"Открытие Сибири" - читать интересную книгу автора (Окладников Алексей Павлович)

Спящая красавица

Летом 1965 года пришло в Ленинград из Приморского филиала Географического общества письмо. В нем сообщалось, что группа туристов во главе с Е. Лешоком нашла новые пещеры.

Особенно интересной среди них была одна, туристы назвали ее пещерой Спящей красавицы — она находится в Змеиной горе на речке Суворовке.

«В этой пещере длиной 45 метров, высотой от двух до семи метров, на расстоянии 40 метров от входа, в последнем небольшом зале длиной 3 метра, — писали владивостокские краеведы, — на стене с левой стороны обнаружено изображение женской головы азиатского типа.

О том, что в пещере есть изображение женщины, было ранее известно местным жителям из села Новохатуничи. Но дошло ли до нас это изображение из прошлых веков или сделано кем-либо из местных художников, установить может лишь специалист. Однако по типу лица есть основание предполагать, что изваяние сделано аборигенами в прошедшие века».

С Лешоком археологов соединяла давняя и прочная дружба. Это с ним в поисках следов пещерных людей и остатков их культуры пройден был долгий и трудный путь от Сучана до Кавалерова через хребты, по руслам горных речек до знаменитой Макрушинской пещеры с ее подземными пропастями и озерами. Е. Лешок привел археологов в пещеру Географического общества на отвесной скале у села Екатериновки, в недрах которой залегали огромные, наполовину окаменелые кости ископаемых четвертичных животных.

Впервые найденные так глубоко на юге Приморья, в стране дикого винограда и женьшеня, остатки первобытной фауны свидетельствовали, что в прошлом эти места не миновало влияние суровых природных условий ледниковой эпохи, сложившихся более тридцати тысячелетий назад. Те же самые кости указывали путь, по которому на Японские острова проникли мамонты. Их останки, к удивлению геологов и палеонтологов, оказались на острове Хоккайдо.

Вместе с мамонтами туда должен был прийти из Приморья и палеолитический человек, вечный спутник и преследователь этого гиганта животного мира ледниковой эпохи.

Вокруг Лешока постоянно вились, как мошка, целые стайки мальчишек, любителей приключений и путешествий в неведомые и манящие долины Приморья. Именно они, эти вездесущие мальчишки, обнаружили в пещере, получившей затем имя Географического общества, кости ископаемых зверей и притащили их своему руководителю. Они же помогали потом палеонтологу Н. Оводову добывать все новые и новые образцы этой ископаемой фауны: кто другой мог проникнуть в такие узкие подземные лазы, в самые потаенные камеры пещер!

На сей раз речь уже шла не о костях, а о находке, ставшей одним из самых крупных археологических открытий на Дальнем Востоке за последнее десятилетие. О совершенно необычном и неожиданном для исследователей прошлого этого края событии. К письму была приложена фотография, с которой узкими, как будто слегка прищуренными глазами смотрело женское лицо. Женское, но все-таки и не женское: мужественное, с резко очерченным овалом лица, узким подбородком и каким-то странным локоном с левой стороны головы.

В письме владивостокских друзей сквозила какая-то неуверенность и даже растерянность. Они явно нуждались в сочувствии и решающем слове. Все это было так загадочно, как улыбка Спящей красавицы, в честь конторой получила свое название безымянная ранее пещера.

А может быть, это смелая шутка, и скульптуру на стене пещеры вырезал кто-либо из местных художников? Но все-таки откуда скульпторы в этой глуши, что привело их к мысли заняться художественным творчеством в темной глубине подземелья? И, самое главное, даже на фотографии, снятой наспех, явно выступали черты человеческого лица, очерченные не какой-то случайной, неопытной, неискусной рукой, а подлинным мастером и притом таким, который следовал за конкретной антропологической моделью.

Широкие массивные скулы, узкие, слегка раскосые глаза — все это выдавало черты лица азиатского, как писали из Владивостока, лица монголоидного типа. От фотографии, от этого небольшого листка бумаги исходило вместе с тем какое-то неуловимое, но от этого еще больше волнующее ощущение глубокой древности.

