руке он держал изрядную горбушку — добрую четверть испеченного пани Вевюрчак каравая. Хлеб этот, по мнению всех, кто его хоть раз пробовал, можно было смело считать одним из главных кулинарных чудес света.

— Понятно, — шепнул Брошек. — Обменный фонд.

Пацулка весело ему подмигнул и покатился в сторону сарая. Хотя катился он в гору, скорость его движения — вопреки законам физики — неуклонно возрастала.

Толстый недоброжелательно на него покосился, когда же Пацулка вплотную приблизился к сковородке, угрожающе топнул ногой.

По мокрому лугу звуки голосов разносились с великолепной отчетливостью.

— Чего надо? — прорычал Толстый. — Ну, чего?

Однако Пацулка невозмутимо сунул ему под нос свою горбушку.

Брошек с восхищением наблюдал, как Толстый повел носом, потом поглядел на Пацулку, потом еще раз шумно втянул воздух и… указал Пацулке место возле сковороды с бодро шипящими рыжиками.

«Нет, Пацулка и вправду великий человек!» — подумал Брошек.

И действительно: не прошло и пяти минут, как два толстяка принялись в молчаливом согласии поглощать жареные рыжики, заедая их кусками хлеба, который они обмакивали в жир на сковородке.

А Брошек — хотя ему было совсем не до рыжиков, хотя он должен был усердно изображать, будто ничто, кроме происходящего на страницах книги, его не интересует, — все же разок-другой проглотил слюну.

Ему показалось, что время до обеда тянулось неимоверно долго.

После обеда отец рассказал дурацкий анекдот про плывущих на океанском лайнере обезьяну и попугая, на который даже никто не поставил.

Взгляд у него, однако, был несколько более осмысленный, чем накануне, и Ика предположила, что он заканчивает работу и, возможно, вскоре проявит желание разобраться в истории с анекдотами.

Между тем возникли некоторые сложности с Пацулкой: он, как дежурный, должен был обедать на веранде.

Икина мать поинтересовалась причиной столь странного новшества таким равнодушным тоном, что сразу стало понятно, как ей хочется узнать, в чем дело. Но ребята были готовы к подобному вопросу.

— Он слишком много болтает, мама, — пожаловалась Ика.

— Просто слова никому не дает сказать, — подтвердила Катажина.

— В последнее время у него появилась привычка петь за едой, — сообщил Влодек.

— Он приговорен к изгнанию, — закончил Брошек.

Отец не понял, о чем речь; мама же обвела всех внимательным взглядом и закусила губу.

— Понятно, — сказала она со зловещей улыбкой. — У детей должны быть свои тайны.

Для блага общего дела оскорбительное замечание пропустили мимо ушей.

Обед закончился в половине третьего. Затем целых двадцать минут ушло на мытье посуды; Влодек, потеряв терпение, раскокал стакан и отбил кусок тарелки.

В три часа на дежурство заступил Брошек. В три двадцать около дома появился тощий великан, а четыре минуты спустя возле сарая разгорелся скандал.

Вначале ничто не предвещало бури.

Толстый сидел на пороге сарая, переваривал рыжики и тупо смотрел в пространство.

На веранде Пацулка, Влодек, Катажина и Ика играли в «кинга», а Брошек читал книжку — для вида, конечно. Он поглядывал то на Пацулку, то на Толстого, и в душе его росла тревога. Брошека волновал вопрос, кто кого перехитрил: они Толстого или Толстый их? Попался он на приманку в виде горбушки хлеба — или Пацулка клюнул на жареные рыжики? Удастся ли Пацулке вкрасться в доверие к Толстому — или Толстый охмурит Пацулку?

Пока Брошек размышлял над этой проблемой, поблизости раздался топот тяжелых туристских башмаков. По дорожке со стороны реки приближался мрачный худой великан. На этот раз он сам волок на себе свой огромный узел, вышагивая с грацией верблюда и сопя и пыхтя, как целая колонна перегруженных мопедов.

Возле веранды великан остановился.

— Привет, привет! — сказал он. — Что слышно?

