Аркадий Недялков Натуралист в поиске (записки ловца змей)

Часть I. В степях Казахстана

Для генетических исследований мне понадобился яд гюрзы. Достать его можно было, только отловив гюрз. Герпетолог Костя Лихов пригласил меня на отлов ядовитых змей. По настоянию моей мамы с нами поехал ее брат, мой дядюшка, Анатолий Илларионович Кочевский, или попросту Илларионыч. Поездка была успешной. Мы наловили гюрз, получили яд, и мне удалось провести интересные генетические исследования.

Все было бы хорошо, да охота за змеями увлекла и меня, и Илларионыча. Мы, по выражению Кости, заболели «змеиной лихорадкой». О наших поездках за ядовитыми змеями я написал книгу «Опасные тропы натуралиста».

Не очень много времени прошло с той поры, как мы с Илларионычем начали заниматься отловом змей. Не очень много — если считать, что пятнадцать лет в наш век — срок невеликий. Однако за этот период в жизни и моей, и Илларионыча произошло столько событий, что многим бы хватило на целую жизнь.

Рассказывать обо всем не хватит ни времени, ни места на страницах книги, поэтому поведаю только о самом интересном.

Кто читал мою первую книгу «Опасные тропы натуралиста», тот, возможно, помнит, что, когда мы привезли на зообазу Ташкента кобр, между Илларионычем и работниками зообазы возник серьезный конфликт. Работники зообазы хотели как можно быстрее избавиться от кобр, разослав их по зоопаркам, так как боялись, что кобры начнут дохнуть и это вызовет убыток. Илларионыч же потребовал, чтобы кобр передали по прямому назначению — в медицинский институт, где их яд будет использован на изготовление лекарственных препаратов. Я и Костя его поддержали. После долгого и неприятного спора работники зообазы были вынуждены уступить: кобр передали медикам.

Само собой разумеется, что после этого никто из нас не обрадовался, когда мы получили приглашение зообазы с просьбой явиться для переговоров. Ничего хорошего от зообазы мы не ждали, но все — таки решили пойти.

Директор зообазы встретил нас весьма любезно. Оказалось, что медицинский институт давно искал возможность получить змеиный яд для работы, и, хотя кобры в виварии института прожили недолго, от них успели взять необходимое количество яда. Медики предложили зообазе поставлять для них яд различных змей. Руководство зообазы прикинуло свои возможности, определило, что дело это весьма выгодное, и решило создать при зообазе серпентарий, где и должны были получать от змей эти яды.

Директор зообазы рассказал нам о своих планах и предложил стать штатными ловцами зообазы. Илларионыч сразу же согласился, Костя отказался наотрез, а я заколебался. Стать ловцом змей я мечтал давно, но нужно было как-то подготовить к этому родителей. Они очень радовались тому, что их сын получил степень кандидата наук, и навряд ли спокойно восприняли бы весть о моем отказе работать в науке, ибо у подавляющего большинства даже интеллигентных людей укоренилось мнение, что наукой можно заниматься только в институте или на худой конец в какой-нибудь лаборатории А тут — кандидат наук уходит из института в ловцы змей!

Срок, данный мне директором зообазы для окончательного ответа, давно истек, а я все медлил.

— Знаешь что, друг! — сказал мне Илларионыч. — Хватит тебе разрываться надвое между генетикой и змеями. Генетика — наука солидная, и если ты больше думаешь о змеях, чем о хромосомах, то пользы от тебя для генетики мало. Вторым Менделем тебе не стать. Нельзя быть слугой двух господ. Работа должна приносить радость, давать удовлетворение. Тебе же институт в тягость. Уходи из него. Лучше быть хорошим ловцом змей, чем посредственным ученым. Возможно, с точки зрения некоторых людей, труд ловца — добровольная каторга, но, ей — же — ей, я не променяю эту «каторгу» ни на какие блага! Становись и ты ловцом змей — профессионалом!

Есть древний афоризм: «Кто следует советам, тот совершает чужие ошибки». Этот афоризм я знал и в то время, когда Илларионыч давал мне этот совет. Может быть, я и совершил чужую ошибку, но никогда не пожалею о том, что последовал совету друга.

Я ушел из института и стал ловцом — профессионалом.

Родители, к моему удивлению, отнеслись к этому спокойно.

— Ты доказал, что способен самостоятельно вести серьезные исследования, — сказал мне отец, — а в какой отрасли науки станешь специалистом — это твое дело.

Мама только вздохнула: — Ты весь в отца. Тот всегда лезет в самое пекло, и тебе неймется. Не умеете вы жить, как нормальные люди живут. Но раз решил — иди. Все равно тебя не удержишь.

Раньше я ловил змей только во время своего отпуска. Однако между работой ловца — сезонника и ловца — профессионала — дистанция огромного размера. Сезонника везут в разведанный очаг. Бригадир знакомит его с местностью и показывает места наиболее вероятной концентрации змей. Профессионал разведывает очаги сам. Продолжительность работы сезонника самое большее два месяца. Профессионал работает весь сезон — со дня появления первых проталин до дня, когда землю укроет сплошной снег. Однако к концу работы сезонник больше устает, чем профессионал, так как профессионал физически подготовлен лучше.

Заработок ловца-сезонника обычно меньше, чем профессионала. Это закономерно. К тому же для сезонника деньги, заработанные на отлове змей, всего-навсего прибавка к зарплате по месту основной работы, а для профессионала — это главный источник существования. Кстати, заработок ловца, даже профессионала, часто не больше, чем заработок рабочего высокой квалификации. Разница только в том, что у рабочего заработок распределяется равномерно по месяцам, а ловец-профессионал получает его в конце сезона. Однако у рабочего заработок постоянный, а у ловца далеко не всегда.

Ловец-сезонник даже в разгар сезона может позволить себе передышку и отдохнуть денек-другой. У ловца-профессионала такой возможности нет. Сезон значит, работай до упаду. Отдыхать будешь зимой, дома.

Сезонник думает примерно так: «День прошел без добычи — не беда! Завтра кто-нибудь попадется!» У профессионала есть график отлова на каждый день. Если сегодня мешок был пуст, то завтра в нем должен быть «улов» за два дня.

По штатному расписанию зообазы Илларионыч был старшим ловцом, я рядовым, стало быть, его подчиненным. В феврале пришел заказ медиков. Им нужен был яд гюрзы и степной гадюки. Право выбора у нас было, и я думал, что Илларионыч откажется от заказа на степную гадюку, но вышло наоборот. В тот день, когда на зообазе решали вопрос, какой заказ принять, мне нездоровилось, и я был дома. Вечером пришел ко мне Илларионыч и сообщил, что весной мы поедем ловить степную гадюку.

— Нужно поймать тысячу степных гадюк, — сказал он. — Работы хватит. Договор я подписал за двоих, так что все в порядке!

На мой взгляд, в порядке было далеко не все, о чем я немедленно ему сообщил.

— Чем ты недоволен? — спросил Илларионыч.

— Объясни мне, пожалуйста, где ты думаешь найти степных гадюк? Мы же этих змей никогда не ловили. У нас нет ни разведанных очагов, ни ловцов, кроме нас двоих!

— Не боги горшки обжигают!

— Ты хоть представляешь себе, что такое тысяча степных гадюк?

— Когда отловим — увидим!

— Это уже несерьезно. Ни ты, ни я, ни одной степной гадюки в природе не встречали!

— Вот и хорошо. Интереснее будет искать!

— Так ведь никто и никогда не отлавливал такого количества змей за один сезон!

— Значит, мы будем первыми! Договор подписан, и теперь нужно не спорить, а думать о том, как его выполнить. Медикам нужен яд не для забавы. А кроме нас, никто не может добыть змей, чтобы этот яд получить. Решение принято, и я буду делать все, чтобы его выполнить, если даже мне придется заниматься этим одному.

Илларионыч был верен себе: он думал только о том, как дать медикам яд. Во что это обойдется ему и другим, существенного значения (в его понятии) не имело. Разубеждать Илларионыча значило бесполезно тратить время, но и оставлять его одного тоже было нельзя. Пришлось мне согласиться принять участие в деле, которое я считал обреченным на провал.

— Ты покопайся в книгах, — сказал мне Илларионыч. — Отыщи все, что известно о степной гадюке, а я займусь подбором сезонников и подготовкой оборудования.

Вот так начался наш первый сезон, когда мы стали ловцами-профессионалами.

Принялся я искать в специальной литературе сведения о биологии и распространении степной гадюки. Пересмотрел множество журналов. Проштудировал Брэма, Пестинского, Павловского, Терентьева, Никольского. По ссылкам на иностранных ученых прочитал и перевел десятка два статей на немецком и английском языках. Кое-что из прочитанного мне пригодилось, однако самого главного — где и когда искать и ловить степных гадюк — так и не узнал.

«Степная гадюка распространена от сев-вост. Болгарии через юго-вост. Румынию, степную и южн. часть лесостепной полосы СССР до восточной части Казахстана, зап. Джунгарии и Монгольского Алтая включительно и, кроме того, в Узбекистане, Киргизии, Грузии (нет в Абхазской и Аджарской АССР), в Армении и в пограничных районах сев-зап. Ирана и сев-вост. Турции». Не правда ли, какие богатые возможности для поиска? О местах обитания было сказано так: «Главным образом различного характера степи, в том числе и горные, где встречается (например, в Армении и Дагестане) почти до 3000 м над уровнем моря, но местами обитает и в разреженных лесах, тугаях, зарослях камыша и т. д.» [Л. В. Тереньтьев и С. А. Чернов. Определитель пресмыкающихся и земноводных. М. 1949.]. Очень точные указания!

О времени выхода змей с зимовки сообщалось: «После зимовки появляются в конце III, начале IV». III означает март, а IV — апрель.

Вот и все. Выходило, что и очаги степной гадюки, и наиболее оптимальное время ее отлова нам предстояло установить самим.

Отловить вдвоем тысячу змей мы не могли, поэтому Илларионыч начал формировать бригаду. Дело это очень серьезное.

Кандидатов в ловцы нам присылали с зообазы, но отобрать из них нужных нам людей было не так-то просто.

Во время охоты на ядовитых змей ловец испытывает не только большое физическое напряжение, он постоянно должен быть собран и внимателен, а это требует и большого нервного напряжения. При такой нагрузке у многих портится характер. Иметь же в числе спутников вечно раздраженного, вспыльчивого человека — удовольствие маленькое. Нет ничего хуже, если в бригаде «заведется» нытик или скандалист: он отравит жизнь всем остальным. Мы это уже испытали на себе, поэтому теперь подбирали ловцов не спеша. Желающих было много.

Свой выбор Илларионыч остановил на двух друзьях — Анатолии Азарове и Борисе Розендорфе. Они еще мальчишками занимались в кружке юных биологов Ташкентского зоопарка под руководством герпетолога Бориса Владимировича Пестинского. Кружковцы ездили ловить ящериц, черепах и змей. Внешне друзья очень походили на Дон — Кихота и Санчо Пансо: Анатолий — высокий, плечистый, худощавый; Борис — среднего роста, плотный, полноватый. По характеру же все было наоборот. Верховодил Борис. Он был нетороплив, весьма уравновешен и рассудителен, Анатолий — скор в решениях и в поступках. Поскольку нам предстояло ехать на автомашине, очень важно было иметь в своем коллективе водителя. Об автомобиле Анатолий имел только те понятия, что на нем можно ездить, а как и почему это происходит, пожалуй, даже не представлял. Борис отлично водил автомобиль и знал любую марку. Анатолий был очень сильный. Борис к слабым не относился, но и особой силой не отличался.

К поездке за гадюкой мы готовились вчетвером, но так получилось, что первый выезд прошел без меня: заболел мой учитель, старый профессор Виктор Андреевич Щекин, и некому было дочитать курс лекций по генетике. Виктор Андреевич попросил меня прочитать этот курс за него. Отказать учителю я не мог, это и задержало меня на целый месяц.

Однако все это было позже. Пока же мы никак не могли решить, куда нам ехать. Откровенно говоря, мы очень надеялись на Костю. Он-то знал очаги степных гадюк.

Костя ответил так: — Никаких координат от меня не ждите. Не дам. Мне еще предстоит работать в этих очагах, а вы нарушите их естественное состояние. Ищите очаги сами.

Такого ответа мы не ожидали и, признаться, растерялись: до выезда-то оставалось всего две недели!

Мы с Илларионычем заметались в поисках людей, знающих места, богатые степной гадюкой. На первых порах нам не везло. Не могли мы найти таких знатоков. При встрече с Анатолием и Борисом я посетовал на это, и вдруг Анатолий сказал: — Ну и ладно, обойдемся и без ученых — герпетологов. Борька, ты помнишь, как мы с Борисом Владимировичем ездили в Талас? Ведь там нам попадались степные гадюки?

— В Таласе гадюк было немного, все больше щитомордники попадались. Нужно ехать в Тургеньскую степь. Там гадюк больше.

Друзья заспорили. Мы с Илларионычем в спор не вмешивались. Все же Борис настоял на том, чтобы ехать на разведку в Тургеньскую степь.

В конце марта Илларионыч, Анатолий и Борис уехали. Зообаза дала им старенького «Москвича». Повел его Борис.

Мы уговорились, что каждую неделю Илларионыч будет мне сообщать, как идут дела, но, прежде чем я получил первое письмо, прошла не одна, а три недели. Вот что писал Илларионыч:

Нужно ли говорить, что я готов был немедленно отправиться к нему? Но курс лекций заканчивался только через неделю. Все у меня было готово к выезду, и я намеревался выехать в тот день, когда прочитаю последнюю лекцию.

За день до выезда неожиданно пришла телеграмма:

То, что змей нашли, я понял, но сколько всего змей отловили, было неясно. То ли всего к 27 апреля у них было девяносто девять змей, то ли за день они отловили столько.

Поверить в столь резкое увеличение количества отловленных змей было трудно. Причина же была очень простая — начался массовый выход змей с зимовки, но тогда я не знал еще биологии степной гадюки.

Мне оставалось только ждать.

Бригада возвратилась в Ташкент вечером 2 мая. В ящиках, привязанных к верхнему багажнику автомобиля, находилось пятьсот гадюк.

— Самое бы время продолжать ловить, — сокрушался Анатолий, — да отпуск кончился!

Само собой разумеется, мне не терпелось узнать все подробности отлова змей, но в ответ я ничего путного не услышал.

— Почти все время мы просидели в юртах у чабанов, — сказал Илларионыч. — Погода была такая: то снег с дождем, то дождь со снегом, и холодно чертовски. Теплых ясных дней было всего шесть, а всех змей мы отловили за пять дней. Делать какие-либо выводы или обобщения рано. Нам просто повезло в том, что мы встретили толкового чабана, который показал нам заросли чия. Не будь этого чабана, мы могли бы вернуться ни с чем.

— Мы и вернулись ни с чем, — буркнул Анатолий. — Целый месяц трое ловцов месили грязь, а привезли всего пятьсот червяков. Разве это змеи?

Третьего мая бригада сдавала змей зообазе. Из ящиков гадюк высыпали в большую ванну, и у меня в глазах зарябило от множества извивающихся серо коричневых змеек. Ощущение ряби усиливалось тем, что змеи были серыми, а на спине проходила коричневая зигзагообразная полоса. Все они были очень похожи одна на другую, как отшлифованные детали. Даже размеры змей были почти одинаковые. После измерения оказалось, что средняя длина змеи всего тридцать два сантиметра. Длина самых крупных была только сорок пять сантиметров, но таких было мало. Толщина змей не превышала толщины пальца, и поэтому после гюрз гадюки казались макаронами.

Один ящик Анатолий отставил в сторону.

— А из этого почему не высыпаешь змей? — спросил приемщик.

— Здесь щитомордники. Их мешать с гадюками нельзя.

— И много их?

— Чуть больше сотни.

— Пригодятся и щитомордники. Высыпай их во вторую ванну!

Приемщик был молодой, опыта у него было мало, но ему очень хотелось казаться бывалым, и командовал он весьма решительно.

— Подожди, дорогой, — попытался остановить его Илларионыч. — Прими сначала гадюк!

Куда там! Приемщик и не подумал прислушаться к голосу старшего.

— Пусть змеи от тесноты отдохнут! Высыпай!

— Высыпай сам! — отказался Илларионыч. — Да погоди, пока мы из комнаты выйдем!

Поведение Илларионыча меня удивило. Обычно он всегда помогал работать со змеями. Я хотел было предложить свою помощь, но стоявший рядом Борис толкнул меня локтем, сделал «страшные глаза» и потянул за руку.

В комнате остался один приемщик.

— Почему вы не хотите помочь человеку? — спросил я.

— Сейчас узнаешь! Пусть не задается! Пошли, братцы, цирк смотреть!

Через открытое окно нам было видно все, что происходило в комнате.

Приемщик решительно вскрыл ящик, вытряхнул из него змей в ванну, вдруг швырнул ящик и побежал к двери. Ловцы встретили его появление громким смехом. От приемщика крепко несло какой-то едкой специфической вонью. Так пахли раздраженные щитомордники. Даже после усиленной вентиляции эта вонь удерживалась в комнате несколько дней.

