"Моя команда" - читать интересную книгу автора (Бекхэм Дэвид)

4. «ДБ» на гудроне

Не так уж много было на тот момент в Европе лучших игроков их амплуа, но, тем не менее, Марк Хьюз, Пол Инс и Андрей Канчельскис разом покидали «Олд Траффорд». В течение летнего межсезонья 1995 года мы, как и все прочие граждане, читаем об этом в газетах: Алекс Фергюсон решил продать трех из числа самых ярких звезд «Юнайтед». Андрей был просто фантастическим игроком, но между ним и шефом часто искрило и возникали проблемы. Истории, печатавшиеся на последних страницах, утверждали, что Пол начал вести себя так, будто он был большей величиной, чем весь клуб. Мне точно известно, что наш отец-командир ни в коей мере не стоял за этими публикациями, но сам я никогда не воспринимал Инса в таком свете: он был крупной индивидуальностью и вел за собой команду подобно тому, как это удается теперь Рою Кину. Инс был также в то время и отменным игроком.

Марку Хьюзу, конечно, уже было тогда немного за тридцать, но я и по сей день считаю, что позволить ему уйти было безусловной ошибкой. Можно всего лишь спросить об этом поклонников «Челси». Марк отправился из «Юнайтед» на «Стамфорд-Бридж», и тамошние фанаты расскажут вам, каким отличным приобретением он для них оказался. Должен, впрочем, признать, что я по отношению к нему необъективен.

Я был его болельщиком тогда и остаюсь таковым теперь, когда он является старшим тренером сборной Уэльса. Если бы это зависело от меня, Марк Хьюз, вероятно, все еще играл бы в «Манчестер Юнайтед». В пору, когда я был подростком, он ходил — после Брайана Робсона — в моих самых великих героях, и это по-прежнему оставалось верным в тот момент, когда у меня появился шанс играть рядом с ним. Я был действительно разочарован его уходом: каким образом мы собираемся выигрывать хоть что-нибудь, лишившись Живчика в команде?

До сих пор помню, насколько я был огорчен, когда узнал, что Марк, особенно он, покидает наши ряды. Кроме того, я был еще и удивлен: как и большинство поклонников «Юнайтед», я стал задаваться вопросом, почему и зачем старший тренер действует таким образом. Каждый понимал, что должна существовать какая-то причина, из-за которой он позволил уйти таким важным, ведущим игрокам. Но шеф не проронил на сей счет ни словечка. Потом до меня и до многих других дошло: Андрей Канчельскис был играющим на правом крыле атакующим полузащитником. И Дэвид Бекхэм тоже. А что говорил всегда Эрик Харрисон молодым игрокам, прежде чем у нас появилась возможность сесть на «Олд Траффорде», чтобы понаблюдать за игрой первой команды? «Следи за футболистом, играющим на твоей позиции. Однажды придет день, когда тебе придется занять его место». И когда Андрей покинул «Олд Траффорд», разве я мог сдержать удивление перед проницательностью Эрика, скажите сами?

Когда мы все съезжались на предсезонный тренировочный сбор, большинство из более молодых игроков ожидали увидеть, с кем шеф подпишет новые контракты, чтобы заменить те великие имена, которые от нас ушли. Но даже пару месяцев спустя, когда в команде осталась только вся наша прежняя компания, мы все еще предполагали, что тренер должен будет ввести в состав новых, более маститых игроков. Как он мог продержаться только с нами, желторотыми ребятами? «Манчестер Юнайтед» — славный клуб, и каждый в состоянии понять, что его болельщики ожидают от своих любимцев немедленных успехов. Тем не менее, где-то в глубине души теплилась надежда, что мы получим шанс показать себя. В наше время молодые игроки устроены иначе: они более уверены в себе. Сторонний наблюдатель, возможно, ожидал бы, что в той ситуации, которая имела место с нами, кто-то встанет и скажет напрямую: «Так нам собираются дать здесь поиграть, или как?» Но ни я, ни братья Невиллы, Ники Батт или Пол Скоулз не были настолько крутыми. Ни один из нас не задал подобного вопроса, а шеф тоже ничего не говорил нам. Он просто шел вперед и начал новый сезон с самого молодого состава «Юнайтед», какой только можно было вспомнить со времен эпохи пацанов Басби.

