"Владигор и Звезда Перуна" - читать интересную книгу автора (Махотин Сергей)

5. Верховный вождь айгуров

Сухожильная струна рифелы[1] оборвалась, издав тоскливый протяжный звук, и певец в испуге посмотрел на вождя. Тот, казалось, не придал значения этой маленькой оплошности и лишь сделал едва заметное движение пальцами. Тотчас два воина подхватили под руки тщедушного человечка в латаном халате и выволокли его из шатра. Через мгновение раздался свист бича и отчаянный крик. Вождь поморщился. Стоявший по правую руку от него высокорослый начальник стражи хлопнул в ладоши. Зазвучали бубны, и семь стройных девушек, чьи длинные черные волосы были заплетены во множество косичек, начали танцевать танец Северного Ветра. Движения их гибких тел были стремительны и в то же время торжественны.

Рум, верховный вождь айгуров, пребывал в хорошем настроении. Полулежа на мягких подушках, он взял с золоченого блюда, полного редкостных фруктов, розовый персик и надкусил его. Сладкий сок брызнул на дорогой восточный ковер, но и это не огорчило вождя. Он с благодушной усмешкой наблюдал танец девушек, отчего его длинный горбатый нос почти касался верхней губы. «Любая из них, — думал он, — была бы счастлива, помани я ее в свои покои…»

Внезапно тень давнего воспоминания пробежала по бледно-желтому лицу вождя. Кончики тонких усов дрогнули у подбородка. Начальник стражи вопросительно покосился на повелителя, но Рум не замечал его. Он вспомнил об оскорблении, самом возмутительном оскорблении, нанесенном ему когда-либо. И не где-нибудь, а здесь же, в этом же самом шатре, стоящем на вершине неприступной Вороньей горы.

Случилось это вскоре после удара Великой Молнии, пронзившей гору до самых ее глубин. Рум был тогда простым воином, верховодящим небольшим отрядом разбойных кочевников. Не знающий страха, хитрый и беспощадный, он совершил с десяток разорительных набегов на Синегорье и Ильмер. Добыча его была велика, потери ничтожны, и когда старый айгурский вождь Ахмал пригласил его среди прочих отважных воинов на пир, Рум преподнес ему самые богатые дары, сумел понравиться, был приближен и назначен советником и казначеем взамен прежнего, проворовавшегося и принявшего лютую смерть в котле кипящей смолы.

Ахмал был огромен, толст, никогда не покидал своего стана и очень любил пиры, устраивая их по поводу и без повода. Он один мог съесть горного рифейского барана, целиком зажаренного на вертеле, и выпить бочонок таврийского вина. Рум с тайной усмешкой подумывал, что ради того, чтобы этих бочонков было у Ахмала вдосталь, он и заключил мирный договор с Братскими Княжествами. Вскоре Рум узнал, что вино требовалось вождю и для других целей.

Еще Ахмал любил наложниц, предпочитая смуглым айгуркам белолицых девушек. Их тайным полоном занимался специально назначенный для этого отряд из провинившихся воинов, у которых были отрезаны кончики языков, чтобы они не смогли даже под пытками рассказать, чей приказ выполняют.

В разгар одного из пиров к Ахмалу привели очередную пленницу со связанными руками. Ее светлые волосы были коротко острижены, янтарные глаза яростно сверкали. За плечами у девушки висели гусли.

— Развяжите ей руки, — велел вождь и, вытирая жирные пальцы белой лепешкой, обратился к пленнице: — Спой, красавица, угоди мне. Угодишь — отпущу.

Та размяла затекшие пальцы, настроила гусли и запела чистым красивым голосом, глядя в глаза Ахмалу:

Похотливая улыбка медленно сползла с лица Ахмала. Но, не желая выглядеть в глазах приближенных униженным язвительной песенкой, он выдавил из себя смешок и повернулся в своему советнику:

— Ну что тут поделаешь, мой Рум! Не пожелала мне красавица угодить, может, угодит тебе? Дарю ее тебе в знак моего расположения к твоим заслугам.

