"Северный полюс" - читать интересную книгу автора (Пири Роберт)

Глава 15 Осенняя работа

Главной целью осенних санных поездок была доставка на мыс Колумбия припасов и снаряжения, необходимых для весеннего санного похода к полюсу. Мыс Колумбия, лежащий в 90 милях к северо-западу от места стоянки судна, был избран по двум причинам: во-первых, он является самой северной оконечностью Земли Гранта, а во-вторых, достаточно удален к западу от сферы действия течения, выносящего лед в пролив Робсон. Оттуда мы могли направиться прямо на север по льду Полярного моря [67].

Переброска тысяч фунтов продовольствия на расстояние 90 миль в суровых условиях Арктики задача нелегкая, требующая продуманных решений. Предполагалось устроить ряд баз по пути следования, чтобы не посылать каждый санный отряд до мыса Колумбия и обратно. Первый отряд должен был дойти до мыса Белкнап примерно в двенадцати милях от места стоянки, сложить там припасы и вернуться в тот же день назад. Второй отряд должен был дойти до мыса Ричардсон, примерно в двадцати милях от места стоянки, сложить там припасы, вернуться на мыс Белкнап и доставить оттуда на мыс Ричардсон припасы, оставленные первым отрядом. Третью базу предполагалось устроить в заливе Портер, четвертую — в Сейл-Харбор, пятую — на мысе Колан. Затем следовала конечная база на самом мысе Колумбия. Таким образом, санные отряды должны были сновать по всему маршруту туда и обратно, занимаясь попутно охотой, причем след необходимо было постоянно держать открытым. Тягловой силой, разумеется, служили эскимосские собаки. Сани были двух типов: сани Пири, впервые применявшиеся в эту экспедицию, и обычные эскимосские сани, несколько увеличенные в длину. Сани Пири имеют от 32 до 13 футов в длину, 2 фута в ширину и 7 дюймов в высоту; эскимосские сани имеют 9 футов в длину при той же ширине и высоте. Другое различие между обоими типами саней состоит в том, что эскимосские сани представляют собой просто две дубовые боковины в дюйм или дюйм с четвертью толщиной и 7 дюймов шириной, загнутые спереди так, чтобы обеспечить максимальное скольжение на льду, и снабженные стальными полозьями; дубовые боковины саней Пири скруглены спереди и сзади и снабжены полозьями в 2 дюйма шириной. Боковины у саней обоего типа сплошные и состоят из кусков дерева, скрепленных ремнями из тюленьей шкуры.

Сани Пири были сконструированы на основе двадцатитрехлетнего опыта моей работы в Арктике и считаются самыми прочными и легкими из всех видов саней, применяемых для передвижения в Арктике. На ровной поверхности грузоподъемность саней составляет от 1000 до 1200 фунтов [68].

Эскимосы пользуются своим типом саней с незапамятных времен. Прежде, когда у них не было дерева, которое им завезли белые, они делали сани из костей.

Собачью сбрую я изготовил по эскимосскому образцу, но из другого материала. Эскимосы делают сбрую из тюленьих шкур; она состоит из двух петель, соединяемых поперечными связками на загривке и у горла. Ноги собаки продеваются в петли, и к связке на спине прикрепляются постромки. Сбруя очень простая и гибкая, не стесняет движений собаки. Тюленью кожу я отверг из соображений чисто «гастрономического» порядка: когда собак держат на голодном пайке, они съедают сбрую ночью во время стоянки. Чтобы избежать этого, я изготовляю сбрую из специальной тесьмы примерно в два с половиной дюйма шириной, а вместо традиционных постромок из сыромятной кожи пользуюсь плетеным льняным шнуром.

Собак впрягают в сани веерообразно. Обычно упряжка состоит из восьми собак, но для быстрых поездок с тяжелым грузом число собак иногда увеличивают до десяти — двенадцати. Управляют собаками с помощью бича и окриков. Бич имеет в длину от двенадцати до восемнадцати футов, и эскимосы пользуются им так искусно, что ударяют собаку именно по тому месту, в которое метят. Белый тоже может научиться пользоваться эскимосским бичом, но для этого требуется время. Точно так же требуется время и для того, чтобы усвоить эскимосскую интонацию оклика: «Хау-э, хау-э, хау-э» — вправо, «Аш-оо, аш-оо, аш-оо» — влево и «Хук, хук, хук» — вперед. Иной раз, когда собаки не слушаются, «Хау-э, хау-э, хау-э» произносится с измененной интонацией и звучит как «Хау-ооооо» — с приложением иных слов, как эскимосских, так и английских, угадать которые предоставляю воображению читателя. У человека, впервые управляющего упряжкой эскимосских собак, температура легко может подскочить до внушительных цифр. И это неудивительно. Порою невольно соглашаешься с эскимосами, что в этих животных вселяется бес: иногда они ведут себя как сумасшедшие. Их излюбленный трюк — скакать друг через друга, друг под друга и одна вокруг другой; при этом постромки спутываются в клубок, по сравнению с которым гордиев узел покажется детской игрушкой. В таком случае погонщику при температурах от 0° до -60° [69] приходится снимать теплые рукавицы и голыми руками распутывать постромки, в то время как собаки словно в насмешку прыгают, грызутся и лают. В связи с этим мне хочется рассказать о происшествии, неизменно повторяющемся, когда упряжкой эскимосских собак управляет новичок.

