"Лаки Старр и большое Солнце Меркурия" - читать интересную книгу автора (Азимов Айзек)

Глава девятая Тьма и свет

Верзила напряг все тело, мышцы его ног едва не дрожали от напряжения перед прыжком, но тут в его ушах раздался хриплый удивленный крик.

Они стояли в темном сером мире, с лучами фонарей, устремленными друг на друга. За лучами не было ничего, и поэтому неожиданное движение какого-то комка, пересекавшего луч света, не имело смысла.

Первой реакцией, первой мыслью Верзилы было: «Лаки! Он вернулся? Овладел ситуацией, перехватил инициативу?»

Но тут снова что-то шевельнулось, и мысль о Лаки исчезла.

Как будто высвободилась часть скальной стены и медленно начала опускаться в слабом меркурианском поле тяготения.

Нечто, похожее на каменную веревку, почему-то гибкое, коснулось плеча Эртейла — и прицепилось к нему. Еще одна такая веревка обвила его вокруг пояса. Еще одна медленно спускалась вниз в мире нереальных медлительных движений. Конец ее коснулся груди Эртейла и его руки, и рука тут же прижалась к груди. Как будто эта медлительная и, по-видимому, хрупкая скала обладала силой боа-констриктора.

Если вначале Эртейл только удивился, то теперь в его голосе звучал ужас.

— Холодные, — прохрипел он. — Они холодные.

Верзила с трудом осмысливал новую ситуацию. Кусок скалы зажал руку Эртейла. И вместе с ней рукоять бластера.

Спускалась еще одна веревка. Эти веревки настолько сливались со скалами, что становились видны, только когда начинали двигаться.

Они были соединены друг с другом, как единый организм, но центра, ядра, «тела» не было. Словно каменный осьминог, состоящий только из щупалец.

Мысли бешено мчались в мозгу Верзилы.

Мелькнула мысль о том, как в течение бесконечных лет эволюции на Меркурии зародилась жизнь в скалах. Жизнь, совершенно отличная от земного типа. Жизнь, питающаяся теплом.

Почему бы и нет? Щупальца переползают с места на место, отыскивая тепло. Верзила представил себе, как они сползались к Северному полюсу Меркурия, когда здесь впервые появились люди. Вначале шахты, потом обсерватория дали нескончаемый поток тепла.

Люди тоже могут быть их добычей. А почему нет? Человек — это источник тепла. Изредка они могли захватить одинокого шахтера. Парализованный неожиданным холодом и страхом, он не успевал позвать на помощь. А чуть погодя источник питания был уже настолько истощен, что радио не срабатывало, позвать на помощь становилось невозможно. А еще позже шахтер погибал, превращаясь в замороженный реликт.

Рассказ Кука о смерти в шахтах приобретал смысл.

Все это почти мгновенно промелькнуло в мозгу Верзилы, пока он неподвижно стоял, пораженный поворотом событий.

Голос Эртейла превратился в нечто среднее между стоном и хрипом:

— Я… не могу… помоги… помоги… какой холод… холодно…

Верзила крикнул:

— Держись. Я иду.

Мгновенно исчезли все мысли о том, что этот человек враг, что только что он собирался хладнокровно убить Верзилу. Маленький марсианин знал только одно: перед ним человек, беспомощный в хватке чего-то нечеловеческого.

С тех пор как человек впервые оторвался от Земли и оказался в полном опасностей и загадок космосе, выработался строгий неписанный закон. Человеческая вражда забывается, когда перед человеком общий враг — нечеловеческие силы других миров.

Может быть, не все подчинялись этому закону, но Верзила подчинялся.

Он мгновенно оказался рядом с Эртейлом и схватил его за руку.

Эртейл пробормотал:

— Помоги…

Верзила ухватился за бластер, стараясь не касаться щупальца, которое обвивало сжатый кулак Эртейла. Какого отчужденно Верзила заметил, что щупальце сгибается не гладко, не так, как змея. Оно сгибается секциями, как будто состоит из множества соединенных сегментов.

Пытаясь ухватиться за костюм Эртейла, Верзила другой рукой случайно коснулся щупальца и мгновенно отпрянул. Холод как копьем пронзил руку, она отчаянно заныла.

Как бы это существо ни выкачивало тепло, Верзила ничего об этом не слышал.

