"Чужие ветры. Копье черного принца" - читать интересную книгу автора (Прозоровский Лев Владимирович)

Глава седьмая

Морской порт! На первый взгляд — ничего особенного… Место стоянки морских судов. Но какое это место! Попав сюда, невозможно остаться равнодушным. У бетонных причалов шеренгой по одному, а иногда и по два-три сразу, стоят океанские суда. От их высоченных корпусов струится запах далеких морей, а сверкающие белизной палубные надстройки кажутся четырехэтажными домами, перенесенными сюда из многолюдных кварталов крупнейших городов мира.

Над лайнерами, дизельэлектроходами, рефрижераторами, буксирами полощутся флаги многих государств, на палубах и на берегу слышится речь разных народов мира. Железные птицы-краны опускают с причалов в трюмы свои любопытные клювы, всякий раз извлекая из пароходного чрева самые неожиданные сюрпризы: то связку мешков пшеницы, опутанных стальной сеткой-стропом, то огромный контейнер, новенький трактор, а иногда — бережно затянутую в ременную шлею равнодушную живую корову.

Порты, расположенные на международных водных путях, являются как бы морскими воротами своих государств. Климатический пояс, характер народа, экономика страны накладывают отпечаток и на внешний вид порта. Бывают порты, где каждый квадратный метр берега и акватории дышит экзотикой. Таковы Сингапур, Гонконг. Иные носят на себе сугубо деловой отпечаток — в этом отношении особенно характерен лондонский порт с его плавучими доками, знаменитым мостом, повисшим между двумя башнями, и унылым звоном судовых колоколов-рынд в дни, когда над Темзой висит туман.

Есть порты, возле которых кормится целый город. Таков порт Марсель — торговое подворье Франции. А вот Амстердамский порт вполне можно назвать «островитянином», потому что он, как и весь город, расположен на островах при впадении реки Амстель в Зюдерзее. Всем хорошо известен крупный морской французский порт Бордо. Морской? Как бы не так! Он утащил свою «вывеску» в глубь материка: от порта Бордо до Бискайского залива — около ста километров!

Все на земле имеет свой возраст, в том числе и морские порты. Среди них есть «младенцы» — в Советском Заполярье; есть и старики, пережившие свою славу. В 331 году до нашей эры Александр Македонский основал в Египте портовый город, названный его именем. Было время, когда Александрия считалась одним из крупнейших культурных и торговых центров всего Средиземного моря. Возможно, она осталась бы такой и до наших дней, если бы не Суэцкий канал. С появлением канала Александрия уступила свою славу молодому Порт-Саиду…

Советский порт, куда из Гамбурга должен был прийти греческий пароход «Гелиополис», принимал первых морских гостей еще семь веков назад. Так что его можно было считать довольно старым.

Но побывав в нем теперь, никто бы не сказал этого! Здесь не было ни одного старого сооружения, ни одной обветшалой постройки, ни одного устаревшего механизма.

И ровные как один склады с металлическими гофрированными крышами; и белое гигантское здание холодильника, своими формами напоминающее комнатный электрохолодильник; и многочисленные самодвижущиеся краны; и запутанная паутина подъездных железнодорожных путей; и торчащие там и сям стеклянные скворечницы диспетчерских постов — все это было сооружено, построено, уложено, установлено уже в послевоенные годы, потому что во время войны порт был разрушен, сначала бомбардировками, а при отступлении врага уничтожен до основания командами подрывников.

Сейчас этот порт стал механизированным промышленным предприятием, вызывающим восхищение иностранных капитанов.

Он был разделен на три района. В самом крупном — Экспортном — стояли суда дальнего плавания; к причалам Каботажного района жались, как гусята, небольшие лихтеры, буксиры и баржи; третий район назывался Угольным. Уже из названия можно было понять, что здесь происходит заправка топливом, или, говоря по-морскому, бункеровка уходящих кораблей.