Щитомордники были раза в два крупнее степных гадюк, да и окраска у них была совсем другая. Эти змеи были словно составлены из поперечных колец розового и коричневого цветов.

Пробный отбор яда показал, что тысяча степных гадюк не даст необходимого медикам количества. Нужно было отловить еще полторы тысячи змей. Опасаясь, что мы вдвоем не справимся с этой задачей, Илларионыч решил пригласить еще одного ловца — сезонника. И на этот раз он выбирал весьма придирчиво. Всех приходивших он опрашивал с пристрастием, но никого не взял. Кто ему был нужен, нашелся совсем неожиданно.

Мы готовили «Москвича» к новой поездке. В это время к нам зашел мой приятель Вячеслав Крижавец. Вячеслав был инженером и очень любил автомобили и мотоциклы. Как всякий настоящий автомотолюбитель, он тут же снял пиджак и принялся нам помогать. К концу же работы выяснилось, что ему дают отпуск и он очень хотел бы поехать вместе с нами ловить змей. Вячеслав змей видел только на картинках и в кино, но утверждал, что не боится их. К тому же он имел мотоцикл с коляской. Это, пожалуй, и было тем решающим фактором, из-за которого Илларионыч согласился взять его в бригаду. В степи по бездорожью автомобиль не везде мог пройти, а мотоцикл втроем можно перетащить через любое препятствие. Вячеслав получил его согласие и побежал домой собираться. Илларионыч хотел выехать на следующий день. Однако Вячеслав не успел подготовить мотоцикл к дальней дороге. Целый день мы провозились с его мотоциклом и выехали только на рассвете третьего дня.

И вот трясемся по булыжному Чимкентскому тракту, поднимая тучу пыли. Вячеслав вел мотоцикл впереди «Москвича». По узкому ущелью взобрались на холмы Турбатской степи. На закате приехали в Мерке и тут решили заночевать. Пятьсот километров пути были утомительны: шла подготовка к посевной, и движение на шоссе было очень оживленное. К тому же местами шоссе было выбито и скорее походило на проселочную дорогу.

Задолго до рассвета следующего дня Илларионыч поднялся и разбудил нас. Отправились дальше.

Свет фар с трудом спихивает с шоссе густую, как тушь, темень. Темень сползает с шоссе, но сразу же за придорожными канавами встает черной стеной и, пропустив автомобиль, плотно смыкается позади. Вячеслав уехал далеко вперед. Только на прямых отрезках мне видны всплески света от его фары и красные огоньки габаритных фонарей. Едем час, скоро уже рассвет, а темень все густеет. Мотор то тоненько воет, то сердито рычит, то едва слышно стрекочет. Шоссе гладко и пустынно. Ехать легко, и я выжимаю из машины все, на что она способна.

Рассвет — самое трудное время для водителя: фары уже не освещают, а естественного света еще мало. Кругом все серо: асфальт, обочины, пыль, с гор ползет сизый туман. На вершинах холмов он почти не заметен, но в низинах стоит плотной стеной. Дорога то убегает на холм, то скользит в низину. Вот она пошла куда-то вверх, взобралась на крутой взлобок, пересекла ровное поле и вдруг петлями потекла вниз, в туман. Справа от шоссе медленно, словно на фотопластинке, появляется из темноты громадная, в полнеба, зубчатая стена вершин хребта Алатау, слева — холмистая степь. В одной низине туман был такой густоты, что казалось, «Москвич» плывет в молоке. Еду медленно и непрерывно сигналю. В тумане ползем минут десять. К счастью, ни встречных, ни попутных автомобилей пока нет. Дорога опять пошла на подъем, и на вершине очередного холма мы вынырнули из тумана. Десять минут прошло, но как все вокруг изменилось!

Степь посветлела. Над темной громадой гор бьют золотые стрелы лучей восходящего солнца. Между стрелами сверкают ледяные вершины, а над самым высоким пиком застыло крошечное розовое облачко…

На место охоты мы приехали после полудня.

Среди степи возвышается камышовая кошара. К кошаре примыкает двор, огороженный камышом. Рядом с изгородью маленький белый домик. За домиком утоптанная площадка. На ней — ряд бетонных колод. У крайней колоды из земли торчит толстая труба, а из трубы в колоду непрерывно льется искрящаяся струя воды. Колоды стоят ступеньками и соединены трубами. От последней колоды тянется в низину ручеек. По степи разбросано множество небольших кустиков, между ними зеленеет молодая трава. Степь залита солнцем. Звенят, заливаются жаворонки. С одной стороны горизонта вздыбились горы. У подножия гор поднимаются свечки тополей. Это центральная усадьба овцеводческого совхоза.

Подгоняем машину к домику. Окна домика закрыты камышовыми щитами, дверь забита. Илларионыч вооружается клещами, вырывает гвозди и открывает дверь.

— Прошу пожаловать! Жить придется здесь!

Пол в домике земляной, но чистый. На пол стелем камышовые щиты, благо их возле домика целая груда, и переносим в дом наше спальное имущество. Быстро отбираем все необходимое для охоты на змей. Мне и Вячеславу не терпится начать охоту, но Илларионыч прежде всего велит поесть. Нехотя жуем бутерброды с колбасой и запиваем их водой из трубы. Вкус у воды чудесный. Она очень свежая, чистая и слегка минерализованная. Спрашиваю у Илларионыча, что это за источник.

— Это артезианский колодец. Он пробурен на глубину около двухсот метров. Вода замечательная: она снимает усталость. Поживете здесь прочувствуете это на себе. К скважине за водой приезжают со всех окрестных «точек».

— А что такое «точки»?

— Это кошары, где зимуют отары овец. Снега в этой степи бывает не очень много, и большую часть зимы овец пасут. Лишь в конце января, да и то не каждую зиму, снега накапливается столько, что пасти уже нельзя. Тогда овец кормят сеном.

— Почему же эта «точка» пустует?

— Чабаны отказываются оставаться здесь после схода снега. Это место они называют «онгбаганджер» — проклятая земля. Здесь много змей, и они часто кусают овец. Как только снег сходит, отару отсюда угоняют.

— Как же вы об этом узнали?

— Как я уже говорил, сообщил нам один чабан, а потом это подтвердил ветеринарный фельдшер с фермы овцесовхоза. Он и попросил нас «почистить» место вокруг «точки».

— Ну и как?

— Почти всех змей мы взяли здесь.

После такого объяснения нам еще больше захотелось поскорее отправиться на охоту. Видя это, Илларионыч сказал: — Не спешите. Успеете еще натопаться. Наедайтесь поплотнее. До вечера далеко!

Илларионыч ел обстоятельно, а нам еда не шла в горло. Но вот наконец Илларионыч стряхнул с колен крошки, положил несъеденный хлеб и колбасу в рюкзак, завязал его и поднялся.

— Пошли!

Медленно побрели мы по направлению к зарослям чия. До зарослей было около километра. Напрямую совсем близко, но Илларионыч свернул в сторону и позвал нас: — Эй, ловцы! Там не пройдете, речка не пустит: шагайте за мной. Через мост надо идти!

Пришлось сделать изрядный крюк, и до зарослей мы добирались не менее часа. Вячеслав и я по пути старательно разглядывали кустики в надежде найти гадюку, но змей не было. При этом мы, разумеется, шли медленно и отстали от Илларионыча. Бригадиру это не понравилось.

— Не теряйте зря времени, — сказал он, — змей здесь нет. Они на той стороне речки.

Неширокая быстрая речка бежала в глубоком каньоне. Еще не видя моста, можно было догадаться о его существовании. К нему веером сходились десятки тропинок, протоптанных овцами. Сам мост — две массивные двутавровые металлические балки с настилом из толстых бревен, засыпанных землей вперемешку с шариками овечьего помета, — был широк и крепок. Когда мы были уже на другой стороне речки, Илларионыч сказал: — Вот теперь начнем поиск. Не торопитесь и не зевайте. Змей здесь должно быть еще много.

Первым нашел гадюку Вячеслав.

Мы бегом бросились к нему. Небольшая змейка, серая, с коричневой зигзагообразной полоской на спине, клубочком лежала у кустика. Вячеслав топтался рядом. Это была первая в его жизни змея, и, по всей видимости, он ее побаивался.

— Чего стоишь? — сказал Илларионыч. — Прижми змею крючком, возьми пинцетом за голову и сажай в мешок! Вячеслав старательно выполнил указания бригадира.

— С полем! — поздравил его Илларионыч, когда гадюка уже сидела в мешке.

Хваталок, которыми пользуются при отлове гюрз, мы не взяли. Степная гадюка и щитомордники — змеи мелкие, ловить их хваталкой неудобно. Гораздо легче работать крючком из толстой проволоки и пинцетом. Крючком змею останавливают, пинцетом берут за голову или шею. Длина крючка — восемьдесят сантиметров, пинцета — двадцать пять. Оружие надежное и полностью гарантирует безопасность рук от змеиных зубов.

Вслед за Вячеславом нашел гадюку Илларионыч. Потом Вячеслав посадил одну за другой в мешок еще трех змей. Одновременно с ним Илларионыч взял еще две гадюки. Мне змеи не попадались. Я начал нервничать. Это заметил Илларионыч.

— Лешка, успокойся, уйди от нас и поброди один.

— Занимайся своим делом, — огрызнулся я, — разберусь сам! Просто мне не везет!

— Ты не заводись, а послушай, — миролюбиво сказал Илларионыч. — У меня тоже первое время не получалось. Наверное, дело в том, что у нас с тобой глаза «настроены» на гюрзу. Гадюка же выглядит совсем иначе. Она маленькая, и ты ее просто не замечаешь.

— Что же, по — твоему, Вячеслав лучше видит змей, чем я?

— Пока у тебя глаза не перестроятся на гадюку, он будет находить змей больше, чем ты. Иди в другую сторону и ходи помедленнее.

Послушался я бригадира. Отошел в сторону и медленно побрел вдоль кромки зарослей чия. Ходил долго, но безуспешно. Змеи мне не попадались. Настроение у меня окончательно испортилось, и я уже хотел бросить охоту, как вдруг… увидел гадюку.

Увидел ее возле куста, который за минуту до этого тщательно (как мне казалось) осмотрел. Я уже направился было к другому кустику, но почему-то повернулся, посмотрел еще раз на первый и увидел гадючий хвост, медленно втягивающийся в сплетение веток. Я прыгнул к кусту, как тигр, и в мгновение ока разворочал все ветки. Гадюка свернулась в клубок и зашипела. Я потянулся пинцетом к ее голове. Гадюка резко выбросила голову навстречу пинцету, ударила зубами по металлу совсем рядом с моими пальцами, но тут же отпрянула и скользнула снова в куст. Схватить ее пинцетом я не успел: рука сама отдернулась.

Оказывается, она не такая уж беззащитная! На блестящей лапке пинцета остались две крошечные капельки яда. Я тщательно вытер пинцет о штанину, крючком снова разворочал ветви кустика, разглядел гадюку, прижавшуюся к земле, и, захватив се пинцетом возле головы, извлек наружу. Гадюка билась и шипела, но тут же полетела в мешок. Почин есть.

Хоть и небольшая змейка, а разволновался я порядочно. Сел на кочку, чтобы покурить и успокоиться. Сижу, курю и мысленно анализирую все происшедшее. Ищу свои ошибки. Вот они: первая — я осматривал места, освещенные солнцем, а змея лежала в тени кустика; вторая — змея обнаружена в момент движения, значит, неподвижно лежащих змей я не вижу, и третья зевать и торопиться нельзя: змея быстрая, верткая, может успеть укусить.

Выводы оказались правильными: через час в моем мешке было четыре змеи.

Вечерело. Илларионыч и Вячеслав видны вдалеке. Я устал. Однако они продолжали охотиться. Наконец Илларионыч снял шапку и помахал ею над головой — это сигнал сбора. Я помахал в ответ и пошел к нему. Пора возвращаться на стоянку.

В первый день мы поймали два десятка гадюк и одного узорчатого полоза. Илларионыч показал его нам и объяснил, что полоз — змея неядовитая. Полоз шипел, раскрывал пасть и часто — часто тряс хвостом, как щитомордник. Я уже видел живых щитомордников на зообазе, а Вячеслав только слышал о них. Он взял полоза в руки и долго разглядывал.

— Узорчатый полоз внешне очень похож на щитомордника, — пояснил ему Илларионыч. — Здесь щитомордники редки, но все же встречаются. Если не хочешь попасть на змеиные зубы, запомни основное правило ловцов: всякая незнакомая тебе змея ядовита и ловить ее нужно со всеми предосторожностями. Понял?

— Чего же тут не понять! — сказал Вячеслав. После столь обстоятельного объяснения и не менее категорического ответа можно было полагать, что Вячеслав усвоил основное правило ловцов змей, но, как выяснилось позже, это было не совсем так.

Прошлую ночь мы почти не спали, поэтому улеглись пораньше и встать хотели попозже. Поднялись же на рассвете: спать нам не дали ласточки. Их гнездо было прилеплено над самой дверью домика. Мы его видели в день приезда, но совсем не ожидали, что оно доставит нам неприятности. Оказалось, что хозяева гнезда просыпаются с рассветом и начинают весьма оживленно беседовать. Может быть, ласточки рассказывали друг другу сны, а может быть, планировали работу на предстоящий день. Кто их знает?! Птичьего языка мы не понимали. Однако разговоры ласточек были столь бесцеремонны и так громки, что спать было невозможно.

Одна из ласточек, очевидно самка, сидела в гнезде и слушала, подавая короткие реплики. Другая, скорее всего самец, прилеплялась к стене и беспрерывно звонко щебетала. Беседа продолжалась полчаса, потом самец улетал. Оставшись одна, самочка вела себя тихо. Вскоре самец возвращался, кормил свою подругу, а может быть, просто целовал, и опять начиналась оживленная беседа. На нас птицы внимания не обращали. Если даже во время беседы кто-нибудь из нас выходил из двери, то ласточки оставались на своих местах и беседы не прерывали. Обидеть доверчивых птиц мы не могли. Приходилось мириться.

Так вот, поднялись мы, как только взошло солнце, и отправились на охоту. Пошли метрах в десяти один от другого. Гадюк было мало. Илларионыч повел нас в другое место. Но и на новом месте результат был тот же. К полудню все вместе мы нашли всего десяток гадюк, причем половину из них Вячеслав. Это его несколько «взбодрило», и он посматривал на меня свысока. (Может быть, это мне только показалось, потому что Вячеслав был ростом значительно выше, но, когда не везет, в голову лезет всякое.)

Снова бредем по степи: Вячеслав с видом победителя, Илларионыч, как обычно, а я опустив глаза к земле. Вдруг Вячеслав сказал: — Гляди, какой злющий полозище! Топорщится и шипит, словно путная змея!

Под понятием «путная» Вячеслав, очевидно, подразумевал ядовитую. Я взглянул в его сторону и обомлел. Поперек туловища Вячеслав держал щитомордника. Щитомордник извивался, шипел и в любое мгновение мог вцепиться ему в руку.

— Брось змею на землю! — крикнул я. — Быстрее! Вячеслав моментально исполнил приказ. Я побежал к щитоморднику, прижал его крючком и взял пинцетом за голову. Потом, перехватив змею пальцами за шею, открыл ей пасть. На верхней челюсти, как на шарнирах, откинулись два длинных ядовитых зуба.

— Видишь, какой это полоз?

Вячеслав побледнел и медленно сел на землю. Мне казалось, что я говорю спокойно, но Илларионыч почему-то прервал меня: — Чего орешь? Разве нельзя объяснить все спокойно? Человеку и так не сладко.

— А могло быть и горше! — не унимался я.

— Могло, могло! — передразнил меня Илларионыч. — Сам-то давно стал в змеях разбираться? Помолчи. Дай человеку в себя прийти!

Я замолчал. Вячеслав дрожащими пальцами разминал сигарету. Илларионыч снял с пояса фляжку и протянул ему.

— Воды не хочешь?

Вячеслав отрицательно мотнул головой. Речь к нему вернулась минут через пять. Илларионыч немедленно приступил к экзекуции.

— Слава, еще один такой случай, и тебе придется отправиться домой. Если ты не усвоишь правило — всякая незнакомая змея ядовита, к работе я тебя не допущу.

— Так ведь он был точь-в-точь как полоз! — сказал Вячеслав.

— Но ты-то видел одного только полоза, — заметил Илларионыч, — мог бы действовать поосторожнее!

— С этого момента буду всех змей брать только пинцетом, — заверил его Вячеслав.

— Это будет самое правильное. Ладно. Промашка может быть со всяким, но в нашем деле за промашку расплачиваются очень дорого. Запомни это и считай, что сегодня ты родился на свет во второй раз.

— Уже запомнил, — сказал Вячеслав.

В окрестной степи жизнь била ключом. По земле ползали муравьи и жуки. Особенно много было жуков — навозников. Возле домика без присмотра паслось целое стадо телят — двухлеток. Вечером они укладывались отдыхать на одной из вытоптанных площадок. На том месте, где они ночевали, оставались кучи навоза, но уже к вечеру этих куч не было. Навоз убирали жуки.