Рум понял, что Ахмал переложил на его плечи обязанность выпутаться из щекотливой ситуации.

Все в шатре смотрели на него. Тогда Рум шагнул к пленнице и, усмехнувшись, произнес:

— Если ты и ночью так же строптива, как днем, мне это по нраву. Люблю усмирять молодых кобылиц!

Одобрительный смех был знаком того, что его слова понравились. Он взял пленницу за руку, но та вырвалась и вдруг плюнула ему в лицо. Плевок пришелся прямо в глаз, Рум отшатнулся и чуть не упал. В шатре вновь засмеялись, на этот раз над его неловкостью, и этот смех звучал оскорбительно. Рум схватился за саблю, но стражники уже оттащили девушку и вновь связали ей руки тугой веревкой.

— Не горячись, мой Рум, — улыбнулся Ахмал. — Она не стоит твоего гнева. Садись рядом, ешь, пей. Еще до первой звезды я покажу тебе то, что утешит тебя.

Немного погодя, впихнув в себя целого зайца, начиненного печеными жаворонками, и выпив несколько чаш вина, Ахмал приказал слугам поднять себя и велел Руму следовать за ним.

Очень медленно (вождь не умел передвигаться иначе) они спустились по каменной лестнице ко входу в одну из продольных пещер, которыми была полна Воронья гора. Ахмал снял с шеи длинный ключ на шелковом шнурке и собственноручно отпер массивную, обитую железом дверь. Свод пещеры оказался достаточно высок, чтобы легко мог проехать всадник. На стенах были укреплены смоляные факелы.

Шли они недолго, пещера была коротка. Она вскоре вывела их в просторный каменный зал. Стены уходили высоко вверх и, искривляясь, почти сходились друг с другом, оставляя лишь небольшую щель, через которую можно было рассмотреть плывущие в небе облака. Вдоль стен стояли бочонки с вином. В дальнем конце зала находился колодец с круглой крышкой, к нему цепями были прикованы два раба.

— Приведите коня и пленницу, — приказал Ахмал сопровождающим их стражникам. Те побежали исполнять приказ. — Они давно хотят коня, — пояснил вождь, — что ж, будет им конь.

Рум хотел спросить, кто такие они, но счел за лучшее не задавать лишних вопросов. Он видел, сколько чаш с вином опустошил Ахмал, и, если б тому вздумалось подарить коня этим двум рабам, Рума это не удивило бы.

В пещере раздался цокот копыт, и стражники ввели в зал молодого коня. Светловолосая девушка шла рядом, ее руки были по-прежнему связаны.

— А гусли? — крикнул Ахмал и громко рассмеялся. — Пусть пляшут там!

Один из стражников перекинул через плечо девушки ремень, на котором висели гусли. Затем ее посадили верхом на жеребца и вывели на середину зала.

— Не знаю, что ты решил со мной сделать, толстый вождь, — с презрением промолвила пленница, — но князь Владигор отомстит за меня. Отныне каждый твой день будет отравлен ожиданием смерти! Запомни мои слова, толстяк. И ты, горбоносый убийца! — Взгляд ее обжег Рума такой ненавистью, что у него, никогда никого и ничего не боявшегося, холодок прошел по спине.

— Замолчи! — закричал разгневанный Ахмал. — Все твои слова под этим небом кончились. Отныне вместо звезд ты будешь видеть камни! А вы что стоите, болваны? Тоже захотели к грунам?

Последние слова обращены были к стражникам, которые поспешно разбежались в разные стороны, прижимаясь к стенам. Ахмал также отступил назад, потянув советника за собой, и налег на металлический рычаг, который Рум поначалу принял за прислоненный к стене обломок копья.

Пол в середине зала резко ушел вниз, превратившись в расширяющуюся квадратную воронку. Девушка застонала в ужасе. Копыта жеребца заскользили по каменным плитам, он сел на круп и съехал со своей всадницей в черную дыру.

