"Зона риска" - читать интересную книгу автора (Корнешов Лев Константинович)

ТРУДНЫЕ РЕШЕНИЯ РОМАНА ЖАРКОВА

— Попросите, пожалуйста, к телефону Инну.

— Инесса, тебя, — услышал Роман приглушенный расстоянием мужской голос.

Когда телефонная трубка отложена в сторону, кажется, что собеседник находится далеко-далеко. Но Роман знал, что улица Инны всего в двух шагах от Оборонной, — вчера она разрешила проводить ее до подъезда. Вчера был очень хороший, ну прямо прекрасный вечер.

— Слушаю... — Голос Инны прозвучал ровно и безмятежно.

— Это я... Звоню, как условились!

— А-а, я не ожидала, что вы так быстро откликнетесь на мою просьбу о ремонте квартиры. Но вы позвонили слишком рано.

— Какую просьбу? — опешил Роман.

— Я еще не решила окончательно. И конечно, для меня дороговато...

— Что за чушь? Это ведь я, Роман!

— Позвоните, пожалуйста, завтра. Примерно в это же время я буду дома...

Он услышал, как Инна сказала кому-то: «Договорилась тут с одним халтурщиком, чтобы обои переклеил». Потом трубку положили, что-то щелкнуло, заныли прерывистые гудки.

Роман в недоумении уставился на телефон. Трубку он все еще держал в руке.

— Что, съел? — ехидно спросила Лина. Она, конечно, прислушивалась к разговору, делая вид, что убирает комнату.

— Не лезь не в свои дела, — строго сказал Роман. Он помрачнел, не зная, как объяснить непонятное поведение Инны. Она не могла его не узнать. Сама ведь просила звонить почаще...

Лина дотошно допрашивала:

— Что она тебе сказала?

— Почему это тебя интересует? — рассердился окончательно Роман.

— Хочу перенять опыт, как отшивать слишком назойливых кавалеров.

— Отстань, — попросил Роман. — И без тебя тошно.

— Все-таки она тебе что-то тако-о-е сказала! — Лина никак не могла успокоиться.

Метелка в ее руке энергично летала по книжным полкам — когда Лина убирала в квартире, пыль везде стояла столбом.

Вообще-то у Романа хорошие отношения с сестрой. Лина младше его на два года, и он считал, что должен заниматься ее воспитанием. Об этом просил и отец, когда уезжал с мамой за рубеж: «Ты, Роман, уже взрослый. Прямо скажи, можем ли мы спокойно оставить вас вдвоем на целый год?»

Роман знал, что родители готовятся к длительной командировке. И вопрос отца не застал его врасплох. Он давно уже все продумал, взвесил.

— Конечно, — твердо сказал. И солидно добавил; — Тебе не стоит отказываться от интересной работы.

Отец, видно, и не ожидал другого ответа. О такой командировке он мечтал давно и, конечно, очень хотел поехать в эту африканскую страну вместе с мамой.

Жарков-старший вошел в науку, как он сам говорил, через Сибирь и Дальний Восток. Он мало походил на ученого, какими их изображают в кинофильмах. Внешне неуклюжий, неповоротливый, сохранивший привычки и внешний вид колхозного механизатора (он и в самом деле был в юности трактористом), Иван Жарков исходил в экспедициях огромные пространства на восток от Урала. Практика дала материал для фундаментальных исследований. Свою кандидатскую диссертацию Жарков-старший писал на привалах, у костров, в промежутках между экспедициями. Иван Петрович стал доктором геологических наук и профессором в тридцать с небольшим. На его открытия ссылались в своих трудах многие ученые, крупнейшие университеты мира считали за честь пригласить профессора Жаркова для чтения лекций.

Марья Романовна познакомилась с Жарковым во время одной из его экспедиций. Жарков набрел тогда со своей партией на затерянное, укрытое тайгой сибирское село. Он простудился, свалился с воспалением легких. Пришлось оставить его в таежном селе на несколько дней. Экспедиция ушла дальше, время терять было никак нельзя, наступала зима. Местная фельдшерица Маша оказалась прилежной сиделкой. Несколько ночей она не отходила от метавшегося в бреду Жаркова.

Иногда Жарков, очнувшись, в испуге спрашивал:

— Вы здесь?

Ему все казалось, как вспоминал он потом, что, если Маша хоть на минутку оставит его, он из болезни не выкарабкается.