Одни навозники — маленькие темно — серые — закапывались под навозные лепешки, и от лепешек оставался только тоненький, как бумага, верхний слой, высохший на солнце. Другие — длинноногие крупные жуки — лепили из навоза шарики и укатывали их куда-то. Среди этих жуков — каталей были трудяги и грабители. Слепит жук — трудяга шарик и только покатит его, толкая задними ногами, в укромное место, как вдруг откуда-то прилетит жук — грабитель. Этот шлепнется на землю возле шарика, быстро сложит крылья, забежит вперед жука трудяги и, словно помогает, подталкивает шарик. Жук — трудяга не обращает на него внимания и продолжает катить шарик, но грабитель мешает ему, и трудяга боком забегает вперед шарика. Обнаружив «помощника», он пытается его оттереть от шарика. Грабитель сопротивляется. Между жуками начинается борьба. Они стараются поддеть друг друга головой и отбросить в сторону. Схватка длится до тех пор, пока один из жуков не перевернется на спину. Тогда победитель быстро возвращается к шарику и укатывает его. Однако бывает и так: в пылу схватки жуки забывали о шарике, и шарик забирал третий, тоже грабитель. Жуки — грабители, очевидно, сами не делали шариков, а постоянно занимались своим ремеслом. Я пометил одного грабителя и стал следить за ним. Он трижды пытался завладеть уже готовым шариком и трижды терпел неудачу. Потом жук улетел.

Кроме муравьев и жуков между кустами сновали быстрые ящерицы, довольно часто попадались змеи. Кроме гадюк, щитомордников и полозов встречались тонкие, изящные и очень быстрые змеи-стрелки. Движения этих змей были стремительными. Будучи потревоженными, они исчезали буквально в мгновение ока. Один раз я наткнулся на двух стрелок. Они лежали рядышком возле куста. Змеи-стрелы хоть и ядовиты, но для человека не опасны. Ядовитые зубы у них находятся далеко, у самой гортани, поэтому достать ядовитыми зубами руку человека змея-стрела не может. Да и яд этой змеи для человека не опасен. Я это знал и хотел взять обеих змей рукой. Однако едва я нагнулся и протянул к змеям руку, как они исчезли. Я не отводил от змей глаз и все же не уловил того момента, когда они бросились в разные стороны. Только легкая пыль показала мне место, где одна из стрелок коснулась земли. Я прыжком настиг змею и схватил ее за самый кончик хвоста. Все тело длинной змеи было уже в глубине куста, который находился в метрах двух от того места, где я их заметил. Как только я извлек стрелку из сплетений веток куста, она с шипением ухватила пастью рукав и держала ткань так крепко, что я с трудом смог раздвинуть ее челюсти пинцетом.

Змеи-стрелы охотились за ящерицами. Я не раз натыкался на этих змей в момент заглатывания ими своей жертвы.

Над степью летало множество птиц. Целыми днями с неба лились песни жаворонка. Вечерами и после дождя в зарослях возле речки пели перепела. В небе парили хищные птицы, от пустельги до беркута. Стайки голубей, галок и скворцов прилетали на водопой к нашему колодцу. Однако больше всего мы видели воробьев. Без преувеличения можно сказать, что этих прыгунов здесь были тысячи. Некоторые из них гнездились в камышовой крыше кошары. Еще до восхода солнца из кошары доносилось многоголосое чириканье. Едва же солнце всходило, как стаи воробьев одна за другой вылетали из распахнутых ворот кошары и отправлялись кормиться в степь. Воробьи прыгали между кустиками, копались в траве, в мусоре, расклевывали навозные кучки. Осматривали они и местность возле домика, собирали крошки и остатки нашей еды. Поев, воробьи слетались к кошаре, рассаживались на коньке и некоторое время «совещались», после чего приступали к работе и трудились до вечера — строили гнезда. Птицы искали сухие травинки, пух и клочья шерсти, оставленные овцами на кустах. Целый день воробьи чирикали, трещали, переругивались и дрались. Наш домик стоял от кошары довольно далеко, и, хотя воробьиный гвалт мы слышали, нам это не мешало. Докучали нам ласточки и… мухи.

Уже на третий день в домике и возле него появилось столько мух, что они облепили все стены и снаружи и внутри домика. Мухи были всякие: серые обычные, серые великаны, зеленые, синие.

Когда мы завтракали, мухи еще спали и не мешали нам, но вечером, во время ужина, от мух отбоя не было. Они роем кружились возле головы, садились на еду, попадали в миски. Брезгливый Илларионыч вместе с мухами выплескивал и добрую половину похлебки. Мухи беспрестанно надоедливо жужжали. Оставить что-либо неприкрытым было нельзя: все моментально покрывалось мерзкими точками мушиного помета. В дождь, а он лил каждый день часа по два, приходилось сидеть в домике. Это было пыткой. Мухи роились обязательно вокруг наших голов и норовили сесть на лицо. Мушиная напасть приводила нас в отчаяние (меня в ярость), но покинуть домик мы не могли. При неустойчивой погоде жить в палатке было плохо: от сырости можно заболеть.

Пришлось нам приспосабливаться к сосуществованию с мухами. Мы перенесли очаг, на котором готовили еду, подальше от домика, а ели и спали под пологами. Стало чуть полегче, но все же жужжание мух нас раздражало, и мы пробовали истреблять их. Из старой камеры смастерили себе хлопушки и устраивали соревнование по числу убитых мух, но численность мушиных полчищ не снижалась. Мухи были очень хитрыми. Как только раздавалось шлепанье хлопушек, они вылетали из домика и скрывались между крышей и потолком. Туда проникнуть мы не могли. На чердаке мухи сидели недолго. Как только хлопушки стихали, они одна за другой перебирались в домик и опять докучали нам. Приходилось снова либо браться за хлопушки, либо прятаться под полога. Мне и Вячеславу бить мух надоело, и мы все чаще прятались под полога, Илларионыч же неутомимо работал хлопушкой, подбирая каждую убитую муху.

— Зачем вам битые мухи? — спросил его Вячеслав.

— Пригодятся, — уклончиво ответил Илларионыч и высыпал мух в мусор, где обычно копошились воробьи.

— Илларионыч, вы что же, решили подкармливать воробьев?

— Чтобы избавиться от мух.

— Вы полагаете, что воробьи, отведав мух из мусора, станут ловить их возле домика?

— Ты не ошибся. Именно на это я и рассчитываю.

— Не слишком ли вы наивны?

— Нет, не слишком, и в этом ты скоро убедишься. Я выбрасывал мух уже несколько дней и заметил, что после посещения мусора воробьями мух там не остается.

— Мух могут уносить муравьи.

— Несомненно, — согласился бригадир, — поэтому я выбрасывал мух только рано утром, перед прилетом воробьев, когда муравьи еще не ползают.

— Ну, ну, — насмешливо произнес Вячеслав, — эксперимент интересный, но наверняка безуспешный.

— Предлагаю пари, — сказал Илларионыч, — ставлю свой бинокль против твоей зажигалки. Через несколько дней воробьи уничтожат большинство мух.

— Идет! — согласился Вячеслав. — Лешка, разними!

— Нет, — отказался я, — не стану разнимать. Отдай зажигалку без спора!

— Почему?

— Потому что будет так, как говорит Илларионыч.

— Глупости! — рассердился Вячеслав. — Не может этого быть!

— Ты видел, сколько воробьев прилетало на мусор вчера?

— Видел. Не больше десятка.

— А сегодня?

— Сегодня было побольше.

— Завтра будет еще больше, а потом здесь появится множество воробьев, и с мухами будет покончено.

В борьбе с мухами нам помогали две пары серых трясогузок. Эти изящные птички в любую погоду вертелись у домика и ловили мух В один из дождливых дней я долго наблюдал за тем, как трясогузка ловко охотилась на мух. Птичка бегала вдоль стенки домика и склевывала мух, сидевших на высоте ее роста. Расправившись с мухами у земли, трясогузка взлетала и атаковала мух по всей высоте стены, выбирая места, где мухи собирались группами. В дождь мухи были вялыми, и за каждый подлет птичка успевала захватить несколько штук. Остальные спасались бегством. Аппетит у трясогузок был отменный. Птички съедали за день несколько сот мух, но и это не уменьшало мушиных полчищ. На чердак трясогузки почему-то не залетали.

Победить мух нам помогли все же воробьи. На третий день после начала прикормки воробьи облепили домик, и мухам пришел конец. Воробьи ловили мух и в домике, и возле домика, и на чердаке.

Первые дни мы находили змей невдалеке от зарослей чия. Потом змей там не стало: они расползлись по степи, и нам приходилось «прочесывать» большую площадь. Сначала мы искали змей наугад, но скоро установили, что гадюки переползли к кустикам кара — барака (солянка деревцевидная) и под другие солянки. Змей под покровом солянок первым обнаружил Вячеслав. Много ходить он не любил и скорее из нежелания идти с нами к дальним зарослям, чем надеясь на успех, стал крючком переворачивать солянки невдалеке от моста. Мне и Илларионычу это показалось бесцельным занятием, и мы попытались увести его с собой. Вячеслав был упрям и с нами не пошел. Вечером мы вдвоем принесли два десятка гадюк, а Вячеслав один поймал их тридцать штук. При этом Вячеслав был свеж, как огурчик, а мы вымотаны, потому что прошли по степи добрых двадцать километров. На другой день Вячеслав показал нам, как искать гадюк под солянками. Все оказалось очень просто.

— Век живи, век учись! — сказал Илларионыч, направляясь к солянке.

Под каждым «ковром» мы обычно находили две — три змеи. Не всегда это были гадюки. Изредка попадались и щитомордники. Они вели себя совсем иначе, чем гадюки. Степные гадюки всегда норовили удрать, а щитомордники сворачивались в клубок, шипели и раскрывали пасть. Иногда при этом или еще до этого щитомордники испускали уже знакомый нам весьма противный запах. Он был очень стойкий и чувствовался издалека. Несколько раз я определял местонахождение щитомордника по запаху, еще не видя его. Щитомордники нам не были нужны, и мы их не брали. Ни стрелок, ни полозов под солянками не попадалось: эти змеи держались возле кустов.

Однажды утром шел мелкий, нудный дождь, и мы долго не вставали: не хотелось вылезать из теплых спальных мешков в промозглую сырость. Неожиданно за стеной домика зачмокали от грязи копыта, фыркнула лошадь и кто-то спросил: — Эй, ким уйда бар?[1] Аман ба?

«Аман ба?» — по-русски «здоров ли?» Это приветствие — вопрос возникло у казахов в очень давние времена, когда их кочевые аилы посещали страшные болезни — оспа и чума. Казахи, как и все остальные народы Востока, очень гостеприимны, но страх заболеть или занести в свой аил смертельный недуг привел к тому, что при встрече они прежде всего осведомлялись о здоровье.

— Аман! Аман! — отозвался Илларионыч. — Уйда кирин![2] Вставайте, ребята, кто-то приехал!

В домик вошел пожилой казах в мокром дождевике.

— Га — ассалам, га — алейкум![3] — приветствовал он нас. — Амансиз ба?[4]— Ва — алейкум, ва — ассалам! — ответил ему я. — Аманбиз! Аман — биз ба?

— Ие! — удивился казах и заговорил по-русски: — По виду русские, а говорите по-узбекски. Откуда вы?

— Из Узбекистана.

— Зачем здесь живете? В аул ехать надо!

— Понравилось нам здесь, вот и живем!

— Охотники?

— Не совсем.

— Почему не совсем?

— Раньше давай попьем чаю, поедим, а потом и поговорим! Согласен?

— Согласен. Чай — дело хорошее!.

За чаем мы рассказали, чем занимаемся, и узнали, что наш гость работает в овцеводческом совхозе чабаном ветеринарного участка и зовут его Джанмурчи. Телята, которые паслись возле домика без присмотра, — из его стада.

— Как же вы оставляете телят одних? — спросил я Джанмурчи. — А если волки?

— Волков близко нет. Пастбища здесь хорошие. Вода тоже.

— А если телят покусают змеи?

— Какие змеи?

— Те самые, которых мы ловим. Ведь здесь «проклятая земля»!

— «Проклятая земля» на той стороне речки. На этой стороне змей не бывает.

— Так телята могут через мост и на другую сторону перейти!

— Нет. Далеко от колодца они не пошли бы. Вода здесь хорошая, травы много. Зачем им туда идти?

— Ну а если кто-нибудь украдет теленка?

— Кто украдет? — удивился Джанмурчи. — Кругом все знакомые живут. Чужих нет.

— А мы?

— Вас мы видели в тот день, когда вы приехали. Ждали все, что вы в аил заедете, а теперь я приехал посмотреть, какие люди здесь поселились и почему в аил наш не едут.

— Возле аила змеи есть?

— Змей там нет.

— Тогда зачем нам ехать в аил?

— В гости приезжайте, бешбармак кушать!

— Времени у нас нет по гостям разъезжать.

— Так нельзя говорить. Обязательно нужно погостить. Только плохие люди аилы объезжают.

— Не обижайтесь, Джанмурчи. Как только чуть — чуть освободимся, обязательно приедем! — сказал Илларионыч.

Пока мы пили чай и беседовали, ветер разорвал тучи. Выглянуло солнце. Мы заторопились на охоту. Джанмурчи согнал телят в стадо и погнал их к аилу.

Через день мы поехали на мотоцикле в гости. Дорога привела нас к спуску в широкую балку. Там на берегу степного озера стояли камышовые загоны для скота и пять юрт. Это был аил, где жил Джанмурчи. Перед аилом нас встретили собаки. Полдюжины здоровенных псов остервенело бросались на мотоцикл, и нам пришлось бы туго, если бы не паренек на неоседланном коне. Он увидел, что мотоцикл петляет по степи, уворачиваясь от собак, поскакал к нам и отогнал псов. В аиле нас встретили очень приветливо. Собрались все его жители. Седой аксакал, отец Джанмурчи, приветствовал нас и пригласил в юрту. Нас усадили на ковры, расстелили по коврам скатерти и расставили на них подносы со сладостями. Джанмурчи распоряжался, а все остальные жители аила — молодые парни и женщины — суетились, готовя угощение. Один парень принес мешок с какой-то снедью. Джанмурчи взял у него мешок и высыпал на скатерть целую гору хрустящих печеных баурсаков.

— Кушайте!

Баурсаки похрустывали на зубах и были очень вкусны. Другой парень внес в юрту кожаный бурдюк с кумысом. Джанмурчи налил кумысу в большую плоскую чашу и подал ее аксакалу. Аксакал пригубил чашу и передал ее Илларионычу. Чаша пошла по кругу. Кумыс был кисловатый и чуть — чуть хмельной. Мы пили кумыс, ели баурсаки и беседовали. Аксакал был весьма любознательным и обращался главным образом к Илларионычу. В самый разгар беседы принесли бешбармак — широкие ленты лапши, огромные куски вареной баранины. Поверх мяса лежала вареная голова барана. Аксакал взял голову и подал ее Илларионычу. Илларионыч отрезал себе одно ухо и вернул голову аксакалу. Потом аксакал и Джанмурчи мелко порезали мясо и высыпали его на лапшу.

— Берите! — пригласил аксакал. — Кушайте бешбармак! Ложек не было, но это нас не смутило. Мы знали, что бешбармак едят руками. Отсюда и название: «беш бармак» — пять пальцев. В самый разгар пира за стеной юрты послышался гудок автомобиля и злобно залаяли собаки.

— Доктор приехал, — сказал Джанмурчи и поднялся. — Вы кушайте, а я пойду встречу.

— Разве в аиле кто-нибудь болеет? — спросил Вячеслав.

— Слава аллаху, все здоровы, — отозвался аксакал, — это другой доктор. Он лошадей, коров и овец лечит.

Минутой позже Джанмурчи вернулся с двумя русскими мужчинами.

— Доктор Сизов, — сказал один, подавая руку.

— Василий, шофер, — отрекомендовался другой. Потеснились. Доктор и шофер сели рядом с нами. Знакомство с ветеринарным врачом совхоза было для нас весьма кстати. Змеи кусают животных гораздо чаще, чем людей. Виктор Александрович Сизов мог нам сообщить места, где змеи кусают овец наиболее часто, то есть указать места концентрации змей. Мне не терпелось начать с ним разговор на соответствующую тему, но бригадиром был Илларионыч, и опережать начальство не следовало. Я знал, что Илларионыч тоже горит желанием перейти к деловому разговору. Однако за едой говорить о делах не принято и Илларионыч соблюдал местный этикет. С бешбармаком справиться было нелегко. Блюдо было огромное. К тому же все ели неторопливо, смакуя каждый кусок. Но все на свете имеет свой конец, и блюдо с бешбармаком наконец опустело. Подали чай. Доктор Сизов осведомился о том, кто мы и что делаем здесь. Наш бригадир важно, соблюдая достоинство, поведал ему о том, что мы выполняем заказ по отлову степной гадюки. Доктор на слово не поверил и попросил документы. Илларионыч предъявил ему свое удостоверение. Сизов внимательно прочитал текст удостоверения на бланке зообазы, где помимо фамилии и имени отчества бригадира было обращение ко всем государственным, советским и общественным организациям с просьбой оказывать нам содействие. На этом официальная часть знакомства окончилась.

