"Искатель. 1971. Выпуск №4" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА 3

Выбравшись из густой толпы на улицу Георгия Димитрова, я оказался наконец на площади перед мавзолеем. Когда-то здесь была тесная улочка, отделявшая городской парк от дворцового. Потом за крутым поворотом глазам открывался известный бульвар Царя-Освободителя, начинавшийся рестораном «Элита», традиционным блюдом которого был жареный поросенок. Это заведение так и осталось для меня манящей загадкой, поскольку мне никогда не посчастливилось заглянуть за двери с окошечками — они всегда были закрыты белыми занавесками.

Далее шли кафе-кондитерские, витрины которых были открыты для взглядов прохожих. Только благодаря этому кафе имели посетителей, потому что многие приходили сюда для того, чтобы, как говорится, себя показать и других посмотреть. На расстоянии метров двухсот друг от друга находились четыре самые шикарные кондитерские города: «Болгария», потом «Савой», «София» и напротив них — «Царь-Освободитель». За витринами этих заведений, словно в четырех громадных аквариумах, собирались самые богатые жители этого города. Или самые известные. В «Болгарии» перед чашечками с турецким кофе вели свои бесконечные разговоры политиканы и аферисты. Тут же обычно находились и иностранные гости, привносившие определенную экзотику в атмосферу местных сплетен. Гостями чаще всего были некогда известные, а ныне забытые артисты и шпионы всех мастей, путешествующие по Востоку в качестве «лекторов». Когда на входной двери в учительскую кассу[5] появлялось объявление «Вход свободный», юношеское любопытство увлекало меня туда — послушать кого-нибудь из этих «лекторов». Слышал я одного американского «мыслителя», распинавшегося о «Христианской науке, или Пути к спасению». В другой раз отставной полковник Интеллидженс сервис очень увлекательно рассказывал о «Джоне Мильтоне, или Тоске о потерянном рае», имея, наверное, в виду утраченное английское влияние на Востоке.

Публика в «Савое» была еще более пестрой. Сюда ходили преимущественно женщины. Они сидели в небрежно-элегантных позах. Их ноги в блестящих оранжевых чулках были, казалось, вылиты из меди и тщательно отполированы. Вместо лиц у них были белые маски — в то время пудру не экономили. И на этом мучном фоне выделялись кричаще-красные губы, вырисованные непременно в форме сердца, а-ля Марта Эггерт. В следующем аквариуме — в «Софии» — было три этажа. Его завсегдатаями были маменькины сынки и дочки, здесь был оркестр, здесь танцевали.

В «Царе-Освободителе» собирались писатели, художники и другие интеллектуалы, многие из которых с утра занимались добыванием денег на единственную чашечку кофе, которую они потом и смаковали целый день.

На бульваре всегда царило какое-то нервное оживление. Парни и девушки двигались двумя встречными потоками, критически оглядывая друг друга. Слышались отдельные реплики: «Где будете вечером?», «Дай пятерку до завтра», «Подбрось мелочишку». В толпе шмыгали мальчишки — продавцы газет, крича до хрипоты: «Новая победа Роммеля!», «Самоубийство двух влюбленных на Горнобанском шоссе!», «С завтрашнего дня новые цены на масло и сахар!» А мимо мчались «мерседесы» нуворишей и серо-зеленые «опели» немецких офицеров.

Я свернул на улицу Раковского, удивляясь, почему это на меня повеяло прошлым. Причина скорее всего крылась в том, что я шел на встречу с одним из героев этого прошлого — с неким Лазарем Таневым. Я догадывался, что увижу отнюдь не лощеного денди. С ним наверняка произошли такие же перемены, как с заведением, мимо которого я как раз проходил: некогда здесь находился фешенебельный «Максим-бар», а теперь тут, наверное, обыкновенная столовая для служащих.

Сумерки сгущались. Я шел среди молодежи, которой сейчас было не до переменчивой судьбы улиц. К моим воспоминаниям о прошлом прибавились неприятности сегодняшнего дня. На сердце было тяжело, как ученику, который идет в школу, не приготовив урока. Танев, безусловно, хитрая лиса, а я иду к нему, не зная как следует, в чем он сильнее, а где может и поскользнуться. Такие импровизированные встречи обычно не дают желаемых результатов: вместо того чтобы заставить человека раскрыться, ты можешь его преждевременно спугнуть, и он будет увиливать, юлить и маскироваться. Но, на беду, другого выхода у меня сейчас нет. Когда в меню есть одна тушеная фасоль, бессмысленно заказывать индейку с каштанами.

Он жил в старом солидном четырехэтажном доме недалеко от центра и занимал квартиру в бельэтаже. К тому же его окружали женщины, о чем свидетельствовала табличка на двери:

В соответствии с этим звоню один раз и, ожидая, разглядываю выключатель. Он старомодный, но вполне исправный. Опасности стать жертвой электрического тока нет. Зато есть другая опасность — на лестнице сильно сквозит. Это заставляет меня вторично нажать на кнопку. Ну-ка поторапливайтесь, господин Танев.

Танев, однако, отнюдь не торопился. Странно. Он как будто мне ничего не должен. Разве что объяснить несколько деталей. А вот ведь не открывает.

«Нестрашно, — сказал я себе, — будем действовать по порядку номеров». И снова позвонил, теперь уже два раза. Через несколько секунд послышался четкий стук женских каблуков, щелкнул замок, и на пороге появилась красивая молодая женщина.

— Товарищ Танева?

Женщина кивнула и несколько испуганно оглядела меня. Не потому ли, что свет на лестнице погас и в темноте мое лицо показалось ей подозрительным? Я постарался успокоить ее, показав свое удостоверение.