Сколько раз вот так смутно, но глубоко, какими-то подсознательными путями подсказывала верное решение старая охотничья интуиция. И теперь прежнее волнение снова готово было повести как гончую собаку по следу.

Правда, как выяснилось позже, когда-то, лет тридцать или сорок назад, на речке Суворовке, возможно, в той же самой пещере или в соседних с ней побывал пионер исследований природы Приморского края профессор А. Куренцов. Но он не отметил в здешних пещерах ничего похожего на эту удивительную скульптуру. Однако сколько раз даже опытные археологи-специалисты, люди, которым наука обязана открытием первобытного человека и его удивительных художественных изделий из бивня мамонта, копали пещеры, где позднее были открыты изумительные реалистические росписи с фигурами диких быков, лошадей и самого мамонта. Копали и не замечали рисунков на стенах своих пещер.

Нужно же было маленькой девочке поднять голову к потолку Альтамиры, чтобы увидеть там выступавшую из вечной тьмы и полумрака массу быков в странных, невероятных позах.

И наконец, разве не изучали и не описывали еще двести лет назад колоссальные залы и переходы знаменитой Каповой пещеры различные ученые-путешественники? Но только энтузиасту, истинному испытателю природы зоологу А. Рюмину удалось совершить одно из больших археологических открытий нашего времени. Он нашел чудесные росписи с изображением мамонтов, лошадей и даже носорогов!

Разве не случилось так, что впервые побывавший для проверки после этого открытия в Каповой пещере представитель официального ученого мира не увидел там ничего, достойного внимания? И наконец, разве не произошло так, что наши собратья археологи вместо того, чтобы отдать должное первооткрывателю палеолитических росписей в Восточной Европе, стали упрекать его за то, что в своем увлечении он видел изображения не только там, где они были, но и там, где они рисовались его возбужденной романтической фантазией? Как будто то же самое не случалось и с ними, признанными «жрецами» науки!

Одним словом, Спящая красавица уже не давала покоя. Чем дальше, тем сильнее становилось нетерпение. Тем острее было желание войти в темную залу, где под мерный стук капель, падающих со свода пещеры, в бархатной тьме сияла своей белизной взволнованному воображению таинственная скульптура.

Правда, прежде чем нашей экспедиции удалось наконец попасть на реку Партизанскую, а затем и на Су-воровку, пришлось побывать сначала на раскопках в просторной Агинской степи, где мы не были уже несколько лет. Пришлось поработать в глухой тайге Верхнего Приамурья, в долине реки Зеи — на речке Громатухе. Оттуда путь экспедиции 1965 года лежал вниз по Амуру. Затем к Владивостоку. И только когда уже кругом дышала прохладой золотая приморская осень, верный старый грузовик помчался по превосходной шоссейной дороге.

Позади остались Владивосток, Уссурийск и приветливый шахтерский городок Артем. Широко открылась голубая морская даль, пахнуло соленым ветром от просторов Уссурийского залива. Впереди была конечная цель — Суворовка.

Слева всплыла зеленым причудливым облаком Голубая сопка, в ней издали зияло темное отверстие пещеры. На вершине сопки одна за другой вздымались широкие террасы, подножие которых было укреплено каменными стенами. На таких террасах когда-то строили свои дома средневековые обитатели Приморья — чжурчжэни. Это было недоступное горное убежище какого-то забытого племени. Поистине орлиное гнездо!

Орлы и сейчас парили над своей сопкой как вечные стражи ее тайн и сокровищ, погребенных в земле.

Неподалеку бульдозер вывернул из склона сопки гробницу, сложенную из плит известняка. В ней лежал истлевший от времени костяк древнего воина, бронзовые наконечники копий или мечей и такое же бронзовое зеркало.

Это был памятник таинственного бронзового века, того далекого и малоизученного времени, когда каменные шлифованные топоры еще соперничали у местных племен с бронзовыми, а может быть, и с железным вооружением.

В каменном ящике лежал заблудившийся пришелец из далекого Чосона в Корее или скорее всего вождь местного племени, снабженный в последний путь таким богатым «импортным», как сказали бы сейчас, вооружением.