— Ваше прибытие весьма кстати, — сказал доктор, — кое-где змеи нам изрядно досаждают. Особенно весной. За прошлый год от укусов змей мы потеряли около сотни голов овец и десятка полтора голов молодняка крупного рогатого скота. «Проклятую землю» возле артезианского колодца вы уже знаете. Еще два таких участка есть в третьем отделении совхоза, и особенно опасное место — на трассе скотопрогона у моста через речку Тургень. Там каждую весну совхоз теряет десятки овец. Перегон на Джейляу — летние пастбища начался. Первые отары сегодня уже в пути и послезавтра будут возле моста. Вам следует посмотреть это место. Дороги сейчас вполне проезжие Весь путь до моста займет всего часа три.

Сколько километров нужно проехать? — спросил Илларионыч.

— Чуть больше ста.

— М-да, — запнулся Илларионыч, — не очень далеко, но и не так уж близко…

— В наших краях сто километров не расстояние, — усмехнулся доктор Сизов. — Давайте все же договоримся так: вы поможете нам избавиться от змей возле моста, а мы, в свою очередь, поможем вам отыскать и другие места, где много змей.

— А что значит «дороги вполне проезжие»? — поинтересовался я.

— То, что подсохло и везде проехать можно. Весной солонцы так размокают, что не только автомобиль — гусеничный трактор пройти не может: тонет в жидкой почве по самую кабину.

— А какие там змеи?

— Разные: большие и маленькие, серые и пестрые.

— Вид змей определяли?

— Нет.

— Жаль. Ну раз дороги вполне проезжие и змеи такие, что от их укусов гибнут животные, нужно посмотреть и место, и змей.

— Когда выезжаем?

— Завтра.

Речка Тургенка начинается где-то в горах Талгарского хребта. Какова она там — можно только догадываться. На равнине же река весьма капризна: то разольется широким плесом, заросшим высоченным камышом, то бурлит и петляет, протискиваясь через узкий глубокий овраг с голыми склонами. По пути к «проклятому месту» мы раз двадцать то выезжали на берег и ехали вдоль воды, то сворачивали в степь и ползли по разбитой дороге, поднимая густую пыль. Ехали весь день и на нужное место попали уже в сумерках. Газик Сизова нырнул в небольшой овражек, выбрался из него и стал. Я подвел «Москвича» к газику.

Разогретая за день степь дышала теплом и пахла полынью, пылью и кизячным дымом. Прямо перед нами в глубоком узком каньоне шумела река. Через каньон был перекинут мост. Правее моста блестел широкий плес. От плеса тянулась пелена тумана. Пыль, поднятая нашими автомобилями, вперемешку с туманом слоями оседала на землю. Невдалеке от плеса поблескивал костер, многоголосо блеяли овцы и лаяли собаки.

— Вот она, эта «проклятая земля», — показал на противоположный берег доктор, — утром мы ее посмотрим.

— Ночевать где будем? — спросил Илларионыч.

— У чабана. Вон отара стоит. Василий, подруливай к юрте.

Как всегда, в степи первыми нас встретили две огромные лохматые собаки. Они бросились к машинам и с хриплым басовитым лаем тяжело скакали возле самых окон. Мы подъехали к юрте, но собаки не дали нам выйти из машин. Из-за юрты вышла женщина и прикрикнула на собак. Псы отошли в сторону, легли, но рычать не переставали.

— Аман ба? — обратился к женщине доктор Сизов.

— Аман, аман! — откликнулась женщина.

— Чья отара? Где чабан?

— Отара Сарсенбая с фермы Карачингиль. Хозяин отару тырлует. Сейчас придет. Заходите в юрту!

— Что значит «тырлует»? — спросил Вячеслав.

— Тырлует — значит укладывает спать овец, — ответил доктор.

— Разве овец надо укладывать спать?

— Надо. Иначе ночью они могут убрести куда-нибудь.

Хозяин юрты, чабан Сарсенбай, пришел через полчаса. После приветствий, которые продолжались еще около получаса, между чабаном и Сизовым начался разговор на сугубо специальную тему. Мы терпеливо ждали, пока этот разговор окончится. Потом хозяин ушел кормить собак, которых у него было около десятка. Затем ели очередной бешбармак и, соблюдая степной этикет, не докучали хозяину вопросами, К нужному нам разговору мы смогли приступить только около полуночи. Так как глаза у всех слипались, беседа была короткой, но весьма содержательной. Вот что рассказал чабан Сарсенбай.

— Эта «проклятая земля» известна очень давно. Еще мой дед знал ее и не гонял сюда свое стадо. На этой стороне речки случаев укусов змеями скота нет. А на другой стороне дня не проходит, чтобы две — три овцы не пострадали от укусов, особенно весной и в начале лета. Коров змеи кусают гораздо реже. На «проклятой земле» змей видят не очень часто, а вот поди ж ты! Если стадо пасется хотя бы в километре от берега, укусов не бывает. Утром, когда отара выходит пастись, все овцы здоровы. Укусы случаются ближе к полудню. Змеи кусают овец только за морду, а коров — и за бок, и даже за вымя. Укушенная овца сначала бегает, задрав голову, а потом падает и издыхает. Перед этим голова у нее очень сильно опухает. Спасти укушенную овцу невозможно; коровы же после укуса болеют, но обычно остаются живыми.

На следующее утро, чтобы осмотреть местность до начала переправы, мы поднялись до восхода солнца. Наскоро выпили чаю и поехали на другую сторону речки. Берег плеса был истоптан бесчисленными овечьими копытами. На площади больше гектара трава выбита полностью. От этой голой площадки к мосту тянулось несколько тропинок. За мостом тропинок не было; там поднималась густая зеленая трава. Трава была еще невысокая, и виднелись многочисленные остатки сгоревших кустов. Метрах в двухстах от моста начинались кустики чингиля и кара — барака. Мы переехали через мост, оставили машины и пошли вдоль берега. Степь как степь. Разница только в том, что на этом берегу, в некотором отдалении от берега, тянулась полоска густых зарослей чия.

Мы добросовестно топтались, осматривая каждый кустик до самого восхода солнца, но змей не нашли. После восхода солнца стали попадаться ящерицы, а потом Илларионыч наткнулся на двух крупных щитомордников. Змеи лежали рядышком у куста чингиля и грелись на солнышке.

— Вот эти твари и наносят нам ощутимый вред, — сказал Сизов. — Бейте их!

— Зачем? — возразил Илларионыч. — Мы заберем их в питомник.

Чабан Сарсенбай поглядел, как Илларионыч посадил змей в мешок, плюнул и отвернулся.

— Если место приносит такой ущерб, зачем гонять сюда скот? — спросил Вячеслав. — Не проще ли сделать переправу в другом месте?

— Это единственное удобное место для переброски моста, — ответил Сизов, — здесь проходит трасса скотоперегона. Вокруг луга — нельзя допускать потрав. В совхозе овец тридцать тысяч голов. Каждая отара, а их в совхозе шестьдесят, проходит через переправу, и почти каждая теряет одну — две овцы. За день успевают переправиться не больше десяти отар. Поэтому вся переправа длится неделю, и каждый день погибают десять — пятнадцать овец. Словно дань кому-то платим!

— Бороться со змеями не пробовали? — спросил я.

— Пробовали, да толку мало. Посоветовали нам выжечь кусты и траву. Сколько горючего израсходовали, чуть пожар по степи не пустили, а трава снова выросла, и гибель овец продолжается.

— А если выжигать каждый год перед началом переправы?

— Нельзя. Овцы по выгоревшему месту не идут. Бегут к свежей траве.

— Ладно, — сказал наш бригадир, — пока и мы ничего сказать не можем, но постараемся разобраться.

Сизов отправил Сарсенбая к отаре и велел начинать переправу. Отара Сарсенбая подошла к мосту. Овцы были острижены и поэтому казались очень худыми.

Два чабана — помощники Сарсенбая — стали у моста. Овцы сгрудились перед мостом. Первыми через мост перешли две собаки. На нашем берегу собаки разошлись в стороны и улеглись возле кустов. За собаками потянулись овцы. Они проходили между чабанами, переходили мост, а на нашем берегу рассыпались цепью. Овцы перебегали от куста к кусту, по пути объедая ветки и сощипывая с земли траву. В кусты овцы не шли. Собаки поднялись и ушли вперед. Сарсенбай с сыном и двумя другими собаками подгонял задних овец. Вслед за отарой два вола перетащили через мост телегу с юртой и чабанскими пожитками. На арбе сидела жена Сарсенбая.

Мы хотели подойти к овцам, но нас не пустили собаки. Они встали на нашем пути, и испытывать судьбу нам не захотелось. Сарсенбай прикрикнул на собак и подошел к нам.

— Если возле зарослей пройдем без потерь, значит, аллах помиловал овец! Извините, но стоять здесь у меня времени нет. Отара уходит.

— Мы проводим отару до конца зарослей.

— Тогда пойдемте вместе.

До самого конца зарослей овцы паслись спокойно.

— Слава аллаху! — воскликнул Сарсенбай, когда последняя овца благополучно прошла мимо зарослей.

Мы простились с Сарсенбаем и вернулись к мосту, но начало переправы второй отары прозевали, однако и эта отара прошла опасный участок без потерь. Мы и ее проводили, а когда вернулись к мосту, там уже стояла третья отара. Овцы напились, но от воды шли неохотно. Трое чабанов с трудом оттеснили овец к мосту. Как и в отаре Сарсенбая, первыми мост перешли две собаки. Псы знали свои обязанности и заняли свои места по флангам. Овцы колонной перешли через мост, но пастись не стали, а разошлись вдоль зарослей и встали в тени от кустов чингиля. Было уже жарко. Солнце пекло вовсю. Овцы часто — часто дышали и старались спрятать голову в тень.

— Гей! Гей! Гей! — кричали чабаны.

Овцы отбегали в сторону, но тут же останавливались в тени ближайшего куста. Чабаны бегали от одной группы овец к другой, но построить отару в походный порядок им не удавалось. Вдруг одна овца заблеяла, задрала голову и заметалась.

— Смотрите! Смотрите! — закричал Сизов. — Ее укусила змея!

Мы сразу же помчались к отаре, но на пути опять встали собаки. Они бросились на нас с такой яростью, что мы тут же остановились. Доктор закричал чабанам, чтобы они убрали собак. В этот момент еще одна овца заблеяла и, задрав голову, понеслась между кустами. За нею шарахнулись и другие овцы.

— Еще одна! — всплеснул руками Сизов. — Поистине «проклятое место»!

— Я заметил, откуда она побежала! — крикнул Илларионыч.

Собак отогнали. Мы подошли к кусту, на который указал Илларионыч. Земля вокруг куста была истоптана овцами. Разумеется, никого мы там не нашли.

— Надо ветки раздвинуть! — сказал Вячеслав.

Мы раздвинули ветки и в глубине куста обнаружили щитомордника. Пока мы возились с кустом, чабаны поймали укушенных овец. У обеих чуть выше носа на морде вздулись желваки.

— Отсюда опухоль распространится по всей голове, и потом овца издохнет, — сказал Сизов. — Мы пробовали лечить укушенных овец. Обкалывали опухоль раствором марганцовки или новокаином, но бесполезно: овца все равно погибает.

— Нам нужно походить между овцами, чтобы увидеть, почему змеи кусают овец, — сказал Илларионыч, — а собаки нас не пускают.

— Собаки вас пустят, если вы наденете наши халаты, — ответил чабан, сейчас собаки считают вас чужими, а в халатах примут за своих.

Четвертую отару мы встретили на подступах к мосту. Сизов взял у чабана халаты. Мы переоделись, и собаки пустили нас к отаре.

Овцы этой отары, так же как и их предшественницы, прятались в тень. Идти по жаре они не хотели. И здесь чабаны бегали от одной группы овец к другой, кричали и подгоняли их палками.

Мы долго бродили между овцами, но ничего не обнаружили. Отара прошла уже половину «проклятого места», и тут я заметил щитомордника. Он выполз из куста чингиля и, свернувшись, улегся в тени, под ветками. Я не стал тревожить змею. Нужно было посмотреть, что же будет дальше. Я осторожно попятился и сел в тени соседнего куста так, чтобы видеть щитомордника. Так я сидел и наблюдал минут десять. Щитомордник лежал неподвижно. Потом к кусту, где лежала змея, подошла овца. Овце было жарко. Она искала тенистого местечка, а возле этого куста тень была погуще. Овца вытянула шею и опустила голову к самым корням куста. Щитомордник сжался в комок и зашипел. Может быть, овца не услышала предупреждения, а может быть, просто захотела рассмотреть змею поближе. Она не только не отвела голову от опасного места, а, наоборот, потянулась мордой к змее. Броска щитомордника я не заметил. Овца вдруг дернулась, громко заблеяла, задрала голову и шарахнулась от куста. Щитомордник тут же скользнул в сплетение ветвей.

Итак, змеи кусают овец в тот момент, когда овцы в поисках прохлады суют голову в тень у основания ветвей куста!

Я немедленно поделился результатами наблюдения с Илларионычем и… тут же раскаялся в этом.

— Ты мог забрать змею? — спросил меня бригадир.

— Мог, но не успел…

— Какого же ты дьявола сидел, уставившись на змею, позволил ей укусить овцу?

— Я хотел понаблюдать за поведением щитомордника…

Илларионыч разъярился и, как говорят, выдал мне на полную катушку. Признаться по правде, я не слушал бригадира, а думал о том, как спасти пострадавшую.

Тем временем овцу поймали. На морде, чуть выше носа, выступили две капельки крови, но опухоли еще не было.

— Доктор, а если вырезать место укуса? Может быть, яд еще не распространился. Опухоли-то пока нет! — сказал я.

По знаку доктора чабан вынул нож, оттянул кожу на месте укуса и срезал тот участок, где были капельки крови. По морде овцы потекла свежая кровь. Доктор Сизов достал из своей сумки йод и залил ранку.

— Орозбек, эту овцу положи на телегу. Посмотрим, что с ней будет!

Четвертая отара ушла. К мосту приблизилась пятая. Все повторилось с той же последовательностью. Овцы бежали к воде, жадно пили, переходили через мост, лезли в тень и… натыкались на змеиные зубы. Пятая отара потеряла три овцы. Правда, двум вырезали места укуса, но чабаны, выполняя распоряжения доктора, скептически ухмылялись.

Шестая отара недосчиталась двух овец. Седьмая — тоже двух. Восьмая одной. За день переправилось одиннадцать отар, потеряв при переходе через «проклятое место» тринадцать овец. Было о чем задуматься.

Вечером приехали ветеринарный фельдшер и два ветсанитара, сопровождавшие отары. Санитары сноровисто поставили возле моста две палатки. В одной установили стол и шкаф с медикаментами и инструментами, а в другой расстелили кошму. Собрались мы в этой палатке на совет. Судили, рядили, спорили, но, как уберечь овец от змей, так и не придумали. Вячеслав сидел молча и в спорах участия не принимал. Когда же все наговорились и умолкли, он попросил разрешения высказаться. Илларионыч считал, что Вячеслава слушать не следует, ибо ничего существенного он не скажет, и предложил закончить совет. Но Сизов (для которого мы все были одинаково авторитетны) все же захотел выслушать Вячеслава.

— Я составил графики, — начал Вячеслав.

— Какие еще графики? — заворчал Илларионыч. — Спать надо, а не графики рассматривать. Здесь не конструкторское бюро!

— Я составил графики, — невозмутимо повторил Вячеслав, продолжительности переправы одной отары в разное время дня и количества укусов в зависимости от времени переправы и перехода через «проклятую землю».

— Это любопытно! — сказал Сизов. — Продолжайте!

— Первая отара переправлялась с половины восьмого до восьми часов, всего тридцать минут — и прошла без потерь. Вторая отара — с восьми часов до без четверти девять. Время перехода и переправы — сорок пять минут. Потерь нет. Третья отара начала переправу в девять часов и закончила в десять. Переход длился час. Потери — две овцы. Четвертая отара переправлялась с десяти до одиннадцати — тоже час. Потери — одна овца. Переправа пятой отары продолжалась полтора часа. Потери — три овцы. Шестая и седьмая отары переправлялись целых три часа. Потери в каждой по две овцы. Восьмая, девятая и десятая отары затратили на переправу по часу и потеряли по одной овце каждая. Одиннадцатая отара прошла «проклятую землю» меньше чем за час и потерь не имела. В жаркое время дня потери были в каждой отаре.

— Так, так, — иронически подхватил Илларионыч, — на основании графиков следует сделать следующие выводы…

— Подождите, Илларионыч, — перебил его доктор, — тут есть над чем подумать. Потерь не имели две первые и последняя отары…

— Которые быстро прошли «проклятую землю» в прохладное время суток, — подхватил Вячеслав, — все другие отары задерживались и теряли овец.

— Все это так, — разочарованно произнес Сизов, — но как заставить овец проходить «проклятую землю» дружно и быстро.

— Не знаю, — ответил Вячеслав, — вам это должно быть известно.

— Василий, — сказал вдруг доктор Сизов, — садись в машину и привези сюда чабанов четырех ближайших отар. Совещание будет.