Через неделю Жарков встал на ноги и, опираясь на плечо Маши, вышел на резное крылечко, Был осенний вечер, выцветшее за лето солнце тусклым пятаком катилось за пики сосен. Порывистый ветер гнал по земле жухлый лист. Деревенька была маленькой и безлюдной, и не верилось, что где-то есть большие города на обжитой, приветливой земле. Иван Жарков всегда был своим человеком в тайге, он лишь посмеивался, когда слушал рассказы бывалых товарищей о том, как иногда в дальних экспедициях одиночество и тоска берут верх над человеком, и тогда сжимается сердце, небо опускается на землю, неясная опасность вытягивает нервы в струны так, что они звенят.

Но что-то похожее произошло с ним сейчас, и пространства, всегда манившие его, почудились ловушкой, из которой в одиночку не выбраться. На душе было лихо.

Фельдшерица Маша осторожно сняла руку Жаркова со своего плеча:

— Попробуйте стоять сами — вы теперь уже почти здоровы.

— Я не смогу.

Жаркову и в самом деле казалось, что, стоит лишиться хрупкой опоры, он упадет и больше не встанет.

— А вы все-таки попробуйте.

— Без вас я никуда, — твердо сказал Жарков. — Вы теперь будете со мной всегда. Я еще вам не сказал, что вы выходите за меня замуж?

— Не шутите так, Иван Петрович...

— И не думаю. Наша экспедиция ищет золото, и, кажется, я нашел настоящий клад — вас. Соглашайтесь...

Ни разу в жизни Иван Петрович Жарков не пожалел о стремительном решении, принятом тоскливым осенним вечером в таежной глухомани. Может быть, это было у них, у Жарковых, в роду — принимать решения быстро и твердо?

Маша стала Жаркову верной спутницей на многие годы. Она окончила медицинский институт, и конечно, в длительных экспедициях мужа ей всегда находилась работа. Иван-да-Марья — так называли их друзья.

Раньше, когда жива была бабушка, Роман с Линой во время отлучек родителей оставались под ее надзором. Но вот уже два года, как бабушки не стало.

Проблема «оставлять — не оставлять» обсуждалась долго и всесторонне. Однажды в гости к Жарковым пришли очень близкие друзья дома — профессор Дмитрий Ильич Стариков с супругой. Они решительно советовали Ивану Петровичу и Марье Романовне отказаться от поездки — «у детей трудный возраст».

— Они уже не дети, — возражал Иван Петрович. — В их возрасте я самостоятельно зарабатывал себе на жизнь.

— Это было другое время, — не соглашался профессор Стариков. — Война нас сразу сделала взрослыми.

— Все дети когда-нибудь становятся взрослыми. — Иван Петрович добродушно улыбался. — Помню, когда мне было столько же, сколько сейчас Роману, я в колхозе уже землю пахал.

Профессор Стариков тоже улыбнулся:

— В сорок седьмом я пришел на завод учеником слесаря.

— Вот видишь... Почему же мы должны своим сыновьям создавать тепличные условия? Или они глупее нас?

Хотя Иван Петрович и Стариков беседовали вполголоса, Роману в его комнате все было слышно.

— Твой возглас скорее эмоционален, нежели доказателен. — Голос Старикова звучал укоризненно.

— Между прочим, — вмешалась Марья Романовна, — мой отец, в честь которого мы назвали сына Романом, в таком возрасте по комсомольскому мандату уехал в далекую деревню красным избачом, и в него стреляли кулаки.

Деда Роман никогда не видел — он погиб в Отечественную войну под Сталинградом. Ушел на фронт добровольцем в уже пожилом возрасте, хотя и имел, как тогда говорили, броню. У матери была фотография — пожилой лейтенант с кубиками в петлицах, со строгим взглядом. Таким и виделся Роману дед, когда он думал о нем. Каждый год Девятого мая отец, мать, Роман и Лина, вливаясь в нескончаемый поток людей, шли к могиле Неизвестного солдата, чтобы положить на строгий и печальный гранит алые гвоздики. Они не знали, где похоронен Роман-старший, известно было только, что где-то на волжском берегу, но казалось, что он лежит здесь, в самом центре страны, укрытый навсегда, навечно гранитной плащ-палаткой.

Дмитрий Ильич снова сказал:

— У твоего отца, Маша, тоже было время, когда рано взрослели. Разве можно сравнивать тридцатые-сороковые с семидесятыми? Посмотрите на нынешних студентов — в джинсах и всяких мини. Читаешь лекцию, а перед тобой выставка, извини, Маша, стройных ножек.

— Если ты еще замечаешь, что у девушек стройные ножки, значит, до старости далеко.