В это утро на причалах Экспортного района было шумно. Портовики принимали сразу несколько судов. Портальные краны бесшумно скользили по рельсам в рискованной близости от воды — по самому краю бетонного причала. Это, как на фронте, называлось первой линией. На второй линии, сразу же за кранами, сновали красные товарные вагоны, гигантскими ладонями казались пустые платформы… Гудели паровозы. Их дым и свистки сливались воедино с дымом и свистками пароходов, спешивших к причалам избавиться от груза.

На третьей линии было тихо. Здесь тянулась молчаливая гряда приземистых, выкрашенных в серый цвет портовых складов. Андрей приехал сюда не один. С ним был его помощник лейтенант Грива. Примерно полгода назад в кабинете своего начальника, полковника Оскара Яновича Зутиса, Андрей впервые увидел переминающегося с ноги на ногу широколицего крепыша с нежными, мечтательными глазами поэта и крепкими, словно отштампованными из металла челюстями.

Представляя майору Александрову нового помощника, Оскар Янович сказал официально:

— Лейтенант Лаймон Грива. Выпускник школы. В органы госбезопасности пришел по комсомольской путевке.

И заметив, что лейтенант продолжает переступать с ноги на ногу, добавил, уже улыбаясь:

— Возьми этого скакуна в шоры… Молод и горяч — может дров наломать!

Из всей сложной и многогранной деятельности советского разведчика Лаймон Грива больше всего любил ее оперативную часть, то есть все, что было связано непосредственно с преступлением: засады, преследования, обыски… В отличие от опытного Андрея, он еще не видел прелести в размышлении над фактами, не имеющими, казалось бы, прямого отношения к делу; не умел, да и не хотел, заниматься анализом ходов, сделанных в процессе следствия. Это ограничивало ценность Лаймона как работника. Но ведь он был еще так молод!

Свойственные молодости порывистость и горячность привлекали Андрея: казалось, его собственная юность разведчика воскресает в этом смелом и быстром парне.

Сегодня Лаймон, по приказу своего начальника, облачился в поношенную робу грузчика. Лейтенанту предстояло выполнять специальное задание.

Обмениваясь короткими фразами, оба направились к зданию управления портового района. На первых порах здешний шум оглушил их. Но встречавшиеся им портовики в синих кителях и морских фуражках с серебряным «крабом» (в отличие от моряков, у которых «краб» был золотым), как видно, чувствовали себя в этом шуме и толкотне легко и свободно. Глядя на них, уверенней почувствовал себя и Андрей. Рядом с огромными кранами, по соседству с трехпалубными океанскими судами, невысокий майор казался совсем крохотным. Сдвинув на затылок легкую серую кепку и распахнув плащ, он шел рядом с Лаймоном своей обычной широкой походкой, которая мало вязалась с его небольшим ростом, но Андрею казалось, что она придает ему мужественность.

Первым, кого они встретили в конторе района, был лейтенант-пограничник из контрольно-пропускного пункта. Лейтенанта еще накануне предупредили насчет греческого парохода.

— Ну, что «Гелиополис»? — протягивая руку, коротко спросил Андрей.

— Подошел, товарищ майор. Только что вернулась комиссия. «Стрела» и «Ветер» пошли тянуть «грека» к причалам. («Стрела» и «Ветер» были портовыми буксирами, подтаскивавшими океанские суда от аванпорта к месту разгрузки.)

— Люди все на местах?

— Так точно, товарищ майор!

— Вот познакомьтесь… Лейтенант Грива, мой помощник! Включите его в бригаду грузчиков… Скажите бригадиру, чтобы поставил в трюм…

— Будет сделано, товарищ майор! — Все это время вежливый, подтянутый, даже несколько щеголеватый пограничник обращался только к Андрею. Когда тот сказал: «Познакомьтесь» и представил Лаймона, то познакомиться было нельзя — Андрей продолжал говорить. Теперь же, когда он замолчал, лейтенант повернулся к Лаймону и приложил пальцы к козырьку.

— Лейтенант Сергеев!

Лаймон хотел было сделать то же, но в последнюю секунду вспомнил, что на нем брезентовая роба, а на голове — старый фетровый колпак, который носят грузчики, чтобы предохранить голову от пыли; смутился, слепка покраснел, но тут же выправился и рывком протянул лейтенанту руку:

— Лаймон… Лаймон Грива!