— Виктор Александрович! — взмолился шофер. — Отложите совещание до утра. Чабаны за день устали, да и мы тоже…

— Утром опять овец терять придется. Нет, езжай сейчас, пока костры видны. С тобой поедет Шешенбай. Его чабаны послушают.

Через полчаса четверо сонных чабанов сидели на кошме в палатке. Сизов коротко рассказал о результатах первого дня переправы и попросил у чабанов совета, как быстро перегонять овец через «проклятую землю». Чабаны пили чай и молчали, доктор не торопил их. Первым высказался самый молодой (лет сорока) чабан Сагандык.

— Если мою отару пустите первой через мост, овцы пройдут «проклятую землю» дружно и быстро.

— Почему первой через мост должна проходить твоя отара? — возмутился другой чабан. — Моя отара ближе к мосту стоит!

— Все знают, что утром, когда попрохладнее, овцы идут хорошо, — заметил третий чабан, — труднее всего переправлять овец днем, по жаре. Пока отара идет до моста, овцы пасутся. Возле речки они пьют, а напившись, хотят отдыхать. Из — за этого-то и происходит задержка.

— Не пускать овец к воде! — сказал Вячеслав.

— Попробуй, удержи пятьсот овец, когда они пить хотят!

— Ну тогда придержать овец у воды, а через мост гнать, когда они уже отдохнут.

— К мосту подходят следующие отары. Овцы могут перемешаться. На разбор отар уйдет много времени.

— А если перегонять овец только по прохладе, утром и вечером? — сказал заинтересовавшийся Илларионыч.

— До жары можно перегнать не больше трех отар, а вечером — только одну.

— Почему вечером только одну?

— Перед ночевкой овец нужно напасти, напоить и оттырловать до темноты. За два часа не успеть.

— А ночью гнать можно?

— Ночью овец не гоняют. В темноте половину отары растеряешь, — пояснил чабан Сагандык.

— Тогда пусть отары переправляются только утром и вечером!

— Нельзя, — сказал Сизов, — на трассе перегона еще пятьдесят отар. Если переправлять только по четыре отары в сутки, значит, переправа займет около двух недель. Мы потравим все окрестные сенокосы. Нужно использовать весь световой день.

Под монотонный, усыпляющий разговор я задремал. Сколько спал, не знаю, но разбудили меня голоса, почему-то ставшие громкими. Говорил Вячеслав.

— Причина задержки отар на «проклятой земле» — кусты. Причина гибели овец от укусов змей — те же кусты. Овцы грудятся в кустах, там их кусают змеи. Если убрать кусты с пути отар, обе причины будут устранены.

— Ты хочешь вырубить кусты? — насмешливо сказал самый старший чабан. Много же тебе придется поработать! Кустов вон сколько!

Остальные чабаны засмеялись.

— Зачем вырубать все кусты? — не смутился Вячеслав. — Достаточно расчистить полосу определенной ширины!

— Вручную это долго и дорого, — заметил Сизов.

— Зачем вручную, — удивился Вячеслав, — один бульдозер расчистит такую полосу за день!

— Пожалуй, вы правы, — сказал доктор Сизов — Завтра с утра переправим только две отары, которые стоят поближе к мосту. Остальные будут пастись.

— А сенокосы? — спросил Василий — За сенокосы директор нам головы поснимает!

— С директором я утром договорюсь. Сагандык и Бурабай, вы гоните свои отары на переправу. Выходите к мосту пораньше. Все. Совещание окончено. Вася, развези чабанов.

Не знаю, был ли Вячеслав уверен в успехе, но внешне он держался превосходно. Илларионыч тоже внешне был спокоен. У меня же внутри все дрожало от напряжения; чтобы отвлечься, я старательно работал лопатой. Целый день лазили мы по кустам, помогая наметить границы полосы через «проклятую землю». На подходе к мосту паслись двадцать отар. Вечером приехал директор, немногословный, пожилой казах. Мы познакомились, показали намеченные границы полосы. Директор больше слушал, чем говорил. Потом сказал: — Ну ладно. Действуйте! — И, забрав с собой доктора, уехал осматривать отары.

Сизов вернулся поздно ночью, но мы не спали.

— Ну как? — спросил его Илларионыч.

— Волков бояться — в лес не ходить! — отшутился доктор — Давайте спать. Утро вечера мудренее!

Спать нам почти не пришлось. Только улеглись, как послышался шум моторов подходивших бульдозеров и тракторов. Один из тракторов притащил за собой повозку с горючим. Пока мы угощали трактористов чаем, стало светать. Потом мы помогали трактористам заправить тракторы горючим. Приехал директор.

И вот бульдозеры один за другим осторожно поползли через мост. Передний опустил нож и ринулся в заросли. Задний остался стоять у моста. Мы пошли следом за первым. Нож бульдозера срезал мелкие кусты у самых корней. Кусты побольше он выкорчевывал вместе с корнями. За бульдозером оставалась полоса голой земли. Метров через двадцать перед бульдозером собралась куча изломанных кустов вровень с мотором. Тракторист отвел машину назад. Второй бульдозер подошел к куче, сдвинул ее за границу намеченной полосы и отошел, освободив место первому.

Первый бульдозер снова ринулся в атаку. Любо было смотреть на слаженную четкую работу бульдозеристов, но вдруг бульдозер, сдвигавший кусты, остановился. Его водитель выскочил из кабины и с криком: «Змея!» — бросился к нам. Мы кинулись к бульдозеру. На капоте мотора извивался крупный полоз. Илларионыч вскочил на гусеницу бульдозера и взял полоза рукой. Полоз вцепился ему в рукав.

Трактористы, ветсанитары, Сизов и директор с ужасом уставились на нашего бригадира. Илларионыч спокойно перехватил полоза за голову, отцепил его от рукава, спрыгнул с гусеницы и направился к бульдозеристу.

— Чего ты перепугался? Это же не ядовитая змея!

— На ней не написано, ядовитая она или нет! — сказал бульдозерист. — Эта неядовитая, а другая будет ядовитая!

— Ну и что? Сбрось ее палкой на землю и продолжай работать!

— Я ее палкой, а она по палке ко мне!

— Не полезет она к тебе!

— Откуда ты знаешь, что будет делать змея?

— Я за свой век поймал их тысячи. Ни одна змея ко мне не шла. Все от меня уходили!

— Нет. Я не согласен здесь работать, — заявил бульдозерист, — у меня четверо детей. Мне умирать нельзя. Пусть кто помоложе попробует!

— Я тоже не буду работать на «проклятой земле», — сказал другой бульдозерист, — старики не зря прозвали ее «проклятой». Здесь беду наживешь!

Начался спор Илларионыч доказывал, что никакой опасности нет; бульдозеристы не соглашались с ним и отказывались работать. Директор слушал спорящих и молчал. Глядя на него, спорщики утихли.

— Кончили базар? — спросил директор. — Или только передышку сделали?

— Кончили, — хмуро ответили бульдозеристы.

— Работу надо продолжать.

— А если змея укусит, кто отвечать будет?

— Не укусит. Знающий человек тебе это говорит.

— Он внизу стоит, этот знающий человек, а змея по капоту в кабину залезет!

— Палку с собой возьми!

— Пока за палку схвачусь, она меня укусит!

— Тьфу! — рассердился директор. — Ты мужик или баба?

— А вы, товарищ директор, сами трактор водить умеете. Вот и попробуйте на «проклятой земле» поработать!

— Я-то смогу на тракторе поработать, а ты сможешь совхозом руководить?

Тракторист замялся.

— Подождите! — сказал Вячеслав. — Зачем спорить? Бульдозеристы одни боятся работать на «проклятой земле»? Не так ли?

— А ты садись со мной рядом в кабину и сбрасывай змей, если не боишься.

— Именно это я хочу вам предложить!

— Ну как? — спросил директор. — Если к вам в кабину сядут змееловы, будете работать?

— Со змееловами будем, — согласились бульдозеристы. И все время, пока работали бульдозеры, нам пришлось сидеть в кабинах тракторов. Еще несколько раз на капоты тракторов вылезали полозы и стрелки. Сбросить их на землю не составляло большого труда. Щитомордников мы видели только раздавленными гусеницами тракторов. К вечеру через заросли пролегла широкая полоса чистой земли. Закончив работу, бульдозеристы подогнали машины к мосту и доложили директору об ее окончании. Директор сел в газик, медленно проехал до конца расчищенной полосы, постоял там и вернулся к мосту, потом закурил и сказал: — За работу спасибо. Только вот оправдаются ли ваши труды?

— Оправдаются! — уверенно отозвался Илларионыч.

— Хорошо бы! — вздохнул директор. — Уж очень все просто. Ладно. Утром все станет ясно. Пошли отдыхать!

Но все оказалось не так просто, как мы ожидали.

Утром, еще до восхода солнца, через мост двинулась первая отара, и тут произошла заминка, которая едва не испортила все.

Мост отара перешла дружно, но, выйдя на расчищенную полосу, остановилась. Передние овцы понюхали землю, развороченную бульдозерами, и встали. Сзади к ним подходили другие овцы, и вскоре за мостом скопилась такая же масса овец, как и до того, когда была расчищена полоса. Вокруг овец бегали четыре чабана, четыре тракториста, три ветсанитара, три шофера, ветфельдшер, ветврач, три змеелова, сам директор. Всего двадцать человек! Все размахивали руками, орали и всячески старались сдвинуть овец с места, чтобы они направились по расчищенной полосе. Овцы шарахались от людей и жались одна к другой, опуская головы вниз. Отара кружилась между расчищенной полосой и мостом, но по полосе не шла. Мы охрипли и выбились из сил. Солнце взошло, а отара оставалась на прежнем месте.

— Стойте! — вдруг закричал директор. — Хватит овец мучить! Чабаны, держите отару, а все остальные идите ко мне!

Мы подошли к директору.

— Каждый из вас должен поймать овцу и силой протащить ее через полосу до самого конца. Двое останьтесь и задержите переведенных овец, чтобы они не прибежали обратно. По следу этих овец пойдет вся отара. Понятно? Действуйте!

Трактористы, шоферы, ветсанитары и мы поймали овец, и каждый потащил свою по расчищенной полосе. Овцы упирались и старались вырваться. Мы тащили их что есть силы и ругались так, что, наверное, небо покраснело бы, если бы могло.

До чего же упрямой может быть овца! Если ее тащишь за уши, она упирается и старается вырвать голову. Если, держа за шерсть, подпихиваешь сзади, то еще хуже: овца то упирается всеми четырьмя ногами, то вдруг бросается вперед и тут же, развернувшись на сто восемьдесят градусов, бежит к отаре.

На другом конце прохода полтора десятка измученных овец оказались только через час. Мы сбили их в тесную кучку. Овцы дрожали и дружно блеяли. Два ветсанитара с прутьями стали возле них, а все остальные вернулись к отаре.

— Теперь оттесняйте от отары голов двадцать и гоните их в проход! — скомандовал директор.

Мы так и сделали. Овцы понюхали землю. На земле были следы тех овец, которых мы протащили силой. И… спокойно пошли по проходу.

— Гоните всю отару! — закричал чабанам директор — Да побыстрее!

Овцы подались в проход. Некоторое время потоптались на месте и вдруг сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее ринулись по проходу. Когда же они услыхали блеяние тех овец, что мы протащили силой, то кинулись бежать к ним. Пятьсот овец пробежали по расчищенной полосе за несколько минут.

— Теперь земля пахнет овцами, а не тракторами, — сказал директор, остальные отары должны пойти хорошо!

Так оно и вышло. В первый же день через переправу прошло двадцать отар. Сизов радовался как ребенок. Директор сдержанно улыбался. В общем все были довольны, кроме Илларионыча.

— Добрым людям помогли, а себе убытку наделали, — ворчал он. — Сколько времени потеряли! Здесь нам больше делать нечего. Нужно ехать на гадючьи места.

— Погостите у нас еще пару дней, — попросил доктор, — потом мы поможем вам наверстать упущенное!

— Конечно, погостите, — сказал директор, — и не пару дней, а до тех пор, пока через переправу перейдет последняя отара. Мало ли что может случиться, совхоз возместит вам вынужденную задержку!

Пришлось нам жить у моста еще два дня. Каждое утро перед началом переправы мы осматривали полосу. Каждое утро забирали с нее несколько щитомордников. Они выползали сюда ночью. Днем же мы сопровождали отары от моста до конца перегона через «проклятую землю». По расчищенной полосе отары шли дружно, и гибели овец от укусов змей на «проклятой земле» не было.

Проводив последнюю отару, мы пошли к палаткам ветработников. Доктор Сизов по радио доложил директору об окончании переправы и особо отметил, что потерь овец от укусов змей нет. Директор по радио поблагодарил нас и приказал: «Доктору Сизову ежедневно информировать ловцов о том, где чабаны и другие рабочие совхоза встречают змей. Для постоянной связи с ловцами на время их работы в совхозе выдать рацию „Урожай“».

— Мне до сих пор не верится, что отары прошли «проклятую землю» без потерь! — сказал Сизов. — Спасибо, товарищи змееловы!

— Мы не змееловы, а ловцы змей, — буркнул Илларионыч.

— Разве это не все равно?

— Нам больше нравится, когда нас называют ловцами. Ну да ладно. Так вот, если каждый год перед началом переправы чистить полосу, потерь овец не будет.

— Конечно, будем расчищать! Конец пришел «проклятой земле»! Как говорят, теперь у нас и «волки сыты, и овцы целы»!

— Вернее будет сказать, и овцы целы, и змеи целы! — сказал Илларионыч. — Ну, доктор, всего вам доброго! Заводи мотор, Алеша!

Вес наши ящики были заполнены змеями. За месяц мы поймали тысячу двести степных гадюк и двести щитомордников. Илларионыч собрался отвозить змей. Вместе с ним уезжал и Вячеслав: его отпуск подходил к концу. Мне предстояло около недели охотиться одному. Для выполнения плана нам недоставало трехсот гадюк, а план для ловца — профессионала — закон.

Директор совхоза дал Илларионычу грузовик, на котором должны были довезти ящики со змеями до районного аэродрома. Вячеслав поехал в Ташкент на мотоцикле. Ему нужно было преодолеть полторы тысячи километров, но для истинного мотоциклиста это путешествие не было ни страшным, ни трудным. Забегая вперед, скажу, что на третий день после отъезда из совхоза Вячеслав был дома.

Оставшись один, я поставил палатку возле аила Джанмурчи на берегу озера. Джанмурчи настаивал, чтобы я перешел к нему в юрту, но я не согласился: мне очень не хотелось утруждать его жену лишними хлопотами. У Алтынай — всегда веселой и приветливой женщины — было пятеро ребятишек, и самой старшей — Тозагуль — исполнилось всего десять лет. Джанмурчи знал только свою работу — пас овец и телят, которые не смогли уйти на Джейляу. Всю домашнюю работу выполняла Алтынай. Она два раза в день доила трех коров, утром и вечером готовила еду и кормила все семейство, через день месила тесто и пекла в тамдыре лепешки, шила, стирала, шлепала и голубила детвору, словом, день-деньской вертелась как белка в колесе, причем у нее не было ни газовой плиты, ни горячей воды, ни электричества, ни самого обыкновенного водопровода…

Степь выгорала на глазах. Трава жухла и желтела. Зелеными остались камыши и трава в низине вдоль берега озера да толстые, сочные ковры солянок. Даже кустики чингиля и кара — барака сбросили часть листьев. Дождя не было целую неделю. Большинство живых существ покинуло степь и обосновалось в зеленой полосе у берега озера. В степи остались только птицы, гнезда которых были устроены на кустах, да муравьи. Муравьи были двух видов: одни — черные, коротконогие, неторопливые — держались все вместе, прокладывали длинные тропы и беспрерывно носили в свои норки семена трав, мертвых бабочек и жуков, мух и всякую всячину; другие — рыжие, длинноногие, стремительные, задрав брюшко, носились по степи во всех направлениях без троп, и я ни разу не видел, чтобы хоть один из них трудился, как это делали черные муравьи.

Рыжие и черные муравьи не ладили между собой. Если рыжий муравей вертелся возле норки — входа в муравейник черных, черные муравьи начинали возбужденно бегать, и вскоре из норки появлялись муравьи — солдаты с огромными головами и мощными челюстями. Солдаты либо прогоняли пришельца, либо убивали его. В свою очередь, если черный муравей отбивался от своих соплеменников и его обнаруживали рыжие, то один из рыжих хватал беднягу поперек туловища, перегрызал пополам и уносил брюшко в свою норку. Через некоторое время рыжий возвращался. С ним прибегали еще два — три муравья. Они набрасывались на остатки черного, моментально разрывали его на куски и уносили их. Такие схватки я видел ежедневно.

Гадюки стали попадаться гораздо реже. Я переворачивал гектары солянок, но там, где раньше попадался десяток гадюк, находил одну — две. Змеи куда-то исчезли. Я предположил, что змеи вслед за остальной живностью перешли поближе к воде, и стал искать их в зеленой полосе у озера и не ошибся. Однако ловить их было значительно труднее: гадюки держались в траве и удирали весьма проворно. Из десяти обнаруженных гадюк удавалось поймать одну.