Рум, потрясенный увиденным, ждал звука падения двух живых тел, по которому можно было бы определить приблизительную глубину пропасти. И не дождался. Вместо него наружу вырвался ликующий визг множества голосов, и принадлежали они явно не людскому племени.

Ахмал вновь нажал на рычаг, и скрытый механизм вернул центральные плиты каменного пола в первоначальное положение. Вождь махнул стражникам, и те, пятясь и кланяясь, удалились в пещеру.

— Нам больше не нужны соглядатаи, — произнес Ахмал, и в его глазах Рум с удивлением заметил алчный блеск, невиданный им прежде.

Ахмал подвел его к колодцу. Обнаженные по пояс рабы, лежавшие ниц перед своим повелителем, поднялись на ноги и с трудом сдвинули в сторону круглую крышку, сколоченную из сосновых досок. И вновь до ушей Рума донесся гомон многочисленных голосов, который вскоре превратился в более-менее слаженный хор, требующий: «Кру ю друкт унг? Кру ю друкт унг?»[2]

Ахмал кивнул, и рабы начали спускать в колодец охваченную цепями винную бочку. Голоса стихли. Прошло порядочно времени, пока снизу не дернули за цепь. Невольники вновь принялись за работу, цепь медленно наматывалась на бревенчатый ворот. Ахмал следил за ней, притоптывая от нетерпения и то и дело облизывая толстые губы. Наконец из колодца показался средних размеров ларь, перевязанный крест-накрест кожаным ремнем и подвешенный на крюке. Вождь схватил его обеими руками, отвел от колодезной бездны, и ларь, глухо брякнув, опустился на каменный пол.

Пока рабы закрывали колодец крышкой, Ахмал велел Руму оттащить ларь в сторону. Тот оказался на удивление тяжелым.

— Теперь открывай, — сказал вождь. — Нет, постой! Я сам.

Он с трудом наклонился и принялся развязывать ременные узлы, руки его дрожали. Узлы были тугими. Ахмал не вытерпел, выхватил из-за пояса кинжал и перерезал ремни. Затем еще раз облизал пересохшие губы и откинул крышку.

Ларь доверху был наполнен белыми тускло-прозрачными камешками. Рум, также пришедший в возбуждение, догадался, что это необработанные алмазы. Он подавил в себе мучительное желание протянуть руку и схватить пригоршню этих невзрачных камней, которые, владей он ими, сделали бы его одним из богатейших людей. Он с завистью смотрел, как Ахмал погрузил в содержимое ларя свои толстые пальцы и переворошил камни. Здесь оказались не только алмазы. Рум заметил и алые глаза рубинов, и зеленые осколки малахита, и другое драгоценное разноцветье. Некоторые камни он видел впервые. Как выяснилось, ими была заполнена лишь треть ларя. Остальные две трети занимали массивные слитки чистого серебра.

— Как ты думаешь, казначей, — обернулся к нему Ахмал, — сколько табунов пасется в этом ларце? А сколько булькает бочек вина?! — И он безудержно захохотал. Рум тоже заставил себя улыбнуться, стараясь не смотреть на колышущееся брюхо вождя. Наконец тот успокоился, вновь снял с шеи ключ на шелковом шнурке и протянул его Руму. — Теперь ты будешь совершать обряд обмена. Как ты видел, это нетрудно. Груны хорошо платят за рабов и вино.

Оказалось, обряд обмена совершался до сего дня лишь дважды. Груны, подземное племя землекопов, не выносящее дневного света, уже более двух столетий не имели никаких сношений с людьми. И так было до удара Великой Молнии. Случилось это безлунной звездной ночью, причем не было в небе ни облачка и ничто не предвещало грозы. Ярчайший серебристый луч ударил в Воронью гору, она раскололась и вновь сошлась, поглотив небесный жар. Несколько айгуров ослепли, некоторые с воплями провалились в образовавшуюся дыру. Погибших, впрочем, было немного. Ахмал больше сокрушался не о них, а о разрушенном винном складе. Спустя несколько дней дозорные доложили, что из глубины доносятся странные голоса и удары о камень. Вождь и казначей отправились на место бывшего склада. На краю пропасти их встретило маленькое, в половину человеческого роста, двуногое существо. Его ноги и руки были покрыты шерстью, косматые брови и толстые веки почти закрывали выпученные глаза с желтыми зрачками. На нем был меховой плащ с капюшоном, грубо скроенный из кротовых шкурок.

