"Терракотовые дни" - читать интересную книгу автора (Марченко Андрей Михайлович)

Возвращение Бойко

Без шика, без парада город заняли немцы.

Ворвались сходу, лишь в предместьях, возле моста через медленную речку, завязалась небольшая драчка. Городской военком залег за камнем на пригорке и отстреливался из скорострельной винтовки.

Бой получился недолгим: одетые в фельдграу солдаты тут же рухнули в высокую полынь и отползли, ожидая пока подтянут самоходное орудие. Первый снаряд просвистел над крышами домов, второй смел и камень, и военкома.

Вступающих встретили без энтузиазма, но нервировать их тоже не стали, и пару букетов все же упали на нагретую броню танков. Благо цветов в то время было много.

Линейные части подтянули тылы и ушли дальше.

Город на короткое время стал прифронтовым. Люфтваффе тут же разместили свои авиагруппы. На западе, на военном аэродроме с бетонной полосой, разместились бомбардировщики. На осавиахимовский с полосой грунтовой, приземлились истребители.

Казалось, в городе оккупация коснулась только центра — новоприбывших было мало и жались они друг к другу.

Комендатуру разместили в здании местного института, казармы — в общежитиях напротив. Чуть ближе к морю — полевой суд. Тут же, через площадь, — лазарет, куда навезли раненых. Но фронт скоро ушел дальше, и пациенты разделились на две категории: мертвые и выздоравливающие.

Пустырь над кручей разбили под кладбище, позже, когда немцы отступали, перепахать его не успели. Это сделали советские войска.

Номинально был объявлен комендантский час, но ни на окраинах, ни в предместьях он не соблюдался. Местные жители его игнорировали, а новая власть не слишком стремилась проверять.

Появилась береговая охрана — на рейд стало две канонерские лодки. Вообще-то, в Миронов было отправлено три лодки, шли они медленно, опасаясь мин. Но вместо мины одна напоролась на неотмеченную на картах мель.

— А что такого, — бурчал в ответ седой лоцман, — банку намулило в прошлом году. Мы флажок поставили, дак его, верно, льдом снесло… А что на карты его не нанесли — прошу пардону не подгадали под ваше появление. К сорок второму годику бы управились…

Капитан канонерки хотел отвесить лоцману оплеуху, но раздумал — флотилию он вел сам по картам, а лоцман оставался на берегу. Да и с флагом получилась сущая нелепица. Банки метили флагом самого заметного цвета, то есть красным. Увидев коммунистический стяг посреди моря, капитан попытался снести его корпусом судна…

— Вы эта… Когда в следующий раз в море пойдете, меня берите… — не унимался лоцман, — а то мало ли, вдруг чего на карты не нанесли. И опять же — я за морем истосковался…

На канонерке погнулся ходовой вал, посыпались подшипники, корпус по шву пустил слезу. Канонерку сдернули с мели буксиром и тут же поставили на ремонт.

На Гавани Шмидта, в цехах старой верфи, разместилась еще одна часть — итальянская, но не тылового охранения, а боевая. Возле эллинга пришвартовала свои катера 10 MAS, подразделение подводных диверсантов.

Но море было мелкое, целей почти не было, и в Миронове они ожидали переброски на Каспий.

Головорезы Боргезе жили по своим законам: в патрули не ходили, а отдыхали, загорали на молу, ловили рыбу, гоняли мяч по пустому пляжу. В порядке боевой подготовки налетали на кукурузные поля, чтоб не терять сноровку, ныряли в легких водолазных костюмах к затопленным на рейде кораблям, катали на боевых катерах местных мальчишек, даже пару раз давали пострелять из винтовок.

Конечно, молва имеет свойство раздуваться, и уже лет через десять ребята, составлявшие итальянцам компанию, рассказывали, будто они плавали с аквалангами.[4]

Но это случится нескоро, да верить им никто не будет…

В то время, когда на одном конце города остывал танковый двигатель, к другой окраине подходил иной солдат.

Он потерял пилотку, но не голову, обломал штык в теле какого-то врага, но не выпустил из рук карабин. Он потерял свою армию, но не растерялся сам.