В траве было много кузнечиков. Стрекотали они на все лады. От этого стрекота к концу дня у меня звенело в ушах. Каждый день я видел гадюк, держащих кузнечиков во рту. Когда я преследовал такую гадюку, она выплевывала кузнечика и ныряла в густую траву. Отыскать ее там было невозможно. Однажды мне повезло: я случайно наткнулся на змеиную тропу. Она проходила вдоль гряды кустиков, тянувшихся из степи к низине. Три дня я регулярно посещал эту гряду и отловил там три десятка гадюк. Очевидно, змеи использовали гряду как укрытие, когда переползали из степи к озеру. Осмотрел я и край зарослей приозерной низины. И там тоже нашел гадюк. Дело пошло на лад.

На озере держались большие стаи уток. Ночью они плескались и крякали, а рано утром прятались в камыши, словно их и не было. Увидеть уток можно было только на рассвете. Днем озеро было пустынным, и лишь по вертевшимся над камышами луням можно было догадаться, что дичи здесь предостаточно.

В камышах жил выводок шакалов. Каждую ночь звери визгливо тявкали и выли. Собаки отвечали им дружным лаем, а Джанмурчи выходил из юрты и палил из ружья. После выстрела шакалы умолкали, но на следующую ночь все повторялось сначала.

Озеро было большое. В поисках змей я уходил далеко, но ночевать всегда возвращался в аил. Так как на охоту отправлялся на рассвете, а возвращался в темноте, то уставал изрядно. Дальние переходы отнимали много времени и сил. Подъехать к месту охоты на «Москвиче» было нельзя: степь пересекали глубокие овраги. Когда же у дальнего берега озера я натолкнулся на скопление гадюк, то решил переселиться поближе к месту охоты. Джанмурчи сначала не хотел отпускать меня, но я настоял на своем. Мы с ним перевезли во вьюке палатку, спальный мешок и продукты. Чтобы комары не докучали мне (а комаров к тому времени появилось порядочно), палатку мы поставили на бугре, в сторонке от озера. Джанмурчи сказал, что будет ежедневно меня навещать, и уехал. Остался я один и в первый же вечер отлично поохотился на гадюк. Этот день был тяжелым: переезд, охота да и жара сильно утомили меня, и хотя я быстро уснул и спал крепко, но встал, как обычно, перед рассветом. В палатке было свежо, и вылезать из спального мешка не хотелось. «Место охоты рядом, можно немножко понежиться», — подумал я и перевернулся на другой бок.

Нежиться мне не пришлось. Рядом с палаткой кто-то ходил.

— Кто там? — крикнул я.

Раздался шорох, и все затихло. Дремоту мою как рукой сняло. Я оделся и вылез из палатки. Кругом все серо, только на востоке алело небо. Озеро скрыто туманом. Тишина такая, что в ушах звенит. На пыли возле палатки следы, очень похожие на собачьи. Вот оно что! Это ко мне «в гости» приходил шакал! «Гость» не из приятных: шакалы весьма вороваты. Надо будет его отвадить. Ладно, это дело нетрудное. Сейчас же нужно было готовить завтрак: уходить на охоту не евши не годится.

Развел костер. Сухой кизяк разгорелся быстро. Повесил на треногу котелок с похлебкой, а сам пошел за водой для чая. Возле берега вода была сплошь покрыта ряской. Пришлось забрести в озеро, за стенку камыша. Еще стоя по колено в воде, я услышал какие-то непонятные звуки. Что-то очень похожее на гусиное кагаканье, но вместе с тем что-то другое. Обогнув заросли камыша, посмотрел туда, откуда неслись непонятные звуки. Вижу, совсем недалеко, на невысоком обрыве, сидит большая рыжая утка. Атайка! Утка, гнездящаяся в норах! Я знал, что такие утки есть, но атайку видел впервые.

Атайка вытягивала шею в мою сторону и гнусаво кагакала. Я зашлепал по воде к берегу. Атайка сорвалась с обрыва и полетела на озеро. В стенке обрыва темнела нора. Край норы испачкан пометом — значит, в норе гнездо. Я не стал тревожить птиц и ушел к палатке. Атайка тотчас же вернулась на обрыв и все время, пока я топтался у палатки, кагакала. Я поел, размел вокруг палатки пыль, чтобы знать, не придет ли кто в мое отсутствие, и ушел ловить змей. Вернулся вечером. На пыли опять следы шакала. Он вертелся вокруг палатки, но внутрь ее забраться побоялся.

На следующее утро, еще лежа в спальном мешке, я услышал знакомое кагаканье. Кто же может беспокоить атайку? Осторожно выглянул из палатки. Атайка сидит на обрыве и смотрит вниз. Взял ружье и, не одеваясь, вылез из палатки. При моем появлении атайка взлетела, но не улетела на озеро, а принялась кругами носиться надо мной, беспрестанно кагакая. Подошел к обрыву. От норы в камыш бросился шакал. Оказывается, это он пугал атайку. Выпалил я шакалу вслед. Дробь хлестнула по камышу, шакал взвизгнул: видно, задело его дробиной. После выстрела атайка круто спикировала за камыши. Я в атайку не стрелял, это она с перепугу.

Я думал, что полученный урок отпугнет шакала и от норы, и от палатки, но ошибся. Вечером на пыли у палатки снова увидел я следы шакала.

На следующее утро меня разбудили крики не одной, а двух атаек. Увидев меня, обе взлетели. С обрыва я опять увидел шакала: он стоял у края камыша и нахально смотрел на меня. Шакал видел, что я без ружья, и, очевидно, понимал, что опасаться меня нечего, потому что на мои крики и угрожающие взмахи руками совсем не реагировал. Я орал что есть мочи, а шакал спокойно стоял весь на виду и даже не думал прятаться. Такое поведение зверя меня возмутило, и я побежал в палатку за ружьем. Только я появился на обрыве с ружьем в руках, как шакал тут же исчез в камыше. Атайки летали вокруг, непрерывно кагакая. Я выстрелил в камыш, туда, где исчез шакал. На этот раз атайки не улетели. Наоборот, они еще громче загалдели и заметались. Это было совсем непонятно. Пригляделся я и увидел, что в отверстии норы кто-то есть. Подошел поближе и увидел желтого утенка. Он топтался у самого края норы, вытягивая шею и вертя головой.

Вот почему шакал не уходил от норы! Он знал, что у атаек вывелись утята. Знал, что мать будет переводить их из норы на озеро, и собирался закусить утятиной. Я слез с обрыва и направился к норе. Одна из атаек шлепнулась на землю и забилась в трех шагах от моих ног. Крыло у атайки было подвернуто, и всем своим видом она показывала, что совсем беспомощна и легко может стать моей добычей. Я обошел ее. Атайка опять подкатилась мне прямо под ноги. Ее можно было схватить руками. Я не стал обижать самоотверженную мать (а может быть, и отца) и повернул назад. Утка тут же взлетела и опять шлепнулась на землю передо мной. Так проводила она меня до самой палатки.

Я взял бинокль, отошел подальше от обрыва, спрятался в кустах и оттуда стал наблюдать за норой. Атайка — мать (так я буду называть ту, что проявила самоотверженность) некоторое время летала над обрывом, а потом, как ласточка, прямо с полета нырнула в нору. Вторая атайка, назову ее атайка отец, продолжала летать над обрывом, но уже не кагакала. Атайка — мать высунула из норы голову, осмотрелась и снова исчезла в норе. Секунду спустя из норы посыпались желтые комочки — шарики — утята. Атайка — мать выталкивала их из норы без всяких церемоний. Утята выпадали из норы, смешно махали куцыми крылышками; некоторые в полете переворачивались через голову, но падали на вытянутые лапки. Выдворение утят из гнезда продолжалось всего несколько секунд. Я даже не успел сосчитать, сколько их было. Следом за утятами из норы выпрыгнула атайка — мать. Она спланировала на землю, тихонько кагакнула и пошла к воде. За нею шариками покатились утята. До воды было недалеко — метров пятьдесят. Однако утятам это расстояние было преодолеть нелегко. Они то и дело останавливались и пищали. Мать тоже останавливалась и звала детей негромким кагаканьем. Если бы шакал был рядом, он легко переловил бы всех утят, а заодно и мать. К счастью, для утиной семьи все окончилось благополучно: атайка — мать довела своих детей до воды. Все время, пока продолжался переход, атайка — отец летал вокруг и тревожно кагакал. Улетел он только тогда, когда все семейство, и мать, и утята, скрылось в камыше.

Бродил я по приозерной низине целыми днями. Нельзя сказать, чтобы охота моя была особенно удачной, но и на неудачу сетовать было нельзя.

Дни были длинными, и в жару я отдыхал где-нибудь на пригорке, в стороне от озера. Поблизости от воды донимали комары, а чуть в стороне, в степи, их почему-то не было. Правда, туда изредка прилетали слепни, но пяток слепней это не рой комаров.

Однажды мой полуденный отдых был нарушен самым неожиданным образом. Я сладко дремал в легкой тени невысоких кустиков, как вдруг сквозь дремоту мне послышалось блеяние ягненка. Поблизости ни аилов, ни отар не было, и этот звук встревожил меня. «Наверно, овца с ягненком отбилась от отары, — подумал я, — нужно отогнать ее в аил Джанмурчи».

Вставать мне не хотелось, но все же я поднялся, и тут всего в десятке метров от меня шарахнулось горбоносое длинноногое животное. Сайга! Сайга увидела меня и, опустив голову, побежала в степь На бегу она громко, но коротко проблеяла. Из травы выскочили два маленьких сайгачонка и, смешно копируя движения матери, побежали вслед за ней. Невдалеке послышался топот: там бежали сразу три сайги с сайгачатами.

На другой день приехал Джанмурчи.

— Сайгаки пришли, — сказал он, — за сайгаками волки придут. Если бы ты здесь жил не один, то я не стал бы беспокоиться. Одному в степи плохо: все может случиться. Очень тебя прошу, поедем в аил!

Волков я не боялся, но причинять лишнее беспокойство доброму человеку не хотел и вернулся в аил.

Вскоре в аил приехал Сизов. За ужином Джанмурчи сказал: — Теперь нужно смотреть в оба: волки хоть и идут за сайгаками, но так же охотно едят овец и телят.

— А где сайгаки были раньше? — спросил я. — Откуда они идут? — Сайгаки, как птицы, — ответил Джанмурчи, — осенью уходят на юг и всю зиму живут там, где снега поменьше. Весной они бывают у нас, но не остаются, а уходят дальше, к озеру Балхаш.

— И много их?

— Очень много. Сайгачьи табуны будут идти мимо нас несколько дней.

— Доктор, а как же сенокосы, которыми вы так дорожите? Не потравят их сайгаки?

— Нет, сайгаки туда не заходят. Они не любят высокую траву. Их излюбленное место среди кустиков полыни и солянок.

Табунки сайгаков я встречал целую неделю. Потом они исчезли.

Илларионыч рассчитывал вернуться через неделю, но прошло уже три недели, а его все не было. Я стал уже скучать в одиночестве, хотя, по правде говоря, без наставлений бригадира и без его повседневного контроля жить было легче. Просто мне надоело целыми днями бродить одному по степи. Не с кем и словом перекинуться. Вечерами, за ужином, мы беседовали с Джанмурчи, но все же это было не то. Да и к тому же я начал нервничать: известий от Илларионыча не было. Не случилось ли с ним беды?

Словом, когда поздно вечером в аил приехал грузовик, а вместе с ним и Илларионыч, я был очень рад. Бригадир прибыл не один: с ним приехали четыре человека — новые ловцы. Медики увеличили заказ на яд, и вдвоем мы не смогли бы отловить нужное число змей.

Новички — Рустам, Виктор, Григорий и Петр — были крепкие ребята, но змей они еще не ловили. Обучить их предстояло нам.

В первый день после прибытия новичков мы ходили все вместе. Я рассказывал и показывал, где держатся гадюки. Слушали меня внимательно и змей искали старательно, но на первых порах не совсем успешно. Петр нашел гадюку, Виктор тоже, а Рустам и Григорий весь день проходили впустую. За то же время я поймал два десятка гадюк, а Илларионыч — полтора.

Так прошло еще два дня. Новички молчали. Вечером третьего дня за ужином Рустам спросил меня: — Зачем ты все время водишь нас возле этого озера?

— Чтобы ознакомить вас с районом охоты и научить искать гадюк.

— Здесь змей осталось уже мало, и мы напрасно тратим время!

— Почему ты так думаешь?

— Потому что здесь уже поймали больше двухсот гадюк. Мы бродим по обобранному месту.

— Но ведь мы с Илларионычем за эти дни поймали шестьдесят гадюк!

— Ты посылаешь нас туда, где змей нет, а сам идешь на места, где гадюки еще остались!

— Рустам, ты не прав, — вмешался Илларионыч, — каждый выбирает свой маршрут сам!

— Ничего мы не выбираем! — закричал Рустам. — Мы ходим за вами как привязанные!

— Ну, так ходи один!

— Вы сговорились оставить нас без заработка! Разве это заработок — за три дня три гадюки?!

— А тебе сколько надо? — насмешливо спросил Илларионыч.

— Хотя бы столько, сколько у тебя! Я приехал деньги зарабатывать, а не степь топтать!

— Который день ты топчешь степь? — вроде бы спокойно спросил Илларионыч. Но я понял, что разговор ничего хорошего Рустаму не сулил. Илларионыч не выносил людей, думающих только о личном заработке. Я ожидал, что разговор закончится крупной ссорой, но бригадир сдержал раздражение. Рустам же не унимался: — Раз привез нас сюда — давай заработок!

— Сначала протопай столько, сколько протопал я. Пусть на твоих плечах разлезется от пота десяток рубах. После этого ты будешь иметь право равняться со мной.

— Ты, старик, не темни! Сманил нас сюда, а теперь вон что поешь!

— Я тебя не сманивал. Ты сам просился. Учись. Присматривайся к местности. Научишься замечать лежащих неподвижно гадюк, будет у тебя хороший заработок. Мы, прежде чем этому научились, протопали впустую не одну сотню километров.

— Что же выходит, я хожу не так, как ты?

— Да. Ты не ходишь, а бегаешь. Ноги у тебя крепкие, глаза торопливые. Ты не замечаешь гадюк, которые лежат неподвижно, а видишь только тех, что двигаются. Тебе все время кажется, что, чем больше ты пройдешь, тем больше найдешь гадюк. В этом твоя ошибка. Завтра пойдешь со мной.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что завтра я проверю, умеешь ли ты искать гадюк!

— Как это ты проверишь?

— Мы будем идти рядом и посчитаем, сколько гадюк увидишь ты и сколько я.

— Да здесь гадюк-то почти не осталось!

— Откуда же берем гадюк мы с Лешкой?

— Черт вас знает! Вы, наверное, колдуны! — буркнул Рустам.

— Неплохо было бы, чтобы и нас проверили, — сказал Петр. — Пусть двое идут с Илларионычем, а двое — с Лешкой.

— Хорошо, — согласился бригадир, — пусть будет так. Утром Рустам и Виктор пошли с Илларионычем, а Петр и Григорий — со мной. Направление для группы Илларионыча выбирал Рустам. Петр, Григорий и я направились в противоположную сторону.

Пошли шагах в десяти друг от друга. Вскоре я заметил гадюку. Она лежала у кочки, почти вся скрытая свисающей травой. Мне был виден только ее бок.

— Ребята! — позвал я. — Не топая, осторожно подойдите ко мне. Парни подошли чуть ли не на носочках.

— В трех шагах от нас лежит гадюка. Найдите ее. Несколько минут Петр и Григорий старательно таращили глаза, но змеи так и не заметили.

— Нет здесь гадюки, — сердито сказал Григорий.

— Вот она, — показал я на гадюку крючком.

— Вижу! — обрадовался Григорий.

— Коли видишь, то покажи, как ты берешь змею.

Григорий шагнул к кочке, но змея не стала дожидаться, пока ее прижмут. Она исчезла, будто ее и не было.

— Где же гадюка? — растерялся Григорий. — Куда она делась? Я подошел к кочке и крючком отвел свисавшие стебли травы. Змея уже забралась между ними, и наружу торчал только хвост. Я осторожно подвел лапки пинцета к хвосту, быстро сжал их и резко рванул змею на себя.

Такая операция довольно рискованна. Змея может зацепиться своими чешуйками за переплетенные стебли и в момент рывка удержаться за них, а в ответ на раздражающий рывок выбросить голову рядом с хвостом. Рука, держащая пинцет, в таком положении ничем не защищена, и укус почти неминуем. Все это я знал, но очень уж мне не хотелось упускать эту гадюку.

Мне повезло. Гадюка не успела зацепиться туловищем за стебли, и я выдернул ее из кочки. На какую-то долю секунды гадюка повисла в воздухе, но тут же рванулась к моей руке. Я едва успел отбросить ее прочь. Гадюка шлепнулась на землю, крючком я прижал ее к земле. Когда змея полетела в мешок, я повернулся к Григорию и сказал: — Вот она, твоя гадюка. Только доставать таким образом змей из кочки не советую. Опыта у тебя еще мало, и ты наверняка попадешь на змеиные зубы.

Григорий молча вздохнул.

Следующая гадюка лежала возле кустика совсем открыто, но и ее Григорий не заметил, хотя прошел от кустика в двух шагах. — Гришка, ты прошел мимо змеи!