— Мне нужна маленькая справка…

— А именно?

— Нельзя ли войти в квартиру?

— Почему же? Прошу вас!

Женщина отступила, давая мне пройти, причем лицо ее не выражало особого удовольствия от встречи со мной. Я машинально коснулся своих щек. Борода еще не выросла. Интересно, чем я не понравился этой даме?

Вошли в просторный холл, часть его отгорожена оливково-зеленой портьерой. Помещение было забито дорогой и громоздкой мебелью 30-х годов. Полировка, которая в свое время тоже была оливково-зеленого цвета, теперь стала какой-то неопределенной. Люстра под высоким потолком покрыта густым слоем пыли. В углу под громадным красным абажуром тускло мерцала лампа. На стенах висели два больших альпийских пейзажа с удивительно красными глетчерами. Пошлость и безвкусица одновременно. В конце холла приоткрыта дверь, видно ярко освещенную комнату. Хозяйка проводила меня именно туда. Холл и светлую комнату разделяла только дверь, но, переступив порог, человек попадал из одной климатической зоны в другую. И причина не только в том, что комнату хорошо прогревал электрокамин. Стены выкрашены в приятный светло-зеленый цвет. На одной стене под стеклом репродукции — подсолнухи, которые, если верить подписи под картиной и моим познаниям в изобразительном искусстве, принадлежат кисти Ван-Гога. Низкий шкаф, кровать, маленький письменный стол и четыре табуретки — все из светлого дерева. Здесь чисто, приветливо, свободно дышится.

На письменном столе громадный букет белых хризантем, раскрытые книжки. В пепельнице дымит сигарета.

Я попытался пошутить, чтобы снять напряженность:

— Только сел человек поработать, а тут заявляется какой-то болван и мешает… Не так ли?

Танева слабо улыбнулась, и я почувствовал, что лед начинает таять.

— Да, именно так. Исключая, конечно, сильные эпитеты.

Заметив, что я заинтересованно разглядываю обстановку, она добавила:

— Если вам нравится, могу дать адрес магазина.

— Мне нравится. Кроме табуреток.

— А табуретки нет? Почему? Обивка довольно приятная.

— Про обивку я не говорю. Но что это вообще за штука — табуретка? Нет спинки, не на что опереться…

— Зато занимает меньше места и, самое главное, дешевле.

— Дешевле всего, — сказал я, — сидеть по-турецки на полу.

— Наоборот, это страшно дорого, — снова улыбнулась Танева. — Тогда нужно иметь мягкий ковер. — При этих словах она взяла сигарету из пепельницы и поспешила к двери: — Извините, я на минутку… Поставлю воду…

Оставшись в одиночестве, я подошел к письменному столу, заглянул в раскрытые книги и потом сел на эту жуткую конструкцию, которая именуется табуреткой. Да-а. Читают люди. И не что-нибудь — книги по медицине. Как и я когда-то. Не помню, говорил ли я вам, но после футбола и скрипки медицина была моей третьей страстью, И чуть не стала моей профессией.

— Я хочу изучать медицину, — заявил я, когда мне предложили заниматься криминалистикой..

Тот, кто разговаривал со мной, внимательно взглянул мне в глаза:

— Почему именно медициной?

— Хочу лечить людей… Хочу приносить им пользу…

— В таком случае все в порядке: у нас тоже будете приносить пользу и лечить.

— Вы занимаетесь преступностью, — возразил я неуверенно.

— Да. Как врачи — болезнями. Вы будете лечить не отдельных пациентов, а заботиться о гигиене всего общества. Вы будете оберегать его от опухолей преступности, а если опухоль окажется злокачественной, поможете ее удалить.

Его слова звучали недурно. Но медицина была мне дороже.

— Мне кажется, что вы не лечите, — смущенно проговорил я. — Вы скорее даете санкции.

— Хирург тоже дает санкции, что не мешает ему быть врачом, — улыбнулся тогда мой собеседник. — И в конце концов характер любой профессии зависит в определенной мере от того, кто как к ней относится. У нас еще много того, что оставило нам прошлое. Наши противники вооружены опытом и знаниями, которых не хватает, скажем, вам: они образцовые криминалисты, но буржуазного типа. А нам нужны криминалисты другого типа, не такие, которые занимались бы только тем, что расставляли опасные ловушки для преступников, а люди с новой моралью, пытающиеся «лечить».

Я попытался ему возражать, смутно ощущая, что отступаю.

— А можно будет, изучая медицину заочно, посещать практические занятия? — спросил я под конец, понимая, что мой вопрос равнозначен капитуляции.

— Какие могут быть возражения, — широко улыбнулся мне он. — Если у вас хватит времени и сил на оба дела, мы будем только рады…

Но в его улыбке было недоверие, которое я понял через несколько дней. На прощанье он поднялся из-за стола и сказал, пожимая мне руку:

— Лично я сомневаюсь, что вы станете медиком. Кажется, с этой минуты вопрос о вашей профессии решен. Окончательно и на всю жизнь. Но не забывайте никогда, что вы собирались стать врачом.

С тех пор прошло почти двадцать лет. Мне тогда тоже было почти двадцать. А когда человек слышит что-то важное для себя в таком возрасте, то запоминает надолго.

Итак, с третьей мечтой тоже ничего не вышло. Правда, заноза в сердце сидела очень долго. И до сих пор боль не утихла, нет-нет да и кольнет. Например, когда я вижу у кого-нибудь на столе раскрытые книги по медицине. В конце концов, может быть, все это к лучшему. Могло случиться у меня, как у Сиракова: а вдруг я стал бы посредственным врачом и всю жизнь мучился бы от мысли, что рядом работают гениальные хирурги, пересаживающие сердца и оживляющие мертвых десятки часов спустя после их смерти?

