"Так и было" - читать интересную книгу автора (Кодочигов Павел Ефимович)

Кодочигов Павел Ефимович

Так и было

Аннотация издательства: Новая книга свердловского прозаика построена на реальных событиях, в ней сохранены подлинные имена и фамилии. Только безоглядная вера в победу помогает четырнадцатилетнему Гришке Иванову и другим героям книги стойко выдержать все испытания в смертельной схватке с врагом.

Так и было

1. Снова через Ильмень

К утру наступающего на земле дня 14-го января 1944 года на обоих берегах озера Ильмень было тихо. До рассвета оставалось всего ничего, немцы были уверены, что русские разведчики в это время не сунутся, и уже не освещали озеро ракетами и не обстреливали его. Тишина сохранялась и на восточном берегу, где в устье реки Мста сосредоточились на исходных позициях 58-я отдельная лыжная бригада, 299-й полк 225-й стрелковой дивизии, ее лыжный батальон и два аэросанных батальона. Разговаривали шепотом, ступали тихо, не курили. Обманчивая тишина не взорвалась, как бывает перед началом наступления, залпами артиллерийской подготовки. По тихо переданной команде батальоны и роты построились и походными колоннами двинулись к западному берегу. Среди этой молчаливой, с минуты на минуту ожидающей встречного огня, ранения и смерти массы людей шел рядовой Иванов. За спиной набитый патронами вещмешок, на груди автомат с полным диском, еще один диск на ремне, гранаты в карманах шинели. Как и всем, ему было неуютно от неизвестности, но сердце часто билось в груди не столько от тревоги, сколько от радости — не кто-то, а он шел в наступление, и, кто знает, может быть, ему выпадет счастье освобождать псковскую деревню Телепнево, в которой все еще живут в неволе мать и сестренки.

Занимался поздний рассвет. Стала видна большая, вытянувшаяся вдоль берега деревня Береговые Морины, первая, которую нужно было освободить в этот день.

Немцы не стреляли. Подпускают ближе или не видят?

И что будет дальше?

А дальше произошло совсем не так, как думал начинающий автоматчик Иванов и даже вдоволь навоевавшиеся солдаты и офицеры. Уже отчетливо стал виден вражеский берег, крыши домов, сараев, бань и других построек деревни, а пушки за спиной не загрохотали, снаряды не понеслись со своего берега и не стали рваться на подступах к ней.

В наступающих колоннах пронесся ропот: «Без артподготовки пустили! Перетопят же всех!» Но не перетопили. Не разбуженные артогнем, немцы проспали, деревня была освобождена после нескольких автоматных очередей и разрывов гранат. Выскочили проснувшиеся фрицы на улицу, увидели, какая сила идет на маленький гарнизон, и бежали. Береговые Морины были взяты без боя.

Валышево летом сорок первого года красноармейцы заняли тоже без боя, но тогда в ней и немцев не было. А тут враги несли службу — и сбежали. Не постреляли даже, никого не убили и не ранили, дали возможность расширять захваченный плацдарм. Цирк! Да еще какой!

Правее Береговых Морин на берегу озера стоят деревни Новая и Старая Ракома, Троица, еще какие-то небольшие. К ним не пошли, а двинулись сразу в тыл к Трем Отрокам, а потом на Запростье. Ни в той, ни в другой деревне не оказалось ни одного немца и ни одного жителя. Заглядывали в дома, думали, хоть какой-нибудь старик или старушка остались — пусто.

— Гражданские здесь до октября сорок третьего жили — в бинокль было видно, как сено и дрова возили, потом фрицы их угнали куда-то, а у себя в тылу стали деревни жечь. Как вечер наступит, так и зарево, зарево, — рассказывал пожилой солдат. — Я и в сорок первом здесь бывал. Тогда из Юрьева монастыря всех наших фрицы выгнали, а две девчонки там почему-то остались, почти каждый вечер забирались на колокольню и пели. Так они хорошо пели «Катюшу», что до сих пор помню. «Овчарки», поди, какие-нибудь, но мы по ним не стреляли, и немцы разрешали им концерты давать. — Солдат обвел глазами пустую улицу и вздохнул: — А обидно все-таки!