Мы бывали здесь не раз и всегда находили вместе с черепками глиняных сосудов острые отщепы из голубоватого вулканического стекла — обсидиана, а также шлифованные сланцевые ножи. Такими ножами, с дыркой посредине, жали свой хлеб первые земледельцы Приморья по крайней мере 4–3 тысячи лет назад. Здесь же посчастливилось обнаружить и забавный сосуд с дном, похожим на сито: столько в нем было отверстий. Оказывается, обитатели Голубой сопки знали толк в кулинарном деле. Они распаривали в сосуде зерна проса или риса, а может быть, и делали на пару свои хлебцы — нечто вроде пампушек.

Но некогда было взбираться по крутым склонам Голубой сопки. От нее оставалось еще 40 километров до желанной пещеры.

И вот наконец из-за густой кудрявой зелени непролазной уссурийской тайги выступил светлый массив высокой скалы. «Змеиная сопка!» — крикнул мне сверху в кабину неутомимый пещерный следопыт Лешок.

Несмотря на тяжелый груз своих лет, он повел археологов вверх по крутому склону по еле заметной тропе, проложенной его друзьями, вольными путешественниками. Шел он сквозь заросли пахучей травы, колючих кустарников и вязов, прыгая по камням с такой легкостью, как будто ему двадцать лет. Шагал по скользким карнизам и раздвигал кусты так уверенно, словно поднимался по крутой тропинке в родном Владивостоке на знаменитое «Орлиное гнездо», на овеянную тучами и легендами сопку, где стоит его собственный дом.

Пещера открылась, как это бывает, внезапно. Нешироким, но довольно уютным жерлом, обращенным к долине. При входе в пещеру можно было стоять слегка согнувшись. Дальше свод ее круто поднимался вверх, и там открывался просторный зал с куполовидным потолком.

У входа снова появилось знакомое чувство, пережитое много лет назад, когда так же внезапно открылась высокая прохладная ниша Тешик-Таша, где археологов ожидал неандертальский мальчик.

Казалось, что входишь без спросу в чей-то чужой дом, откуда совсем недавно отлучился хозяин… Что-то ждет впереди?

Первый зал оказался просто великолепным: просторный, с высоким потолком и сравнительно ровным полом, который полого поднимался в глубь пещеры. У входа еще был виден солнечный свет, дальше же постепенно густели пещерные сумерки.

И уже с первого шага нельзя было не заметить фантастически богатые натечные образования. Правда, здесь не висели с потолка сверкающие сосульки сталактитов. Не было высоких белокаменных колонн, как в готическом храме. Но с такой же фантастической расточительностью природа украсила большую камеру пещеры причудливыми натеками. Не требовалось большого усилия фантазии, чтобы увидеть готовые «отприродные» скульптуры, созданные случаем, без участия человеческой руки.

В одном месте из шершавой холодной стены грота выступало массивное туловище зверя с крутым горбом. У него можно было разглядеть даже длинный свисающий хобот. Вот так, с крутым горбом и гибким хоботом, рисовал в Каповой пещере на Урале палеолитический человек своих современников, мохнатых слонов ледниковой эпохи — мамонтов.

Освещенные неверным колеблющимся светом свечи, странные скульптуры, созданные природой и нашим воображением, шевелились, подобно живым. Не так ли оживали недра пещеры перед глазами нашего далекого предка? И не в этой ли свободной игре ассоциаций, в полете творческой мысли лежат истоки художественного творчества?

Сколько известно таких примеров, когда готовые естественные формы сталактитов и сталагмитовых образований подсказывали палеолитическому человеку образ зверя. Ему, первому художнику, оставалось только лишь подчеркнуть, усилить готовый контур фигуры. Одним-двумя мазками краски оттенить самое главное, существенное. Так родились, например, знаменитые бизоны гигантского плафона в «королеве всех расписанных пещер» — Альтамире. Они вырастают из неровного, бугристого потолка пещеры. Их как будто порождает на глазах изумленного зрителя сама стихия матери-земли. Каждый такой бугор, каждая такая выпуклая глыба на своде пещеры — новый бизон!