— Груны! — воскликнул землекоп и ударил себя в грудь. Затем он разжал ладонь и протянул вождю несколько алмазов.

Ахмал взял камни, и они с казначеем долго рассматривали их, цокая языками и даже пробуя на зуб. После этого вождь ткнул себя пальцем в живот и произнес:

— Айгуры!

Землекоп кивнул. Между ними начались переговоры, и, хотя жестов, гримас и восклицаний было гораздо больше, чем слов, они отлично поняли друг друга. Грунам нужны были рабы для работы на подземных рудниках. И еще полюбившееся им вино, которое они впервые испробовали благодаря упавшим сверху бочкам — две из них чудом уцелели. Ахмал обещал им и то и другое. А вскоре убедился, что и груны умеют держать обещание. Ими же был сооружен колодец и хитроумный механизм с раздвигающимся полом.

Казначея с того дня как подменили. Он потерял покой и сон, отводил взгляд, когда вождь испытующе смотрел на него. На очередном пиру он полез за платком, чтобы утереть раскрасневшееся лицо. Ненадежно спрятанный алмаз выпал из кармана и подкатился к вождю…

«Глупец! — думал Рум о своем предшественнике. — Позарился на лепесток розы, вместо того чтобы забрать весь куст».

Он повел себя иначе.

По мере того как росла казна, Рум становился все более разборчивым в тратах. Даже на самую незначительную сделку с иноземными купцами новый казначей испрашивал разрешения верховного вождя, чем часто докучал Алмалу. В конце концов тот доверил Руму вести все торговые дела от своего имени.

Рум пригласил с Востока лучших ювелиров, и обработанные алмазы и другие драгоценные камни во много раз возросли в цене.

Он убедил Ахмала начать чеканку айгурской серебряной монеты с изображением двуглавого ворона и заменить взимаемую с кочевых племен дань денежным оброком. Большинство племен сразу же стали должниками верховного вождя, и все, чем они владели, — лошади, овцы, шатры, рабы — объявлялось собственностью Ахмала. Для подавления вспышек недовольства Рум организовал конные отряды, возглавляемые скунами[3]. Рум сам назначал скунов, учитывая при этом их воинский опыт и преданность ему лично. В ответ он окружал их почестями и даже приплачивал скунам из своих средств. В случае необходимости эти отряды в два-три дня способны были превратиться в единую могучую армию.

Ахмал нарадоваться не мог на своего советника. С именем айгурского вождя начали считаться соседние княжества и даже страны, расположенные вдоль Бескрайнего океана, — там также ценилась айгурская серебряная монета. Еще недавно разрозненные племена превращались в мощное айгурское государство. Трудно было понять, каким образом оно богатеет, если его кочевой народ влачит полунищее существование. Во всяком случае, не за счет захвата новых территорий. Впрочем, восточных пределов айгурских земель не знал никто. Посланники Ахмала уклонялись от прямого ответа, когда их спрашивали об этом, напускали туману и ограничивались неясными намеками. На самом деле и Ахмал не ведал восточных границ своих владений. Раньше его это не слишком интересовало, и лишь когда все больше и больше племен начали всецело зависеть от власти Вороньей горы, когда мелкие племенные вожди принялись завистливо роптать, Ахмал забеспокоился, нет ли опасности того, что на востоке мятежники обретут сильное покровительство. Рум разделял его опасения, но одновременно и обрадовался страхам вождя, они были ему на руку. Он начал собирать близ Вороньей горы большое войско, якобы для того, чтобы совершить разведывательный поход на восток. Рум и в самом деле считал такой поход необходимым и решил, что обязательно предпримет его, но… немного позже.