Получилось так — пока его дивизия держала оборону на берегу реки, немцы ударили чуть выше, в стык между фронтами, навели понтонные мосты, мгновенно протолкнули по ним танковые группы. Те разошлись веером, одна развернулась на юго-восток, вышла в море, отрезав пути к отступлению.

Прежде чем идти на прорыв, в разведку послали несколько групп. Когда группа Бойко вернулась, оказалось, что части на месте нет, — по этому месту пронесся танковый клин, разметал пехоту. Потом… Да так ли это важно, что было потом. Дивизии больше не существовало.

За разбитой полуторкой они устроили совет. Бойко был не к месту красноречив:

— Когда крысы бегут с корабля, я понимаю крыс. Неумно из-за патриотизма пускать пузыри. Я всегда приводил тех, кто уходил со мной, назад. Но я устал, слагаю с себя командование. Не буду больше отдавать команды и не хочу их исполнять.

У всех было свое мнение, и каждый поступил по-своему. Один пошел и тут же сдался немцам. Это был неправильный ответ, и через полгода он сгинул в каком-то концлагере.

Другой пошел на восток, чтобы пробиться к своим. Почти сделал это, но увидел немецкий патруль чуть позже, чем надо. Был застрелен в короткой стычке, затем похоронен у дороги, стал еще одним неизвестным солдатом.

Бойко пошел на запад.

День переждал в одиноком домишке. Хозяин предлагал сменить одежду на гражданскую и утопить ружье в колодце. Но Бойко лишь спорол нашивки, а в карабин вцепился до того, что побелели пальцы. И улыбнулся так зло, что хозяева попятились из комнаты.

Ушел почти ночью, переплыл реку — рубеж, на котором он дрался всего две недели назад.

Еще через два дня вышел к предместьям Миронова, к городу, откуда он ушел добровольцем, уверенный, что скоро вернется с победой.

Спрятал винтовку в стогу сена, прошелся городом. Подворотнями дошел почти до центра, вышел на задний двор своей бывшей работы, к зданию, где размещался когда-то уголовный розыск — Угро.

Но все здесь было иначе, во дворе стоял бронетранспортер, возле него курили солдаты, одетые в серую униформу.

Общежитие НКВД, в котором он когда-то жил, лежало в руинах — что было тому причиной, установить Бойко не представлялось возможным. Да и не сильно его волновало.

Бойко обошел с полдюжины приятелей, но их или не было дома, или они боялись высунуть нос. Вышедшие женщины предлагали убраться подальше — да хотя бы к черту.

Во многих брошенных домах квартировали немцы.

Но крышу над головой Бойко нашел быстро.

Только то и слово было, что крыша. Тот дом до войны принадлежал главному агроному пригородного колхоза. Как рассказали потом соседи, старый владелец покинул свое жилище еще за неделю до того, как в город вошли немецкие части.

Эвакуировался обстоятельно, без спешки, погрузив мебель на поезд, семью — в машину. То, что везти было неудобно, — раздал тем, кто оставался. Но после его убытия, соседи пришли в дом еще раз и вынесли из комнат абсолютно все вплоть до дверей.

Дело довершила бомба, сброшенная во вневременье, ночью, с неопознанного самолета. То ли пилот отбомбился по огням, то ли просто сбросил бомбы, не пожелав возвращаться с ними на аэродром. Бомба, прежде чем взорваться, упала в лужу, зарылась в землю, подняла фонтан грязи. На мгновение замерла, но внутри продолжалось движенье — игла наколола капсюль, огонь пробежался по каналу, в секунду сгорело все содержимое, разорвав корпус бомбы, расколов тишину. Осколки посекли ветки в саду, с корнем вырвали дерево.

Стены дома вздрогнули, но устояли. В округе посыпались все стекла…

Дом был не в блестящем состоянии, но остальные дома были еще хуже, и Бойко остановился здесь.

В сарае он нашел пару пустых мешков, повыдергивал гвозди из разбитых ящиков, завесил мешковиной окна, из самого большого мешка сделал занавеску на дверь.

Нашел еще таз, который не забрали по причине небольшой дырки в днище.

