"Искатель. 1971. Выпуск №5" - читать интересную книгу автора

2

Без всякой связи, в вопиющем несоответствии с моментом он вспомнил вдруг одного знакомого пианиста, у которого была обезьяна макака-резус по кличке Гриша. У этого пианиста руки от рождения были устроены так, что они точно ложились на клавиши, если бы даже он играл, стоя на голове. Свою жизнь в искусстве, а также личную жизнь этот человек пропустил мимо, и осталась одна обезьяна и еще до странности нервная беззащитность, которая свойственна талантливым людям до конца их дней.

Обезьяна Гриша, видимо, все это знала, и потому, когда загулявший эстрадный люд вваливался в захламленную квартиру пианиста, обезьяна начинала кусать всех подряд. Потом она уходила в угол, косила печальным глазом на шумный стол и закрывала голову попонкой. Было принято звонить ночью по телефону.

— Можно Григория? — спрашивал голос очередной подученной дуры.

— Кого? — переспрашивал ошалевший от нездорового сна пианист.

— Ну, Гришу, макаку-резуса. Спросите: он меня замуж возьмет?

— Нет, — тихо говорил хозяин и клал было трубку, но спохватывался на полдороге и дико орал в пластмассу: — Ду-у-ра!

В трубке слышался смех. В какой-то далекой телефонной будке был достигнут эффект веселья.

…Хариус развернулся, сделав крохотный водоворот наверху, ткнул носом мешку, и темная спинка его растворилась в темной воде. На том месте, где он ткнул мошку, остались еле приметные круги воды.

Из-за кустов со стороны полигона прыгнул влажный холодный ветер. Кусты зашумели, и несколько ледяных капель упало Льву Бебенину на лицо. Вода покрылась черной рябью. Ватная пелена вверху разорвалась, и в средине ее образовался холодный зеленый просвет, похожий на рыбий глаз.

Далеко на прииске дробно затрещал тракторный пускач, и через мгновение взревел и заклокотал дизель.

Далекий звук трактора слился с мелодией, которую играл тот пианист под утро, после сороковой сигареты и неизвестно какой рюмки. Он играл собственного сочинения реквием. Это была настоящая музыка. Тут Бебенин мог поручиться, так как все-таки почти кончил училище по классу виолончели. Пианист играл реквием, и всегда в таких случаях выходила соседка, женщина-инженер с какого-то завода, выгоняла всех, кто был в комнате пианиста, и открывала форточку. Пижоны ее боялись, боялся и Бебенин. Соседка, до того как стать инженером, прошла всю войну санитаркой. Тяжеловато было с ней спорить.

И тут снова без всякой, видимо, связи с этим воспоминанием Лев Бебенин, несостоявшийся виолончелист, как-то вздрогнул, вытряхнул содержимое швейцарской сумки, осторожно положил самородок на дно, прикрыл его травкой, забросал рыболовной снастью, катушками японской лески, коробками шведских крючков.

«Умей поставить в радостной надежде на карту все, что накопил с трудом…» — так писал поэт колониализма Киплинг, воспевавший твердых людей.

На прииске заработал еще один дизель. Начинался трудовой день. Бебенин посмотрел на часы. Семь утра. В семь прииск уже на ногах. Встречные начнут расспрашивать насчет рыбы. Надо прийти с другой стороны. Позднее восьми. Коллеги будут еще спать, приисковые уйдут на работу.

Он вскинул сумку на плечо и пошел от речки через кусты, огибая полигон. Вскоре он промок насквозь, только ноги в резиновых сапогах были сухи.

Кустарник сменился болотом, поросшим редкими лиственничками.

Ни мало ни много Беба чувствовал себя наследником старого племени таежных золотарей. Ничего были ребята, с оружием в руках.

На близкой трассе, натужно завывая, шел на подъем МАЗ. Беба переждал, пока завывание исчезнет. Из кустов осторожно осмотрел трассу вправо и влево. Трасса была пуста. В три прыжка он пересек ее и углубился в таежную хмарь. Именно с этой стороны он и решил выйти в поселок.

Выжидая время, долго курил на пеньке.

Тайга на него давила. Он даже курил по-другому: спрятав сигарету в кулак.

Получалось так: сдай самородок в кассу — живи спокойно. Но, ясное дело, часто будешь об этом жалеть и еще больше будешь жалеть, когда дружки разные, приятели начнут свои хохмочки. Сдать так, чтобы никто не знал, вряд ли удастся. В газете еще напечатают, оповестят на весь Союз. Где-то в уголке мозга мелькали смутные видения жизни.

Но эти видения жизни были как-то действительно смутны и неясны. Ну много денег. Ну выпивка, закуска, сногсшибательный гардероб. Несерьезно все это. В путаных жизненных связях Льва Бебеняна числилось знакомство с одним индивидуумом, работавшим по валюте. У того было много денег. Но не было яркого блеска жизни, калейдоскопа чудес «все позволено», не было шепота зависти и восхищения. И кончил он очень плохо. Сумрачно кончил: в колонне, под часовым, на лесоповале… Да-а…

А совсем уж сбоку всплыла нелепая в этот момент мысль о том, что собирался стать виолончелистом. И стал бы, если бы не бросил. А почему бросил? Потому что лет двадцать труда и впереди туманная перспектива славы. Зачем пятидесятилетнему деньги и слава?

Необходимо быть мудрым, как змий. Мудрым и точным. Лев Бебенин курил сигарету за сигаретой, оттягивал время. На прииск необходимо прийти с готовым решением. Изнанка жизни ему знакома, и он представляет все опасности липкой от страха тропы подпольной торговли золотом. Но он не украл, он нашел. И всего один раз. Можно на сей раз всерьез начать Новую Жизнь. Да, да, такие подарки судьба повторять не будет.

Небо на востоке стало холодного желтого цвета. От тайги за спиной шла темная сила, крепила душу. Не будь сопляком, сказал себе Беба. Надо только найти необходимого человека. Паспорт ему предъявлять не обязательно. Не будь сопляком, не смеши народ. А может, на этом прииске каждый в чемодане по килограмму держит? Не Пролей Капельки, например.