"Иноземлянин(Альсино)" - читать интересную книгу автора (Казанцев Александр Петрович)

Глава 4. Немой вопль

— Шторм, Альсино! Наконец-то мы добрались до него! — услышал я радостный голос из темноты.

Ослепительный зигзаг разрезал черное небо, на миг высветив белую фигурку девушки, вцепившейся руками в перила платформы. И сразу сгущалась тьма, чтобы спустя мгновение при новой вспышке выступили из нее грозные шеренги сорванных с места гривастых гор, темной грудью в белых прожилках катящихся на препятствие. Но не вздымались фонтаны брызг, как при ударе об утесы или о разбитые борта тонущего корабля. Загадочно исчезали устрашающие валы под самыми ногами девушки, которая задорно бросала навстречу им переиначенный ею стих:

И добавляла:

— Это про нас, Альсино! Про нас! Правда-правда!

А потом продолжала, имитируя певца:

Поплавки, о которых она пела, находясь под ее ногами, принимали на себя удары волн, поднимаясь и опускаясь на них, когда те ныряли под недвижную платформу, поднятую над морем на четырех столбах-мачтах, уходивших вглубь. Там их несли на себе самоходные понтоны — подводные лодки, управляемые сверху и не ощущающие в глубине бунтующих на поверхности океанических волн. И покойна была отнимающая силу волн волновая плавающая энергостанция.

Ее поплавки, качаясь, приводили в движение электрические машины, превращающие энергию волн, переданную им ветром от солнца, в энергетический поток. Направленным лучом посылался он в небо, где на высоте 36 тысяч километров его принимал энергоспутник, вращающийся вместе с планетой, всегда находясь над одной ее точкой. Этот энергоспутник в свою очередь пошлет луч со своей устойчивой орбиты на земную приемную антенну, подарив людям энергию, полученную без сжигания топлива.

Неправдоподобно быстро рассеялась вдруг мгла. Солнце прорвалось сквозь тучи и осветило бушующий океан, который выглядел даже страшнее, чем невидимый в темноте.

Теперь физически ощущались непрерывные атаки сменяющихся рядов «океанских разбойников». Но тщетно силились они захлестнуть платформу.

Выше всех белогривых громад поднялась волна-великан с поставленной ветром дыбом всклокоченной седой гривой. Сорванные с нее ветром брызги обдали девушку в белом. Трепетавшее на ветру ее платье вымокло и плотно облегло ее гибкую фигурку.

И тут произошло нечто совершенно противоестественное. На снежном хребте горы-исполина мелькнуло что-то темное. И волна-великан не нырнула, как все предыдущие, под платформу, а кипящей пеной метнула свой гребень под ноги девушки и выбросила рядом с ней поползший к ней темный предмет.

Я услышал ее немой вопль. Оцепенев от ужаса, она не могла вымолвить ни звука. Только в мыслях ее мелькнуло отчаяние и мольба о помощи.

Омерзительно уродливое существо угрожающе шевелило полдюжиной ног, растущих у него прямо из головы. Жадно и злобно смотрели выпуклые глаза на подвернувшуюся жертву.

Я принял мысленный сигнал Оли в момент, когда щупальца чудовища охватили ее, чтобы вместе с ней исчезнуть в пучине моря.

Не отдавая себе отчета в происходящем, преодолев, как во сне, овладевшую мной скованность, я бросился на спрута, вцепился руками в мокрые, пульсирующие при моем прикосновении щупальца.

Спрут перенес свое внимание на меня. Обороняясь, он нападал, охватив меня одним из щупальцев, другим же обжег плечо, присосавшись к нему.

И мгновенно все изменилось. Исчез океан и волновая энергостанция, исчезла Оля. Я проснулся, но кошмар продолжался. Плечо жгло от присосавшегося щупальца, горло сдавило другое, а третье, обвившись вокруг моего пояса, тащило меня с моего ложа вверх, где на краю соседнего бассейна всплыл глазевший на меня недавно спрут, пытаясь теперь затащить меня к себе…

Нет, я не крикнул, мой вопль был немым, как только что привидившийся мне во сне призыв девушки. Это был крик моей мысли, рожденный инстинктом самосохранения.

Но кто мог его услышать? Кто?

Однако он был услышан… Не в тот миг, а много позже я узнал, что далеко отсюда милая Оля, захлебываясь от слез, вскочила с постели и уткнулась в плечо испуганной старшей сестре, тщетно старавшейся ее успокоить.

— Альсино! Альсино! — твердила она, рыдая на Лениной груди.