— Что обидно?

— Что пустые деревни освобождаем. Не-инте-рес-но!

Уже давно рассвело, уже солнце поднялось, началась артиллерийская подготовка севернее Новгорода, а здесь фрицы все еще очухаться не могли. Силы у них тут оказались небольшие, только в прибрежных деревнях, и они отдали без боя десятки населенных пунктов. С обеда только вышибать с плацдарма начали, танки и артиллерию в ход пустили.

Полк за день несколько контратак отбил. Близко подходили, и Гришка был уверен, что пару немцев уложил наверняка да еще несколько человек ранил.

Ночевать думали в Запростье, уже костерки разожгли в полуподвалах, но пришел приказ идти в деревню Жевкун. Она километрах в десяти от берега. Чтобы взломать оборону противника и так далеко продвинуться вперед, иногда сутками бьются и крови в эти самые первые дни наступления больше всего льется, а тут почти без потерь обошлось. Если так дальше дело пойдет...

Через два дня батальоны по ручью вышли к шоссе Шимск — Новгород. Слева виднелась северная окраина деревни Воробейки. Впереди, за обширным полем, возвышалась насыпь железной дороги. Справа, на приграничье с кустами, торчала крепкая, сложенная из камней будка. Пулеметный огонь из деревни и будки преграждал путь к железной дороге.

Ротами, взводами, отделениями полк растекся вдоль шоссе. Нетронутая снежная целина через полчаса взбугрилась холмиками брустверов индивидуальных ячеек, в разных направлениях ее перерезали свежие тропки.

Стреляли «фердинанды». Они стояли близко, поэтому снаряды не свистели и не подвывали, как бывает, когда стрельба идет издалека и они летят мимо, а рвались, едва ухо успевало уловить звук выстрела. Выстрел — разрыв. Выстрел — разрыв. Выстрел и тут же разрыв. От таких не спасешься: не определишь, далеко они рванут или рядом, можно оставаться на ногах или надо падать.

Смеркалось, и «фердинанды» били без усердия. И пулеметы как бы только предупреждали: дальше не ходите — худо будет. Солдаты заняли оборону, окопались, и кто дремал, а кто и спал во всю ивановскую — третьи сутки кулаки к щекам не прикладывали. И почему не поспать, если на дворе теплынь, снег вот-вот таять начнет и к вечеру даже не похолодало. Запохрапывали со спокойной совестью и без большой заботы о завтрашнем дне: общей картины боев солдаты не знали и выходу к шоссе должного значения не придали. Вышли, и ладно, вот как завтра Воробейку брать?

А немцы всполошились не на шутку. После перехвата шоссе на Шимск у них оставался один путь для пополнения и отступления — через Лугу. Столь быстрого появления здесь русских они не ждали и решили утром выбить их и отогнать подальше.

«Фердинанды» начали обрабатывать насыпь, за которой сосредоточились выдвинувшиеся ночью на железную дорогу лыжники, часов в десять утра. В считанные минуты насыпь стала пегой от многочисленных воронок от мин. Перебивая друг друга, заработали десятки пулеметов.

Сначала в тыл отходили раненые, скоро, по пять-шесть человек, попятились здоровые, потом, Иванов зажмурился, увидев это, одетые в белые маскировочные костюмы лыжники поднялись, как по команде, и побежали назад. Им стреляли в спину наступающие, их косили снаряды, мины, но больше всего — крупнокалиберные пулеметы из деревни и из будки самым страшным для пехоты перекрестным огнем.

Вырвавшиеся из этого ада пересекали шоссе и неслись дальше. Несколько офицеров с пистолетами в руках пытались задержать и образумить бегущих, стреляли в воздух, но никого не остановили.