Сама собой закралась мысль: а не игра ли природы сама Спящая красавица, не почудилась ли она романтическому воображению ее первооткрывателей?

На лице у нашего спутника и помощника А. Деревянко появилась знакомая недоверчивая улыбка. Его тонкий скептический ум ничему не мог поверить сразу и без надежных доказательств. Но его лицо вдруг как-то сразу изменило выражение. Я увидел в нем как в зеркале отражение внутренней борьбы, сомнения и удивления, а может быть, даже восторга.

На отвесной стене грота из мрака выступало иное лицо — тоже живое, человеческое. Нечто совершенно неожиданное, своеобразное, о чем фотография могла дать только приблизительное и упрощенное представление.

Да, конечно, Лешок был по-своему прав, когда окрестил пещеру именем Спящей красавицы. С первого взгляда эта скульптура производила впечатление женской головы. Так изящны были формы этого лица. Так тонки линии, которыми неведомый скульптор оконтурил ее глаза и рот. И столь же нежно был оформлен подбородок, узкий и тонкий.

Но стоило взглянуть с другой стороны, не в фас, а сбоку или в ином ракурсе, сверху, и скульптура мгновенно меняла облик. В ней выступало новое начало: суровое и жесткое. Властные сухие губы, замкнутые печатью вечного молчания. Слегка прищуренные глаза, от которых исходило впечатление жестокости и сосредоточенности, внутренней силы.

Голова покоилась на длинном сталагмите. Скульптор не притронулся к нему резцом, да это и не было нужно. Выпуклая изящная шея только усиливала общее впечатление безмятежного спокойствия и даже какой-то надменности, а может быть, отрешенности от мира, нирваны.

Словом, скульптура на стене пещеры изображала скорее всего какого-то знатного воина-аристократа. И, уж конечно, сразу отпала мысль о том, что ее мог выполнить ради шутки фальсификатор, какой-либо художник нашего времени. На ней лежал явственный отпечаток прошедших веков. С нами своим необычным художественным языком говорил настоящий мастер, достигший высот культуры своего времени, а не простой ремесленник. Но какого времени?

Проходя через большой зал пещеры у входа, можно было представить себе и тот необычный путь мысли, который привел древнего мастера к созданию этой скульптуры.

Как и мы, он был потрясен работой природы. На стенах пещеры он видел те же странные фигуры, похожие на обезьян и слонов. Из тьмы на него смотрели загадочные маски и химерические образы. Протиснувшись по жидкой пещерной грязи сквозь узкую щель в последнюю, самую потаенную полость-камеру, он увидел прекрасную, почти живую человеческую шею, а над ней остальное расширение, выпуклость, по форме и размерам такую же, как обычное человеческое живое лицо. Не хватало только деталей — глаз и рта. Все остальное, основа лица, было на месте. И, загоревшись мгновенным порывом, он взял в руки свой инструмент. Сначала нож, а потом какое-то зубчатое орудие, оставлявшее на мягком камне параллельные штрихи (точь-в-точь такие же, как на лицах бенинских статуй в Африке), чтобы закончить вставший в его памяти образ властного и жестокого воина, правителя страны…

А впрочем, почему мы не осмотрели и первый, наружный, зал пещеры, так богато и щедро украшенный наплывами сталагмитовых масс? Вылезая обратно из узкой расщелины, которая вела в первый большой зал, я коснулся рукой скалистого выступа, висевшего над головой, и сразу почувствовалось что-то гладкое, такое же выпуклое, как на скульптуре Спящей красавицы. Когда свет свечи упал на выпуклость, обнаружился овал лица, чем-то напоминавший лица бадисатв (божеств) и святых на изображениях со стен древних буддийских храмов. Угадывались и еле заметные очертания рта в виде выпуклой каймы с углублением внутри. Это же была вторая, еще никем не замеченная скульптура, только незаконченная или поврежденная временем!

Уж совсем неожиданным оказалось еще одно скульптурное изображение, обнаруженное на левой стене большого зала. Сверху, с высоты трех метров, на нас глядел грозный лик, выполненный в той же манере, что и первая скульптура, и тем же способом. Мастер и здесь использовал готовую сталагмитовую основу, которая подсказала ему неожиданный поворот головы.