— Да полно, родная. Ничего с ним не могло случиться. Он в надежном месте. Юра Кочетков заверил меня.

Но Оля продолжала дрожать всем телом.

— Нет, нет, — говорила она. — Помнишь, еще Циолковский говорил, что нет семьи, в которой не испытали бы тревоги, ощутив издали беду с близким человеком. Правда-правда!

— Так то ж с близким человеком. А он кто тебе?

— Он хороший, — всхлипывала Оля.

А спрут меж тем приподнял меня с койки. Можно было поражаться длине и силе его щупальцев. Но мне было не до удивления, я задыхался, тщетно стараясь оторвать от горла мокрое, пульсирующее на мне щупальце.

Я подумал, что в последний раз вижу над собой звездное небо с яркой, как вчера, луной. Но свет ее померк на мгновение, словно чем-то заслоненный.

Странное веретенообразное тело пронеслось над моей головой на фоне мерцающих звезд. А вслед за тем еще другое такое же.

И сразу раздались всплески воды в бассейне спрута. Вода там закипела вокруг завязавшейся схватки. Кто-то напал на спрута.

И он, обороняясь, вынужден был отпустить меня, втянув свои щупальца. Я тоже грохнулся на свое ложе. Плечо жгло, горло пересохло. Я судорожно глотал воздух.

Это могло показаться продолжением сна, но со всей реальностью я видел, как побежденный спрут упал на дно бассейна и укрылся в приготовленной ему там норе.

А спасшие меня существа разогнались в спрутовском бассейне и, выскочив из воды, пронеслись по воздуху над моей клеткой, благо крыша над ней была сдвинута заботливой Танелой.

Но как могли они это сделать? Услышали мой «немой вопль», подобно Оле, приняли мою паническую телепатему о гибели? Следовательно, я обязан своим спасением мыслящим существам, которых здешние люди считают смышлеными, поддающимися дрессировке животными, известными своими симпатиями к людям, не раз спасавшими гибнущих в море и в нынешнее время, и тысячелетия назад.

Я быстро пришел в себя. Сказалась подготовка к любым злоключениям, которые могли встретить меня в иномире.

Не доверяя спруту, я встал и перенес свою койку к противоположной прозрачной стене, увидев за нею двух с любопытством уставившихся на меня дельфинов

Если они приняли мой «немой вопль», то должны и сейчас понять ту бесконечную благодарность, какую я испытывал к ним, наряду с восхищением ими и радостью своего открытия еще одной мыслящей расы иномира.

И дельфины снова приняли мой мысленный посыл к ним, более того, ответили мне тем же.

Так кошмар этой ночи завершился для меня величайшим счастьем общения с гуманными существами.

Утром Болотов и Танела пришли одновременно.

Танела сразу почувствовала неладное, заметив, что я переставил койку к другой стене.

Болотов открыл своим ключом захлопнувшуюся вчера дверь бокса и, войдя, извинился передо мной за свою оплошность.

— Вы не узник здесь, — сказал он.

— Что-то случилось? — спросила Танела

Болотов удивленно посмотрел на нее. Она молча указала на перенесенную койку и стала вносить в бокс два стула и столик, которые где-то достала, как попросил ее об этом вчера Болотов.

— И правда, — сказал Болотов, — вы начали перестановку в этом псевдоуютном уголке раньше, чем Танела добыла вам мебель.

— Мебель могла не понадобиться, — ответил я и на недоуменный взгляд Болотова рассказал о ночном происшествии.

— Один мудрец всех времен сказал: «Добро истинно, когда оно содеяно не по обязанности или долгу, а по велению души».

Танела всплеснула руками:

— Это я виновата, я! Не надо было поднимать крышу.

— Если бы крыша не была поднята, дельфины не смог ли бы прийти мне на помощь, — попробовал успокоить я ее.

— Но и спрут не смог бы напасть на вас, — справедливо заметил Болотов. — Но меня взволновала еще осведомленность дельфинов о том, что с вами происходит. Может быть, они наблюдали за вами через прозрачную стенку?

— Не думаю, — отозвался я. — Они приняли мой не произвольный мысленный призыв о помощи.

— Какие есть тому доказательства? — допытывался молодой ученый. — Любые выводы убедительны, если сделаны на основе неопровержимых фактов.

У меня был убедительный факт: дальнейшее телепатическое общение с дельфинами; к утру я уже многое знал о второй мыслящей расе иномира, живущей в водной среде.

Болотов слушал меня с жадным интересом, Танела — с нескрываемым восторгом.