Марья Романовна шутила — это слышно было по тону, у нее было хорошее настроение.

«Молодец, мама», — подумал весело Роман.

Профессор Стариков ему всегда нравился. Но все-таки была и обида — мог бы с бо́льшим доверием относиться к нему, Роману, и к его ровесникам. Кто-то придумал это первым: «Наше время... ваше время...» Ведь не мы выбираем время, оно выбирает нас.

— Ты нас не отговаривай, Дмитрий Ильич, — сказал Иван Петрович, — мы уже все решили. Ребята у нас самостоятельные, да и не можем мы всю жизнь стоять у них за спиной. И ты в случае чего им поможешь.

— Решили так решили, — покачал головой Стариков, — вам виднее, но я считаю необходимым предупредить.

— Ничего, посмотрим заодно, насколько им можно доверять.

— Опасный эксперимент.

Стариков и в жизни, и в научной работе был упрям до невозможности.

— На той грани, когда дети становятся взрослыми, ничего простого не бывает.

Роману подумалось, что нехорошо вот так, тайком, слушать разговор о себе. Он нарочито громко закашлялся, потом сказал:

— Мне все слышно.

— А мы ничего от тебя не скрываем, — отозвался отец, — речь идет о тебе и Лине, поэтому секретов от вас нет. Зайди сюда.

Родители и Стариковы пили чай. Иван Петрович терпеть не мог спиртного, в их доме гостям предлагался только чай или кофе. Правда, отец привозил иногда из командировок бутылки с яркими этикетками — подарки друзей, сувениры, — они плотно заполнили полки домашнего бара, их годами не трогали, потому их и собралось много. «Наш НЗ», — смеялась мама.

В столовой плавал сизый дым — Стариков много курил. Мама хлопотала с чаем, отец устроился в любимом кресле с жесткой спинкой, он не привык к современной мягкой мебели, говорил, что она размагничивает человека, заставляет его концентрировать внимание на удобствах, без которых вполне можно обойтись.

— Садись с нами, — показал отец Роману на стул и неторопливо сказал: — Ты, Роман, конечно, понимаешь, что нам непросто решиться на такой шаг. И дело не в том, что для меня эта командировка представляет особый научный интерес. Я могу и отказаться, меня поймут, поедет кто-нибудь другой, есть, к счастью, кому. За границей я бывал неоднократно и, ты это знаешь, не отношусь к числу тех людей, которые ради зарубежных вояжей готовы все бросить. Да я и не в вояж собираюсь — работать...

Отец помолчал, подбирая нужные слова, хотя Роман и понимал, что он уже все продумал. Мама перестала разливать чай. Даже Стариков погасил сигарету.

Роман почувствовал, что именно сейчас родители хотят сообщить о своем решении. Он догадывался, каким оно будет. Радовало, что доверяют, считают уже взрослым, самостоятельным. Но в то же время где-то в потаенных уголках души тлело сомнение: ну как они с Линой одни целый год? За себя Роман не очень опасался, он уже привык к тому, что родители прислушиваются к его мнению. Так было, например, когда он после восьмого класса неожиданно для всех решил пойти учиться в ПТУ, Отличник, чемпион района по боксу среди юношей в среднем весе, можно сказать, гордость школы — и в ПТУ? К тому же он хорошо знал французский язык, отец дома часто говорил с ним на французском.

Было тогда много охов и ахов, классная руководительница специально приезжала к Ивану Петровичу, директор школы приглашал к себе Марью Романовну.

— В ПТУ идут одни хулиганы, неисправимые, — утверждала супруга профессора Старикова Нелли Николаевна, или, как ее звала Лина, «дама Н.».

— Когда вы были в последний раз в ПТУ? — поинтересовался Иван Петрович.

— Я счастлива, что судьба избавила меня хотя бы от этого испытания, — трагическим тоном ответила «дама Н.». Она всегда страдала нервно и страстно, была в постоянной обиде на судьбу и на жизнь. Почему — Роман не мог сообразить, хотя и старался. У Нелли Николаевны, как ему казалось, имелось все необходимое для безоблачного счастья. Правда, у Стариковых не было детей, зато «дама Н.» очень любила свою собачонку Ниточку — страшненькое, удлиненное существо, действительно напоминавшее вытянутую нить.

Профессор Стариков обычно снисходительно относился к страданиям супруги. Роману даже казалось, что привык к ним и не принимает всерьез.