Ика, которая, как известно, должна была вкрасться в доверие к великану, немедленно приступила к делу. А именно: улыбнулась глуповатой (пусть не думает, что она чересчур сообразительная), однако чарующей улыбкой.

— Ах, это вы, — сказала она. — Дождь не перестает моросить, к обеду был жареный цыпленок, а теперь мы играем в «кинга».

— Мне известны более увлекательные занятия, чем игра в карты, — проворчал Тощий. Потом покосился на сарай и засопел еще громче. — Хотя кое-кто предпочитает занятия еще более бессмысленные.

И зашагал к сараю. Вся пятерка следила за ним с веранды, не сомневаясь, что сейчас произойдет что-то интересное.

— Эй, вы, прекратите пялиться! — прошипел Брошек.

— Это еще почему? — возмутилась Ика. — Дети — народ любопытный.

Тощий тем временем подошел к сараю, положил на землю мокрый узел и вежливо поклонился.

— Добрый день.

Толстый пробурчал что-то невразумительное.

— У меня к вам нижайшая просьба, — продолжал старик столь же вежливо, хотя в голосе его зазвучали раздраженные нотки.

— Не согласитесь ли вы уступить мне половину сарая? Расходы, разумеется, пополам. Вы бы сделали мне большое… огромное одолжение. С владельцем сарая я уже договорился.

Толстый замотал головой.

Тощий склонился над ним, как большая злобная птица.

— Вы против? — спросил он. — А почему, позвольте узнать?

— Внимание! — шепнул Брошек. — Влодек, быстро сфотографируй обоих. Только незаметно. Я остаюсь на веранде, а остальные… дети бегут поглядеть на скандал.

— Да, неплохо бы подлить масла в огонь, — сказала Ика.

— Правильно, — согласилась Альберт.

— Простите, — повысил голос Тощий. — Я, кажется, к вам обращаюсь. Хотелось бы получить ответ.

Ика, Катажина и Пацулка между тем направились к сараю, то ускоряя, то замедляя шаг, с видом праздных зевак, которых подгоняет любопытство, но сдерживает опасение самим получить на орехи.

А Влодек, присев в столовой на подоконник, навел на сарай телеобъектив своего фотоаппарата.

— Вы вообще-то меня слышите? — крикнул Тощий.

— Да. А что? — равнодушно спросил Толстый.

Тощий в отчаянии дернул себя за бороду. Однако он все еще старался говорить вежливо.

— Простите, — сказал он. — Я забыл представиться. Магистр Алджернон Потомок.

— Хе-хе! — захрипел Толстый. — Чей же вы, интересно, потомок?

— Ну знаете! — крикнул магистр.

— Я-то ведь тоже… — загоготал Толстый, — потомок.

— Какая наглость, — начала подливать масло в огонь Ика.

— Да! — загудел Тощий. — Это самая настоящая наглость. К вам вежливо обращаются с просьбой, а вы отвечаете хамскими шуточками.

Толстый поднял глаза. Взгляд их был грозен.

— Ну-ну, — сказал он. — Только без крику.

— Думаете, я вас боюсь?

— Пока нет, — сказал Толстый, и в этом «пока» прозвучала опасная нотка.

Однако Тощий, видно, был не робкого десятка, поскольку в ответ лишь иронически рассмеялся.

«Прямо как на сцене, — подумал Брошек. — Чистый театр…»

— Чего это он вас запугивает?! — удивленно воскликнула Ика.

— Вы меня не запугивайте, — загремел Тощий, — никому вы здесь не страшны! Ясно?

— Неясно, — сказал Толстый. — И вообще, — добавил он грозно, — прекратите орать. Сарай я снял для себя. И никого туда впускать не желаю. Имею я право? Имею!

— Ну, — подтвердил Пацулка.

— Любезный господин, ничего не скажешь! — возмутилась Ика.

Тощий язвительно рассмеялся.

— А я на любезный прием и не рассчитывал, — заявил он. — И потому заранее подготовил запасной вариант. Сарай вы сняли, не спорю. Но один только сарай, и ничего больше. Я же, заручившись согласием владельцев сарая и луга, намерен поставить около сарая палатку. Ну, что вы теперь скажете?