И я рассказал новым друзьям о дельфинах, давние предки которых, обитая на суше, вынуждены были, скорее всего из-за климатической катастрофы и затопления материка, приспособиться к жизни в водной среде, где за миллионы лет обрели лучшие условия существования, не зная земной тяжести, всплывая над дном, как взлетают птицы над сушей. Нет у них ни общества, ни власти вожаков, ни принуждения, поистине свободные и вместе с тем гуманные. Не испытывали они превратностей непогоды, им не требовалось ни жилищ, ни одежды, ни огня, ни средств транспорта, и цивилизация их развивалась не путем технологических достижений, а развитием гуманности. Потому они с симпатией относились к людям, всегда приходя им на помощь в беде и в нынешнее время, и тысячелетия назад. Правда, люди не отвечали им тем же, охотясь за ними, как и за другими китообразными, безжалостно истребляя их. От былого пребывания на суше у дельфинов осталась лишь потребность всплыть на поверхность моря, чтобы вдохнуть воздух, а также кормить молоком своих детенышей, чем они и отличаются от всех остальных обитателей морей.

— Изучение дельфинов показало, что в строении их скелета можно угадать рудименты былых ног их предков, — заметил Болотов. — Они легче поддаются дрессировке, по команде выскакивают из воды, чтобы проскочить через обруч, играют в мяч, толкают плот с дрессировщиком, а известный исследователь дельфинов американский ученый Лилли утверждал, что они способны произносить целые фразы по-английски.

— Ваш ученый заблуждался, полагая, что исследует дельфинов. Скорее, они исследовали его, они всегда идут навстречу своим «дрессировщикам», выполняя требуемые от них трюки, чтобы не огорчать людей.

— Какие милые существа! — воскликнула Танела. — Знай я об этом, пошла бы работать в дельфинарий, подружилась бы с ними.

— У вас завидное стремление водить дружбу с весьма далекими от человека существами, — пошутил Болотов.

— А что? Я и собак обожаю! Знали бы вы моего Бемса! А эти гоминоиды, как вы их называете, тоже гуманные, как и дельфины! — задорно воскликнула Танела. — Уж я-то знаю, побывала в пещере такого гоминоида. Если бы все люди были такими хорошими, как он или как те же дельфины!

Наша беседа прервалась появлением деловито озабоченного профессора Сафронова.

— Это что за «партийное собрание» в рабочее время на территории института? — без тени юмора хмуро спросил он.

— Это еще не партия! Это выяснение основ цивилизованного общества гуманных существ, не знающих грубых окриков и тупых острот, — отпарировала Танела.

Сафронов даже побледнел от негодования.

— Почему в исследовательском боксе находятся посторонние? — угрожающе спросил он.

— Я не посторонняя, мне уборку делать надо. Болотов поспешно вышел из бокса и запинаясь доложил профессору о чрезвычайном ночном происшествии.

— Что? — вскипел тот. — Допустить драку между подопытными животными? Вы что? Не дорожите интереса ми науки?

— Моя вина лишь в том, что в боксе захлопнулась дверь, а у Танелы, дежурившей вечером, ключей не было.

— И не надо. Исследуемый должен находиться в боксе.

— В клетке, — уточнила Танела.

— Я попросил бы не корректировать мою речь.

— Да уж где там ее скорректировать! — задорно отозвалась Танела.

— Как спрут? Не поврежден ли? Кто мне ответит за это?

— Да вот он, выполз спрут, почуял ваш приход. Особую симпатию, очевидно, ощущает, — заметила Танела. — Вы бы лучше не о спруте, а об Альсино спроси ли. У него ожог на плече от спрутовского щупальца.

— Его я вижу перед собой, а спрута не было видно! Кроме того, я равно забочусь обо всех испытуемых. Однако ЧП могло произойти только при поднятой крыше. Кто осмелился ее поднять?

Болотов ссутулился более обыкновенного, умоляюще глядя на Танелу. Та храбро заявила:

— Я подняла крышу. Надо было проветрить помещение. Наш Альсино задохнулся бы от оставленного запаха вашего найна.

— Какого еще найна? — все больше свирепел Сафронов.

— Которого вы поймали в Ленинградской области около былого раскольнического скита и «лешим» прозвали.

— Какого лешего вы не в свое дело лезете?

— Из чувства гуманности, уважаемый профессор. Оно не всем присуще.

— Вот что, почтенная товарищ уборщица Займовская, я объявляю вам, а также Алексею Федоровичу Болотову выговор. И не просто выговор, а со строгим предупреждением об увольнении.

— Увольнение не может быть строгим или не строгим. Строгим может быть только выговор, — смиренно заметила Танела и, словно спохватившись, добавила: — Кроме того, это неправильно! Если виновата, то только я, а уж никак не Болотов.