— Где члены комиссии? — спросил тем временем Андрей.

— В следующей комнате, — кивнул пограничник.

— Ну, вы пока идите в бригаду, — сказал Андрей, а сам пошел в следующую комнату — кабинет начальника района. Начальник, бритоголовый человек с мученическим выражением лица и оттопыренными ушами, сидел за столом и разговаривал по внутреннему телефону. Возле него, ожидая конца разговора, стояли трое: два офицера-пограничника и таможенный инспектор в белом морском кителе с золотым шитьем, изображавшим переплетенные жезлы Меркурия на левом рукаве.

Андрей потянул таможенника за рукав, кивнул головой, давая знак отойти в сторону, затем спросил шепотом, чтоб не мешать начальнику района, разговаривавшему по телефону:

— Ну, что на «греке»?

— У меня все в порядке, — любезно и вместе с тем подчеркнуто ответил инспектор, толстый здоровяк средних лет, с широкими пятнами румянца на щеках и рыжеватыми бровями щеточкой. Он, как и пограничник Сергеев, не удивился заданному вопросу, потому что тоже накануне был поставлен в известность о прибытии судна, представляющего интерес для органов госбезопасности. Разница была только в том, что лейтенант-пограничник знал: на судне может быть шпион, который будет стремиться сойти на берег. А таможенный инспектор этого не знал. Ему было поручено обратить особое внимание на то, нет ли на борту «Гелиополиса» груза, по форме и упаковке вызывающего подозрение. Если бы такой груз оказался, инспектор должен был сообщить об этом Александрову. Но такого груза не оказалось, «грек» вез оливковое масло в стандартных бочках, и таможенник доложил обо всем майору с тайным удовольствием, словно радуясь: «За остальных я поручиться не могу, а у меня — все в порядке».

Начальник района, у которого мученическое выражение не сходило с лица ни на минуту, продолжал говорить по телефону на каком-то странном языке, в котором встречались выражения: «меня зарезали планом», «вариант борт-вагон», «порто-франко» и другие вроде этих. Однако этот разговор не вызывал никакого удивления у присутствующих. Всем эти странные фразы были хорошо знакомы. Таможенный инспектор со скучающим видом шепнул Андрею:

— Пошли на двенадцатый причал. «Грек» уже наверно там.

Андрей тихо, чтобы не помешать телефонному разговору, выскользнул из кабинета. Таможенник легко, несмотря на свою толщину, проскочил за ним. Вскоре оба, окунувшись в портовый шум и гам, уже спешили по асфальтированным дорожкам, перепрыгивая через рельсы, одних людей обгоняли, с другими встречались, с третьими некоторое время шагали рядом. Так они подошли к двенадцатому причалу. Туда уже подали портальный кран. Таможенник увидел какого-то знакомого, извинился перед Андреем и исчез. Андрей шагнул под фермы крана и вышел к самому краю причала.

Было свежее майское утро. Солнце встало за спиной Андрея и косыми золотыми лучами осветило широкую водную полосу, лежащую перед ним. Над водой еще стелился туман. Он был розовым. И в этом; золотисто-розовом мареве, от моря к причалу, за двумя крохотными пузатыми буксирами, двигалось тяжелое, низко сидящее судно. Это был «Гелиополис».

На бровку придала вышла бригада грузчиков. Стивидор, старший на разгрузке, давал бригаде последние указания. Андрей заметил, что Лаймон уже «свой», — стоит, весело переговариваясь с ребятами, облаченными в такие же, как и у него, брезентовые робы.

Андрей подошел ближе и услышал, что грузчики, ворча, перебрасывались между собой фразами, в которых часто упоминалось слово «комиссия».

— Если бы не задержала комиссия, на целый час раньше бы начали обработку, — сплюнув, сказал высокий смуглый парень. — И зачем столько торчать на борту!

