"Пошищение на двойку" - читать интересную книгу автора (Кораблев Артем)

Глава III «YOU ARE DEAD!», ИЛИ «ВЫ ПОКОЙНИК, ВИКТОР ВИКТОРОВИЧ!»

К порядкам в лицее «Школа-ПСИ» Костя скоро привык. Они оказались удобнее, чем в обычной средней школе. Никаких ограничений в одежде — ходи в школу в чем хочешь; полная свобода на переменах, даже дежурных нет; почти на всех уроках творилось то, что в его родной школе назвали бы «форменным безобразием». Ученики запросто с места перебивали учителя; рассаживались за парты по собственному разумению; не вели дневников; порой беседовали во время урока с учителем на отвлеченные темы; играли на гитаре и пели под лестницей во время перемены; крутились на перекладине, специально установленной для этого в одном из коридоров рядом с кабинетом химии, и даже, страшно подумать, на курение старшеклассников администрация «Школы-ПСИ» смотрела сквозь пальцы. Лицеистам разрешалось многое из того, что не прощалось в обычной школе. И в то же время, как ни странно, учиться Костя стал больше и старательнее.

Но все-таки в новой среде «одаренных» лицеистов ему приходилось туго. Он чувствовал, что каждый его' шаг, каждое действие находится под оценивающим, насмешливым и беспощадным взглядом новых школьных товарищей. А Глобус сразу же записал его во враги. «У меня много врагов», — было одним из самых расхожих изречений Митьки Ежова. Почему в их число угодил и Костя, он понять не мог. Разве что из-за непрерывных конфликтов его отца с Глобусом. Но Глобус и с другими учителями ссорился, вот хотя бы с физруком, а ведь не попал Мотя Горенко в его лютые недруги. Странный был человек Митька Ежов.

Но при чем тут Костин отец? Как он может быть причастен к исчезновению или похищению Глобуса? Откуда взяли эту чушь те маленькие дуры? Да и вообще, похитили ли Глобуса? Кто прав — не дай Бог Машка Румянцева или все-таки Леха Вербов, который считает, что Глобус просто где-то гуляет?..

Остановившись за голым, скинувшим летнюю листву кустом сирени, Костя пытался найти ответ на хотя бы один из этих вопросов, но чувство тревоги охватывало его все больше.

Костя вышел из прозрачных зарослей и пошел вокруг детсадовского корпуса, приютившего по странной иронии судьбы лицей для одаренных. Завернув за угол, он наткнулся на компанию десяти- и одиннадцатиклассников, полутайно смоливших тут свои сигареты.

Они тоже заметили его, обернулись, Глеб даже приветливо помахал рукой. Остальные смотрели на Костю внимательно, молча, пристально.

Старших, особенно одиннадцатиклассников, все лицеисты знали по именам. Их уважали. Ими гордились. Про них рассказывали легенды и почитали за честь провести хоть какое-то время в их компании.

— Эй, новенький! Костров! — окликнул его кто-то из них, видимо, с трудом припомнив Костину фамилию.

Костя остановился и обернулся.

— Поди сюда, — позвал его Юрка Ребров. — Ну иди, не бойся.

— Да я и не боюсь, — Костя подошел к старшеклассникам. Бояться действительно было нечего, ничего похожего на дедовщину в лицее не наблюдалось. Скорее, наоборот, все лицеисты чувствовали опеку старших товарищей. Ребята были не злые, хорошие.

— Слышь, Костров, как тебя звать? — задал вопрос Тима Зайцев.

— Костя.

— Чего там у вас в классе с Дикобразом случилось?

— С Кактусом? — переспросил для чего-то Костя, хотя прекрасно знал, что многие зовут Митю Ежова Дикобразом.

— Ну, с Кактусом, — согласился Зайцев.

— Это для вас он Кактус, а для нас Дикобраз, — пояснил Ребров и засмеялся.

— Не знаю. Пропал. В школу не ходит, — ответил Костя.

— А с твоим отцом, Виктором Викторовичем, он что, ругался? — опять спросил Зайцев.

Костя пожал плечами. На самом деле ругался. Но, на взгляд Кости, не больше чем с другими. Кактус — он и есть Кактус.

— Ну, так ругался? — повторил Зайцев.

— Ругался, но как со всеми.

— А я слышал, Кактус убить грозился Виктора Викторовича, — вмешался Егор.

— Как убить? — не понял Костя.

— А что, скажешь нет? — спросил Егор. — Мне рассказывали.