Медлить, однако, было уже нельзя.

Одна из айгурских наложниц Ахмала, страдающего бесплодием, неожиданно родила мальчика. Старейшины, к мнению которых редко прислушивались в последние годы, вдруг проявили настойчивость и потребовали, чтобы ребенок был признан наследником верховного вождя. Ахмал, обрюзгший и растолстевший настолько, что и шагу уже не мог ступить без помощи слуг, поколебавшись, согласился со стариками.

Был назначен день пира, на котором верховный вождь объявит о своем решении.

Первой мыслью Рума было заманить Ахмала в потайную пещеру и сбросить его к грунам. И никаких решений, никаких наследников! Он, Рум, более всех достоин верховной власти над айгурами! Но, поразмыслив, Рум понял, что одному ему не дотащить такую тушу, даже если Ахмал не окажет сопротивления. Он начал обдумывать иные способы убийства — от яда до кинжала наемника. В конце концов, Рум и сам мог проткнуть жирное брюхо Ахмала и объявить себя верховным вождем. А кому это не понравится, тот пусть взглянет с Вороньей горы на воинов, готовых повиноваться любому приказу Рума. Но он чувствовал, что и это не лучший выход из положения. Он занервничал. Впервые за много лет ему начало изменять хладнокровие.

Накануне пира он долго не мог заснуть. Уже третий караул сменился у входа в покои первого советника и казначея, а тот все ходил взад-вперед по мягкому ковру, сжимая рукоять кинжала, торчащего за поясом.

— Как обидно, не правда ли? — раздался вдруг слева от него скрипучий голос. Рум подскочил от неожиданности и приставил кинжал к горлу невесть откуда взявшегося старикашки, безбородого, с узким лбом и тонкими губами.

— Кто ты, мерзкий старик? — вскричал Рум. — Как посмел ты войти сюда?!

— Еще бы не обидно, — пробасил за его спиной другой голос, грубый и хриплый. — Столько лет ждал подходящего часа, и все напрасно.

Рум резко обернулся. На него с мрачной усмешкой смотрел воин-варвар с перебитым носом. В углах рта желтели клыки.

— А он еще надеется, глупец, что его, безродного айгура, признают верховным вождем, — опять произнес старикашка.

Звериный рыкающий хохот оглушил Рума, и он вдруг с ужасом увидел на своем ложе коротколапое, покрытое чешуйчатым панцирем чудовище. Слюнявая пасть ощерилась тремя рядами острых зубов, мощный зубчатый хвост молотил по подушкам, поднимая тучи лебединого пуха.

Рум заметался. Попробовал закричать, позвать стражу, но язык присох к нёбу, и, кроме сдавленного шипения, он ничего не смог из себя выдавить. Рум выронил кинжал и без сил опустился на ковер. Меж тем непрошеные гости приблизились к нему и непонятным образом соединились в одно существо — трехголовое, со сросшимися бугристыми затылками, увенчанное рубиновой короной.

— Убить Ахмала легко, — раздался грозный голос. — Но век самозванцев короток, вскоре и тебя прирежут, как ягненка. Власть твоя должна казаться законной. И я могу это устроить. За определенную плату.

Вновь захохотала зубастая пасть, и Рума всего, от пяток до корней волос, пронизало неземным холодом.

— Ты мой кошмарный сон, — пробормотал он. — Бери любую плату, только оставь меня.

Голова его раскалывалась, он обхватил ладонями виски и провалился в забытье.

Наутро Рум встал совершенно разбитый. С удивлением оглядел вспоротые подушки, валяющийся на ковре кинжал и кликнул слугу, чтобы тот навел порядок в его покоях.

— Что прикажешь делать с рыбой, господин? — спросил с поклоном слуга, когда Рум уже был у двери. Первый советник в недоумении вскинул брови, обернулся и заметил в углу корзину, полную живых угрей.

— На кухню, — приказал он, стараясь не выдать своей растерянности.