— О нем будет разговор особый после возвращения Николая Николаевича из-за границы. Следует ли ему продолжать работу здесь?

— Все у вас особое: и разговор, и бокс, и угроза, от которой вы получаете особое удовольствие.

— Во всяком случае от беседы с вами я особого удовольствия не получаю.

— Как и я! — весело заявила Танела, забирая свое ведро и швабру. Обернувшись, еще раз сказала: — А Алексей Федорович здесь ни при чем. Лучше поинтересуйтесь у Альсино, как дельфины вас исследуют.

— Что? — опешил Сафронов. — Меня исследуют подопытные?

— Конечно, — тряхнула головой Танела. — И дельфины, и Альсино, и даже спрут. Все любуются вами, как вы раскрываетесь перед ними.

— Ну, знаете, вы переходите все границы!

— А пограничника Алеши у вас уже нет, — отрезала Танела.

Она направилась к своей каморке, где хранились ее немудреные приспособления для уборки.

Она навела там образцовый порядок и даже по собственному разумению переоборудовала ее. Достала толстый стальной прут и закрепила его в стенке напротив двери и для другой опоры использовала саму дверь, высверлив в ней дрелью отверстие.

Прут держался в стенке, но когда дверь закрывалась, то прут оказывался надежно закрепленным на двух опорах. Словом, сказалось инженерное образование «уборщицы». У Танелы был свой ключ от ее каморки. На пруте она развесила шланг и пылесосный набор.

Поставив ведро со шваброй на пол, она открыла дверь, чтобы взять пылесос и шланг, обмерла от неожиданности.

Всю ее каморку занимало огромное мохнатое существо, леший или найн, как называл его Альсино. И прикован он был к Танелиному пруту. На свободный его конец надели второй «браслет» «наножников», цепью соединенный с ногой.

Но когда дверь открылась, браслет уже не требовалось отстегивать, он просто снимался через конец, входивший в отверстие в двери.

Танела действовала решительно.

В лицо ей пахнуло знакомым запахом ее кавказского похитителя. Это был не он, но все равно! Танела сняла браслет с конца прута и сделала знак найну. Она указывала ему наверх, словно он должен был улететь. Тот не сразу понял ее.

Тогда она принялась колотить его кулачками, приговаривая:

— Бестолочь ты мохнатая! О тебе я забочусь или о ком? Давай беги! Улетай в свое чужое измерение и привет там передай моему кавказскому приятелю. Понял? И ничего-то ты не понял, а еще хочешь, чтобы я тебя своим прапрадедушкой считала. Видишь, я сняла браслет на другом конце цепи. Видишь? Ну так давай! Не хочу я, чтобы они тебя здесь мучили. Еще скелет твой или чучело в Палеонтологическом музее выставят! Ты их не знаешь! И хорошо! Ну миленький, ну хороший, пойми ты человеческую речь. Ведь твои потомки людьми станут, тоже будут так говорить. Беги! Испаряйся или сквозь землю проваливайся, как леший в русских лесах. Прощай, дорогой. Я скажу, что не знала, что тебя в моей каморке заперли. Открыла дверь, а ты и был таков!

И, кажется, примат все-таки понял Танелу, он взял своей огромной мохнатой лапой конец цепи с освобожденным браслетом, благодарно посмотрел на Танелу, словно прощаясь. Она готова была поклясться, что он именно так на нее посмотрел, и стал растворяться в воздухе, пока не исчез совсем вместе с цепью, не потянувшей его обратно.

Танела вбежала в зал, столкнувшись с озабоченным Сафроновым.

— Профессор! Профессор! — закричала она. — Кто запер лешего в моей каморке, приковал его к пруту, проходившему через дверь? Я ничего не знала. Открыла дверь, а он сдернул браслет с цепью с прута и был таков. Вот так! Просил кланяться.

— Что? — озверел Сафронов. — Вон отсюда! Я отдаю вас под суд! Вы сорвали научно-исследовательскую работу с редким животным! Вы лишили меня материала для диссертации. Я подозревал вас, но не до такой степени!

Болотов стоял в отдалении, смущенный, не решаясь вмешаться.

— А вы напишите диссертацию о его запахе, — дерзко сказала Танела. — Он остался.

Бросив Сафронову под ноги свою швабру, она гордо вышла из зала, оглянувшись, чтобы встретиться глазами со мной.

И столько задора и решительности было в ее взгляде, что я снова подумал, как мне далеко до того, чтобы понять своих сородичей из иномира, в особенности женщин…