Шевелев Олег На псарне

В тот момент мне было уже все равно. Я знал — выхода нет. Механическими движениями в отчаянии я все же пытался отбиться от своры, но их было слишком много. Они были в ярости, а я безоружен. На языке появился соленый привкус крови. И с каждым новым укусом боль пронзала все тело теперь сплошь покрытое "ласками четвероногих друзей". Лишь я упал, накинулись все остальные. Клочья моей плоти разлетались кругом, а приторно сладкий воздух летнего теплого вечера наполнился ароматом смерти. Странно все как-то. Еще вчера я заходил сюда: на псарню, и властным тоном вопрошал: — Здорово, ребята, — с ухмылкой говорил я, — как дела? — Терпимо. Сегодня одного недотепу поймали — пируем. Он случайно забрел, но слишком поздно понял, что ему здесь не место, — мне стало жутковато, но виду я не подал, — Как настроение? Идешь с нами сегодня по сучкам? вся его речь искусно переплеталась с отборным четырехэтажным лаем. — Пошел на ГАВ! — я уверенно хватал собеседника за загривок, безжалостно смотрел ему в глаза и говорил: "За базаром следи!". Он забивался в угол, сердито скалился, но ответить столь же дерзко не решался. Мне нужен был статус неприкасаемого командира, иначе с ними нельзя. В такие моменты я обычно лез в карман и проверял Смитamp;Вессон. Слегка касался курка и вспоминал ситуации, когда он меня выручал. Страх? Нет, скорее чувство собственного бессилия перед одичавшей сворой. Ну почему из маленьких ласковых щенков вырастают озлобленные мерзкие твари? Видимо все дело в псарне… — ГАВ! Ахххрp! ГАВ! — многозначительно говорил первый. — ГАВ! ГАВ! ГАВ! — еще более туманно выкрикивал второй. Я не мог уже уйти отсюда. Сменить место работы очень сложно. А здесь я еще и жил. Свободное время я проводил с пользой: тренировал тело, читал книги (особо меня прельщали ново-русские боевики), строил планы на будущее. А потом несколько раз в день выходил к своим питомцам, не забывая захватить пистолет с полки. Кормил и проверял их. Иногда приходилось забирать очередного пострадавшего в драке. Каждый раз с надеждой я смотрел на истерзанное и чаще всего еще живое тело, надеясь, что это тот, кто смог измениться, но в кроваво-красных зрачках маячили лишь ненависть и жажда мести. В такие моменты мне становилось очень одиноко. — Что за вой?!? Вы что совсем озверели, сволочи? — они бывало начинали выть по ночам и где-то за неделю до трагедии я приобрел привычку выходить разбираться в чем дело. — Пшел на ГАВ! — выкрикивал самый смелый и продолжал заниматься своими делами. Я выхватывал Вессон, чтобы дать знать кто хозяин, и с разбегу бил наглецу ногой в живот. И так несколько раз, наблюдая за кровавыми брызгами вылетающими после удара из пасти пса. Раньше было жалко, но к чему слюни? Пусть знают что за внешне добрым смотрителем прячется… — Дай добавки, Горн, — сильный и крайне не привлекательный пес знал, что может просить. — Мне нужно знать, куда ушли Гарpи с Тодом, Чип, — я доверял ему, но за свою доброту требовал с него больше чем с остальных. — Откуда мне знать — вернутся, — он вяло почесал бок. Шерсть клочьями свисала по его грязным бокам и дополняла и без того воинственный вид черного как смола самца. — Сколько они могут там пробыть? — Не знаю, — ему было все равно, но делится чем-то лишним явно не хотелось. Он был не против меня: никогда зря не огрызался, хотя бывало лаял с плохим настроением. Псарня была для него домом, а до других, не псов, дела особо не было — пусть будут. — Что значит "не знаю"? Они твои друзья! — Ну и что? Сегодня — друзья, завтра — ты унесешь их с прокушенной шеей, жизнь течет, все меняется, — он был прав. Какие к черту границы. — Вы слишком принаглели последнее время, передай своим — я зол. Пес ухмыльнулся, в его глазах промелькнул янтарный блеск лжи. — Ты не понимаешь — им плевать. — Думай сам — мне тоже, — я нащупал Вессон и, взглянув на собеседника, вздрогнул: полумрак заставил на мгновение увидеть в нем человека. Бело-красные лампасы и туфли-шанхайки на ногах. Ах, нет — лапы. — Слушай, еще раз потребуешь с меня дополнительное кусок и ты — труп, наставительно говорил я темно-коричневой дворняге. Судя по вытянутой морде среди ее родственников были лайки. — Не понял, в чем дело? — Я познакомлю тебя с Вессоном, потом увезу труп на помойку, — ну что за жизнь — одни угрозы. Все ведь прекрасно знали, что я никогда не убивал, разве что калечил… Выхода другого не было. — Может ты хочешь, чтобы я просил прощенья? — Нет, не зачем, просто имей ввиду, — я всегда был слишком мягок. Развернулся и ушел, а пес погрузился в собственные думы. Еще я не любил их самок. Они так пронзительно смеялись над любым моим действием, что было противно. Всегда какие-то замученные (после бурных ночей?) и просто неприятные. Никакой гордости. Но нападать на них — боже упаси. Их острозубые защитники тогда забудут все запреты и ценой собственной жизни будут добиваться мести. И не из-за любви, а по принципам. Зачем мне лишняя нервотрепка? Да плюс ко всему дамы… — пусть смеются. — Эй, Горни, принеси воды! — ГАВ! ГАВ! ГАВ! — совсем обнаглели. Смеялись, а почувствовав, что их я не трону, повысили уровень беспредела. — Беззубый урод! Прошерстить их что-ли? Впервые я задумался о плети. А в один день я жутко напился. Потом купил сигарет и выкурил их. Ни разу до этого не курил: мерзко на душе просто что-то стало. Я строил планы на повышение уровня охраны. Надо выпросить у начальства денег и заодно купить плеть, клещи, нож и капканов побольше. У меня были жуткие подозрения на то, что звери ходили ко мне в комнату, когда я отсутствовал. Затянувшись, я решил выйти и проверить состояние своих питомцев. Уж больно громко они там лаяли. Наверное дрались. Я вышел, и по телу прошла мелкая дрожь. Дрались сразу пятеро, все были в бурой от грязи крови. Шестой лежал бездыханно в стороне. Без головы. Я инстинктивно дернулся в карман за пистолетом, чуть качнувшись от алкогольного опьянения. Пистолета не было. Я замер. Глаза округлились и я шагнул назад. Псы уже давно прекратили драться меж собой и сейчас тоже стояли застывшими силуэтами. В помещении был полумрак, но все прекрасно видели друг друга. И они видели мой взгляд, округлившиеся глаза и слабое подергивание рук. Кто-то должен был начать. Лайкин оскал и безучастный взгляд Чипа были последним, что я мог адекватно воспринимать. Остальное всё чувства. Пока меня рвали на части, наслаждаясь долгожданным-всеми-моментом, я абстрагируясь от реальности, смог даже думать. До этого я считал, что лишь слабая охрана и моя неосторожность могут погубить меня. Я старался как можно больше бороться со своей ленью: перебирал каждый день пистолет, проверял замки, обдумывал поведение лидеров и размышлял над тем, как бороться с ними. Но дело как бы даже не в этом. Я не забыл пистолет, я просто не мог взять его. Теперь стало окончательно ясно почему конечности обросли густой шерстью, нос вытянулся, я заметно ниже стал ходить, а голос постоянно срывался на осипший лай. Да, я просто не мог взять тогда свой пистолет.