— Да он один раз только. Фигню сказал какую-то. Никто ему не поверил…

Костя понял, о чем его спрашивали старшеклассники. Про тот случай, который произошел на прошлой неделе, когда отец поставил Глобусу «два» за невыполненное домашнее задание. Тогда Митька развалился на стуле, стал насвистывать, непрерывно бросал реплики, задевающие всех, даже ногу на стол пробовал положить, но ему так неудобно было сидеть. Отец, конечно, сделал ему замечание. А когда Глобус стал отбрехиваться, разозлился и сказал, что сейчас отведет его к директору. А Глобусу только и нужно было разозлить отца, он тогда и еще подбавил. «А вы знаете, Виктор Викторович, — сказал он, — что мой папа может вас убить?» В классе наступила тогда мертвая тишина. Только отец вдруг заулыбался и ответил: «С чем я тебя и поздравляю». С чем — это понял один Глобус, потому что совсем разозлился. И ничего не ответил. Весь подобрался, лицо его стало совсем серым, он сел сгорбившись и весь остаток урока демонстративно молчал и смотрел в окно.

— Значит, все-таки что-то было? — настаивал Егор.

— Ну, ерунда это, — промямлил Костя и добавил: — Глобус есть Глобус.

— Какой Глобус? — удивился за всех Тима Зайцев.

— А это я его так называю. Бритый Кактус — лысый Глобус.

Старшеклассники засмеялись. А Юрка аж заикал от удовольствия.

— Ладно, иди, — отпустил Костю Егор.

— Мы Виктора Викторовича в обиду не дадим! — уже Косте в спину крикнул Тима Зайцев.

Разговор со старшеклассниками только подхлестнул то волнение, которое он так старательно в себе давил, стоя в сиреневых кустах. Раз уж старшеклассники расспрашивают его об отце, значит, дело действительно серьезное, подумал он.

Костя зачем-то снова зашел в лицей и отправился в кабинет информатики, надеясь отыскать отца хотя бы там. Но его не было ни в кабинете, ни в учительской, ни в коридорах. К директору Костя идти постеснялся. Наконец он наткнулся на Анну Петровну.

— Костя, — остановила его она, — ты что тут один слоняешься? У тебя ведь уроки давно кончились.

— Вы отца моего не видали? — вместо ответа спросил Костя.

— А он уже домой пошел, — ответила Анна Петровна, одной фразой рассеяв больше половины Костиного беспокойства. — И ты иди, не волнуйся, дома он, дома.

Костя поскорее побежал домой.

Заскочив в подъезд родного дома и нажав кнопку вызова лифта, Костя, как всегда, проверил почтовый ящик. Ну, конечно: «Экстра-М» и гора рекламных бумажек, больше ничего. А это что такое?

Из кипы рекламных объявлений выскользнул длинный отрезок самого обычного листа печатной бумаги для компьютера. На нем крупными, жирными черными буквами, похоже, что на лазерном принтере, было напечатано: «YOU ARE DEAD!»

«Чья-то шуточка», — подумал Костя, скомкал бумажку вместе с рекламными воззваниями и уложил макулатуру сверху почтового ящика, оставив себе только газету с телепрограммой. Как раз подоспел лифт.

Еще только подойдя к двери квартиры, Костя услышал голоса родителей.

Они звучали нервно, взволнованно. Сквозь обитую ватином и кожзаменителем дверную перегородку трудно было разобрать слова, но Костя понял — разговор был напряженным.

Костя повернул ключ в английском замке. Дверь легко и беззвучно отворилась.

— Ну почему? Почему только тебя? — отчетливо расслышал он фразу, сказанную мамой.

— А почему ты думаешь, что только меня? — отозвался отец.

— Ну как же, ведь никого больше не допрашивали, а тебя допросили.

— Да это был не допрос.

— А что же тогда?

Костя понял, что родители не слышали, как он вошел.

— Меня просто попросили ответить на некоторые вопросы, связанные с исчезновением мальчика, — раздраженно ответил отец.

— Ну ты-то тут при чем? Почему других не попросили ответить?

— Откуда я знаю. Анну Петровну тоже расспрашивали.

— Анну Петровну понятно, она завуч. Но вот почему учительницу биологии не спросили, химика не спросили, а спросили только тебя?

— Тьфу, черт! — взорвался папа, — Да откуда я знаю?! Откуда я знаю, что эти менты себе думают? Я же не могу им в головы влезть. У них свои резоны.