Ловец растерянно огляделся.

— Где же она?

— Сзади тебя!

И эта гадюка не стала дожидаться, пока ее прижмут: шмыгнула в куст. Григорий погнался за ней; прижимая, не рассчитал усилия и раздавил. Петр молча отбросил в сторону еще извивающуюся змею. Григорий опустил голову.

— Пошли дальше, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать. Третью гадюку заметил Петр. Он действовал умело, не торопясь, но и не медля. Торжествуя, он посадил змею в свой мешок.

Перед обедом я показал новичкам семь гадюк. Они нашли только по одной. У Илларионыча было десять гадюк, у Виктора — четыре, у Рустама — одна.

— Понял теперь, в чем дело? — спросил Рустама Илларионыч.

— Понял, — буркнул Рустам, — и все же гадюк здесь мало. Чабан Бостандык говорил, что возле его аила много змей. Нужно переехать туда.

— На новом месте придется несколько дней осматриваться и привыкать к местности. Не будем терять времени, останемся пока здесь, — отрезал Илларионыч.

За два следующих дня мы с Илларионычем поймали полсотни змей, четверо новичков — два десятка. Рустам же — всего три змеи. Вечером он снова потребовал, чтобы мы сменили место охоты. Его поддержал Григорий. Петр и Виктор промолчали. Илларионыч спорить с новичками не стал.

— Переезжать всем сразу смысла нет. У нас две машины. Если вы хотите ехать, то возьмите грузовик. Я останусь здесь.

— Ну, а я поеду! — заявил Рустам. — Кто со мной?

— Я тоже поеду, — отозвался Григорий.

— И я с вами, — сказал Виктор. — Петр, ты как?

— Я останусь, — ответил Петр, — нужно еще подучиться у опытных ловцов.

— Учись! — усмехнулся Рустам. — Учись, милый! Домой вернешься без копейки!

— Когда и где встретимся? — спросил Рустама Илларионыч.

— Приезжайте в аил Бостандыка. Мы будем там!

— Если возле аила Бостандыка сразу змей не найдете, возвращайтесь. Еще неделю мы будем здесь.

— Ладно, — буркнул Рустам. — Постараемся обойтись без нянек.

— Желаю удачи! — усмехнулся бригадир.

Уехали они на рассвете следующего дня.

Мы продолжали искать змей в низине у озера. Особого успеха не было, но и пустыми мы не приходили: Илларионыч и я ловили за день два — три десятка гадюк, Петр тоже приносил пять — шесть змей. Прошло четыре дня. На пятый, когда мы еще завтракали, в степи появилось облако пыли, и через несколько минут к нашему лагерю подкатил грузовик с «бунтовщиками». Они подошли к нам и поздоровались.

— Как дела? — спросил Петр.

— Никак. За четыре дня — четыре гадюки. И тех Гришка поймал случайно. Отворотил камень, а под ним четыре змеи. Там змей еще меньше, чем здесь. А у тебя?

— Двадцать две змеи! — гордо ответил Петр.

К моему удивлению, Илларионыч не стал читать новичкам наставления о пользе послушания. Во всяком случае, мне бы он такого не простил. Когда мы с ним остались наедине, я не преминул язвительно справиться у него, чем вызвана такая терпимость к ослушникам.

— Они сами себя наказали, — ответил бригадир, — отчитывать их, все равно что сыпать соль на свежую рану. Нужно быть милосердным к пострадавшим.

— Даже если они пострадали от собственной самонадеянности?

В ответ я услышал то, что, по — моему разумению, должно было предназначаться ослушникам.

У озера мы оставались еще три дня. С каждым днем гадюки попадались все реже. Дневной «улов» у нас с Илларионычем сократился до десяти змей на двоих. Новички ловили по одной — две гадюки, однако после поездки в аил Бостандыка они и этому были рады.

— Пора переезжать к аилу Бостандыка, — решил Илларионыч, — берега озера мы почистили основательно.

— Зачем ехать к Бостандыку? — возразил Рустам. — Мы же были там: нет там змей. Поедем на луга в пойме реки Или. Там, говорят, гадюк очень много!

— На Или мы еще успеем, а пока проверим, есть ли гадюки возле аила Бостандыка.

Аил чабана Бостандыка стоит в широком распадке у подножия хребта Кунгей-Алатау. С юга распадок теснят крутые высокие горы, с севера обнимает холмистая степь. Между горами и аилом — высокая насыпь автострады. Под ней две широкие бетонные трубы, через трубы текут речки — Светлая и Грязнуха. Русло Грязнухи — узкий глубокий каньон. Русло Светлой — приветливая, заросшая камышом и травой зеленая долина. Через Грязнуху перекинут широкий мост, через Светлую моста нет, ее переезжают вброд. Чуть ниже аила Светлая впадает в Грязнуху, образуя речку Кескелен. К аилу мы приехали рано утром, и вода в обеих речках была кристально чистой. К вечеру же в Грязнухе вода стала похожей на кофе с молоком, а в Светлой осталась такой же, как была утром.

Берега Кескелена заросли травой и кустами. Вдоль приречных зарослей вилась пыльная дорога. Здесь в первый же день мы увидели следы гадюк.

Следы тянулись из зарослей, пересекали дорогу и исчезали в сухой траве. Разбрелись мы вдоль берега и начали поиски змей. Новички держались группой невдалеке от лагеря, а мы с Илларионычем ушли подальше. Скоро Илларионыч углубился в заросли и скрылся из глаз. Следов гадюк на пыли было много, самих же змей не было. В лагерь я пришел с пустым мешком.

Новички были уже в лагере. Все четверо хмурые, молча возились с костром и котелками. Спрашивать о числе пойманных змей было излишним. Я положил пустой мешок в кабину «Москвича» и подошел к костру.

— И ты пустой, — скорее подтвердил, чем спросил Рустам. — Я ведь предупреждал, что змей здесь нет. Не поверили. Теперь убедились? Нужно завтра же ехать на Или!

— Не горячись, друг, — пытался я остановить слишком бурное словоизвержение, — подожди решения бригадира!

— Плевать мне на бригадира! — закричал Рустам. — Меня не бригадир кормит, а мои руки и ноги! Завтра же уедем!

Остальные новички молчали, но их взгляды говорили о том, что они согласны с Рустамом.

— Придет бригадир, посоветуемся и решим, что делать дальше, — сказал я, — без него все равно же не поедем. Разве не так?

— Так, — согласился Петр, — давайте, хлопцы, ужинать! На голодное брюхо разговора не получится!

С похлебкой, несмотря на плохое настроение, управились быстро. Принялись за чай. Пили долго, не торопясь. Солнце село. Илларионыча все не было.

Я спросил: — Ребята, кто последним видел Илларионыча?

— Я, — отозвался Виктор, — он резал ветки тальника. Я ему еще веревочку дал, чтобы метлу связать.

— Какую метлу?

— Обыкновенную. Как у дворника.

— Зачем ему метла?

— А я откуда знаю?

— Давно это было?

— Часов в семь.

— Сейчас десять часов. Если через полчаса Илларионыч не явится, нужно идти искать его.

— Старик чудит, а мы ноги бить должны! — заворчал Рустам.

— Кто не хочет бить ноги, может не ходить! — отрезал я.

— Ты, Рустам, не очень зарывайся! — одернул Рустама Петр. — Искать все пойдут.

Но искать бригадира не пришлось. Он пришел сам, с пустым мешком. У новичков хватило терпения и такта, чтобы дать ему спокойно поесть, но едва он отставил пустую миску и взял кружку с чаем, как Рустам сказал: — Ну, бригадир, что дальше делать будем?

— Как что делать? — удивился Илларионыч. — Гадюк ловить!

— Где?

— Здесь.

— Ты сегодня много поймал?

— Ни одной.

— Мы тоже. Нужно ехать на Или!

— А что, ты знаешь там разведанные очаги?

— Разведаем!

— Это ты только так думаешь или мнение всех?

— Все так думают!

— И Лешка?

— Лешка всегда пляшет под твою дудку! Мы без него решили!

— Люблю решительных людей! — насмешливо сказал Илларионыч. — Машина у вас есть. Утром можете ехать!

— А вы?

— Мы останемся. У нас нет времени кататься по степи!

— Илларионыч, — вмешался Виктор, — нужно ехать на Или. Здесь змей нет.

— Ты видел, сколько на дороге следов?

— Видел.

— В прошлый ваш приезд следы были?

— Нет!

— Ну, а сейчас следы есть, значит, и змеи есть!

— Следы могут быть старыми!

— Правильно. Я тоже так подумал и, чтобы установить, есть ли здесь змеи, размел пыль на дороге и тем самым уничтожил старые следы. Утром увидим, есть ли здесь змеи.

Так вот зачем Илларионыч вязал метелку! Он решил использовать пыльную дорогу как контрольно-следовую полосу!

— Неужели все это так просто? — недоверчиво сказал Рустам.

— Прежде чем это стало так просто, была пролита не одна бочка пота, усмехнулся Илларионыч. — Пойдем спать, Рустам. Утро вечера мудренее!

Все поднялись чуть свет и не пошли, а побежали к дороге. На импровизированной КСП отпечатались четкие следы змей.

— Все ясно, — сказал бригадир, — охотиться будем ночью. Фонарики у всех есть?

— Есть!

— Тогда вот что нужно сделать: каждому нарубить по десять колышков длиной полметра и очистить их от коры. Ими мы отметим места, где много следов. Следы же сейчас сметем. По свежему следу змею искать легче.

— А как ходить будем? Все вместе?

— Зачем ходить толпой? Поделим дорогу на участки.

— А как эти участки делить будем? — насторожился Рустам.

— Очень просто: выбирай себе любой.

К полудню мы разметили дорогу колышками и поделили ее на участки. Рустам выбрал участок с наибольшим количеством следов. После обеда до вечера все спали. В сумерках разошлись по участкам.

Первую гадюку я встретил, когда на западе еще вовсю полыхала заря и фонарик был не нужен. Змея выползла из зарослей и теперь лежала на теплой пыли. Увидев меня, она подняла голову, зашипела и мотнулась в траву. Я едва успел ее прижать.

Мой участок тянулся километра полтора, а следы были всего в четырех местах. Очищенные от коры таловые колышки белели даже в темноте.

Я прошел до дальней границы своего участка, но свежих следов змей не обнаружил. Правда, по краю зарослей мне попались две гадюки, но на дорогу они еще не выходили. Когда же я пошел обратно, то у первого же колышка увидел несколько змеиных следов. Они тянулись из зарослей в сухую траву. Я осветил траву лучом фонарика. Возле кустика полыни сверкнули два розовых огонька. Шагнув ближе, увидел гадюку. Она лежала, растянувшись во всю длину, и удирать не собиралась, только во всю шипела. Забрал я ее, обшарил соседний пригорок и посадил в мешок еще трех.

Ночная охота оказалась простой и добывчивой. Искать змей по следу было легко; освещенные лучом фонарика, они лежали спокойно и почти не сопротивлялись. Многие змеи держали в пасти кузнечиков или ящериц. На одном из пригорков в сухой траве я услышал сильный шорох. Осветил пригорок и увидел толстого щитомордника, держащего за голову гадюку. Гадюка билась, но вырваться не могла. Я решил посмотреть, чем кончится этот поединок. Борьба продолжалась минуты три, потом гадюка дернулась и затихла. Щитомордник задвигал челюстями, поворачивая гадюку так, чтобы было удобно ее заглатывать. Он действовал спокойно и деловито, не обращая внимания ни на освещавший его луч фонарика, ни на меня.

К концу ночи я набрал двадцать гадюк. Потом стало холоднее, и змеи исчезли: наверно, ушли в прибрежные заросли. Вернулся в лагерь. Илларионыч был уже там.

— Как успехи? — спросил он.

— Десятка два есть. А у тебя?

— У меня столько же.

Вскоре возвратились и новички. У каждого по мешочку змей.

— Ну, Рустам, есть здесь змеи? — спросил бригадир.

— Есть, — смущенно ответил ловец.

— Когда на Или поедем, завтра?

— Сначала здесь половим, а потом и на Или.

— Впредь, коли не знаешь, не спорь и не упрямься. Всякое дело требует навыка и соображения!

— Прости, Илларионыч, больше спорить не буду!

— Вот это напрасно. Если ты в чем-то крепко уверен, спорь, но умей доказать свою правоту не горлом, а умом!

Мы перешли на ночной образ жизни. Ловить змей уходили на закате, охотились до рассвета, а потом спали до полудня. Так и жили недели две, а потом змей и здесь стало значительно меньше. Еще бы! Ведь с этого участка Илларионыч и Григорий дважды отвозили в змеепитомник полные ящики.

— Вот и пришло время ехать на Или! — сказал бригадир, возвратившись второй раз из Ташкента. — Собирайтесь, друзья, завтра в путь!

Почти весь день мы ехали по выгоревшей степи. Целый день над нами висела туча мелкой солонцовой пыли. Стекла кабин были подняты до верха, и все же пыль лезла в глаза и рот, липла к вспотевшей коже, вызывая неприятный зуд. Обмыться было негде.

От реки мы уехали, а в озерах, мимо которых шла дорога, вода была солоноватой и разъедала кожу еще сильнее пыли. Мы даже не остановились, чтобы поесть, а наскоро, прямо на ходу, пожевали баурсаки, которыми снабдили нас женщины из аила Бостандыка, и запили их кумысом. Только к вечеру ветер стих, а потом навстречу потянуло влажной прохладой. Пахнуло болотом. С очередного холма мы увидели море серо — зеленых метелок тростника. Дорога спустилась с холма, нырнула в это море и исчезла в нем. Одна за другой машины спустились с холма и медленно поползли между плотными стенами из высоких переплетенных стеблей. Почва стала влажной. Пыль исчезла. Мы опустили стекла кабины. Прохладный сквозняк был очень приятен. Дорога виляла то вправо, то влево; под колесами то и дело гремели мостики через бесчисленные протоки и проточки. «Москвич» пробегал километр за километром, но «стенам», казалось, не будет конца. Илларионыч дремал на заднем сиденье, а мне волей — неволей приходилось бодрствовать. Было что-то около полуночи, когда дорога вынырнула из камыша, поднялась на пригорок, уткнулась в какой-то навес.

Илларионыч недовольно засопел. Свет фары подошедшего сзади грузовика скользнул по навесу, осветил «Москвича» и замер.

— Где это мы? — громко спросил Рустам.

— На планете Земля! — ответил ему Илларионыч. — Место сей — час уточним.

Из кузова донесся смех: несмотря на трудную дорогу, у новичков было хорошее настроение.

— Вылезайте из машины, — сказал бригадир — только фонарики и палки захватите, чтобы от собак отбиться!

— Нет здесь собак! — сказал кто-то из темноты. — Слезайте без опаски. Кого бог принес?

— Да тут живые люди есть! — обрадовался Илларионыч. — Слава аллаху! Я уж думал, что в этом камышовом царстве только кабаны да птицы живут!

— Козлов, чекалок да волков не забудь! — в тон ему ответил тот же голос.

— Да выходи же ты на свет! — сказал Илларионыч. — Чего прячешься?

— А кто вы такие? Что вам здесь нужно? Чем занимаетесь?

— А ты сам-то кто такой?

— Я сторож здешний. Стан совхозный стерегу. Коли не скажете, кто такие, езжайте прочь, не то из берданки понужну, а на выстрел наши казаки верхами прибегут, тогда добра не ждите!

— Сразу бы и сказал, что сторож. Мы бригада ловцов змей. Приехали к вам гадюк ловить.

— Откуда сейчас едете?

— Из овцеводческого совхоза. В аиле Бостандыка стояли.

— Тогда я о вас слышал. Здравствуйте, добрые люди!

— Под навес пустишь? — спросил Илларионыч.

— Какой еще навес! Спите в машинах!

— Ну, уж это дудки! — сказал Петр, спрыгивая из кузова на землю. Давай, дед, пали из берданки! Пусть кто-нибудь приезжает. В кузове пыли столько, что ежели в нем спать лечь, то из-за одного чиха не уснешь!

Сторож, видно, и сам понял, что переборщил.

— Ладно, — примирительно сказал он, — валите под навес, на сено. Только не курите да козюль оберегайтесь!

— Что это за козюли? — спросил я.

— Ловцы змей, а козюлю не знаете! Змея такая. Маленькая, но вредная. Ежели укусит, враз опухнешь!

— Так уж и опухнешь? — подзадорил его Петр.

— Еще как опухнешь! Ежели козюля коня ужалит, тот конь с раздутой мордой неделю ходит. Ежели корову за вымя — режь эту корову. Все одно, хоть и оздоровеет корова, молока от нее не жди.

— А ну, кончайте базар! — скомандовал бригадир. — Берите спальные мешки — и под навес! Авось не съедят нас здешние козюли! Утром во всем разберемся!

— Чего на утро откладывать! — возразил сторож. — Я с вечера одну козюлю застегал, так ежели чекалка или сова не стащили, она вон там лежит. Давай фонарь, сейчас отыщем!

