"На берегах Ярыни" - читать интересную книгу автора (Кондратьев Александр Алексеевич)

5

Под пенье жаворонков неслышными стопами шла по еще влажному лону земли царевна Весна. Под лёгкими ногами ее пробивалась сочная зеленая травка и вырастали первые цветы. Радуясь им, улыбалась богиня, и от счастливой улыбки ее распускались белым цветом вишни с черешнями, сильнее благоухали темные и светлые фиалки. Сперва робко, затем всё смелее и громче запел ставший когда-то ради прекрасной богини серенькой птичкой певец Весны Соловей. Зашумели первой листвой, шепчась меж собою, деревья. Все мелкие твари, букашки, мухи, жуки, спавшие долгую зиму в тёмных дуплах и под корою деревьев, пробуждались после долгого сна и выползали поклониться богине. Вышли к ней навстречу и вылезшие из прудовой тины лягушки. Но, увидя шедшего перед Весною, с важным видом, на длинных красных ногах чёрно-белого аиста, с кваканьем стали спасаться в еще не покрытую зеленую ряскою воду. Звонко рассмеялась богиня, а под ее смех зажужжали весело пчелы над расцветшим орешником, загудели мохнатые шмели, привлечённые нежным ароматом венка из бело-розовых цветов яблони на челе у бессмертной. Аист же шел торжественным шагом, не обращая внимания ни на жуков, ни на лягушек. И деревья шептали друг другу: "Это он вы вел нам из подземного царства Весну…"

Отпраздновавшая незадолго перед тем именины свои, болтливая Сорока (подозрительного происхождения летунья), от которой ничто не укроется, которая все знает и все видит, успела уже потихоньку рассказать здесь и там, что Аист — принявший вид птицы юный бог, который победил недавно богиню зимы и пробудил от долгого сна, в плену у царя чародея, юную деву — Весну.

— Теперь он идет около неё длинноногого птицей, ранее бегал он некогда по земле златорогим оленем, а потом, может быть, увидим его в другом каком-нибудь образе, — болтала сорока. — Все боги, как и Мать Земля, переменяют время от времени вид. Таков их закон…

Но не хотели дальше слушать болтунью деревья. Они жадно ловили каждый шаг богини, каждый взгляд ее, каждую улыбку. И от этих улыбок расцветали, одна за другой, стройные рябины, ветвистые черемухи и нежным, белым пухом покрывались кусты колючего терна.

Прошла Весна над покрывшимися уже ярко-зеленой травкой бугорками кладбища и, склонив голову свою, посыпала звёздочками розовых, лиловых, желтых и белых цветов могилы усопших.

И, заметив тот многокрасочно-яркий покров, люди сказали: "Вот пришла Радуница отпустить из темных гробов заключенные там души".

А царевна простерла руки свои над бугорками могил и тихо-тихо прошептала одной только ей известное слово, услышав которое души умерших покинули недра земли. Вместе с лиловыми, желтыми, белыми и голубыми цветами радостно вышли наружу дотоле там заключенные скорбные души и легкими бабочками и мотыльками, кружась под дыханием ветра, полетели навестить родные поля, огороды, хаты и оставшихся там близких людей…

Наступал вечер. Смолкли певчие птицы. Скрылся куда-то, вместе с закатившимся солнцем, задумчивый Аист. Царевна Весна шла теперь одна, роняя цветы и пробуждая к жизни поле и лес. Громким переливчатым хором стонали от счастья в прудах и болотах лягушки…

Вместе с туманом вышли из рек и озер и побежали, смеясь и аукаясь, по влажным лугам простоволосые русалки. Они радовались, пели и кричали, что скоро наступит их "русалья неделя". Хлопаньем в ладоши спугнули водные девы длинноухого зайца, всполошили сонных уток В прибрежных кустах и мчались с визгом и хохотом, празднуя освобождение от зимнего сна…

Высунулся, при свете месяца, по пояс из своих владений, голый и толстый, увенчаный осокою Донный Владыка. Он гукал, кричал, подражая выпи, и хлопал ладонью по поверхности вод.

В лесу гоготал, как пьяный мужик, и перекликался с ушастым филином мохнатый, с виду суровый и мрачный Лесовик. Он действительно опьянел от запаха цветущей черемухи и поры вался ловить русалок, но те только смеялись над его зеленоватым полузвериным лицом и быстро убегали прочь, сами томимые желаньем поймать и защекотать живого человека…

Все звончее и громче неслась влюбленная песнь Соловья. Он пел:

— Из тысячелетия в тысячелетие, каждый год славлю я приход твой, прекрасная царевна Весна. Шелестя серебристо-зеленой одеждой своей, шествуешь ты по расцветшей земле, повсюду вызывая желание счастья, улыбкой своею обещая блаженство любви… Прими и мою любовь, заключенную в песне, вдохновленной тобой, о царевна-богиня. От твоих волос пахнет цветами яблонь и душистой черемухой — от твоего вечно юного тела; дыхание же уст — благовоние распустившихся ландышей!.. Улыбнись мне, покинувшему ради тебя человеческий вид мой, царевна Весна!