— Извините, — сказала Вера Танева, вернувшись в комнату с подносом в руках, — я приготовила чай. Выпьете стаканчик?

— Чай? — испугался я. — Я что, похож на больного?

Вера осторожно поставила поднос на стол.

— Вы пьете чай, только когда болеете?

— Должен признаться, что и тогда не пью. А впрочем, налейте. Советы врача надо выполнять. Вы врач, правда?

Вера утвердительно кивнула, наливая заварку из фарфорового чайника.

Первое впечатление не обмануло меня: она и впрямь хороша собой. Спокойное, открытое лицо. Ведет себя непринужденно, без кокетства. И все-таки ей далеко до Перника и, в частности, до одной жительницы этого города.

— Сколько сахару вам положить? — спросила Вера, подняв глаза.

Я заколебался. — Положите сколько хотите. Я говорил уже, что не имею в этой области никакого опыта. Куда отправился ваш дядя?

— Он мне не дядя, — ответила Вера, подавая чашку.

— Ну пусть не дядя, а родственник. Словом, Лазарь Танев.

— Полагаю, он в провинции.

Вера села к столу, размешала сахар в чашке и сделала несколько глотков с таким наслаждением, словно чай не только цветом, но и вкусом напоминал коньяк.

— Почему вы так считаете? — спросил я, механически помешивая ложечкой.

— Он говорил, что собирается в провинцию.

— И все-таки вы не уверены, а только полагаете…

Я, наверное, уже хорошо размешал сахар в своей чашке. Теперь я мог ее поставить на поднос и закурить.

— А вы что, всегда верите тому, что вам говорят другие? — спросила Вера, следя за моими неловкими движениями.

Увидев, что я достаю пачку сигарет, хозяйка предупредительно подала мне пепельницу и снова занялась своим чаем. Просто диву даешься: что это за удовольствие — наполнять себя горячей водой?

— Дело не во мне, — ответил я и закурил. — Моя недоверчивость — что-то вроде профессиональной деформации. Но врач… К тому же педиатр…

— Детские врачи не дети.

— Согласен. Итак, ваш родственник сказал, что едет в провинцию, но вы в этом не уверены. Можете ли вы объяснить, отчего проистекает ваше недоверие к близкому человеку?

— Вы слишком торопитесь с выводами, — заметила Вера.

— Разве я ошибаюсь?

— Нет…

— Значит?..

— Вы правы. Но вы слишком просто ставите вопросы о самых сложных вещах. Как я могу в двух словах рассказать, откуда взялось это недоверие, которое копилось во мне годами?

— Кто же заставляет вас отвечать двумя словами? Я лично не собираюсь считать количество сказанных вами слов. А именно сегодня у меня совершенно случайно полно времени. Так что расскажите спокойно обо всем, что знаете о вашем родственнике с тех пор, как вы поселились тут, — как он живет, куда и зачем ездит.

При этих словах я снова достал из кармана пачку сигарет и предложил хозяйке. Вера поставила пустую чашку на стол, взяла сигарету и закурила. Потом испытующе взглянула на меня.

— Он попался на какой-то махинации?

— На какой махинации?

— Откуда мне знать? Если вы пришли…

— Если я пришел, значит у меня есть на то причины. А сознательная гражданка должна понимать, что такое выполнение своих гражданских обязанностей. Итак?..

— Не знаю, что именно вас интересует. Я знакома с Таневым три года. Переселилась сюда за год до окончания института. Я слышала, что у меня есть дядя, но в глаза его никогда не видела. Мне и в голову не приходила мысль искать его. Много лет тому назад он поссорился с моей матерью, и его у нас в семье не больно-то жаловали. Он сам нашел меня: у него была свободная комната, и он решил уступить ее мне, просто так, без денег, лишь бы ему не подселили чужих людей. Моя мать живет в Видине на учительскую пенсию и почти совсем мне не помогала, так что я перебивалась на одну стипендию. Предложение Танева показалось мне заманчивым, тогда у меня еще не возникло вопроса, откуда такая забота о бедной родственнице. А впрочем, я быстро раскусила его. Он сам говорил, что любит «молодой мир», а ко мне, ясное дело, приходили подруги. Танев развлекал нас анекдотами, угощал конфетами и коньяком, пока я ему не объяснила, что поселилась здесь не для того, чтобы устраивать ему журфиксы, а чтобы учиться, и если ему не хватает гостей, пусть приглашает их к себе сам. Он, как видно, только этого и ждал, потому что с тех пор и впрямь стал приглашать к себе моих приятельниц…

Я погасил сигарету и после короткой паузы закурил следующую.

— Выходит, он настоящий кавалер… — заметил я.

— Кавалер? А вы его видели?

— Только на фотографии, — признался я.

— Вот когда увидите в натуре, поймете, какой он кавалер. Все его очарование — в деньгах. С женщинами он никогда не скупится. Ставит выпивку, закуску, заводит музыку… Есть девушки, которым только этого и надо… Хотя я что-то не припоминаю, чтобы он очаровал кого-нибудь, кроме, может быть, Мими…

— Мими? — переспросил я. — Это ее фамилия на входных дверях?

Вера утвердительно кивнула.

— Да. Она фармацевт, работает в аптеке. Неплохая девушка… Впрочем, какая она девушка… Ей почти тридцать. Но у нее… — Хозяйка многозначительно повертела пальцем у висков.