Он отчаянно тянул на себя бластер. И не сразу заметил чуждое прикосновение к спине: на него навалился ледяной холод — и не уходил. Он попытался отпрыгнуть и обнаружил, что не может. Щупальце охватило его.

Двое людей будто срослись, так тесно их прижало друг к другу.

Физическая боль от холода росла, Верзила, как безумный, рвал бластер.

Он вздрогнул от еле слышного голоса Эртейла:

— Бесполезно…

Эртейл пошатнулся и в слабом поле тяготения Меркурия медленно повалился, таща за собой Верзилу.

Тело Верзилы онемело. Оно теряло способность ощущать. Он почти не понимал, держит ли по-прежнему рукоять бластера.

Свет фонаря тускнел: тесно сжимающие веревки продолжали выкачивать энергию.

Холодная смерть была совсем рядом.

Лаки, оставив Верзилу в шахтах Меркурия и переодевшись в изолирующий костюм в ангаре, где стоял «Метеор», вышел на поверхность Меркурия и повернулся в сторону «белого призрака Солнца».

Несколько минут он стоял неподвижно, разглядывая молочное свечение солнечной короны.

При этом он машинально одну за другой разминал мышцы. Изолирующий костюм более гибок, чем обычный космический. И гораздо легче. Поэтому создавалось впечатление, что его вообще нет. В безвоздушном пространстве это производит не очень приятное впечатление, по Лаки отбросил всякое беспокойство и принялся осматривать небо.

Звезды были такими же яркими и многочисленными, как в открытом космосе, и он не обращал на них вин мания. Ему нужно было что-то другое. Уже прошло дна дня по стандартному земному времени, как он не видел неба. За два дня Меркурий проделал сорок четвертую часть своего пути по околосолнечной орбите. Это значит, что примерно восемь градусов неба появилось на востоке и восемь градусов скрылось на западе. Значит, можно увидеть новые звезды.

И новые планеты. За этот промежуток должны были подняться над горизонтом Венера и Земля.

Вот и они. Венера выше, алмазно-яркая в белом свете, намного ярче, чем видимая с Земли. С Земли на Венеру смотреть неудобно. Она находится между Землей, и Солнцем, и когда Венера и Земля сближаются, с Земли видно только ее темную сторону. С Меркурия же Венера видна полностью.

В этот момент Венера находилась в тридцати трех миллионах миль от Меркурия. Но в самом близком положении она подходит примерно на двадцать миллионом миль, и тогда невооруженным глазом можно рассмотреть ее диск.

Но и сейчас свет ее соперничал со светом короны, и глядя на поверхность, Лаки подумал, что видит двойную тень от своих ног: одну, расплывчатую, отбрасывает корона, другую, четкую, — Венера. Он подумал, что при некоторых обстоятельствах тень могла бы быть тройной, третью отбрасывает Земля.

Он без труда отыскал и Землю. Она находилась ближе к горизонту, и хотя была ярче всех звезд, все же выглядела бледно по сравнению с великолепной Венерой. Более далекое Солнце меньше освещает ее; к тому же на ней меньше облаков, и потому она отражает меньше света. И наконец, она вдвое дальше от Меркурия, чем Венера.

Но в одном отношении она несравненно интересное. Если Венера чисто белая, то свет Земли синевато-зеленый.

И больше того, на самом горизонте виднелся маленький желтый огонек Луны. Вместе Луна и Земля представляют собой уникальное зрелище на небе всех планет внутри орбиты Юпитера. Двойная планета, два огня торжественно плывут рядом, меньший обходит больший, и с поверхности планет это кажется колебаниями из стороны в сторону.

Лаки смотрел на это зрелище, вероятно, дольше, чем следовало бы, но ничего не мог с собой поделать, Условия жизни часто уносили его далеко от родной планеты, но от этого она не становилась для него менее дорогой. Квадриллионы людей, расселившихся по всей Галактике, происходят с Земли. Почти всю историю человечества Земля оставалась его единственным домом. Какой человек может без эмоций смотреть на огонек Земли?

Лаки отвел взгляд, покачал головой. Его ждет работа.

Он решительно зашагал в сторону света короны, скользя над поверхностью, что позволяла низкая сила тяжести, внимательно глядя на поверхность перед собой, чтобы видеть все неровности.