В первой игре сезона, на выезде с «Астон Виллой», нас разгромили по всем статьям. Я сидел на скамейке запасных, и к тому времени, когда я вышел на поле во втором тайме, мы уже продували 0:3. Я забил: Деннис Ирвин резаным ударом отправил мяч мне на ход. Я смог хорошо обработать его первым касанием, потом пробросил мяч немного вперед и затем пробил с угла штрафной площадки. Благодаря небольшому рикошету мяч пролетел мимо Марка Боснича, который стоял у них в воротах. Помнится, я праздновал свой успех почти в полном одиночестве. Понятное дело, мы все еще отставали от соперников на два мяча, и Джон О'Кейн, который тоже вышел на замену, был единственным игроком, который подбежал и обнял меня.

Все остававшееся время я носился, словно угорелый, по всему полю, так и сяк пытаясь переломить игру. По окончании встречи я был вполне доволен собой. Но отец-командир не испытывал подобных чувств. Я был попросту убит этим. Ведь он имел возможность подойти ко мне в раздевалке и сказать, насколько важно для команды, что я хорошо действовал на своей позиции. Но он сделал нечто почти противоположное…

…Я был решительно настроен таким образом, что в любом случае этот мнимый изъян никак не отбросит меня назад. Я всегда играл в футбол против соперников, которые были крупнее и сильнее меня. Стало быть, Джулиан Дике? Старший тренер переговорил со мною о нем в раздевалке, прежде чем нам предстояло начать игру с центра поля:

— Когда тебе представится шанс, беги прямо на него или будь готов нести свой крест. Но особо не нарывайся. Если этот парень сможет исподтишка врезать тебе, он так и сделает.

И он это сделал — уже в самом начале встречи, недалеко от углового флажка. Но Дике, кроме всего прочего, еще и умел играть, а я понимал, что должен продолжать свои действия против него, поскольку, если он сможет взять верх надо мной, то станет лучшим распасовщиком в команде «Вест Хэм». Не знаю, как я, но болельщики «Юнайтед» были в тот вечер просто непревзойденными. Возможно, они и в самом деле испытывали озабоченность тем, что летом их команду покинули многие звезды. Но с другой стороны, я думаю, им было приятно наблюдать, как за их любимый клуб успешно выступают доморощенные таланты. Гэри и Фил Невиллы, Пол Скоулз и Ники Батт — все они были простыми манчестерскими пацанами, что внушало болельщикам дополнительное чувство гордости. Я и теперь продолжаю задаваться вопросом, испытывала ли публика, приходящая на «Олд Траффорд», такие же чувства по отношению ко мне — лондонцу, а вовсе не местному кадру, как другие наши молодые игроки. Мне хотелось бы думать, что испытывала. Во всяком случае, в матче против «Вест Хэма», да и в других встречах на протяжении всего этого сезона у меня не возникало на сей счет никаких сомнений. И это очень помогало. Мы выиграли свою первую в том сезоне домашнюю игру со счетом 2:1, и я не думаю, что проиграл свою индивидуальную битву с левым полузащитником «Вест Хэма».