Один из участников экспедиции — не буду называть его имени, ибо я сам бывал в его положении — отправился в путь на собачьей упряжке. Несколько часов спустя мы услышали крики и хохот эскимосов. Пришлось пойти разузнать, в чем дело. Оказывается, собаки вернулись к кораблю… без саней. Неопытный погонщик, пытаясь распутать постромки, упустил собак. Через час или два показался он сам, удрученный и злой, как черт. Эскимосы встретили его насмешливыми кликами: уважение эскимосов к белому в первую очередь основывается на том, что он умеет делать так же хорошо, как они. Незадачливый погонщик забрал собак и пошел за санями.

Постепенное приучивание новичков к условиям Арктики — одна из задач коротких осенних поездок. Новичкам надо привыкать к таким неприятным мелочам, как отмороженные пальцы ног, отмороженные уши и нос, не говоря уже о потере собачьей упряжки. Им надо научиться держать тяжелые сани в равновесии при езде по неровной поверхности — иной раз, прежде чем человек достаточно закалится, ему кажется, что у него отрываются все мускулы плечевого пояса. Кроме того, им надо научиться носить меховую одежду.

16 сентября первый санный поезд с припасами, в составе Марвина, доктора Гудсела, Борупа и тринадцати эскимосов на шестнадцати санях, запряженных примерно двумя сотнями собак, отправился к мысу Белкнап. Внушительной процессией, упряжка за упряжкой они выехали на северо-запад по береговому припаю. День был чудесный — ясный, спокойный и солнечный, и когда поезд уже отъехал на порядочное расстояние, мы все еще слышали крики: «Хук, хук, хук!», «Аш-оо!» и «Хау-э!», хлопанье бичей и хрусткий скрип полозьев по снегу.

Мне нередко задают вопрос: почему мы не замерзаем во время езды на санях? Все дело в том, что ездить нам приходится лишь в редких случаях. По большей части мы идем пешком, а когда дорога особенно тяжела, помогаем собакам перетаскивать сани через неровные места.

Первый отряд вернулся в тот же день с пустыми санями, а на другой день вернулись две группы эскимосов-охотников с тремя оленями, шестью зайцами и парой гаг. Напасть на след мускусных быков не посчастливилось ни той, ни другой группе.

18 сентября вышел в путь второй санный отряд. Он должен был доставить 56 ящиков пеммикана на мыс Ричардсон, разбить там лагерь, доставить на следующий день сухари с мыса Белкнап на мыс Ричардсон и вернуться к кораблю. Таким образом, предстояла холодная ночевка.

Первая ночь, проведенная в брезентовой палатке в Арктике, обычно бессонная. Издает таинственные звуки лед; лают и дерутся привязанные снаружи собаки; воздух в палатке, несмотря на холод, не очень-то чист: один белый обычно делит маленькую палатку с тремя эскимосами, причем всю ночь горит керосинка; иногда эскимосы заводят среди ночи заунывную песню, заклиная души умерших предков, и это, мягко говоря, действует на нервы. А иногда, в довершение всего, новичок слышит в отдалении вой волков.

Палатки сделаны из легкого брезента, пол пришит непосредственно к стенкам. Отверстие для входа, как раз в пору пропустить человека, снабжено круглым клапаном, затягиваемым шнурком, благодаря чему палатка становится абсолютно непроницаемой для снега. Обычная палатка в метель моментально наполнилась бы снегом.

Палатка пирамидальной формы, с шестом в центре. Края ее обычно удерживаются полозьями саней или лыжами, которые используются в качестве распорок. Люди спят на полу не раздеваясь, подстилая шкуру мускусного быка и накрываясь легкой оленьей шкурой. После моей экспедиции в Арктику в 1891–1892 годах спальными мешками я не пользовался.