Толстый явно оторопел.

— Хи-хи-хи, — захихикала Ика.

— Браво! — воскликнула Катажина.

— Э, — заступился за Толстого Пацулка.

— А, делай что хочешь! — заревел Толстый и ретировался в сарай, провожаемый язвительным, похожим на уханье филина смехом магистра.

Сам магистр — длинный и тощий, в развевающемся плаще поверх серого, толстого, как кольчуга, свитера и высоких резиновых сапогах — поразительно кого-то напоминал.

«Да ведь он же вылитый Дон Кихот, — осенило Брошека. — Ему только коня и копья не хватает, а так — живой странствующий рыцарь. Точно сошел с картинки в книге!»

И в следующую секунду там и подпрыгнул на месте: «А Толстый похож на Санчо Пансу, оруженосца и верного спутника Дон Кихота!»

— А если они сообщники? — с ужасом шепнул он себе.

Однако похоже было, что это не так. Толстый не высовывался из сарая, а магистр Потомок, двойник Дон Кихота Ламанчского, принялся расставлять у стены сарая палатку.

Катажина и Пацулка — поскольку больше ничего интересного ждать не приходилось, — вернулись на веранду. Поджидавший их Влодек сообщил, что по два раза снял каждого из подозреваемых крупным планом, а также сделал три общих снимка. Ика тем временем, без умолку тараторя о том, что в Польше теперь людей с хорошими манерами днем с огнем не сыскать, помогала Тощему ставить палатку. Но вскоре и она вынуждена была вернуться в дом, поскольку магистр скрылся в палатке.

Компания на веранде снова уселась играть в карты.

— Запиши, Брошек, — шепнула Ика. — Алджернон Потомок, магистр истории искусств, любитель-этнограф, живет в Кречковице. Хобби: народное искусство южной Польши. Утверждает, что пишет об этом книгу, что, несмотря на солидный возраст, наверстывает упущенное из-за войны время и готовится к защите диссертации. Кроме того, — добавила она еще более таинственным шепотом, — он коллекционер.

— Вот это да! — пробормотал Брошек.

Подробно все записав, он решил поделиться своими подозрениями с друзьями. Отложив книгу, Брошек подсел к картежникам — вроде как болельщик.

— Продолжайте играть, — тихо приказал он, — и не оглядывайтесь.

— В чем дело? — спросил Влодек.

— Что вы скажете, если эти двое на самом деле — сообщники? — спросил Брошек.

— Не может быть! — воскликнула Ика.

Остальные молча переглянулись.

— Тихо! Продолжайте играть! — прошипел Брошек.

— Говоришь, не может быть? — холодно спросила Альберт, выкладывая на стол короля и даму червей. — А, собственно, почему?

Где-то далеко, за Великими Горами, прокатился первый бесконечно долгий гром.

— Вообще-то все может быть, — согласилась Ика. — И что же ты предлагаешь?

Однако серьезному обсуждению неожиданно выдвинутой Брошеком гипотезы не суждено было состояться.

— О! — воскликнул Пацулка. И вытянул руку.

Все посмотрели, куда он показывал. По дороге со стороны Вятрува катился знакомый серый автомобиль. Катился бесшумно и очень медленно. Двое пассажиров уныло шагали рядом. Водитель сидел за рулем. Видно было, что он зол, как тысяча чертей. Его можно было понять: шикарную машину волокла тощая лошаденка, которую, хохоча во все горло, вел под уздцы здоровенный мужик.

— Ну и ну! — прыснул Влодек. — Чудо природы! «Мерседес» с двигателем в одну лошадиную силу!

Кортеж проследовал по мосту и остановился у одного из домиков на противоположном берегу реки. После недолгих переговоров с хозяевами машину завели во двор, клячу выпрягли, и возница, оседлав ее и затянув малоприличную песню, затрусил обратно в Вятрув.

На веранде царила гробовая тишина.

— В Черном Камне обосновались новые любопытные персонажи, — первым нарушил молчание Брошек.