Для молодой команды вроде нашей каждая игра давала всем спортсменам возможность побольше узнать о нас самих, о том, что мы в состоянии, а чего не в состоянии сделать. Мы твердо верили в свои способности, но это отнюдь не означало, что не было множества такого, чему нам следовало учиться — каждый день, каждую неделю. Спустя десять дней после игры с «Вест Хэмом» мы отправились на стадион «Эвуд Парк», где нас ждало одно из самых крупных событий (и испытаний) спортивного сезона. Тремя месяцами ранее «Блэкберн» впервые завоевал звание чемпиона премьер-лиги, финишировав на одно очко впереди нас несмотря на поражение, которое он потерпел на стадионе «Энфилд» в последний день турнира. Если бы мы в тот день победили на «Эптон Парке», вместо того чтобы свести матч вничью, то чемпионами были бы мы. Вот как близко был тогда от нас почетный титул. В Блэкберне собрали сильную, опытную команду, где впереди действовали Крис Саттон и Алан Ширер. Поездка туда на столь ранней стадии футбольного сезона делало предстоящий вечер очень важным событием. Шеф не говорил ничего такого, но сам я относил данный матч к разряду таких, где мы просто не могли позволить себе поражения.

По-настоящему отчетливо и ясно мне запомнились из той встречи два инцидента. Вскоре после начала игры я попробовал дать длинный пас, который заведомо не проходил, — что называется, пульнул мяч в сплошное молоко, — и Рой Кин наехал на меня по поводу этого удара; фактически он попросту смешал меня с грязью.

Пока я не узнал его стиль получше, в таких ситуациях я пытался ответить ему тем же. А ведь иногда страсть, накатившая на человека в какой-то момент, может застать его врасплох и выплеснуться наружу неожиданно для него самого. С Роем такое случается часто, и он все время покрикивает на товарищей по команде. Это — неотъемлемая часть его манеры игры, и важно, чтобы окружающие понимали: в таком его поведении нет ничего личного. Для Роя абсолютно не имеет значения, играешь ли ты за «Юнайтед» десять лет или провел всего лишь десять игр; если он считает, что так нужно, он наезжает на тебя. Все это исходит в нем от неуемного желания победить. Тем вечером на «Эвуд Парке» я в первый раз стал мишенью одного из таких его залпов. Но, надо сказать, это сработало. Это всегда срабатывает: Кини своими резкими словами зажигает тебя, поскольку ты знаешь, что он поступает так по разумной причине, а не только ради того, чтобы дать выход своему гневу. Прав он или же ошибается, но ответная положительная реакция всегда гарантирована.

А еще я помню, как позже, при счете 1:1, Ли Шарп пошел напролом близ границы их штрафной площадки. Он смог выкатить мяч ко мне, я прокинул его себе на ход и почти сразу пробил подкрученным ударом в правый верхний угол. Этот гол стал победным. Сделать нечто подобное в игре, которая была настолько важна для нас, — это было для меня действительно большим событием. Как мой гол, так и окончательный результат были точно в такой же мере важны и для клуба. Та игра стала частью серии из пяти побед подряд, которые последовали за тем, как нас обыграли на «Вилла-Парке». С этой ребятней вам ничего не выиграть? На мой взгляд, в этот момент довольно многие и уж, по крайней мере, поклонники «Юнайтед», стали задумываться над тем, а вдруг мы все-таки сможем это сделать.

Не хочу сказать, что кто-либо сильно обалдел от моего гола, вколоченного в сетку «Блэкберна», или от каких-нибудь других моих действий. Лично я все еще не мог до конца поверить, что играю в первой команде. Сам этот факт вызывал у меня ничуть не меньший энтузиазм, чем забитый мною победный гол. Мы как единая группа молодых игроков вообще не были теми персонажами, которые готовы расхаживать везде и орать всем встречным-поперечным, а также самим себе, какие мы хорошие. Фактически раздевалка в течение всего того знаменательного для нас сезона была, как мне кажется, такой же тихой и спокойной, какой всегда была раздевалка «Юнайтед». Кроме Гари Невилла, ни один из нас, в общем-то, совсем молодых еще парней, не был большим любителем поговорить ни до, ни после игры. Старшие игроки тоже не были крикунами — даже когда они говорили то, что обязательно должны были сказать. Единственным, кто время от времени мог заставить всех нас сидеть и слушать, был наш отец-командир. Впрочем, по мере того как сезон катился к зениту и наша уверенность в себе росла, изменялась и атмосфера в команде.