На пиру он сидел по правую руку от Ахмала, был неразговорчив и мрачен и ругал себя, что убийство верховного вождя недостаточно им подготовлено. Он поискал глазами воина из стражи, который по его знаку должен был метнуть в Ахмала отравленное копье, но не обнаружил его. Что ж, подумал он, придется самому исполнить задуманное. Не зря же воины, окружившие Воронью гору, ждут сегодня от него богатой награды. Имя наследника не должно быть произнесено.

Младенца уже принесли в шатер. Он лежал в богато украшенной люльке, несколько нянек хлопотали над ним. Молодая мать, не скрывая гордости, выслушивала льстивые похвалы приближенных.

Перед тем как верховному вождю настало время высказать свою волю, слуги внесли вина и очередную смену блюд.

— О, борейские угри! — оживился Ахмал и, придвинув к себе серебряный таз, принялся вылавливать из малосольного рассола скользких змеевидных рыбин, заглатывая их чуть ли не целиком. Наконец он обтер руки о шаровары. Четверо слуг подбежали к верховному вождю и подняли его на ноги.

Стало очень тихо. Рука первого советника скользнула к поясу и упала на бедро. Рум с отчаянием понял, что кинжал остался лежать на ковре в его опочивальне. Он попросту забыл взять оружие.

— Айгуры! — зазвучал над ним зычный голос Ахмала. — Слушайте мою волю! Да будет она непреклонна и не подвержена сомнению! Повелеваю после моей смерти считать верховным вождем, властелином Севера и Востока… — Внезапно Ахмал поперхнулся. Рум поднял голову и встретился с ним глазами. Вождь испуганно смотрел на него. Затем вновь открыл рот, и Рум с изумлением увидел, что у Ахмала два языка: красный и черный, извивающийся словно змея. — …Рума, моего первого советника и казначея.

Рум не верил своим ушам. Возмущенный ропот прошел среди старейшин. Один из них, сославшись на глухоту, попросил Ахмала вторично объявить свое волеизъявление. Тот замотал было головой, затем вновь выпучил глаза на Рума и произнес каким-то чужим безжизненным голосом:

— После моей смерти верховным вождем айгуров станет мой казначей и первый советник Рум.

Еще не веря, что сбылось то, к чему он стремился долгие годы, Рум вскочил на ноги и низко поклонился:

— Да будет твоя воля священна, великий вождь!

Пронзительно заплакал ребенок. Его мать находилась в глубоком обмороке. Слуги замешкались и не успели подхватить Ахмала, когда тот, вдруг схватившись за живот, всей своей тушей опрокинулся на спину.

Ахмал умер еще до наступления ночи. Лекари, пытавшиеся привести его в чувство, испробовали все средства — от массажа до кровопускания. А затем они бросили мертвое тело и разбежались, истошно вопя: из лопнувшего брюха полезли наружу отвратительные черные змеи.

К тому времени молодая наложница была уже сброшена к грунам. Черная дыра поглотила и несостоявшегося наследника, которому перед этим Рум собственноручно размозжил голову о каменную стену. Вокруг Вороньей горы пылали костры, в котлах булькало баранье мясо, захмелевшие воины плясали у костров и выкрикивали приветствия своему новому вождю. Старейшины покидали Воронью гору, разъезжаясь по родным кочевьям, никто из них не захотел остаться здесь на ночь. Их обгоняли конные вестники, чтобы еще до утра сообщить о свершившемся рассеянному по степям народу айгуров.

Безмерно уставший, скрывая злое ликование под маской торжественной скорби по умершему Ахмалу, Рум вернулся в свои покои и тщательно запер за собой дверь, словно не доверял оставшимся снаружи стражникам. Только после этого он позволил себе расслабиться, хлопнул себя по тощим ляжкам и воскликнул:

— Кто бы ни был ты, ночной гость, работу свою ты сделал хорошо!

— И ты готов оплатить мне ее? — тотчас раздался знакомый скрипучий голос.

Рум вздрогнул и побледнел.