Как ни странно, но чем дольше всматривались мы в так неожиданно возникшее видение, тем больше оно напоминало что-то давно знакомое и близкое. Тот же резко очерченный нос, разлет бровей, то же ощущение динамической мощи, такой же крутой поворот головы. Совсем как у врубелевского «Демона поверженного». Конечно, не копия знакомой картины, где гордый житель небес лежит на перламутре сломанных крыльев. Но это был именно демон, гордое и могущественное существо титанической силы и страсти.

Сходство с Демоном Врубеля было не случайным: в отличие от описанных выше скульптур эта работа, судя по свежести плоскостей, выполнена совсем недавно. Не древним мастером, а нашим современником. Вдохновленный тем, что увидел в глубине пещеры, и наплывами ее сталагмитовой коры, он решил испробовать и собственные силы. Остается только пожалеть, что он рискнул на столь смелое, можно прямо сказать, безрассудное предприятие, которое набросило тень сомнения на подлинную работу древних скульпторов, на подлинно древние изображения. Впрочем, должно быть, раскаявшись в своей дерзости, он после нас уже снова пришел сюда и уничтожил свою скульптуру.

Но вернемся к древности, к первым, как всегда, самым сильным впечатлениям.

После того как были тщательно обследованы сантиметр за сантиметром, метр за метром стены и потолок пещеры, все ее закоулки и выступы, масса сталагмитовых наплывов, вдруг глаз увидел над самым входом в большой зал еще одну маленькую полость. Из нее в упор смотрела миниатюрная головка, вырезанная из сталагмитовой выпуклости. Она похожа была на жемчужину, спрятанную в глубине морской раковины.

И точно так же, как у всех остальных здешних скульптур, мастер не тратил излишних усилий на свою работу. Он ограничился минимальной затратой энергии: подчеркнул овал лица, наметил нос и рот. Все остальное за него сделала природа. Однако и эта скульптура, как и все остальные, имела собственный неповторимый облик. Она напоминала каким-то своим неуловимым и тонким сходством сасанидские геммы-печати.

Так никому не известная ранее пещера на реке Суворовке оказалась настоящей художественной галереей, подземным музеем древнего искусства!

Перепачканные желтой грязью, усталые и продрогшие от холода и сырости, вылезли мы из пещерного святилища — храма искусства. Кругом сияло ослепительное солнце. Вдали шумела прозрачная речка. От распаренных кустов и нетоптаных трав шел терпкий запах. А перед глазами все еще стояли удивительные и загадочные образы подземного мира.

Лежа в палатке, мы долго не могли уснуть после трудного дня, проведенного внутри пещеры. Дискуссия, начатая около изваяний, продолжалась и на другой день у вечернего костра.

Так кто же, когда именно и зачем вырезал внутри пещеры пластические образы далекого прошлого? Чья рука первой прикоснулась к причудливым натекам сталагмитов, чтобы вызвать к жизни образ воина и миниатюрную жемчужину — «сасанидскую» головку в ее нише-раковине?

Летописи и археологические раскопки дают ясное представление о высоких культурах и могущественных государствах дальневосточного средневековья.

Бохай и чжурчжэньское государство, «Золотая империя» Цзинь оставили свои следы на территории Приморья и Приамурья. Создатели этих государств — древние тунгусские племена — уже в VII–VIII веках нашей эры, в одно время с Киевской Русью, распахивали пашни на плодородных равнинах в долинах Раздольной я Партизанской. Они строили свои горные гнезда-крепости в той же долине Артемовки, где находится пещера. У них были поэты, художники и ученые. Они создали свою национальную литературу, а бохайский театр завоевал сердца японцев в блестящую эпоху расцвета придворной культуры, когда столица японского государства помещалась в древнем городе Нара.

Может быть, в пещере на реке Суворовке побывали скульпторы древнего Бохая или чжурчжэньские мастера? Во всяком случае, по степени совершенства пластической формы скульптуры не уступают тому, что дошло до нас из этой эпохи.