Немцы из-за насыпи не показывались. Наступило затишье. Иванов смотрел на поле и не верил своим глазам — за считанные минуты оно покрылось трупами почти так, как когда-то поле от Старорусского шоссе до Валышево.

Из-за насыпи волна за волной стали выкатываться цепи спешенных конников кавалерийского полка «Норд». Когда Гришка окинул их глазом, то понял, почему бежали лыжники, — их было раз в пять меньше. Гришкин 299-й полк был двухбатальонного состава и не весь выдвинут на дорогу. Полку бы в пору тоже нестись назад без оглядки, но солдаты видели паническое бегство лыжников, видели, к чему оно привело, и ни один не тронулся с места.

Нервно, из всех стволов открыли огонь. Пулеметные и автоматные очереди были длинны и отчаянны. Иванов тоже нажал на спусковой крючок, едва увидел первую цепь. Понимал, что на таком расстоянии автоматный огонь создает только шум, но не стрелять не мог. Потом спохватился, сцепил зубы и стал ждать, когда подойдут ближе. И другие автоматы перестали стрелять, реже захлопали винтовочные выстрелы. Огонь стал редким, но прицельным. Первая цепь не выдержала и залегла. Уткнулись в снег вторая, а за ней и третья цепи. Однако пролежали недолго. Понукаемые окриками и выстрелами офицерских пистолетов, немцы поднялись и побежали вперед. Снова показалось, что их не остановить, что вот-вот первая цепь пересечет шоссе, а другие начнут добивать оставшихся живыми, но в бой вступили минометчики, немцы скрылись за плотными разрывами мин. Стали слышны не ободряющие и подгоняющие крики, а стоны и вопли о помощи.

«Все! Остановим!» — перевел дыхание Иванов и тут же увидел, что фрицы снова бегут вперед. Судорожно нажал на спусковой крючок. Автомат дал короткую очередь и смолк. Нажал сильнее — не стреляет. Передернул затвор и ругнулся: «Балда! Весь диск расстрелял!» Вставил запасной и повел огонь короткими очередями.

Минометчики перенесли огонь ближе, поставили на пути наступающих новую огневую стену, однако фрицы прорвались и сквозь нее, подошли так близко, что можно было различить отдельные лица. Им оставалось сделать последний бросок, чтобы начать рукопашную, когда на поле разорвались первые пристрелочные снаряды дальнобойных орудий. Через минуту артиллеристы открыли беглый огонь, и поредевшие, перемешавшиеся между собой цепи гитлеровцев остановились, стали пятиться и побежали под прикрытие насыпи.

Какой-то офицер встал на их пути, что-то кричал, размахивал автоматом. Иванов дал по нему очередь, и офицер упал. Может, кто-то еще стрелял по нему, может, спасающиеся от артиллерийского огня фрицы подстрелили офицера сами, кто разберет в такой кутерьме. Не мешается больше, и ладно. Иванов был захвачен другим — автомат снова не стрелял, был пуст и второй диск.

Из-под шапки струился пот. Иванов снял ее, расстегнул шинель и стал заряжать диски. Пальцы подрагивали, патроны то и дело перекашивало. В Валышево он не раз видел, как фрицы организовывали атаки. Эта не походила на прежние, если бы не пушки, немцы смяли бы и роту, и батальон, и полк. Им надо выбить русских с шоссе, и они не успокоятся, вот-вот начнут все снова.

Руки заработали быстрее. Он зарядил первый диск, стал вставлять его в автомат и почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. К ячейке шел немец! Громадный, в выкрашенной белой краской каске, в белых же брюках и куртке. Широкоскулое с большим мясистым носом лицо можно было принять за русское, но шел немец, и шел уверенно, ничем не выдавая страха. Позади вышагивал тщедушный, низенького роста старый солдат. Фрицевский автомат у него за спиной, на пленного направлен карабин. Как же такой заморыш с этим бугаем справился? Чтобы не обижать солдата, спросил:

— Где ты его прихватил?