Помимо старшего тренера, нас заводили еще и всеведующие игроки-ветераны. В первую очередь здесь следует назвать таких футболистов, как Стив Брюс и Гари Поллистер. Огромным влиянием пользовался также Петер Шмейхель, не говоря уже о том факте, что он являлся тогда лучшим вратарем в мире. Петер был из тех с кем ты мог поговорить в любое время и на любую тему: о своей игре, о противниках или же о том, что происходит в твоей жизни. И он был беспощаден к себе и к нам в процессе тренировок. Забей ему — и ты сможешь забить любому. С ним нам оставалось только совершенствоваться. В конце каждой тренировки мы обычно отрабатывали навесы на ворота, а это означало, что Гэри Невилл и я будут действовать справа, а Райан Гиггз и Деннис Ирвин — слева. Питер имел обыкновение давать Гэри прикурить по полной программе. Наши навесы и игра головой не были тогда настолько отточенными, как теперь, и Петер, по крайней мере отчасти, обязан совершенствованию своих действий именно тем тренировкам. Он не стеснялся в борьбе за верховой мяч напрыгнуть на Гэри, а потом повторял это снова и снова. Гэри уходил, опустив голову, но потом работал еще упорнее и старался не уступить Петеру в воздухе. И когда ему действительно удавалось опередить вратаря и мимо него послать мяч в ворота, похвала Питера значила для Гэри многое.

Каждая хорошая команда нуждается в сильном лидере. В прошлом у нас в «Юнайтед» имелся Брайан Робсон. Позже мы имели в этом качестве Роя Кина. Однако в том сезоне человек, который заставлял нас всех шевелиться, не мог прийти в команду раньше начала октября. Эрик Кантона был приобретен из «Лидса» в ноябре 1992 года, после того как в предыдущем сезоне он вместе с ними выиграл чемпионат Англии. Я несколько раз наблюдал за его игрой и, конечно же, видел, как и всякий другой, что уже тогда он был очень хорошим футболистом. Однако когда он пришел на «Олд Траффорд», с ним начало происходить нечто совершенно новое. Буквально в мгновение ока Эрик сделался тем игроком, каким хотели бы стать все остальные. Ему как личности была присуща некая аура: когда Эрик входил в комнату, всё там останавливалось. У него была внушительная внешность и прекрасная осанка. И он привнес все свои лучшие качества в понятие о том, каким должен быть футболист «Манчестер Юнайтед».

За все то время, когда мы вместе играли и вместе тренировались, я, насколько мне помнится, никогда не разговаривал с Эриком о футболе. Честно говоря, помимо нескольких слов, которыми мы перебросились то здесь, то там, я вообще никогда не беседовал с ним ни о чем. И не думаю, что многим людям удавалось сделать это — он был человеком закрытым, особенно во всем, что касалось его личной жизни. После тренировок, да и после игр он сразу исчезал. Мы воспринимали как должное, что у него есть личная жизнь и его собственный образ действий. Он приезжал на тренировки на маленьком «Воксхолле-Нова» и не без трудностей вытаскивал из-за руля все свои шесть футов четыре дюйма (193 см). Потом он делал свое дело. Затем, когда мы заканчивали, он втискивал себя обратно в эту малолитражку и уезжал. И это кажется по-настоящему удивительным, тем более, когда подумаешь о том воздействии, которое он оказывал не только на меня и остальных игроков, но и на весь клуб. Мы не говорили к ним, но о нем мы говорили почти все время.