Он понятия не имел, что найдет. У него была лишь мутная догадка, не подкрепленная фактами. Лаки страшно боялся обсуждать такие догадки, которые в сущности были всего лишь интуицией. Он даже не хотел о них очень долго думать. Слишком опасно привыкнуть к этой мысли, начать считать ее доказанной истиной, закрыть мозг перед другими возможностями.

Он видел, как это происходит с вспыльчивым, доверчивым, доверчивым, всегда готовым действовать Верзилой. Видел не раз, как самые смутные предположения тут же становились аксиомами в сознании Верзилы…

Он ласково улыбнулся, вспомнив о малыше. Он неразумен, легко утрачивает хладнокровие, но это верный и бесстрашный друг. Лаки предпочел бы иметь рядом с собой Верзилу, чем целый флот боевых космических кораблей с экипажами из гигантов.

Ему не хватало марсианина с его лицом гнома, когда он скользил по поверхности Меркурия, и, отчасти чтобы отогнать это чувство, Лаки снова принялся размышлять над своей проблемой.

Беда в том, что слишком много противоречий.

Во-первых, существует Майндс, нервный, неуравновешенный, не уверенный в себе. Так ведь и не установлено, насколько его неожиданное нападение на Лаки — результат приступа безумия, насколько это заранее рассчитанное действие. Далее Гардома, друг Майндса. Идеалист ли это, захваченный перспективами проекта «Свет», или он с Майндсом по чисто практическим расчетам? И если это так, то каковы эти расчеты?

Центр неприятностей представляет Эртейл. Он намерен уничтожить Совет, и главная цель его нападения — Майндс. Но его высокомерие сразу отталкивает всех встречных. Майндс, конечно, ненавидит его, Гардома тоже. Доктор Певерейл тоже, но выражает это гораздо сдержаннее. Он даже не захотел говорить с Лаки об этом человеке.

На банкете Кук тоже уклонялся от разговоров с Эртейлом, даже не смотрел в его сторону. Хотел ли он просто избежать острого языка Эртейла, или у него были другие причины?

Кук не уважает Певерейла. Стыдится его одержимости сирианцами.

И остается еще один вопрос, на который нужно найти ответ. Кто разрезал костюм Лаки?

Слишком много факторов. У Лаки была мысль, объединяющая их, но слишком тонкая это ниточка. И опять же он старался о ней не думать. Его мозг должен оставаться открытым.

Поверхность поднималась, и он автоматически приспособился к этому. И настолько задумался, что зрелище, которое он увидел, преодолев небольшой подъем, застало его врасплох.

Самый край Солнца показался над неровным горизонтом, вернее, даже не край. Только протуберанцы.

Они были ярко-красными, и один из них, в самом, центре, состоял из вихрей, медленно разворачивавшихся над поверхностью.

Резко выделявшееся на фоне скал Меркурия, не затуманенное атмосферой, не закрытое пылью, это было зрелище невероятной красоты. Языки пламени, казалось, вырастают из темной поверхности Меркурия, как будто на горизонте неожиданно проснулся гигантский вулкан.

Но Лаки знал, что такого не может быть. Центральный протуберанец так велик, что способен поглотить сотню Земель или пять тысяч Меркуриев. Он горит атомным пламенем, озаряя Лаки и все вокруг.

Лаки выключил фонарь.

Поверхность скал, обращенная к протуберанцам, была залита красноватым светом, остальные скалы оставались черными, как уголь. Как будто кто-то закрасил бездонную пропасть полосками красного цвета. И правда это «красный призрак Солнца».

Тень от руки Лаки на груди была абсолютно черной. Поверхность стала предательской, из-за своеобразного освещения труднее было рассчитывать расстояние.

Лаки снова включил фонарь и двинулся в сторону протуберанцев над поверхностью Меркурия. За каждую пройденную им милю Солнце поднималось над горизонтом на шесть минут.

Это значит, что меньше чем через милю он увидит само Солнце и окажется на солнечной стороне Меркурия.

Лаки не мог знать, что в эту минуту Верзила находится на пороге гибели от замерзания. Глядя на солнечную сторону, Лаки думал только об одном: тут опасность, тут суть проблемы и тут же ее решение.