Хотя мы и устали, но смотреть «козюлю» пошли все. Сторож повел нас в сторону от навеса, осветил землю лучом фонарика и, ковырнув что-то палкой, сказал: — Вот она. Любуйтесь!

На земле лежала убитая степная гадюка.

В эту ночь, несмотря на усталость, вся бригада спала плохо, и чуть свет мы были на ногах. От камышей тянулась сырая дымка тумана. На востоке разгоралась заря.

Невдалеке от навеса раскинулся широкий луг. С одной стороны луга стеной стоял камыш, с другой — к нему спускались пологие выжженные солнцем холмы. Часть луга была выкошена, и на ней рядами возвышались стога, похожие на гигантские булки. За стогами — ряды скошенной, но еще не подобранной травы, а еще дальше колыхался зеленый нескошенный ковер травы. Вокруг навеса, выстроившись в ряд, стояли тракторы, косилки, грабли и другие машины. «Бдительный» сторож, укрывшись тулупом, оглушительно храпел на сене с другой стороны навеса. Мы не стали его будить, а принялись за приготовление завтрака. Страж проснулся в тот момент, когда мы усаживались завтракать. Широко зевая и выбирая из бороды сухие травинки, он подошел к нам уже без берданки и, сглотнув слюну, сказал: — Хлеб — соль!

— Бери ложку и садись с нами, — ответил ему бригадир.

— Спаси Христос, — перекрестился бородач. — Вчера, вишь, на сухомятке просидеть пришлось, ныне похлебать захотелось.

— Ну так чего же ты, еще одного приглашения ждешь?

Страж не заставил просить себя еще раз. Ел он раза в два быстрее любого из нас. С его помощью котел опустел гораздо быстрее, чем обычно. Когда все отложили ложки и взялись за кружки с чаем, Рустам спросил: — И где же ты, старина, видел много козюль?

— А где хошь! — ответил старик, обтирая рукой пот. — Хошь тут, около стана. Хошь на прокосах.

— И сколько ты видишь за день?

— Да, почитай, с полсотни.

— А не врешь?

— Молод ты еще, молокосос, мне такие слова говорить! — загремел старик. — Не веришь, пойди посмотри сам!

— Ладно, дед, не злись, — прервал его Илларионыч, — а ты, Рустам, не будь невежей! Человек нас ночевать пустил и о змеях рассказал. К тому же по возрасту он тебе в отцы, если не в деды, годится! Сейчас же извинись!

— Прости, дед, — тут же сказал Рустам, — брякнул я не подумав!

— То-то, прости, — пробурчал сторож, — бог тебя простит.

— А почему на стану никого нет? — спросил я.

— Воскресенье вчера было. Все по домам в станицу подались. Нынче ведь так, не то, что в былое время. Тогда весь сенокос без выезда в лугах жили, а теперь каждую субботу баню им подавай! Скоро приедут. Да вон они. Слышите, поют?

Вскоре к стану подъехали три грузовика, битком набитые рабочими. Через минуту мы были окружены толпой любопытных, на вопросы которых едва успевали отвечать. Разумеется, первый наш вопрос был о том, где люди видят больше всего змей. В ответ раздался гул голосов, в котором трудно было разобрать что-либо конкретное, но смысл был один — везде.

— А точнее! — потребовал Илларионыч. — Вот если, к примеру, сейчас змей надо найти, куда идти?

— А ты, мил человек, не спеши, — сказал пожилой рабочий, — погоди маленько. Вот обсохнут валки, трактора пойдут их сгребать. Так ты иди за граблями и собирай своих козюль.

— Как это собирай? — не понял Илларионыч.

— Так и собирай. Под валками и в сене этой нечисти столько бывает, что вручную стоговать нельзя. Того и гляди из сена тебе на голову козюля свалится. А хочешь, за косилкой ступай. На покосе собери тех, что от косилки уцелеют. Козюли и в траве прячутся, по краю кошеного. Их там косилка и давит, и режет столько, что страшно смотреть бывает. Особенно когда лан косить кончают. Случается, что косилка кровью змеиной сплошь залита. Иной раз в оставшейся нескошенной траве змей бывает столько, что будто сама земля шевелится!

Такому сообщению поверить было трудно. Однако действительность превзошла все, что можно было предположить. Нет, не буду забегать вперед. Все же лучше рассказывать все по порядку.

С приездом рабочих стан ожил. Отовсюду слышались говор, веселые возгласы, смех. Затрещали пусковые моторчики тракторов. Чуть спустя загремели дизели, и тракторы с косилками поползли на луг. Мы пошли следом. Утро было росным, и мы очень быстро промокли. Сначала роса смочила сапоги, потом колени, а после добралась и до пояса. По такой росе мы, разумеется, никаких змей не нашли и вернулись в стан, чтобы переодеться. Собственно говоря, только мы с Илларионычем вернулись переодеваться. Новички на мокрую одежду внимания не обратили. Пока мы доставали из машины сухие вещи и переодевались, лучи солнца стали горячими и уже не грели, а жгли. И тут на лугу на все лады зазвенели кузнечики. Они зинькали, цыркали, тенькали, трещали.

— Не будем спешить, — сказал Илларионыч, — подождем, пока начнут сгребать валки, и пойдем за граблями.

Предложение показалось мне дельным, мы уселись возле тракторов с граблями. Луг лежал перед нами как на ладони. Тракторы с косилками шли по лугу совсем не так, как принято: обычно они едут по кругу один за другим. Здесь же у каждого трактора был свой участок. Тракторов было четыре, и наших новичков тоже четверо. Сначала они сидели в кабинах вместе с трактористами, а потом почему-то вылезли и стали бродить по стерне.

— Интересно, чего они там найдут? — спросил я.

— Чего-нибудь да найдут! — буркнул в ответ Илларионыч.

Два трактора, что должны были сгребать валки, стояли пока без движения. Водители этих машин не торопились выезжать на луг. Они сначала осмотрели свои агрегаты, что-то постукали, где-то подкрутили и уселись у машин, дымя папиросами. Закурили и мы.

— Эй, змееловы! — позвал нас один из них. — Чего в стороне сидите? Идите к нам!

Мы подошли.

— Чего ждем? — спросил я. — Разве не время выезжать?

— Валки просохнуть должны, иначе сено в стогу портиться будет.

— Вы бы сразу к нам ехали, — сказал один из трактористов, — на наших лугах козюль столько, что хоть машиной вывози, все равно всех не вывезешь!

Мы с Илларионычем молча переглянулись. Тракторист заметил это и воскликнул: — Не верите? Думаете, я вру?

— Ты не врешь, — успокоил его Илларионыч, — просто тебе кажется, что здесь столько змей. Разве ты знаешь, сколько нужно змей, чтобы заполнить ими машину?

— Сенька, скажи им, сколько мы с тобой сожгли козюль у Степановой гривы на Глухом лугу!

— Это когда соляркой их залили? Чертову гибель сожгли! Там яма была, от землянки осталась. Так она полна козюлями была!

— А велика ли яма?

— В той яме трактор поместится, а глубиной она метра два!

— И полна змеями была?

— Ну, не так, чтобы полная, но стенок видать не было!

— Как же вы ее нашли?

— А мы по весне ездили одонья жечь. На Глухой луг приехали, а он еще водой залит. Только Степанова грива сухая. На ней раньше косцы останавливались и в землянках жили. Сейчас от землянок этих одни ямы остались. Я к одной яме подошел, а козюли в ней так и шебуршат. Которые тихо лежат, которые ползают. Я Федьку позвал. Хотели мы их палками бить, да видим не перебьешь. Уж очень много. Налили из бака в ведро солярки, плеснули в яму и пучком травы подожгли. Ой, что было! Козюли из той ямы во все стороны поползли. Мы на трактор и удрали.

— А на Кривой старице? А у Гнилого болота? Туда девки наши пошли ягоды собирать да на кучи змей и набрели. Со страху и про ягоды забыли. В станицу прибежали и слова вымолвить не могут!

Мы слушали и хотя не верили, но обижать ребят недоверием не стали.

— Видно, и вправду змей у вас много! — сказал Илларионыч.

— Сам увидишь! — отозвался Федор, — Даже на этом лугу их столько, что порой диву даешься! И не ходи далеко. Вот поедем сгребать, иди за граблями. Голову даю в заклад, если ты за один гон штук двадцать не соберешь!

— А велик ли гон?

— От одного края луга до другого. Метров триста.

«Ребята явно преувеличивают, — подумал я. — Если бы их слова оправдались хотя бы на одну десятую часть, и то было бы очень здорово!»

— Федька, давай заводить! — сказал Семен. — Вроде бы подсохло уже!

— Давай! — согласился Федор. — Если валки сырые, там постоим и козюль поищем! Ты, дядя, поедешь со мной, а твоего напарника возьмет Семен!

Ребята завели моторы. Мы сели к ним в кабины и поехали к валкам.

Навстречу нам от косилок шел Петр. Когда он поравнялся с трактором Федора, тот остановил машину. Петр подошел к трактору и стал что-то говорить, показывая на полный мешочек. Илларионыч выпрыгнул из кабины и замахал мне руками. Семен подвел свой трактор к ним, и я тоже выскочил на землю. То, что я услышал от Петра, было невероятно. Пока мы сидели и ждали, когда подсохнут валки, он набрал полный мешочек гадюк!

— Через двадцать — тридцать метров прокоса обязательно попадается гадюка, — говорил Петр, — и, кроме того, сколько их давит трактор или режет косилка!

— И везде так?

— Везде. Рустам уже второй мешочек набирает. Я бы от него не отстал, да пошел вам сказать, чтобы вы не рассиживались.

— Ну, что, врали мы вам? — торжествующе спросил Семен. — Теперь верите?

— Давай к валкам! — скомандовал Илларионыч. — На месте посмотрим! Может быть, все змеи на прокосах, а у валков их нет!

— В валках козюль не меньше! — успокоил его Семен. — Садись!

Семен подогнал трактор к началу валка и опустил грабли на землю. Длинные зубья торчали вперед, как копья.

— Иди за трактором и смотри на землю! — крикнул он мне из кабины.

Я помахал ему рукой. Семен двинул трактор вперед. Валок, словно гармошка, складывался на грабли. Трактор не прошел и полусотни метров, как груда сена вздыбилась до уровня кабины. Из-под валка метнулись две гадюки. Одну я успел прижать, а другая скользнула мимо моей ноги, свалилась в промятый трактором след и там, в колее, свернулась клубком. Семен дернул трактор назад. Заднее колесо шло прямо на змею.

— Стой! Стой! — закричал я.

Из-за шума мотора Семен не услышал меня. Тяжелое колесо прошло по колее, и от гадюки остался только клубок мокрой сплюснутой кожи. Я поддел его крючком и показал Семену. Тракторист засмеялся и махнув рукой. Я поднялся к кабине.

— Семен, ты перед тем, как назад сдавать, смотри на меня. Я постараюсь забирать всех змей.

— Ладно! Давай попробуем!

В следующий раз под валком оказались четыре гадюки. Пока я их ловил, трактор стоял. Следующий заход — опять три гадюки, опять задержка трактора. Семен поманил меня рукой.

— Этак я много не наработаю! Бери тех козюль, что уцелеют! Ждать больше не буду!

Я метался с немыслимой быстротой, и все же примерно каждая четвертая змея погибала.

Испуганные грохотом, змеи искали укрытия, заползали в колею и попадали под колеса.

Весь путь трактор прошел за двадцать минут. К концу пути в мешочке лежало пятнадцать змей, четыре были раздавлены. После второго захода в мешочке лежало еще столько же. К полудню я заполнил змеями три мешочка.

Обедать мы собрались все вместе. Трактористам привезли горячую пищу, которой хватило и на нас. Не пришел обедать только Рустам: он до позднего вечера бродил по стерне, собирая гадюк.

Я собрал (не могу говорить поймал) семьдесят пять змей, Петр — около ста, Виктор — около девяноста, Григорий — восемьдесят, Илларионыч восемьдесят. За пять часов мы (без Рустама) собрали больше четырехсот гадюк! Во второй половине дня «улов» был не таким богатым, и все же каждый ловец в среднем собрал по пятьдесят змей. Вечером Рустам принес на стан восемь полных мешочков — больше двухсот степных гадюк!

Всего бригада за день собрала девятьсот змей! Такого еще не бывало. Само собой разумеется, что все были весьма довольны.

— Я говорил, что надо сразу ехать на Или? Говорил или нет? — приставал к Илларионычу Рустам. — Вот это дело! Вот это заработок! Это тебе не то, что лазить целый день за десятком гадюк!

— Место удачное, что и говорить! — соглашался с ним Илларионыч. — Нам крепко повезло! И все же, Рустам, мы могли и ошибиться. Помнишь пословицу: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе»? Десяток змей в день из разведанного очага вернее, чем предполагаемая сотня в неизвестном месте!

— Нужно верить людям! — настаивал Рустам. — Верить! Понимаешь?

— Ты поверил тому, что возле аила Бостандыка много гадюк? — осадил я его. — А сколько нашел? Если бы не бригадир, поймали бы мы там тысячу змей?

— Но эту тысячу мы ловили двенадцать дней, а здесь почти столько же всего за двенадцать часов! Разница есть?

— Все это так, однако почему именно здесь столько змей? — спросил Виктор. — Кто скажет?

— Никто тебе этого не скажет, — отозвался Илларионыч, — попробуем разобраться сами.

В то время выяснить причину мы не смогли. Я понял это гораздо позже.

Во — первых, пойма реки Или не очень широкой лентой тянется среди сухой степи. По границам поймы обитает много кузнечиков, ящериц и мышей. Эти животные служат гадюкам пищей. Обилие пищи способствовало размножению змей. Весной, пока степь зеленая, гадюки расползаются по большой площади, где находят обильную пищу и удобные места для прогрева, чтобы ее переваривать.

Во — вторых, по границам поймы на кочках растет чий — полностебельный злак. Эти кочки — идеальное место зимовки, и змеям не нужно долго искать места, где можно укрыться от зимней стужи.

В — третьих, когда солнце выжгло степь, насекомые, ящерицы и мыши ушли из степи в зеленую траву, то есть на луга поймы, за ними приползли и змеи.

Просто, не правда ли? Однако этот вывод — следствие многолетних наблюдений.

Я не буду подробно описывать весь ход сбора (а не охоты!) степной гадюки в пойме Или. Это была скучная работа. Подумайте сами: какой интерес каждый день идти на один и тот же луг и, как картошку (даже не как грибы!), собирать сотни небольших животных?

Дневной сбор (а не добыча!) бригады составлял девятьсот — тысячу экземпляров. Через два дня я, Илларионыч и Григорий увезли в змеепитомник больше трех тысяч степных гадюк. Назад мы с Илларионычем не вернулись. Большой заработок нас не интересовал.

Может быть, мои слова кому-нибудь и покажутся странными. Само собой разумеется, что змей мы ловили не только ради романтики походов и приключений. Без заработка не проживешь. Но к этому времени мы заработали вполне достаточно, чтобы без нужды прожить до сезона будущего года. И право же, скучно быть человеком, думающим только о том как набить карман поплотнее. Что может быть лучше поездки в новые неразведанные места или поиска редкой змеи? В этом у нас с Илларионычем разногласий не было. К тому же мы сильно устали и хотели отдохнуть перед выездом на осенний сезон.

— Отдохните недели две и снова подключайтесь к отлову гадюки! Принимать будем без ограничений, возьмем любое количество! — предложил нам директор зообазы, — А зачем? — спросил Илларионыч. — Разве яда от тех змей, что заготовит бригада Рустама, не хватит для выполнения заказа?

— Неплохо было бы и запасец иметь! — улыбнулся директор. — Яд-то ведь может храниться до двадцати лет!

— Надо бы подумать о будущем, — заметил Илларионыч, — и прекратить отлов в обнаруженном очаге. Там нужно оставить определенное количество змей, иначе очаг погибнет.

— Найдем новые очаги! — ответил директор. — Теперь у нас есть опытные ловцы!

— Кого вы имеете ввиду? — поинтересовался Илларионыч.

— Ну вот хотя бы Рустама.

— Рустама? — удивился Илларионыч. — Я бы не сказал, что этот ловец имеет достаточный опыт.

— Почему? — в свою очередь удивился директор зообазы. — Заработок у него значительно больше, чем у других ловцов. Разве это не свидетельство его опыта и умения?

Мы попытались разъяснить директору зообазы разницу между опытным ловцом и удачливым новичком, но он не понял (или не захотел понять) наших добрых советов.

Так Рустам попал в опытные ловцы, а потом и в бригадиры. Бывает, что ловцу — новичку повезет. В первый же сезон он зарабатывает и кучу денег, и авторитет. Умному новичку такое на пользу. Он знает, что удача как пришла, так может и уйти. Чтобы не ударить в грязь лицом, умный новичок присматривается к опытным ловцам, перенимает их опыт и, как говорят, сам в гору идет и других за собой ведет.

Глупому новичку удача на беду. Он не понимает того, что вечных удач не бывает, учиться не хочет и рано или поздно попадает в неловкое положение из — за своего невежества. Хорошо еще, если попадает один. Гораздо хуже, когда вместе с ним в беде оказываются люди, бывшие в его подчинении.

Впрочем, не будем торопиться. Все узнаете в свое время.