— У моста, — односложно ответил герой, но останавливаться и давать какие-либо пояснения не стал.

Так близко Иванов не видел фашистов больше месяца, и было в его взгляде что-то такое, от чего пленный потупился, потом он обернулся, зыркнул по автомату и заспешил, будто его подогнали. Невидимые нити связали их на мгновенье и оборвались. И что-то произошло — Иванов почувствовал, как тревожно забилось сердце, ему показалось, что он где-то видел этого фрица, но не мог вспомнить, когда и где.

Позади раздался треск кустов — артиллеристы тащили сквозь них новенькую, на резиновом ходу, непривычно короткоствольную пушку. Ему крикнули:

— Меняй позицию, а то голову снарядом стукнет — синяк будет.

Прикинул — может и стукнуть. Пришлось новую ячейку копать. Еще не углубился как следует, со стороны Воробейки послышался надрывный рев мотора. Артиллеристы загнали снаряд в казенник, прильнули к пушке, слились с нею. Слева на шоссе показалась грузовая машина. Она неслась к городу на предельной скорости. По ней били из всех видов оружия, но остановить не могли. Пушкари сбросили машину в кювет со второго выстрела. Еще два тупорылых немецких грузовика пытались проскочить в город. На них затратили всего по одному снаряду! Видно, больших мастеров послали на помощь пехоте. Теперь если и «фердинанды» полезут, так не очень страшно будет.

И совсем хорошо стало, когда недалеко от пушки остановился танк. Прошел как-то через озеро, не провалился. Значит, и другие пройдут, думал Иванов, углубляя ячейку. Устелив ее дно для тепла и сухости ветками, покрутился в ячейке и пошел посмотреть танк. Один танкист сидел метрах в десяти от него в небольшом ровике. Прославленные с довоенных времен танкисты — «Броня крепка, и танки наши быстры...» — всегда казались Гришке людьми необыкновенными, сильными, отважными, а тут... Что же это он в земле хоронится? Спросить об этом не решился, но такая несуразность вызвала удивление и у других, постарше и посмелее, солдат. Кто-то задал вопрос в лоб:

— Зачем ровик-то копали? Неуж в танке не надежнее?

Уже немолодой танкист вскипел, будто его оскорбили:

— «Надежнее! Надежнее!» Эту легковушку любой снаряд прошьет насквозь, а вас здесь «фердинанды» лупят. Нашли «надежу»! Мы на КВ работаем! Вот это танк! У него броня, а эта кастрюля... — танкист мастерским щелчком выбил из пачки папиросу точно в рот, прикурил от зажигалки и продолжал: — С механиком судьбу разыгрываем — час он будет в этом гробу сидеть, час — я.

Голову пехотинца каска прикрывает, на боку — лопатка. Вся и защита. У танкистов другие измерения, и он был прав: скоро прошел слух, что в такой же «легковушке» где-то в тылу погиб заместитель командира полка Моряхин. Поехал бы, куда надо, на лошади, жив остался, а его броня соблазнила. Рассказывали, что до войны Моряхин был председателем колхоза, службу начал младшим лейтенантом, за неполных три года вырос до подполковника и так нелепо погиб...

Готовя новую контратаку, фашисты начали сильный артобстрел. Иванов побежал в свою ячейку, упал в нее, тут же выглянул и увидел: метрах в двадцати от него в глубоком окопчике у станкового пулемета сидели двое. Один прикуривал, но никак не мог запалить фитилек кресала. Грохнул разрыв, а когда Иванов поднял голову, в небе вились ленточки шинели. Они опускались медленно, крутясь и извиваясь, будто были привязаны на невидимых ниточках, и кто-то все время поддергивал их, не давая опуститься.

«Как же осколки могли так разорвать шинели?» — удивился Иванов и сжался от совсем близкого разрыва.