— Шарики за ролики?.. — пришел я ей на помощь.

Вера снова кивнула.

— И кроме того, у нее явный талант очаровывать стариков. Что-то вроде библейской Сусанны.

— Простите, — сказал я, — но в библии я слаб. Никак не удается завершить этот курс…

— Сусанна — это та, на которую напали сластолюбивые старцы, когда она купалась. Разве что наша Сусанна не ждет, пока на нее нападут, а сама атакует…

— Ваши рассуждения звучат как обобщение, — сказал я. — Выходит, что старик не единственная жертва…

— Да, — подтвердила Вера. — Есть и второй.

— Ты смотри! Есть и второй?

— Есть. Его зовут Медаров.

— Был, — поправил я. — Звали. О покойниках говорят в прошедшем времени.

Вера посмотрела на меня с удивлением:

— Вы хотите сказать…

— Именно то, что сказал. Рассказывайте дальше.

— Но как это — покойник? — Вера никак не могла свыкнуться с этой мыслью. — Его убили? Или…

— Почему вы допускаете, что его могли убить? — в свою очередь, встрепенулся я.

— Просто спрашиваю…

— Человек никогда не спрашивает просто так, — возразил я. — Что заставляет вас предположить, что Медарова убили?

— Да, собственно, ничего. Люди умирают или естественной смертью, или их убивают. Почему вас удивляет, что я спросила, какой именно смертью умер Медаров?

— Оставьте эти силлогизмы. Они хороши только для учебников формальной логики. Из десяти тысяч людей девять тысяч девятьсот девяносто девять умирают естественной смертью и лишь один — в результате насилия. Почему у вас возникло подозрение, что Медаров именно этот один?

— Тут не подозрение, тут скорее предчувствие, — несколько смущенно ответила Вера.

— А теперь вы ссылаетесь на сферу подсознательных явлений. Все эти научные экскурсы, разумеется, весьма полезны. Но если я сказал вам, что у меня есть много времени, это еще не значит, что мы можем говорить о посторонних вещах до завтрашнего утра. Ну же, товарищ Танева! Мы надеемся на таких, как вы, ждем от вас активной помощи, а не дополнительных осложнений. Оставьте предчувствие и переходите к фактам!

— В тех фактах, что мне известны, нет ничего сенсационного. Просто во время его встреч с Медаровым я почувствовала, что этот человек его боится.

— А чего, по-вашему, он мог бояться?

— Не могу сказать вам этого со всей определенностью.

— Товарищ Танева!.. — начал я.

— Знаю, слышала уже, что я сознательная гражданка и что вы ждете от меня помощи… — несколько раздраженно перебила меня Вера. — Поймите наконец, что я не знаю ничего конкретного.

— Я человек скромный. Удовлетворюсь и неконкретным.

— Это неконкретное состоит в том, что Медаров боялся Танева. Старик никогда не говорил ни о ком другом, кроме Танева. Его мысли постоянно были связаны с Таневым. Между этими людьми существовали, вероятно, какие-то старые счеты, и мне казалось, что беспокойство Медарова было связано с мыслями о Таневе.

— Это уже более определенно. Какие счеты собирался свести Медаров с вашим дядей?

Вера недовольно посмотрела на меня.

— Я называю его «Танев», а вы все время повторяете: «Ваш дядя»…

— Ну и что? Ведь он действительно ваш дядя, брат вашей матери.

— Может, он и мой дядя, но я лично родственником его не считаю. К вашему сведению, я решила уйти из этой квартиры; если вы меня здесь застали, то только потому, что я не подыскала пока нового жилья.

— Когда у вас впервые возникла неприязнь к вашему дяде? Извините, к Таневу? И почему?

— Из-за его прошлого и отчасти из-за настоящего…

Вера поднялась, достала из ящика стола сигареты и закурила. Потом снова села. Я терпеливо ждал. Когда разговариваешь с людьми, нужно уметь не только задавать вопросы, но и терпеливо ждать. Если же пауза слишком затягивается, можно закурить самому, что я и сделал.

— Когда я сюда пришла, — начала Вера, — я почти ничего не знала о прошлом Танева, кроме того, что когда-то он был богат, торговал. На каникулы я поехала в Видин. Узнав, что я поселилась у Танева, моя мать страшно рассердилась. От нее-то я и узнала, что торговля Танева вовсе не была такой невинной, что у него были связи с гитлеровцами и всякие такие дела и что Танева после Девятого даже условно осудили. Месяца три назад пришел Медаров. Я сказала ему, что Танев уехал в провинцию и предупредил меня, что вернется не скоро. Но, несмотря на это, Медаров приходил каждый вечер. Только я вернусь из поликлиники, как он уже звонит. «Нет Танева», — говорю. А старик смотрит, словно не понимает. «А нельзя ли, — спрашивает, — войти подождать его?» — «Сколько же вы будете его ждать? — говорю. — Разве вы не поняли, что он уехал надолго?» — «Хорошо», — говорит. А на другой день он опять тут как тут. В конце концов не знаю как, но он познакомился с Мими, и в один прекрасный день я прихожу — он сидит в холле. С тех пор он заявлялся к нам каждый день. Выпивали они с Мими. Она специально для него держала бутылку мастики, старик ничего другого не пил. Пили, ясное дело, на деньги Медарова. Потом он неожиданно исчез.

— Когда?

— Когда? — Вера подняла глаза кверху, словно подсчитывая мысленно дни. — Да так с месяц назад.

— И больше не появлялся?

— Ни разу. Я даже спросила Мими, куда девался ее кавалер. Та только плечами пожала.

— Танев тоже не появлялся?

— Нет.