В моих глазах Эрик не мог сделать ничего неправильного. И я думаю, что даже наш отец-командир тоже немного трепетал перед ним. Однажды вечером мы пошли на премьеру одного из фильмов про Бэтмана. Туда пригласили весь клуб, а посему предполагалось, что мы явимся не как-нибудь, а в галстуках-бабочках. Эрик же пришел, одетый в помятый белый пиджак и свои любимые ярко-красные спортивные штаны фирмы «Найк». Теперь-то я смеюсь, рассказывая об этом, — после почти настоящих оплеух, которые я обычно получал от шефа за неподходящую одежду, которую позволял себе носить. Эрик, однако, был на особом положении. Наш тренер знал об этом, равно как знали и все прочие игроки. Мы никогда не завидовали тому, что к нему относились по-другому, не так, как к остальным из нас.

Эрик представлял собой отдельный, обособленный класс. Если кто-либо сомневался в этом, он был всегда готов лишний раз напомнить Фоме неверующему об этом. Не скажу, чтобы ребята очень часто рисковали выразить такое сомнение. Однажды вечером, после очередной игры, мы решили устроить «общекомандную встречу». На самом деле это была всего лишь обычная вечеринка с участием одних только парней, но громкое название подразумевало, что каждый знает о необходимости присутствовать на ней. Мы планировали в 6.45 встретиться в одном известном всем манчестерцам местечке под названием «Четыре времени года» и затем отправиться оттуда куда-нибудь еще. К 7 часам вечера отсутствовал только Эрик. В конечном итоге явился и он — не спеша, эдаким прогулочным шагом, — и Гиггзи показал пальцем на его часы:

— Семь часов с хвостиком, Эрик.

Райан изо всех сил старался, чтобы его голос звучал, как у отца-командира, если кто-то опаздывал на тренировку. Эрик посмотрел на циферблат:

— Шесть сорок пять.

Гиггзи тоже посмотрел на его часы, но прежде чем он успел сказать хоть словечко, Эрик подтянул рукав и показал нам самый красивый «Ролекс», какой доводилось видеть кому-либо из нас:

— Шесть сорок пять, — произнес он, улыбаясь. Конец всяким спорам. Как могли такие классные часы или же мужик, который их носит, ошибаться насчет времени?

Наблюдать за Эриком означало приобретать сразу высшее футбольное образование, особенно если говорить о том, как он обычно занимался самосовершенствованием. Каждый день после тренировки он оставался на поляне «Клиффа», работая самостоятельно. Пробивал штрафные удары, делал обманные движения и разные финты — в общем, такие вещи, какие ты вполне мог ожидать. Но основное время он занимался самыми простыми приемами. Он пробивал мяч вверх настолько высоко, как только мог, и затем принимал его, стараясь как можно быстрее и удобнее укротить его и взять под контроль. Потом многократно бил мячом в стену и принимал отскок, попеременно действуя то правой, то левой ногой. Эрик был одним из лучших игроков в Европе, а он проделывал ту же самую элементарщину, которой я занимался с папой в «Чейз Лейн Парке», когда мне было лет семь.

Играя в футбол профессионально, вы должны травить основное свое время на подготовку к двум играм в неделю. Это не оставляет больших возможностей для занятий основами: умением контролировать мяч и нанесением ударов. Отец всегда старался добиться от меня понимания того, что уверенный контроль над мячом — это самый важный навык из всех. Не имеет значения, какой именно элемент ты сейчас отрабатываешь, — ключевым всегда является хороший первый контакт с мячом. Вот почему Эрик, который давно уже был футболистом, признанным на международном уровне, всегда стремился найти время поработать над этим основополагающим компонентом игры. Если ты умеешь удобно и непринужденно принять мяч, это дает тебе возможность в процессе игры видеть, что ты должен сделать потом. Наш тренер накануне финала кубка федерации в 1994 году рассказал нам про Эрика вот какую историю. Однажды он увидел, как тот совершенно самостоятельно занимается на лужайке около отеля. Именно тогда Алекс понял, что Эрик является игроком, который устанавливает для себя собственные стандарты, причем поднимает планку выше, чем ее мог бы установить для него кто-либо другой. Он был примером для всех нас, включая самого шефа.