А в сарае обнаружилось подвешенным под потолком полкуля семечек подсолнуха. То ли семена берегли под несостоявшийся опыт, то ли просто повесили под крышу от мышей, но мешок пощадили и люди, и грызуны.

Глубоко ночью сходил за карабином, завернул в шинель, пронес его в город, спрятал под крышей.

Затем развел в печи огонь, поставил на огонь таз, насыпал туда семечек.

Достал из кармана пачку папирос, открыл, посмотрел туда, вздохнул и спрятал обратно в карман.

Оставалось три папиросы.

Фронт, который прокатился через Миронов почти без остановки, дальше зацепился за мелкую речушку, безымянную высоту и перекресток трех дорог.

И если ветер был с востока, то хорошо было слышно, особенно ночью, как грохочут орудия.

Один раз советские войска даже чуть не вернулись в город.

Ранним утром удалось разорвать линию фронта, и пять танков вышли к аэродрому. Но немцы развернули два зенитных орудия, подтянулось три танка, которые очень кстати отремонтировали на машинно-тракторном дворе.

И атака, а верней, налет, были отбиты — два советских танка остались гореть в поле, три отошли.

Ну а потом все дальше от города откатывались бои, все глуше гремели орудия. Перестали дрожать в окнах стекла.

И в одну ночь их вовсе не стало слышно.

Чтоб отрапортовать о восстановлении мирной жизни в городе, привели в порядок стадион «Локомотив», тот, что в центре города, напротив городского парка.

Впрочем, «привели» — громко сказано. Забили особо вопиющие дырки в заборе, покрасили лавочки шаровой серой краской — бочку с ней дал командир канонерок из порта. На поле скосили траву, которая за месяцы войны вымахала почти по пояс. Не обошлось без нелепости — сторож стадиона, седой старичок, успел перекопать часть поля и посадить чеснок на зиму.

В пехотной части нашлись сетки на ворота, футбольные мячи, сами солдаты вермахта отсыпали известью границы поля.

В местной типографии отпечатали листовки:

Ветер трепал листовки чуть не на каждом столбе, но народу на матч собралось немного. Пришли поболеть за своих солдаты частей, что размещались в городе и его окрестностях.

Местных было мало, может, пришло человек двести, все больше мальчишек из ближайших дворов. Во-первых, все равно играют немцы, а во-вторых, вход свободный, а вот как будет насчет выхода?

Игра получилась незрелищной, напоминала больше даже не футбольный матч, а шахматную партию. Все на своих местах, все знают, что делать. И результат был довольно предсказуем, особенно как для товарищеского матча: 1–1.

После свистка арбитра, артиллерийского капитана, команды пожали друг другу руки и разошлись по раздевалкам.

Казалось, этим все и закончилось.

Гражданская жизнь потихоньку тоже стала налаживаться. Немцам нужен был транспорт — уже на третий день своего появления в городе появились листовки с призывами выйти на работу рабочим депо.

Определенный интерес был у немцев и в пригородах Миронова — к залежам железной руды, молибдена, никеля, и будущего бога войны — урана. Впрочем, в те времена немцы рассматривали уран как еще одну присадку к танковой броне.

Почти сразу после занятия этих территорий, шахты посетили люди «организации Тодта», и, говорили, даже правая рука, глаза, а местами и разум Тодта — всемогущий Альберт Шпейер.

Шпейер если и был, то улетел, а его люди остались: Рейх нуждался в стали. Причем не просто в железе, а в качественной, броневой. Поскольку везти руду с пустой породой было просто невыгодно, задышали горно-обогатительные мануфактуры.

Конечно, недостатка в пленных не было, но что толку в необученной рабочей силе. Требовались мастера, то, что называли средним звеном.

В центре города, напротив здания Рейхсбанка, заработала биржа труда, возле нее вколотили в землю доску для объявлений. Список необходимой рабочей силы был довольно длинным: начиная от поденщиков для расчистки завалов, заканчивая объявлением, отпечатанным явно не в Миронове, с броским заголовком: «Хотите поработать в Германии?»

Бойко сам сходил к бирже. Но заходить не стал, даже не читал вывешенных объявлений. Просто посмотрел на толпу через улицу.