— Может, он приходил, когда вы были на работе?

— Возможно. Но не думаю…

— Почему?

— Потому что, если бы он приходил, я бы это почувствовала. У меня очень тонкое обоняние, а он всегда выливает на себя какой-то отвратительный одеколон, что-то среднее между сиренью и йодной настойкой. Войдет в комнату, а после целый день проветривать надо.

— А что, если он временно перестал душиться?

— Нет, это невозможно. Танев человек устоявшихся привычек.

— Эге, да вы его хорошо знаете! Но продолжайте.

— Я сказала вам почти все, что знаю.

— Речь шла о том, что Медаров боится Танева… — напомнил я.

— Ах да. Я немножко отвлеклась. Я еще хотела узнать у Медарова что-нибудь о «Комете» и об аферах Танева с нацистами. Но тот молчал. Только однажды, когда Мими вышла на кухню, старик не выдержал и сказал мне: «Ваш дядя — опасный человек… Очень опасный… Имейте это в виду».

— По какому поводу он говорил это?

— Я поинтересовалась, как случилось, что его, Медарова, осудили на тридцать лет, а Танев выкрутился. Старик, как всегда, уклонился от ответа. «Вы, наверное, взяли на себя его вину, — говорю, — а я бы на вашем месте не стала его покрывать». Тогда Медаров наклонился ко мне близко-близко, как сейчас помню, и прошептал: «Ваш дядя — опасный человек».

— Гм… А что вы подумали при этом?

— Я не знала, что и подумать, — пожала плечами Вера. — Со мной Танев играл роль кавалера и любезного хозяина. Чересчур галантный и вечно надушенный пожилой мужчина, который то и дело предлагает вам коньяк и старые анекдоты… И все-таки я не могла отделаться от ощущения, что этот самый Танев не моргнув глазом убил бы человека, если бы это принесло ему пользу.

— А на что, собственно говоря, он жил?

— Я и сама не раз задавала себе этот вопрос… Когда-то во время процесса его имущество конфисковали. Потом, после смерти своего отца, Танев унаследовал его квартиру и небольшую дачу в предместье. Поговаривали, будто старик оставил ему кое-что «про черный день». Но правда ли это и сколько, об этом знает только Танев.

— Я слышал, у Танева есть машина.

— Да. На ней он и уехал. Есть машина, тратит кругленькие суммочки на «посетительниц»…

— Наверное, и на Мими…

— Этого я не знаю. Обратитесь к ней. Она человек разговорчивый, общительный, от нее сами узнаете то, что вас интересует.

— Хорошо, — кивнул я. — Раз она человек общительный, мы быстро найдем общий язык.

Вера испытующе взглянула на меня.

— Что, хотите угадать, сколько мне лет? — спросил я.

Она рассмеялась.

— Для нас, — говорю я, — самыми тяжелыми пациентами являются два типа людей: одних спрашиваешь, как они провели вчерашний день, а они начинают с воспоминаний детства. А из других клещами слова не вытянешь.

— В профессии врача то же самое, — заметила Вера. — Поэтому-то я и выбрала детей.

— Хороший выбор, — признал я. — К сожалению, с детьми мне встречаться приходится редко.

— А детская преступность?..

— Это не по моей части. Я расследую убийства.

Вера бросила на меня быстрый взгляд.

— Значит…

— Да нет, — говорю, — ничего не значит. И вообще, думайте больше о своих делах, а мои оставьте мне. И не проговоритесь никому, что я был здесь.

— Не беспокойтесь. Ко мне почти никто не приходит.

— Я вам доверяю, — кивнул я, поднимаясь с табуретки. Взглянув на громадный букет хризантем, я сказал: — Какие свежие цветы!.. Будто только что срезаны. Вы сами себе покупаете цветы или… вам их дарят?

— Э-э-э, инспектор… — предостерегающе протянула Вера.

— Простите, профессиональный дефект. Привык задавать вопросы, и иногда инерция заводит тебя дальше дозволенного. А эта ваша Сусанна, то есть Мими, дома?

— Вряд ли, — сказала Вера. — Ее присутствие всегда озвучено музыкально. Если не слышно радиолы, значит еще не вернулась.

— Как вы считаете, — спросил я, — не подождать ли мне ее?

— Боже мой, с некоторых пор каждый, кто сюда приходит, хочет кого-то подождать! Ждите, если охота. Только не думаю, что вам повезет. Теперь она «живет»!

— А мы что? Агонизируем?

— Мы существуем, а она живет: ходит по ресторанам, танцует, следит за новинками эстрады, бывает в барах, берет от жизни все!

— Ага! Ну, в таком случае… — Я не закончил фразы, ибо в этот момент хлопнула входная дверь и вскоре послышался мелодичный женский голос. Женщина негромко напевала модный мотивчик.

— Пришла Сусанна, — сказала Вера.

— Тогда следует поторопиться, чтобы она не дематериализовалась, — пробормотал я, беря шляпу.

— Вы даже чаю не выпили…

— Сейчас выпью. Я, знаете ли, всегда так: жду, пока чай остынет, а потом — одним махом!

Продемонстрировав свою манеру пить чай, я вышел в холл.

Присутствие Сусанны действительно было озвучено музыкально. Звук радиолы доносился из-за занавески, и это, наверное, заинтересовало бы даже вечного скептика Холмса. Я подошел к занавеске, но неожиданно препятствие: не во что постучать.

— Товарищ Петрова! — громко сказал я. В ответ донеслись хриплые вскрики Джонни Холидея. — Товарищ Петрова! — повторяю уже громче.