Словом, было много разговоров и «военных советов» за вечерним чаем. Отец молчал, мать пыталась выяснить причины, толкнувшие Романа на такой шаг, Нелли Николаевна произносила страстные монологи, Роман твердо стоял на своем. Он уже побывал в профессионально-техническом училище при крупнейшем в стране автомобильном заводе, походил по мастерским, познакомился с ребятами. ПТУ вместе с профессией давало и общее среднее образование. Роман твердо знал — это то, что ему нужно. И был благодарен отцу — в пору окончательного решения Иван Петрович поддержал его,

— Каждый выбирает свою дорогу в жизнь. — Профессор Жарков иногда любил звучные фразы.

— Но не такую же! — нервно вскрикнула «дама Н.».

— Чем она хуже других? Я пришел в науку с колхозного поля. Однажды загнал трактор в гараж, помылся, приоделся и уехал сдавать вступительные экзамены в университет... Мой сын придет в науку, если захочет этого, из заводского цеха. Каждый выбирает себе дорогу... — повторил отец, потом добавил: — Достойную себя.

Роман настоял на своем, и это было первое в его жизни по-настоящему важное решение.

Теперь учеба была уже позади — Роман заканчивал училище, осталось всего несколько месяцев. Работать собирался на родном автомобильном заводе. Он в училище был среди первых, поэтому получал право сразу же поступать в вечерний институт.

Одним словом, Роман считал себя уже вполне взрослым, и споры о том, можно или нельзя родителям уехать на год, вызывали у него чуть ироническое отношение. Тревожила только Лина — девчонки в ее возрасте — а она училась в девятом классе — становятся, как заметил Роман, немного странными. Лина часто и без видимых причин вспыхивала, по пустякам раздражалась, иногда ночи напролет читала, а то вдруг собиралась на стометровку — там у нее объявились друзья. И хотя отзывалась она о них пренебрежительно, однако Роман замечал, что порою ее очень тянет на вечернюю улицу, и тогда домашние задания делаются кое-как. Сумеет ли он влиять на Лину, остаться с сестрой хорошими друзьями, как всегда было раньше?

— Очнись, Роман Иванович, — вдруг услышал он требовательный голос отца.

Роман действительно так задумался, что едва не пропустил самое главное, то, ради чего и собрались они все вместе в этот вечер.

— К зарубежным поездкам я действительно отношусь спокойно. И я знаю, что рано или поздно тебе придется научиться жить самостоятельно, уметь принимать решения, иметь мужество отвечать за них. Я убежден, что лучше это начинать делать раньше, чем тогда, когда уже поздно и жизнь оставила нужную отметку позади. Одним словом, если у тебя не будет серьезных возражений, мы с мамой решили принять предложение о командировке.

— Папа... — начал было Роман.

— Нет, погоди, не торопись с ответом! Взвесь все, прикинь свои силы, сынок. Быть самостоятельным не шутка. Это когда родители рядом, очень хочется поскорее стать взрослым, и все кажется, что они мешают, вмешиваются не в свои дела. Не возражай, я сам пережил это, когда мне было столько же, сколько и тебе. Рядом с отцом, с матерью легко воображать себя самостоятельным... А когда действительно один на один остаешься с жизнью? Понимаешь, один на один!

— Отец...

— Ничего он еще не понимает, — пробормотал профессор Стариков. — Тут и в сорок лет хочется, чтобы был рядом кто-то сильный...

— В этом смысле Дмитрий Ильич прав, — поддержал его Иван Петрович. — Жизнь часто сравнивают с безбрежным морем... Так вот, рядом с каждым должен быть кто-то, кто в шторм бросил бы спасательный круг, а в туман указал направление к берегам. Не очень витиевато я говорю? — оборвал он сам себя и смущенно улыбнулся.

— Нет, отец. Я действительно все, все понимаю. И хотя нам с Линой будет трудно, мы будем очень скучать, но постараемся...

— Имей в виду, Роман: окончательное слово за тобой...

Так Роман принял второе в своей жизни важное решение. И если первое — об учебе в ПТУ — касалось только его лично, то теперь пришлось думать и о сестренке Лине, и о родителях, которые, конечно же, очень волновались за них, хотя и никак не показывали этого. Только «дама Н.» при каждом удобном случае изрекала что-нибудь патетическое о несерьезных родителях и самоуверенных детях.

Наконец настал и такой день, когда родители вместе с Романом и Линой поехали в аэропорт. Провожали Дмитрий Ильич, какие-то очень официальные товарищи, ученики Ивана Петровича. Было шумно, весело и бестолково. Навезли цветов, все давали какие-то советы, обещали присматривать за Романом и Линой, будто они маленькие несмышленыши. Мама стояла растерянная, она все как-то жалобно оглядывала Лину и Романа.