— Резоны, — передразнила мама. — Вечно ты куда-нибудь влезешь. О Боже!.Я уже больше не могу!

На кухне нервно загремела посуда. Так бывало всегда, когда мама психовала. «Бам» — резко громыхнула брошенная ею кастрюля.

— Нет! Я все-таки не пойму! Не пойму, почему только тебя? Ты мне что-то не договариваешь. Давай рассказывай, что случилось?

— Ну, ничего не случилось. Ни-че-го.

— Как же ничего? Тебя допрашивают, а ты говоришь: «Ничего». Ну-ка, посмотри мне в глаза.

— Тьфу, черт. Да ничего не было. Ну все из-за ерунды, — начал сдаваться папа.

— Из-за какой ерунды? — еще больше напряглась мама.

— Ну, поставил я этому Кактусу «два».

— Какому кактусу?

— Да парня этого пропавшего так в школе кличут.

— Ну?

— Ну и… Да ерунда… Выхожу я из школы, а он стоит, меня поджидает. Встал в позу, палец в мою сторону выставил и говорит с таким вызовом, как в кино: «You are dead!» Я сразу-то и не понял, спрашиваю: «Чего, Митя?» А он уже по-русски: «Вы покойник, Виктор Викторович! Вы покойник!» Я покрутил пальцем у виска, мол, чокнулся ты, братец, и дальше пошел. И все бы окончилось. Да, как назло, это Петровна увидала. Ну завучиха наша. Выскочила откуда-то из-за угла, на этого дурака налетела и давай костить.

— И правильно, — перебила мама,

— А еще эта дура, — оставил без внимания мамину реплику папа, — из лучших чувств, конечно, рассказала об этом случае милиции, когда они утром у нас объявились. Ну и меня тоже потащили. Все выпытывали, за что он мне угрожал. Будто есть в этом какой-то там смысл.

— Правильно выпытывали.

— Да ну, ерунда! Паренек нервный, самолюбивый. Неужто на такую фигню стоит обращать внимание.

— Ох! — немного облегченно вздохнула мама. — Теперь все становится понятно. Ну что ты мне все сразу не рассказал?

— Не хотел, чтобы ты зря волновалась.

— Спасибо тебе. А я, значит, не волновалась?

— Ну, дурак, — виновато прогудел папа.

— Дурак, — согласилась мама.

— Как есть дурак, ваше благородие! — попробовал все шутить папа.

— Ох, сиди уж.

Мама опять загремела кастрюлями, но уже не так нервно и пронзительно.

— Где же Костя? — все же обеспокоенно произнесла она.

— И этот куда-то запропастился, нигде его найти не мог, — раздраженно пробурчал в ответ отец. — О! Вот он!

Костя закрыл дверь и нарочно погромче хлопнул замком.

— Слава Богу! — засуетилась мама, спеша Косте навстречу. — А то тут у нас Бог знает что творится. Кошмар какой-то. Ты где был?

— Где, где — в лицее.

— А что так задержался? Тебе же еще в твой клуб сегодня ехать.

— Успею, — отмахнулся Костя.

— А уроки?

— И уроки успею.

— Ну, смотри. А то тут у нас папа… Если еще и ты тоже… Ладно, иди-садись есть, все уже остыло.

Костя не стал расспрашивать, что «тут у нас папа». Все равно бы ничего толком не рассказали. Все маленьким его считают. Вот и приходится подслушивать. А что делать?

Он переоделся, помыл руки и пошел на кухню. На столе уже стояла тарелка борща. Папа тоже остался на кухне, отпивался чайком после трудного разговора. Только по нахмуренному лицу мамы Костя понял, что разговор все-таки не окончен. Вон брови аж у переносицы сошлись.

Он не ошибся. Мама не удержалась, когда Костя не спеша приступил ко второму — вареной картошке с котлетой.

— А что, если тебя и завтра будут расспрашивать? — спросила мама, отрезая для Кости кусок хлеба и глядя в стол.

— Да нечего больше расспрашивать, — беззаботно сказал папа.

— А на служебном твоем положении это никак не отразится?

— Ну уж… — папа развел руками, поднялся из-за стола и пошел в другую комнату от греха подальше.

Посидев еще минуту на кухне, мама тоже поднялась и молча последовала за отцом, оставив Костю доедать в одиночестве.