— Да, я здесь. Что вам угодно? — слышу я из-за спины. Оборачиваюсь. Сусанна стоит рядом, она, наверное, была на кухне — в руке у нее электрическая кофеварка, из которой капает кофе.

— У меня к вам небольшое дельце, — объясняю я.

— Проходите.

Мими вошла первой, я за ней. Мы оказались в отгороженной части холла. Мебель самая разностильная: к хозяйской рухляди Мими, очевидно, добавила и свою. Рядом с диваном на маленьком столике — проигрыватель. Это свидетельствовало об определенной привычке хозяйки.

— Лежим и музыку слушаем, а? — спросил я добродушно.

— Вы бы тоже не отказались, если бы целый день простояли на ногах. Садитесь! — пригласила Мими, приглушая звук радиолы.

Я огляделся, но не заметил, где можно было бы расположиться. Два тяжелых кресла завалены сумками, женским бельем, пластинками и журналами.

— Один момент, сейчас я вам освобожу место, — пробормотала Мими, стараясь через тройник включить одновременно радиолу, электрокамин и кофеварку.

— Вы, я вижу, мастер по электроприборам, — сказал я.

— Как же, мастер! Будь я мастером, поставила бы еще один штепсель, а не ждала, пока наконец принц удосужится сделать это.

— А тут есть и принц?

— Еще бы. Как можно без принца?!

Мими быстро собрала вещи с одного кресла и швырнула их на другое.

— Прошу вас! А вы, кстати, по какому делу?

— Мне нужна маленькая справка, — сказал я, садясь. — Я из милиции.

— Из милиции? — испуганно переспросила Мими. — Вот так влипла!

— Во что влипли? — поинтересовался я.

— Он же не умер? — спросила Мими с расширившимися глазами.

— Умер.

— Неужели?!

— Умер, — повторил я, — и к тому же окончательно и бесповоротно. А о ком вы?..

— Да про этого, которого вчера Жора бутылкой по голове…

— А-а, я про него ничего не знаю. По этому делу обратитесь в соответствующий отдел. Я говорю о Медарове.

— И Медаров умер? — сказала Мими, окончательно падая духом. — Боже, чего только не случается!..

— Не убивайтесь так, — сказал я философски. — Все мы там будем.

— И то правда! — воскликнула Мими, неожиданно оживившись. — Я всегда повторяю — все умрем! Так что поменьше забот и побольше развлечений, пока мы живы. Я еще когда это Вере говорила! А она: «Несерьезно ты относишься к жизни, Мими». А сейчас, выдумала тоже, называет меня Сусанной. И вам, наверное, ляпнула…

— Почему Сусанна? — спросил я, избегая ответа.

— Потому что ко мне все старики липнут. А какие они старики? Принцу только-только пятьдесят стукнуло. Медаров не был ни моим приятелем, ни женихом…

— Но частенько гостил у вас, — заметил я.

Мими наклонилась над кофеваркой. Выкрики в радиоле утихли, но вместо них послышалось кваканье какого-то танго.

— Гостил… — пробормотала Мими. — Сидел и ждал, когда вернется принц.

— Вы имеете в виду Танева?

— Да. Танева. Но я зову его принцем.

— Вам кажется, что так нежнее?

— Я это выдумала не потому, что нежно звучит, а потому, что он ни за что не берется, боится руки запачкать.

— Привык человек, чтобы ему прислуживали…

— Вот, вот. Только я не привыкла прислуживать. И не раз говорила ему об этом. «Думаешь, — говорю, — что за полкомнаты, отгороженной занавеской, я стану тебе прислуживать? Держи карман!» Я возвращаюсь с работы чуть живая, а он: «Мими, принеси то…», «Мими, подай это…» Принц, да и только!

— Действительно неприятно, — согласился я. — А зачем Танев понадобился Медарову?

— Кто его знает! Я не спрашивала. «Если ждешь помощи от этого принца, — говорила я старику, — держи карман!» А он: «Это не твое дело. Помоги только найти его, и я тебя озолочу!» «Озолочу» — так прямо и сказал.

Пена в кофеварке угрожающе поднялась. Мими вскочила и вырвала шнур. Потом взяла со стола две чашки, вытерла их какой-то салфеткой и налила кофе.

— Щедрое обещание! — проговорил я, следя за ее движениями. — Одно плохо: щедрые обещания редко выполняются.

— А-а, так я ему и поверила! — ответила Мими, подавая мне чашку. Она села на диван рядом с радиолой и с наслаждением отпила кофе.

— А где Танев сейчас? — спрашиваю я.

— Думаю, что в Банкя.[6]

— Вы об этом Медарову говорили?

— Как же, так я ему и сказала!

— А почему бы и нет?

Вместо ответа Мими оглянулась, словно ища что-то:

— Где-то были сигареты… Фу, что за беспорядок!

Я поставил чашку с кофе на пол и достал свою пачку.

— Почему же вы не уберете? — спросил я, предлагая Мими сигарету.

Кое-кто может сказать по поводу этого разговора, что я болтаю лишнее. Что поделаешь, у каждого свои привычки. Опыт научил меня, что не все не связанное прямо с расследованием обязательно лишнее, пустяки. Если у собеседника складывается впечатление, что ты говоришь с ним попросту, как человек с человеком, служебные дела не пострадают. Не исключено даже, что выиграют. Ну ладно. Итак, я спрашиваю у хозяйки, почему она не убирает в своей комнате.

— Три дня уже собираюсь… И все откладываю. Такая уж я…

Мими закурила. За компанию закурил и я.

— Ну, — напоминаю, — придумали ответ?

— Какой ответ? — подняла брови Мими, глядя на меня невинными глазами.