И он вовсе не поставил себя в качестве лидера. Не думаю, что до приезда в Англию, а также в течение того времени, пока он выступал в «Лидсе», эта сторона характера Эрика особенно бросалась в глаза. Зато сразу же после перехода в «Юнайтед» все переменилось. Это выглядело так, словно он нашел место, которое было для него своим, и дорос до положения, которое он, по своему убеждению, заслужил. Все, что он делал, надев футболку «Юнайтед», с самого начала было просто поразительным. Именно приход Эрика в команду через три месяца после начала сезона стал ключевым аспектом в деле завоевания «Манчестер Юнайтед» звания чемпиона премьер-лиги в 1992/93 годах, чем был положен конец всему долгому периоду ожидания подобной победы клуба. А затем, в следующем сезоне, он помог «Юнайтед» сделать наш первый чемпионский дубль.

В течение тех двух сезонов я не играл в первой команде, но когда мы в конечном счете действительно стали играть вместе, я могу от чистого сердца сказать, что именно Эрик оказался той искрой, благодаря которой вспыхнуло пламя, и все это смогло случиться. Он вел за собой. Остальные следовали за ним. Это очень редкое качество: прирожденный капитан, которому фактически едва ли вообще требуется говорить что-нибудь нам или кому-либо еще. Ты и не слышал, чтобы Эрик вел за собой команду. Достаточно было просто видеть его на поляне, как он стоит со своим неизменно поднятым воротником, готовый завоевать весь мир.

Когда люди говорят об Эрике, они всегда склонны вспоминать, как его многократно в течение его карьеры выгоняли с поля или как с ним происходило кое-что похуже. Однако я смотрю на это несколько иначе, понимая, что у всех великих игроков есть какая-то крайность в характере и в отношении к футболу. Именно эта крайность делает их крупнее и выше обычных спортсменов…

Это может прозвучать странным, но, несмотря на все полученные Эриком предупреждения, на желтые и красные карточки, дисквалификации или что бы то ни было, Мне никогда не приходило в голову критиковать его. Мы вместе играли в футбол, и именно в этом состояли мои главные отношения с ним. Я всегда хорошо думал о нем и обо всем том, что он принес с собою в раздевалку и в команду. А принес Эрик свой талант, свою честь и свое чувство долга. Ничто иное не беспокоило меня. Он играл в свою игру и жил своей жизнью, действуя так, как ему диктовал внутренний голос, другими своими действиями сделал много хорошего для остальных ребят из «Юнайтед». Как же я могу плохо подумать об Эрике Кантоне или о чем-нибудь из того, что он сделал? Дэвид Бекхэм многим обязан ему, а «Манчестер Юнайтед» обязан ему даже в еще большей степени.

Я был на стадионе «Сэлхерст-Парк» в тот вечер 1995 года, когда Эрик одним прыжком бросился в толпу болельщиков. Я сидел не на скамейке запасных, а на трибуне, наблюдая за игрой вместе с несколькими другими парнями. Мне мало что запомнилось из самой игры против «Кристал Паласа», но тогдашний инцидент помню хорошо. Эрика удалили с поля после силового отбора мяча у Ричарда Шоу, и когда он уходил вдоль боковой линии, можно было видеть, как некий тип загородил ему дорогу, чуть ли не силком заталкивая в толпу зрителей. Он обзывал Эрика последними словами, вопя о нем что попало. Вслед за этим Эрик оказался в толпе и стал пинать обидчика и бить его кулаком. Все это длилось несколько секунд, после чего Эрик поспешил в раздевалку. Считаю его действия всего лишь инстинктивной реакцией и естественным поступком.