— Ты что, спятил? — фыркнул Влодек. — Да это же чистая случайность.

— Не спорю, — согласился Брошек. — Случайность. Непредвиденная авария. Но мы обязаны подозревать всех.

— Даже красотку? — ехидно спросила Ика.

— Даже красотку, — сурово ответил Брошек.

Потом он отдал надлежащие распоряжения.

— Детям, — сказал он, — дозволено быть любопытными и нахальными. Поэтому девочки с Пацулкой сейчас смотаются на тот берег и разберутся в ситуации. Влодек остается в резерве. После ужина подведем итоги и разработаем дальнейший план действий.

Вечером были подведены итоги. Число обитателей Черного Камня увеличилось на целых шесть человек. Это были: а) загадочный Толстый; б) магистр Алджернон Потомок; в) пан Адольф, молодой и красивый водитель «мерседеса» (пан Адольф был не владельцем роскошного автомобиля, а всего лишь приятелем владельца), представившийся как инженер …енский; г) пузатый и смешливый владелец машины, а также овощеводческого хозяйства под Варшавой, который заявил, что не садится за руль из принципиальных соображений, поскольку не желает отказывать себе в удовольствии в пути баловаться пивком, и которого звали пан Ендрусь, а фамилия его была Краличек; д) невеста инженера панна Эвита Шпрот, красотка с лицом торжествующего ангела; и, наконец, е) молодая жена пана Краличека Зося, дамочка ехидная, но весьма симпатичная — по утверждению Пацулки, которого она угостила мятными леденцами.

Начавшееся довольно поздно совещание, недолгое и бурное, практически не дало никаких результатов. Просто большинством голосов было решено: за обитателями сарая и палатки следить в оба, а за «новенькими» присматривать — исключительно ради порядка.

Относительно того, сообщники ли Толстый и Тощий, к согласию прийти не удалось.

Перед сном все вышли поглядеть на надвигающуюся со стороны Великих Гор грозу.

Даже отец, удостоверившись, что Пацулка непричастен к грому и молниям, на минутку вышел из дома. Мама делала вид, что ни капельки не боится, но ей никого не удалось провести.

Первые ураганные порывы ветра загнали всех в дом. Тут же, конечно, погас свет.

О ночном дежурстве следовало забыть. Невозможно было обмануть бдительность матери, которая в грозу не позволяла никому носа высунуть за плотно закрытые окна и двери.

— Что же теперь будет? — волновались ребята.

— Ветер может испортить систему «Д»! — обеспокоенно восклицала Катажина.

— Что делать? — вопрошала Ика. — Скажи, Брошек!

Брошек беспомощно развел руками.

Один Пацулка был настроен решительно. Тряхнув головой, он сказал:

— Спать.

Однако это оказалось легче сказать, чем сделать. В первые же часы четверга над долиной Черного Камня прорвался огромный мешок, набитый ветрами, ливнями, молниями и громом. Долина озарилась синеватым сиянием. Холмы, точно мячиком, перебрасывались эхом, загоняя его в гудящее нутро Великих Гор. Даже самым храбрым стало немного не по себе — а каково было боязливым? Но… пусть это останется их тайной.

Брошек любил смотреть на грозу. Проснувшись далеко за полночь, он подошел к окну. По стеклу бежали струи дождя, мешая что-либо разглядеть, поэтому Брошек не заметил, как кто-то прошмыгнул в часовню, довольно долго там пробыл и, воспользовавшись минутой кромешной темноты между двумя вспышками молний, выскользнул оттуда. И в этой темноте растворился.

Тут необходимо добавить, что тревога Альберта была обоснованной. Система «Д» действительно подвела. Ветер передвинул надутый шар, гиря осталась на месте, и пронзительный вой не спугнул ночного гостя. Однако фотоаппарат сработал. Вспышка показалась незнакомцу просто очередной вспышкой молнии, поэтому ему и в голову не пришло искать замаскированный фотоаппарат; соответственно он не смог засветить свое, запечатленное на пленке, изображение.

И это было очень важно.