Ничего не сказала в ответ божественная дева. Внимание ее привлечено было появившейся в полумраке небес серебряной ладьей, где сидел в сверкающем шлеме и в светлом плаще прекрасный Царь Месяц.

Заливая сиянием небо и землю, обратил он томный свой взор на богиню и, склоня к ней матово-бледный свой лик, стал говорить:

— Много есть на необозримых полях черно-синих небес вечно юных звёзд в золотых и серебряных ризах с алмазными венцами на пышных волнах длинных волос. Все прекрасны они, но нет ни одной, при воде которой остановился бы, как теперь над тобой, мой челн. Венок твой из белых звезд благоухающих яблонь много прекраснее драгоценных корон небесных красавиц, царевна Весна. Сядь в этот челн, и уплывём вместо со мною в мой никому не доступный, окруженный столпами облачных башен дворец… Там мы будем счастливы вместе!..

Долго еще говорил, простирая руки свои, бледноликий Царь Месяц, в серебряной двурогой тиаре. Вся обратилась в слух, внимая его страстным мольбам, вечно юная дочь богини Земли.

Но полным негодования рокотом прервал красавца Месяца влюбленный в Весну Соловей:

— Не верь ему, дочь владыки богов! Речи его полны лжи и коварства. Взгляни на шрамы на бледном лице этого витязя в серебряном шлеме. Один из них нанесла изменнику изгнавшая его из своего терема в гневе жена, другой — твой отец — за обман, жертвой которого стала одна из прекраснейших звезд. Не верь ему, дева! Если даже в самом замке своём будет расточать он клятвы и ласки тебе, знай, что перед рассветом он все равно покинет тебя, дабы встретить среди алым золотом разгоревшихся туч розоликую Зарю, при виде которой этот бог бледнеет от страсти. Не верь ему, дочь владыки бессмертных! — закончил свою речь Соловей.

Но еще раньше, чем смолкли слова заключенного в тело маленькой птички певца, натянул свой дымчатый парус царственный Месяц, и блестящая ладья его скрылась во мгле ползущих по небу туч.

Тихо вздохнув, пошла царевна Весна в сторону черневшего леса. Взором безнадежной любви посмотрел ей вслед Соловей.

В лесу было темно. Шумели над головою деревья. Где-то поблизости немолчным рокотом трещал козодой; с дальнего болота донесся несколько раз протяжный крик журавля. На прибрежных лугах рокочущим хором стонали лягушки, заглушая заунывное пенье русалок.

В душе юной богини зашевелилась тихая грусть. "Все кругом поет от счастья, и любите, а самой мне некогда любить, — думала она. — Не эту же маленькую серую птичку, что говорит про себя, будто была человеком?"

— Ку-ку! Ку-ку! — закричала в ветвях встрепенувшаяся среди ночи кукушка. — Пусть другие птицы вьют гнезда. Я не простая пичужка! Мое изображение — в руках у самой царицы богов. Пусть другие сидят на яйцах. Я — вещая, царская птица. Мой вид когда-то принял Перун, чтобы пленить красавицу Мокошь…

«Не только люди, но и бога, объятые страстью, изменяют внешний свой вид, — подумала легконогая дочь Матери Земли. — Даже могущественный отец мой подчинен тому же закону… Кто же и когда будет суженым мне? Какой вид примет тот, кому губы мои прошепчут: "Твоя"?..”

В воздухе было душно, как перед грозою…

Вместе с другими русалками вышла в тот вечер на сушу и Горпина, радуясь, что может понежиться в серебряном блеске ясного месяца и подышать смолистым запахом берёзовых почек. То сливаясь с волнами ночного тумана, то появляясь из них, скользила она по росистой траве вдоль берегов многоводной Ярыни… Так отрадно краткое время свободы после долгого плена на вязком илистом дне, среди прошлогодней, скользкой, затонувшей с осени тины! Всю ночь до утра носилась Горпина с подругами по залитым весенним разпивом лугам, а когда стало светать, все они перебрались в густой, манящий весенними благоуханиями лес, где собирались уже проснуться и встретить веселым пением солнце недавно прилетевшие птицы…

Так приятно качаться на длинных ветвях старых дубов, грабов и прибрежных раскидистых ив. Так отрадно знать, что до Петрова дня не нужно возвращаться на илистое постылое дно мутной Ярыни!..