Однако глиняные фигурки, вроде обнаруженной при раскопках на соседнем, Николаевском городище в долине реки Партизанской, непохожи на работы мастеров из Суворовки. В них ощущается иной творческий дух, сквозит другое мироощущение.

Теперь стало ясно, что цивилизация средневекового Дальнего Востока выросла не только из каких-то чужеземных влияний, а имела и свою коренную, местную основу, свои собственные корни, которые уходят в туземную почву, в глубь истории местных аборигенов. Нашлись же и на Голубой сопке под слоем с обломками серых чжурчжэньских, а может быть, и бохайских сосудов остатки поселения несравненно более ранних земледельцев, вооруженных каменными орудиями труда.

По соседству с Приморьем на территории Кореи еще в конце I тысячелетия до нашей эры существовало мощное государственное объединение Чосон, оставившее глубокий след в летописях Восточной Азии. И не в этих ли летописях могут быть обнаружены нити, которые приведут нас к разгадке тайны Спящей красавицы?

Ведь в древних летописях есть рассказ о пещере предков правящего дома одного из древних государств Восточной Азии. Судя по всему, пещера эта помещалась где-то в районе нашего Приморья или поблизости от него.

В один из зимних вечеров, перелистывая страницы «двадцати четырех династийных историй», мы наткнулись на раздел, посвященный династии Когуре, правившей на севере Кореи в начале I тысячелетия нашей эры, еще до возникновения Бохайского государства.

«На востоке страны, — говорилось в летописи, — имеется большая пещера, которая называется Сухель — пещера духа Су. В десятом месяце, когда собирается народ всей страны, изображение духа Су водворяется у реки, находящейся в восточной части страны, и там совершается жертвоприношение ему».

Чтимые пещеры — обиталища предков — существовали и у других народов древности. В культе таких пещер, должно быть, жили древнейшие представления о пещерном прошлом человечества, о далеких первобытных временах, когда в погоне за стадами северного оленя, за мамонтами и носорогами усталые охотники находили свой приют под их гостеприимными сводами.

Нет ничего удивительного, что у древних обитателей Приморья тоже была своя пещера предков, из которой согласно легенде вышли их мифические прародители. И еще вероятнее, что эта пещера служила храмом не всего народа или племени, а возглавлявшего племя аристократического рода.

Не нужно много воображения, чтобы представить, как в определенное время года из глубины долины медленно поднималась торжественная процессия воинов и жрецов — служителей культа покойных предков правящей династии. У подножия священной скалы под звуки барабанов и труб они приносили жертву духам покойных вождей. Возливали в их память вино, кумыс, резали лошадей или рогатый скот и свежей кровью поливали холодный камень, чтобы с кровью духам умерших вливались свежие жизненные силы.

После свершения священного обряда просили укрощенных и умилостивленных дарами духов-предков о счастье для потомков, изобилии пищи и об удаче в делах племени, о победе над врагами. Затем процессия так же торжественно возвращалась обратно.

Давно потухли жертвенные костры и рассеялась память об этом древнем народе. Исчезло и самое имя его. Но скульптурные образы былого стоят в темной глубине пещеры как и сотни лет назад. Безмолвные и торжественные.

Впрочем, пожалуй, лучше будет сказать — таинственные. Ведь через них с нами говорят поколения древних племен, создавших когда-то свою замечательную культуру на берегах Великого океана. Памятники этой самобытной культуры ясно и наглядно свидетельствуют против старой расистской концепции о «высших» и «низших» расах, об «избранных» и «неизбранных» народах.

Замечательные памятники древних самобытных культур нашего Дальнего Востока, как и всех других областей Советского Союза, вносят новый вклад в борьбу против старых европоцентристских заблуждений и новых маоистских расистских извращений. Всюду издавна шел, как показывают эти памятники, прогрессивный культурно-творческий процесс. Везде возникали на основе регресса в экономике и общественных отношениях свои культурные очаги.

В пещере на реке Суворовке исследователи прошлого соприкоснулись с неведомым ранее культурным очагом далекого прошлого, столь же увлекательным, как таинственным.

И кто знает, какие новые открытия ожидают здесь археологов?