— Где ты? Я не вижу тебя…

Паутина под каменным сводом дрогнула и постепенно приняла выпуклые очертания оскаленной звериной морды.

— Я так далеко, что твои крошечные владения кажутся мне ногтем на мизинце. И так близко, что от стука твоего трусливого сердца у меня заложило ухо.

Рум невольно отпрянул, схватившись за грудь.

— Не бойся, — засмеялась морда, — я сейчас не здесь. Что-то в глубине Вороньей горы раздражает меня… — «Он прознал о грунах», — с досадой подумал Рум. — Мне не нужны твои камешки, жалкий человек! И не серебром ты заплатишь мне за мою услугу.

— Чего же ты хочешь? — спросил Рум, понемногу приходя в себя.

— Для начала ты убьешь синегорского князя Владигора, он давно стоит у меня на пути.

— Это не так трудно. Ближайшим летом моя конница начнет порабощение Братских Княжеств, — заявил Рум с чрезмерным, пожалуй, бахвальством, что явно не понравилось чудовищу.

— Меня не интересуют твои намерения. Ты должен убить Владигора. И чем раньше, тем лучше.

— Но если ты так могуч, что с легкостью проникаешь сквозь запертые двери, — начал Рум, — почему бы тебе самому…

— Не задавай вопросов, а делай, что тебе велено! — оборвал его голос. — А теперь примерь новый плащ.

Прямо на плечи Руму опустился легкий черный плащ с широкими рукавами, украшенный вороньими перьями.

— Повернись вокруг себя.

Рум повиновался и тотчас почувствовал, что стремительно уменьшается. Все раздвоилось и поплыло перед глазами. Тело стало легким. Он взмахнул руками, взлетел и сразу упал на ковер. Не понимая, что с ним, Рум почувствовал жажду и заковылял к медному тазу с водой для споласкивания пальцев. Собственное отражение привело его в священный трепет — на него смотрел черный двуглавый ворон.

— Повернись вокруг себя еще раз, и твой прежний облик вернется к тебе, — услышал он. — Ты скоро к этому привыкнешь…

Рум действительно очень быстро свыкся с чудесным свойством нового плаща и даже сам удивлялся, как мог жить без него раньше. Первым делом он облетел Воронью гору. Множество уступов, карнизов, пологих подъемов огорчили его: при умелом ведении осады гору можно было взять приступом. Тогда он перестал опускать в потайной колодец винные бочки. Через пару недель снизу принялись настойчиво дергать цепь. Вместо ларя наверх поднялся все тот же грун в одеянии из кротовых шкурок. Рум указал ему на ряд бочонков вдоль стен и жестами объяснил, что он хочет от землекопов. Ближайшей же ночью караульные, обеспокоенные необычным шумом, увидели в свете луны множество мохнатых существ, облепивших гору со всех сторон. Рум не велел воинам поднимать тревогу. Меньше чем за месяц груны стесали карнизы, заделали щели и трещины. Стены стали прямыми, как скалы на берегу Борейского моря. Теперь к вершине вела лишь одна неширокая лестница, опоясывающая гору двойной спиралью, но и этот подъем становился невозможным, если смазать каменные ступени бараньим жиром.

Затем Рум полетел на восток. Попытка была не вполне удачной, пыльная буря вынудила его повернуть к Этверской пустыне. Вскоре, однако, ему не пришлось сожалеть об изменении маршрута…

За толстым пологом шатра, стоящего на вершине, свистел ледяной ветер, но внутри было тепло. Горячий воздух, поднимающийся из глубин, пронизывал все каменное тело Вороньей горы, распространяясь, как кровь по жилам, по ее многочисленным пещерам и ходам.

Бубны смолкли. Полуобнаженные девушки закончили танец Северного Ветра и, бесшумно ступая босыми ногами по мягким коврам, уже скрылись в коридоре, плавно уходящем вниз.

Рум очнулся от своих мыслей и взглянул на начальника стражи.