А Роману очень хотелось, чтобы никого не было, только отец, мама и сестренка. Ему казалось, что эти минуты по праву принадлежат лишь их семье. Зачем здесь столько людей? И почему все они говорят так нарочито бодро, что-то обещают, о чем-то напоминают?

— Не кисни, Роман. — Иван Петрович обнял сына за плечи, чуть прижал к себе. — Я уверен, у вас все будет тип-топ.

Он позвал Лину, отошел с сыном и дочерью в сторонку.

— Ты, Лина, остаешься за хозяйку дома, Роман за старшего. Поэтому прошу, многоуважаемая Лина Ивановна, слушаться брата.

Мощно шумели двигатели реактивных лайнеров, гигантские серебристые птицы круто уходили вверх, ныряли в синее небо. Другие, наоборот, коснувшись земли, долго по ней бежали — скорость нехотя отступала, гасилась бетонной полосой. Звучали на трех языках объявления по радио.

Чета пожилых иностранцев что-то спрашивала у пассажиров. Им указывали на окошко справочного бюро. Иностранцы оглядывались по сторонам — их переводчик убежал регистрировать билеты или еще куда-то.

— Помоги, — сказал отец.

Роман подошел к иностранцам, спросил, говорят ли они по-французски.

— О, молодой человек! — обрадовался строго одетый мужчина. — Как это любезно с вашей стороны!.. Им надо заплатить за перевес багажа, и они хотят знать, где находится касса. Роман объяснил и провел их до той точки зала, откуда была видна эта касса.

— Мы вам очень благодарны, молодой человек, — раскланялись супруги.

Иван Петрович слышал эти слова и, когда Роман подошел к нему, сказал одобрительно:

— У тебя, конечно, прононс не парижский, но понять можно.

Потом автобус увез родителей к самолету... Роман и Лина ждали, пока милый женский голос чуть интимно объявил, что Ил-18 совершил взлет. Они стояли на террасе аэропорта и видели, как ушел в небо, исчез за горизонтом лайнер Аэрофлота.

Вот и закончились все прощания, расставания, осталось ждать писем. Они приходили регулярно, раз в неделю, письма с обратным адресом африканской страны. Родители писали, что у них все в порядке, работается очень интересно, впечатлений масса. Прошло полгода, оставалось еще столько же. В специальном календарике Роман вычеркивал дни, ему казалось, что время движется слишком медленно.

Самостоятельная жизнь у них наладилась быстро, была построена по строгим законам. Роман у отца научился уважать разумный порядок, точность, обязательность. Часто звонил Стариков, и на все его вопросы Роман неизменно бодро отвечал: «У нас, Дмитрий Ильич, полный порядок!»

На удивление, Лина вела себя чуть ли не образцово — школа, занятия музыкой, три раза в неделю бассейн. И у нее все было в самом деле в порядке. А вот у самого Романа... Совсем недавно он познакомился с Инной. Или это было очень давно? Нет, это случилось месяц назад, хотя какое имеет значение, когда это произошло, если главным становится только одно: когда увидимся снова?

А теперь вот какие-то нелепые слова о ремонте, халтуре, обоях. И все это после прекрасного вчерашнего вечера, когда Инна разрешила проводить себя до подъезда своего дома, и они недолго постояли, поговорили, а потом она быстро поцеловала его в щеку, сказала: «Такой большой, а совсем ребенок...»

— Что она тебе сказала? — настойчиво спрашивала Лина. Роман не сразу вырвался из цепкого плена своих раздумий, удивленно посмотрел на Лину.

— Ну вот, — констатировала Лина елейным голоском. — Уже не узнает.

— О ком ты спрашиваешь?

— О той, которая говорит так мягко, так вкрадчиво, будто кошечка по коврику прогуливается.

У Лины в голосе звучала такая неприязнь, что Роман вначале удивился и только потом поинтересовался:

— А ты откуда знаешь?

Если быть объективным, то Лина довольно точно схватила манеру Инны разговаривать по телефону.

— Звонила утром, когда ты был в ПТУ.

— Тогда я совсем ничего не понимаю, — сокрушенно сказал Роман.

— Поймешь, да будет поздно, — пообещала Лина.

Девчонки иногда начинают говорить так же сварливо и назидательно, как некоторые взрослые, например, жена профессора Старикова, «дама Н.», Нелли Николаевна. И откуда у них это берется?