Прежде чем судно станет к причалу, на его борт поднимается комиссия, состоящая из представителей погранохраны, таможни и санитарного надзора. Функции погранохраны и таможни общеизвестны. Но для чего существует санитарный контроль? Нужен ли он? Оказывается, очень нужен. В конце прошлого века в порт Сан-Франциско на пароходе приехала группа переселенцев-рабочих. Портовый врач, хронически не выходивший из состояния, попросту называемого «под шефе», осматривая переселенцев, заметил на лбу у одного из них бугор, покрытый налетом, напоминающим пудру. Врач дал пассажиру щелчок по лбу и отправился допивать очередную порцию искрометного. Через год в Сан-Франциско было зарегистрировано четырнадцать случаев проказы.

Скромный труд работников советского портового санитарного контроля проходит в тиши; о них не пишут в газетах, им не посвящают радиопередач, драматурги не тратят на них бессонных ночей. А между тем это они, работники саннадзора, во время второй мировой войны установили, что семена, присланные нашими союзниками в один из северных советских портов, заражены клопом-черепашкой; это они следят за тем, чтобы в нашу страну не попало ни одного клубня картофеля, зараженного картофельным раком, ни одного животного, страдающего болезнью, способной вызвать эпизоотию, ничего такого, что могло бы нанести вред растительному или животному миру нашей страны.

Легко представить, насколько сложен труд санитарных контролеров. А времени каждый раз они имеют очень мало — нельзя ни одной лишней минуты задерживать судно, спешащее в порт.

Поэтому напрасно нервничал высокий смуглый грузчик: задержка «Гелиополиса» была вызвана необходимостью.

Ни по международным законам, ни, тем более, по законам своей трудной профессии, Андрей не мог открыто подняться на борт «Гелиополиса». Да это, в сущности, ничего бы, пожалуй, и не дало. Андрей был спокоен, он знал, что за «греком» наблюдают десятки невидимых глаз и с борта парохода на советский берег никто не сойдет незамеченным.

Разгрузка «Гелиополиса» началась. Чтобы скоротать время, Андрей вернулся в контору района. Кабинет начальника был пуст. Андрей сел на его место, скользнул равнодушным взглядом по бумагам, разбросанным на столе. Одна привлекла внимание. Это был стандартный портовый документ — график обработки судна. Внимание Андрея он привлек потому, что против типографской строчки «название судна» было выведено чернилами «Гелиополис». Судно пришло с грузом оливкового масла. Груз относился к категории нескоропортящихся. Поэтому, — читал Андрей, — первоначально «Гелиополис» было решено разгрузить по варианту «борт-склад», то есть из трюмов вытаскивать бочки на берег и отсюда увозить их в склады автопогрузчиками.

Но груз был транзитным — его предстояло отправить в глубь страны. И портовики, договорившись с железнодорожниками, обслуживающими порт, пошли на более выгодный вариант — «борт-вагон». Это означало, что груз из трюма будет сразу укладываться на поданные к крану платформы.

Но и это опять-таки было не все.

Часть оливкового масла предназначалась для республики. Укладывать и эти бочки на платформы, а потом снимать оттуда не имело смысла. Портовики предложили разгружать «Гелиополис» сразу с обоих бортов — береговым краном большую часть, и плавучим — меньшую.

Все эти предложения в конечном счете давали большой выигрыш во времени, в том самом, называемом моряками «сталийном»[14] времени, за превышение которого рассчитываются золотой валютой.

На разгрузку «Гелиополиса» полагалось двадцать часов. Это была цифра, строго и многократно проверенная владельцами судна в самых различных портах мира. Одновременная разгрузка с двух сторон давала советским портовикам экономию в четыре часа. Итак — шестнадцать часов вместо двадцати!

Но бригада стивидора Исаева, занятая на «греке», решила сэкономить еще четыре часа за счет «внутри-трюмной механизации», заключавшейся в том, что до начала работы кран опускал в трюм одну или две самоходных грузовых тележки, которые доставляли груз из отдаленных уголков трюма непосредственно к выходу, к люку, куда опускалась стрела крана.