— Где тот несчастный аскан?[4] Я ведь так и не дослушал песню. Надеюсь, Харар, твои люди не забили его до смерти?

Избитого певца вновь втолкнули в шатер. Он так дрожал от холода и страха, что Рум велел поднести ему большую чашу хурды[5], которую тот, обжигаясь и проливая питье на латаный халат, выпил с жадностью. Затем он сменил лопнувшую струну, настроил рифелу и, старательно гнусавя, как подобает настоящему аскану, затянул прерванную песнь:

Певец отложил рифелу и склонился в глубоком поклоне, почти касаясь лбом ковра. Насупленный Рум долго молчал. Стражники насторожились, готовые по первому его знаку расправиться с тщедушным человечком. Тот вновь начал мелко дрожать. Рассеченный на спине халат обнажил голую худую спину.

— О чем же твоя песня? — спросил наконец Рум.

— О счастье, мой господин, — робко ответил певец, поднимая голову.

— Кто научил тебя ей?

— Я услышал эту песню от стариков, мой господин.

— А их кто научил?

— Небо, трава, камни, — ответил певец, глядя на Рума наивными глазами. — Так всегда рождаются песни, мой господин. Это тайна, которую не знает никто.

— Кого ты зовешь все время? — вскинул вождь насупленные брови. — Кто должен прийти и кого-то спасти, открыть какую-то темницу? Что это за темница?

Певец казался немного смущенным.

— Признаюсь, мой господин, смысл этой песни не совсем мне ясен. Может, со временем…

— Ты сказал, что твоя песня о счастье, — грубо перебил его Рум. — Значит ли это, что под властью верховного вождя ты чувствуешь себя несчастным, если зовешь прийти еще кого-то?

— О нет, мой господин! — Испуганный певец приложил к сердцу обе ладони. — Да будет вечно славиться имя твое…

— Довольно! — вновь перебил его Рум и обратился к стражникам: — Он просто глуп, к тому же путается в словах. А мне еще представляли его как одного из первых наших асканов! Дайте ему новый халат, и пусть убирается.

Певца увели. Рум более не пожелал, чтоб его развлекали, и велел оставить его одного. Он ждал возвращения из Ладора своего посланника, который задерживался из-за сильного бурана. Тот прибыл лишь к вечеру. Каменные ступени внешней лестницы совсем обледенели, и посланника пришлось поднимать на веревках, как поднимали обыкновенно мешки с зерном либо винные бочки.

Стражники не дали посланнику времени обогреться и прийти в себя с дороги и сразу препроводили к верховному вождю. Рум встретил его одним коротким вопросом:

— Мертв?

— И да, и нет. — Посланник согнулся в поклоне. — Яд, предназначенный Владигору, выпил иль-мерский Дометий. Убийца покончил с собой.

— Что с танцорами?

— Они временно задержаны для дознания, ибо тот, кто исполнял танец Черной Птицы, бесследно исчез.

— Что ж, это еще один повод, чтобы начать войну, — произнес Рум после паузы. — Ступай, ты понадобишься мне позже.

Возвращаясь в свои покои, Рум озабоченно думал, как оправдаться перед могущественным повелителем за неисполненное убийство. Заперев дверь, он медлил и не решался поднять глаза на висящую под сводом паутину, страшась встретиться глазами с чудовищем. Ему так хотелось надеяться, что хотя бы этой ночью оно не явит свой ужасный лик. Но надежда раскололась, словно орех под каблуком, когда громовой хохот оглушил Рума:

— Ты так глуп и самонадеян, что мне даже не хочется сердиться на тебя! Неужели ты решил, что мое поручение легко исполнить в одночасье?

— Мне помешала случайность, — пробормотал Рум.

Смех прервался.

— Не случайность, а сила Владигора помешала тебе.

— Что же мне делать? — тихо спросил Рум и решился наконец поднять глаза к паутине. На него смотрело безбородое старческое лицо с узким лбом. Тонкие губы зашевелились, и скрипучий голос произнес:

— Думать над песней, которую пел тебе сегодня аскан.