О, как сладко поет Соловей!..

Велика власть богини богов и людей, вечно юной лицом и телом, любящей песни, шепот страсти и поцелуи, волшебным золотым ожерельем украшенной Лады.

Вслед за весной незримо слетает она с лазурных небес и поступью бессмертных богинь идет по цветущей земле.

Непреложна воля ее. Вдохновенная свыше, от века определила Мать Леля, кому отдать любовь и царевны Весны, и самого маленького из мотыльков.

Люди и звери, гады и рыбы, птицы и насекомые, деревья, травы, даже всякая нежить и нечисть испытывают чары богини с загадочно-властной улыбкой, богини, которой самой хорошо известен и пыл исступленной любви, и горькие, в прозрачный янтарь некогда обратившиеся слезы отчаяния…

Даже сыны и внуки Сварога безропотно приемлют посланную Ладою страсть, заставляющую их бороться между собою, наносить друг другу увечья, страдать и изменять вид свой, обращаясь в зверей, птиц и смертных людей.

Сами богини, почувствовав вдруг ее приговор, покорно позволяют себя похищать и отдаются не только великим богам, но и жалкому в сравнении с ними человечьему племени. Без сопротивления, хотя иногда и со слезами, переходят они из пылких объятий потомков Солнца на брачное ложе многоголовых адских богов…

Ощущая близость ее, сильнее бьются сердца у живых, больнее ноет душа у тех, кто не имеет больше сердца.

При виде переплетающихся крыльями бабочек, разбивающихся на пары со счастливым пением птиц и обнимающих друг друга в любовном пылу смертной хваткой лягушек застонала душа русалки Горпины.

И неудержимо потянуло ее повидать еще раз того молодого парня, из-за которого лишилась она радостей жизни, того, с кем она делила некогда первую страсть, того, кто познакомил ее с мукой отчаяния.

В полумраке весенней ночи несколько раз прилетала душа погибшей к Максиму, который во сне увидал грустное бледное лицо своей бывшей возлюбленной. Горпина навещала молодого человека не с тем, чтобы пить его кровь, как это делают упыри, ила уплотнить за счет жизненных сил бывшего любовника видимую порою глазом прозрачную оболочку души.

Утонувшая девушка, являясь во сне Максиму, искала у него лишь жалости и утешения…

Но Максим, которому на роду суждены были иные объятья, невзлюбил даже сонных посещений Горпины. Чтобы избавиться от последней, парень толкнулся было к знахарке Праскухе.

— Я к тебе за советом, бабка, пришел, — сказал он последней. — Снится мне эта самая девка Горпинка, что прошлым летом утонула. Стоит будто в дверях и все плачет и есть просит… А как это мне надоело, то ты меня от нее ослобони. Получи вот двугривенный и дай мне какой ни на есть травы, чтобы она, курва, и носу ко мне показать не смела.

Двугривенный Праскуха взяла и кое-каких корешков, чтобы положить их под изголовье, тоже дала, но, оттого ли, что корешки эти плохо действовали против сновидений, оттого ли, что недолюбливавшая Максима Праскуха умышленно не желала ему помочь, Горпина продолжала все-таки сниться своему бывшему возлюбленному.

Тогда парень пошел к Аниске.

Чернобровая молодая ведьма отнеслась к Максиму с большим вниманием. Участливо расспросив его о всех подробностях посещений Горпины, чародейка улыбнулась, стараясь придать улыбке своей оттенок застенчивости, и сказала:

— Плохое ваше дело. Теперь она во сне только к вам приходит, а потом и наяву начнет шляться, и до тех пор от вас не отстанет, пока всю кровь вашу не выпьет… Напрасно вы только к Праскухе ходили да деньги ей носили. Я вас и даром от мертвячки вашей освобожу, потому вы мне очень понравились… Так вы слушайте, что я вам скажу. Горпинку эту самую от вашей хаты отучать нужно; чтобы, значат, вас там несколько ночей кряду не было… Пускай идет к другим. А вы это время у меня ночуйте. У меня она вас не увидит и не найдет. Я слово такое знаю. Только уж, пожалуйста, приходите, когда смеркнется, так чтобы на селе не знали… А то я — женщина молодая, одинокая… Мало ли что болтать станут… Да приносите с собою водки бутылочку. Я вам ее на снадобье одном настою, а вы ее после на ночь по рюмочке пить будете, чтобы дурные сны отгоняло…

Максим последовал приглашению Аниски и в ту ночь действительно не видал во сне Горпины. Хотя вкус и запах настойки, изготовленной ведьмою, и не очень нравился парню, но действие этого снадобья самой Аниске показалось весьма удачным…

Максим стал с той поры частым гостем скоро понравившейся ему деревенской ведьмы.