А он был не против. Он уже и так узнал все, что мог. Дальше слушать бесполезную перепалку родителей ему вовсе не хотелось. Да и одному лучше думается, а подумать было над чем. «Так значит, не совсем шутка? — рассуждал Костя. — И, главное, ясно чья. „YOR ARE DEAD!“, значит. Ну, погоди, Глобус, это тебе даром не пройдет. Попробуй отыщись теперь, сволочь». Костя серьезно разозлился, ему было обидно за отца. Потому что отец очень добрый и никому в лицее не сделал ничего плохого. Если и поставит кому «два», так потом все сделает, чтобы получивший плохую отметку сумел ее исправить. И со всеми ребятами у него отношения были неплохие, только Глобус выеживался. Да, записка… Откуда она могла взяться? Еще вчера этой компьютерной записки в их почтовом ящике не было! Костя знал это точно, он сам проверял его дважды. Первый раз, когда шел из школы, и второй — когда возвращался в десять вечера после компьютерных игр у Димки Корнеева. Не было ни фига в ящике. Не было! Значит… Значит, без труда догадался Костя, эта записка могла попасть в ящик только вчера вечером, после десяти часов, или сегодня утром. «Стоп! — от удивления Костя даже выпрямился на стуле. — Сегодня утром этой записки тоже не было!»

Почтовые ящики расположены в подъезде так, что он проходит мимо них каждый раз, когда выходит из дома или входит в него, и проверяет он тоже каждый раз совершенно автоматически. Но он точно помнит, что сегодня утром достал из почтового ящика классную рекламу. На ней была фотография того самого «Сааба», который он недавно видел по дороге в лицей, и указывался адрес автосалона, в котором можно приобрести эту замечательную машину. Костя еще подумал тогда, что надо бы съездить посмотреть, а реклама и сейчас лежит у него в портфеле. В учебнике по алгебре. И, кроме этой рекламы, ничегошеньки в ящике утром не было, в этом Костя уверен был на сто процентов. Значит, кто-то подложил записку, когда Костя был уже в школе. Только кто? Не почтальон же. Неужели Митька? Что ж тогда думать о его исчезновении?

Костя быстро встал из-за стола. Он решил спуститься вниз и взять эту дурацкую записку. В голове его крутились такие сухие, точные, но тревожные слова, как «вещественное доказательство» и «неопровержимая улика». Что он «докажет» какой-то запиской и кого «уличит» — Костя не знал, но решил отправиться за этим клочком бумаги немедленно, потому что вдруг уверился в его большом и таинственном значении.

Родители тихо ругались в большой комнате.

На секунду Костя задумался, не проскочить ли ему незамеченным. Впрочем, нет, зачем он будет еще возвращаться? Пойдет-ка он лучше в клуб скаутов, тем более что уже пора, и по дороге заберет записку.

Костя отворил дверь комнаты, из-за которой доносились раздраженные голоса его предков.

— Ма, я пойду в клуб, — оповестил он.

— А уроки? — тут же переключилась на него мама.

— Уроки потом сделаю, когда вернусь. Нам немного задали.

— Ну смотри. Когда ты вернешься?

— Как обычно, часов в восемь, полдевятого.

— Ладно, иди.

Костя притворил за собой дверь.

— Костя! — опять услышал он мамин голос.

— Чего?

— А как же Рута?

— Приду чуть пораньше, погуляю, — недовольно отозвался Костя.

Он быстро собрался, да и собирать-то ему было нечего. Просто сменил спортивные брюки на джинсы, домашние тапочки на кроссовки да накинул куртку — на улице все-таки уже октябрь.

Большими прыжками он быстро слетел по лестнице с седьмого этажа, не дожидаясь лифта. Обычно он так и спускался, а на лифте только поднимался. Остановился около почтовых ящиков. Что за черт! Бумажек не было. Никаких. Костя осмотрел пол лестничной площадки. Грязный, неметеный, а вот бумажек и на нем не было. Вот черт! Где же они? Надо же такому случиться! Неделями эти дурацкие, никому не нужные рекламные объявления валяются, никто их не трогает. Порой по три дня не убирают. И вот на тебе! Когда не надо, они и исчезли. Костя, разочарованный, вышел на улицу. В Клуб скаутов идти уже не хотелось. Сколько неприятностей через этого Митьку Ежова. Вот сволочь! Ведь это он подкинул записку — больше некому. Только теперь уже ничего не докажешь. «Неопровержимую улику», как и «вещественное доказательство» Костя прошляпил. И тут он вдруг понял, где надо искать Глобуса.