— Кроме фармацевтики, вы закончили, видимо, и актерские курсы. Я спросил, сказали ли вы Медарову, где прячется Танев. Надеюсь, теперь вы вспомнили…

— Ух, какие вы все в милиции недоверчивые, — деланно вздохнула Мими, — тот ваш коллега тоже, все допытывался: «Почему вы утверждаете, — говорит, — что пострадавший первым ударил Жору?» — «А потому, — отвечаю, — что это было именно так. На Жору напали, и он только защищался!» — «Нет, — говорит, — вы просто выгораживаете своего дружка…»

— Очень интересно, — согласился я, жестом останавливая хозяйку. — После, если захотите, расскажете мне эту историю. Ваш Жора, наверное, конфетка что надо. Но сейчас давайте вернемся к нашим делам: почему вы не сказали Медарову, где прячется Танев? Или Танев не прячется?

— Прячется. Он исчез как раз перед тем, как появился Медаров, и я уверена, что это не просто случайное стечение обстоятельств.

— А откуда вы знаете, что он в Банкя?

— От него самого. Он пришел ко мне в аптеку…

— Когда?

— Когда? — Мими выпустила густую струю дыма. — Наверное, недели через две после того, как исчез…

— Ну и?..

— Пришел ко мне в аптеку. Тогда же и сказал мне, что он в Банкя и что в случае нужды его можно найти там у двоюродного брата. Он живет там, его двоюродный брат. Потом начал расспрашивать о Медарове. Но я не сказала ему ничего определенного, кроме того, что тот приходит время от времени и я угощаю его мастикой. А принц все допытывается: когда именно приходит, что говорит, где живет, с кем встречается и все такое…

— А вы передали Медарову, что Танев интересуется им?

— Ни о чем я Медарову не рассказывала. Разве я вам не сказала?..

— Но почему? Вот что меня интересует.

— Потому что… Потому что я предчувствовала, что, если они встретятся, случится что-то страшное.

— Страшное уже случилось, — напомнил я. — Так что нет никаких оснований скрывать что-либо и дальше. Сколько раз приходил к вам Танев?

— Но ведь я уже говорила вам…

— Да, но мне показалось, что это еще не все… А теперь подумайте хорошо и скажите точно: сколько раз приходил к вам Танев?

Мими нервно погасила сигарету в пепельнице, стоявшей на радиоле. Но это дало ей всего-навсего пять секунд отсрочки. Она посмотрела — на меня, потом на радиолу:

— Ух, какой вы… Дважды я с ним виделась… А с тем случаем, вечером, — три раза…

— А теперь расскажите подробно о каждой встрече: когда виделись, где виделись, что Танев вам говорил, что вы ему отвечали! И не опускайте никаких подробностей!

Мими хотела было отделаться чем-то вроде своего «ух, какой вы», но, поняв по выражению моего лица, что мне не до шуток, перевела взгляд на свои элегантные черные туфельки. Вообще Мими довольно элегантная женщина, со вкусом. Правда, о домашнем уюте она ни капли не заботится. Формы у Мими чуть-чуть пышнее, чем того требует сегодняшняя мода, но, может быть, именно это нравится старикам. Лицо приятное, даже милое, слегка усталое или апатичное. Что поделаешь! Человек «живет»…

— О первой встрече я уже упоминала: он хотел узнать все о Медарове. «Приходит каждый вечер, — говорю. — Спрашивает о тебе, выпивает рюмку-другую мастики, потом молчит как пень, сидит. Где его квартира и с кем он встречается — не знаю». — «Узнай, — велел принц, — и, когда приду опять, расскажешь». А когда пришел во второй раз, даже не спрашивал обо всем этом…

— Куда пришел? Опять в аптеку?

— Нет. Не в аптеку, и, вообще говоря, не пришел, а вызвал меня по телефону. Сказал, что звонит из автомата в судебной палате. Я отправилась туда. Он только поинтересовался, придет ли Медаров вечером. «Наверное, придет, — говорю. — Он каждый вечер припирается». Тогда принц дал мне бутылочку. «Нальешь этого ему в мастику, — говорит, — чтобы заснул. Нужно любой ценой осмотреть его карманы». Я хотела отказаться, но Танев так посмотрел на меня, что я согласилась. «Когда он заснет, — продолжал принц, — ты сразу вызовешь меня. Я буду ждать в «Золотой грозди». Это была вторая встреча…

— Когда именно?..

— Да с месяц тому назад… Или чуть раньше… Я как раз получила зарплату…

Мими умолкла и осмотрелась. Я достал сигареты. Закурили.

— Ну, а потом? Мими жадно затянулась.

— Вечером пришел Медаров. Я угостила его мастикой. У меня всегда стоит бутылка мастики специально для него. Сама я терпеть ее не могу. Конечно, я вовсе не собиралась ничего подливать ему в рюмку. Принц сказал — заснет, но откуда я знаю, на какое время он заснет и проснется ли вообще. Я фармацевт и знаю, что такими вещами не шутят. Я не только не стала подливать ему этой жидкости в мастику, но прямо сказала Медарову, что у меня предчувствие, будто его жизни что-то угрожает и что ему лучше прекратить эти постоянные визиты. «Ты видела Танева!» — крикнул старик. «Не видела я никакого Танева. Просто у меня такое предчувствие. А вы поступайте как знаете». Медаров, наверное, понял или хотя бы заподозрил что-то и с тех пор не приходил.

— А Танев?

Мими снова дважды затянулась сигаретой, затем положила ее в пепельницу.

— Таневу я соврала. Найдя его в «Золотой грозди», я сказала, что Медаров, видно, что-то заподозрил, потому что не пригубил даже рюмку и быстро ушел.