«Кухонный ящик», который мы брали в санные поездки, представляет собой всего-навсего деревянный ящик, в который поставлены две керосинки с двойной горелкой и 4-дюймовыми фитилями. Кастрюлями служат донные части 5-галлоновых банок из-под керосина, снабженные крышками. При упаковке банки опрокидываются вверх дном над керосинками, и ящик закрывается крышкой на петлях. На стоянке кухонный ящик устанавливается в палатке или иглу так, что все тепло от керосинок идет вверх, не растопляя стены иглу и не опаляя брезента; крышка ящика откидывается и служит столом. Кастрюли наполняются битым льдом и ставятся на керосинки. Когда лед растает, в одной кастрюле готовится чай, в другой подогреваются бобы или варится мясо.

У каждого участника экспедиции есть чайная кружка вместимостью в кварту [70] и охотничий нож, служащий многим целям. Одна чайная ложка полагается на четверых, а таких изысканных вещей, как вилка, и вовсе ни у кого нет. Каждый ест из общего котла — запускает туда нож и вытаскивает кусок мяса.

Моя установка такова, что, работая в поле, мы питаемся два раза в день — утром и вечером. Поскольку дни становятся все короче, пища принимается до рассвета и с наступлением темноты. Таким образом, светлый период дня целиком посвящен работе. Иногда приходится идти целые сутки, не останавливаясь для еды.

Отряд, отправлявшийся к мысу Ричардсон, вернулся вечером 19-го и 21-го снова вышел в путь к заливу Портер в составе девятнадцати эскимосов с грузом в 6600 фунтов мяса для собак на двадцати двух санях. Макмиллан все еще болел гриппом и не мог принять участие в предварительных тренировках, но я не сомневался, что, как только он войдет в форму, он быстро наверстает упущенное.

Третий отряд вернулся 24-го с мясом и шкурами четырнадцати оленей.

28-го судно одновременно покинула масса людей. Хенсон, Ута, Алета и Инигито отправились на охоту к северу от озера Хейзен, а Марвин, Пудлуна, Сиглу и Арко — к юго-востоку. Бартлетт с Паникпа, Инигито и Укеа, доктор Гудсел с Инигито, Кешунгва и Киота, Боруп с Карко, Точингва и Аватингва отправились прямо к мысу Колумбия.

Я с самого начала предполагал предоставить охоту и прочую полевую работу своим более молодым товарищам. За двадцать с лишним лет знакомства с Арктикой у меня притупился интерес ко всему, за исключением охоты на белого медведя, а молодежь жаждала деятельности. С другой стороны, у меня было много дел и на судне: предстояло разработать план весенней кампании, и, кроме того, мне хотелось сохранить свои силы для последнего решающего шага.

Я не занимался систематически физической тренировкой, потому что не видел в ней особенной пользы. До сих пор мое тело всегда подчинялось воле, какие бы требования я к нему ни предъявлял. В течение зимы я по преимуществу занимался усовершенствованием снаряжения и математическим подсчетом фунтов продовольствия и миль проходимого расстояния. Именно отсутствие продовольствия вынудило нас повернуть обратно с 87°06′ северной широты. Голод, а не холод — дракон, стерегущий арктическое «золото Рейна» [71].

Все же я однажды позволил себе прервать монотонный ход жизни на борту судна и совершил в октябре поездку в залив Маркем. Весной 1902 года, находясь на мысе Хекла, я заглянул как бы из-за угла в неисследованные глубины этого большого фьорда, и в мою душу запало желание проникнуть в него поглубже. В прошлую экспедицию я дважды предпринимал такую попытку, но безрезультатно, отчасти потому, что мешала плохая погода, отчасти из-за опасений за судьбу «Рузвельта», который я оставил в угрожаемом положении. Теперь же, невзирая на то, что солнце ходило совсем низко над горизонтом и полярная ночь была не за горами, я решил совершить эту поездку.

1 октября я с тремя эскимосами — Эгингва, Ублуя и Кулатуна — покинул корабль. Три упряжки, по десять собак каждая, тащили сани с запасом продовольствия всего на две недели. Собаки быстро передвигались с легким грузом по уже проложенному следу, и через несколько часов, достигнув залива Портер в 35 милях от корабля, мы расположились там лагерем.

В заливе мы застали двух эскимосов — Онвагипсу и Вишакупси, которые выехали сюда за два дня до нас. Онвагипсу отправился обратно к кораблю, а Вишакупси мы забрали с собой: он должен был помочь нам доставить партию припасов в Сейл-Харбор, а оттуда уже вернуться к кораблю.

Мы провели ночь в брезентовой палатке, которая была поставлена здесь первым осенним отрядом. Ночь была не очень холодная, и мы крепко заснули, поужинав бобами [72] и чаем. Бобы и чай! Возможно, это мало похоже на Лукуллов пир, но после дня, проведенного под открытым небом на Земле Гранта, он представлялся именно таким.