Андрей читал все это и восхищался. «Ну и народ! Ну и молодцы!» Вспомнил, как однажды на фронте ему пришлось вместе со своим связным Кондратьевым, бывшим волжским бакенщиком, ночевать в старой, заброшенной землянке. Солдат сбросил с плеч плащ-палатку — сделал дверь, вытащил и расколол немецким штыком одно высохшее бревно из наката, под куском жести развел огонь — получилась печурка, натаскал в землянку свежих сосновых веток, пахнущих хвоей, — вышла чудесная постель! Оба на ней выспались на славу! «Таким изобретательным может быть лишь тот, кто чувствует себя подлинным, настоящим хозяином жизни!.. Эх, жаль, грек не понимает по-русски, дать бы ему почитать этот график… Вот удивился бы!»

Андрей засмеялся. Успокоившись, закурил. «Надо позвонить полковнику». Вчера у начальника отдела полковника Зутиса было проведено короткое оперативное совещание, связанное с приходом «Гелиополиса». Операция получила условное название «Земляк».

Андрей вызвал город, соединился с квартирой полковника. К трубке подошел сам Оскар Янович. Глуховатым голосом сказал:

— Слушаю.

— Оскар Янович, здравствуйте! Докладывает Александров. Операция «Земляк» началась…

День тянулся медленно. Дважды приходил к майору Александрову лейтенант-пограничник Сергеев, докладывал о ходе работ. На судне ничего подозрительного замечено не было.

В шесть часов вечера в контору вбежал усталый, но счастливый стивидор Исаев. Его обожженное майским солнцем лицо сияло. Стивидор положил на стол перед начальником района крепкую руку с растопыренными пальцами и, надавливая на крышку стола, торжественно произнес:

— Михаил Семеныч, «Гелиополис» готов! В ажуре!

Андрей, сидевший тут же, поднял глаза на Исаева.

А начальник района, на время согнав с лица мученическое выражение, спросил с некоторым любопытством:

— Это как понимать, Вася?

— А так, что, значит, «грек» обработан целиком и полностью! Не за двенадцать часов, а за десять! Потому как часть груза стояла на палубе и наш крановщик придумал работать двумя гаками — один тянет бочки из трюма, а второй, значит, попутно захватывает с палубы…

«Что он говорит?» — Андрей напряг память и вспомнил, что гаком портовики называют крюк… Выдумка крановщика была очень остроумной: из трюма кран мог за один раз поднять лишь столько бочек, сколько протиснется в отверстие люка. Естественно, что при этом мощность крана использовалась далеко не вся. И вот ребята, видно, решили прикреплять ко второму крюку, свисающему с той же стрелы, вторую порцию бочек, из тех, что стояли на палубе.

«Здорово!» — хотел сказать Андрей, но не успел, потому что в это время вошел Лаймон Грива. Он выглядел как заправский портовый грузчик. Фетровый колпак был лихо сбит на затылок. И без того крепкий, Лаймон казался еще мощнее в широкой брезентовой робе. Бросив осторожный взгляд на сидящего у стола начальника района, Лаймон глубоко вздохнул и, вытирая потный лоб, сказал как бы сам себе:

— Все в порядке!

Андрей понял. Он медленно поднялся со стула и почувствовал во всем теле знакомое ощущение расслабленности. Наступила реакция после целого дня нервного напряжения. Если даже на «Гелиополисе» и был шпион, то сойти на берег ему не удалось.

Андрей направился к двери, жестом позвал с собой Лаймона. В дверях они столкнулись с лейтенантом погранохраны Сергеевым. Предупрежденный, что без ведома майора Александрова нельзя предпринимать ничего, связанного с «Гелиополисом», щеголеватый лейтенант приложил руку к козырьку фуражки:

— Товарищ майор! Обработка греческого судна «Гелиополис» закончена… Капитан просит открыть границу!

— Что ж, — спокойно ответил Андрей. — Открывайте! — Ему теперь не было никакого дела до «грека».

На языке пограничников «открыть границу» означало дать разрешение на выход из территориальных вод Советского Союза.

Щеголеватый лейтенант слегка замялся и продолжал:

— Но греческий капитан говорит, что у него пропал один матрос, нанятый в Гамбурге!