— И Танев поверил?

— Откуда я знаю, поверил или нет. Во всяком случае, ничего не сказал. С тех пор я его не видела.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— А что вы сделали с бутылочкой?

— Должна быть где-то здесь…

Мими наклонилась и начала искать бутылочку в сопровождении совершенно неуместного сейчас «ча-ча-ча». Минуту спустя она достала из-под кучи тряпья маленькую бутылочку с прозрачной жидкостью и подала мне.

— Надеюсь, содержимое в ней то же, — пробормотал я, пряча бутылочку в карман.

— Ух эти следователи! Человек вам все рассказывает, как на исповеди, а вы…

— Ладно, ладно… — остановил ее я. — Итак, у вас сложилось впечатление, что Танев и Медаров ненавидят друг друга?

— Еще как! Оба прямо налиты злобой друг к другу, так и кипят от ненависти… Они только ждали подходящего момента…

— Для чего?

— Чтобы свести счеты. Медаров не раз повторял, что хочет рассчитаться с Таневым. А Танев хотел найти что-то в карманах Медарова…

— Ясно, — кивнул я. — А как вы объясните, почему Медаров так быстро свернул знамена?

— Почему свернул? — удивилась Мими. — Я говорила, что он перестал приходить, но это не одно и то же. Перестал приходить он, но зачастил другой.

— Конкретнее, пожалуйста. До меня долго доходит.

— Все вы делаете вид, что до вас долго доходит. Пока не вытянете из человека все, что вам нужно. Конкретнее вам может рассказать Вера. Вы ведь были у нее? Но она небось об этом не говорила…

— А-а, пустяки, — пробормотал я с привычным добродушием, — может, так оно и лучше. С вами говорить приятнее. Ну так что же?..

Мими наклонилась ко мне:

— Как только перестал приходить Медаров, появился этот, молодой Андреев. Когда он пришел впервые, я была дома одна. «Мне нужен товарищ Танев», — говорит. «Если вы ищете товарища Танева, почему не позвонили один раз, как указано на табличке?» — спрашиваю. «Я слышал, что он в отъезде». — «А раз так, то зачем пришли?» — «Хочу узнать, когда он вернется». — «Мне это неизвестно, — говорю. — И вообще, звоните три раза, когда придете ко мне лично». И закрыла за ним дверь. А через два дня увидела, как он выходит из Вериной комнаты. «Познакомьтесь, — сказала Вера. — Товарищ Андреев, инженер-электрик…»

— Инженер-электрик?

— Что тут удивительного? — подняла брови Мими. — Инженер-электрик не такая редкость, это вам не космонавт.

— Дальше?

— А дальше ничего. Но я уверена, что его послал Медаров. Потому что только он перестал приходить, как появился Андреев. Он к Вере ходит…

— А вы что, ревнуете?

— Как же, ревную, — презрительно скривила губы Мими. — Осточертели мне мужчины.

— Разгоните их, если осточертели, — посоветовал я. — Начните с принца.

— Я так и думала сделать. Собиралась, а потом, как задумаешься… Жизнь одна, ее нужно как-то провести…

— Почему как-то? Почему не хорошо, а как-то?..

— Ах… — Мими виновато взглянула на меня. — Разве всегда знаешь, что хорошо, а что плохо?..

— То есть как так не знаешь? — удивился я, — Неужели вы этого не знаете?

— Выходит, не знаю. А вы знаете?

— Конечно. Разве вы забыли, чему учились в школе?

— Ну, в школе!.. — Мими снисходительно улыбнулась.

— Да, в школе. Самые простые истины усваиваются как раз в школе… и это не мешает им оставаться нужными истинами.

— Надеюсь, вы напомните мне некоторые из них… — так же снисходительно улыбнулась Мими.

— А почему бы и нет? Лишь бы вы этого хотели. — И я начал подчеркнуто менторским тоном: — Хорошо, к примеру, регулярно убирать в комнате, а не жить в беспорядке. Беспорядок вообще нельзя допускать ни в чем. Хорошо, когда человек умеет приятно отдохнуть, но, если отдых утомляет, это уже плохо. Хорошо, если у тебя есть настоящий друг, а не товарищ по застолью, собутыльник… Мне продолжать?..

Мими сидела, сжавшись в комок. Из радиолы все еще доносились синкопы какого-то джаза.

— Да-а… — протянул я, чтобы нарушить молчание. — Жизнь одна, говорите вы. Но одна жизнь — это не мелочь. Особенно если учесть, что другой нам не дано.

Мими молчала, не сводя взгляда со своих элегантных туфелек.

— Вы, например, уверены в своей честности, ибо не способны подсыпать кому-нибудь яду. А честны ли вы по отношению к самой себе? Думаете ли вы о яде, который пьете сами? Жоры, бутылки, драки и все такое — хорошо. А потом?..

Мими не шевелилась. Музыка затихла. Долгоиграющая пластинка крутилась на диске. Но мы не обращали на это внимания.

— Но, — сказал я, — не будем выходить за пределы расследования. До свидания!

Я взял шляпу и поднялся. Мими посмотрела на меня усталыми глазами и машинально заметила:

— Вы не выпили кофе…

— Приберегал на заключительный аккорд, — объяснил я. — Сейчас выпью. Это мой патент: подождать, пока остынет, и потом — одним махом!

Я наклонился, поднял чашку с пола и быстро продемонстрировал свой метод.

— Будьте здоровы, — повторил я, приветливо помахав рукой.

— Пока, инспектор… — послышался из-за спины ее слабый голос.