Некоторые его узнавали, кивали Владимиру с почтением, но без излишней помпы — понимали, что капитан милиции вовсе не стремится быть узнанным.

Посмотрев на биржу, Бойко побрел прочь.

И на углу двух улиц они встретились, столкнулись нос к носу — бывший следователь посмотрел в глаза бывшему вору. Хотя, отчего бывшему — Колесник выглядел сытым, довольным и даже чуточку пьяным. Брюки и пиджак были наглажены, на ногах сверкали новенькие туфли.

Бойко облизал губы и повел ладонью по правому бедру. Но нет — не было ни пистолета, ни даже кобуры. Колесник разгадал жест и только глазами указал на немецкий патруль: очнись, капитан, в городе другая власть, не твоя…

И каждый пошел своей дорогой: Колесник подошел, прочел объявления, но заходить не стал, а пошел дальше походкой человека, которому решительно некуда спешить. Бойко долго стоял и глядел ему в спину. А что оставалось делать — крикнуть, что этот человек в розыске? Так это в иной стране, в ином времени. Идти за ним, следить? А дальше?

Бойко развернулся, пошел прочь. Зайдя за угол, он достал папироску и закурил.

Руки отчего-то дрожали.

…А внизу улицы, за домами, расплескалось то ли небо, то ли море…

От биржи, по спуску, что был до войны проспектом Ленина, Колесник сошел к побережью, в нижний город.

Спуск только то и назывался, что проспектом, а на самом деле улочкой был узкой и грязной. Немцы, войдя в город, сразу посбивали вывески с домов, оставив лишь таблички с номерами. И теперь проспектом Ленина ее называли лишь по неосторожности, а все больше именовали Спуском или же старым, дореволюционным именем — Николаевским…

Возле бывшего здания Осавиахима Колесник перепрыгнул через лужи меж трамвайных рельс, быстрым шагом перешел через площадь и нырнул в подворотню, и, пройдя двором, попал в Шанхаи.

Место это в официальных сводках именовалось рабочим поселком, но меж тем районом было самым нищим, а потому воровским. Узкие путаные улочки раздваивались, опять сходились. Бывало, улица путалась до такой степени, что пересекала сама себя.

Дома, вросшие в землю по окна, ютились на крошечных кусочках земли. Рядом могли стоять дома за номерами 4 и 36, седьмых домов без всяких литер было пять штук. Зато восемнадцатого дома отчего-то не было вовсе. Бывали и участки, обнесенные со всех сторон высоким глухим забором, — без номеров, без ворот. Как туда попадали хозяева? И попадали ли вовсе?

Почтальоны сходили с ума, пытаясь вручить иному жителю письмо или повестку. Квартирный комендант, назначенный немцами, раз за разом отчет передавал путаный — при всем желании, он местный житель не мог разобраться со смутным районом.

Милиция здесь бывала редко, да и толку от таких визитов было мало. Во время облав срабатывал бесшумный беспроводный телеграф, наворованное и оружие сбрасывалось, бандиты уходили через камыши в море на лодках или по льду, в городской коллектор. Кого-то удавалось перехватить, но воры изображали искреннее недоумение:

— Да я так, мимо проходил… Ну да, гуляю тут… А вы кого-то ищите, гражданин начальник? Меня?.. Да ну?.. Вот бы не подумал, вот и встретились. А вам чего от меня надо?.. Не-а, оружия нет, краденого не держим…

Отсидев недельку в милиции, вор выходил, обещая исправиться, но тут же исчезал в нижнем городе, в Шанхаях…

Колесник знал здесь многих, но в тот день ни к кому не зашел даже поздороваться. Поселком вышел к околице города, к реке.

Прежде чем выйти из улочек, остановился, прижавшись к забору, сорвал яблоко, пока ел его — осмотрелся.

Большой мост охранялся румынской жандармерией — они скучали на обоих концах моста и даже не приставали к проходящим. Но Колесник не стал рисковать — отбросив огрызок, он спустился к реке и перешел через кладку, переброшенную в камышах. Сойдя на тот берег, он оглянулся — теперь город был там, за рекой…