…находящимся в центре внимания, не остановил его от действий, которые вполне мог совершить кто-либо другой, оказавшись на его месте. Я не говорю, что Эрик поступил правильно, но мы должны помнить, что если бы при любых других обстоятельствах кто-то кричал подобные гадости на другого человека, то вряд ли из-за этого не возникло бы неприятностей.

После игры в нашей раздевалке не было никакой особой суеты по поводу того, что случилось. Все вели себя тихо, да и шеф отнесся к происшествию вполне спокойно. Он только сказал, что ни один из нас не должен говорить по данному поводу с прессой. Совершенно очевидно, никто из присутствующих не понимал тогда, каковы будут последствия: Эрика отлучили от футбола на целых восемь месяцев. Мы закончили тот сезон, не выиграв больше ни единого матча, и можно понять, какой эффект произвела на команду потеря Эрика. Как игрок и профессионал, каждый из нас должен был продолжить работу. Эрик на несколько недель отправился домой, во Францию, а затем возвратился на «Олд Траффорд», и мы получили возможность каждый день работать и тренироваться вместе с ним, хотя он не мог участвовать в календарных встречах. И хотя он по-прежнему оставался очень важной составной частью всего происходящего в клубе, мы хотели видеть его играющим в команде. После отбытия общественных работ и всего срока дисквалификации, решение о которой приняла федерация футбола, Эрик вернулся в команду через полтора месяца после открытия сезона 1995/96 годов. Начиная с октября, он играл, как одержимый, хотя, конечно, нельзя сказать, что вот пришел Эрик Кантона, взялся за дело и сделал дубль самостоятельно. Но я абсолютно уверен, что все остальные ребята чувствовали: без него мы бы этого не смогли достичь.

Когда речь заходит о том сезоне, стало почти правилом говорить, что мы по ходу матчей того года достойнно росли как игроки. Тем не менее, возвращаясь мыслями назад, скажу то же самое: я действительно помню, насколько мне удалось за тот период вырасти как человеку. Для начала, после шестнадцати лет, проведенных с мамой, папой, Линн и Джоан, а затем еще трех лет в разных «углах», которые, по сути дела, были в некотором роде семейными домами, я получил собственное жилье. Райан Гиггз уже перебрался в дом, расположенный в Уорсли, к северу от Манчестера, и рассказал мне, что поблизости от него есть другой трехэтажный особняк, который выставляется на продажу. Это было просто идеально. Уорсли оказалось приятной, тихой деревней, дом был новенький, с иголочки и всего только в десяти минутах езды от нашего тренировочного поля; зато теперь у меня никогда не будет оправдания, если я появлюсь на работе с опозданием.

Я вырос в предместьях Лондона, в пригородном одноквартирном домике, имевшем общую стену с соседним домом и достаточно тесном для нас пятерых. Теперь я жил здесь один, не без проблем подбирая ключи к своей классной холостяцкой «хате» и планируя все исключительно под себя: уютное помещение с бильярдным столом, обитый кожей гарнитур в гостиной, телевизионно-музыкальная система, именуемая домашним кинотеатром, и великолепный большой камин. Весь верхний этаж представлял собой одну огромную комнату — мою спальню. Мне сделали специально для нее платяные шкафы, а когда столяры собирали их, я заставил их сделать в ногах моей кровати специальный комод. Ты нажимаешь кнопку — и оттуда вылезает телевизор. Когда мы только начали ходить вместе, Виктория все время подкалывала меня насчет этой штуковины. А вдобавок ко всему по соседству жил мой приятель, Гиггзи. Чего еще мог просить любой парень вроде меня?

Даже тогда Райан считался в «Юнайтед» настоящей легендой. Он был только на год старше меня, и мы играли в одной и той же команде, выигравшей молодежный кубок, но когда я попал в Манчестер, мне казалось, будто он уже был звездой. Гиггзи постоянно выходил в первом составе уже к тому времени, когда ему едва стукнуло восемнадцать лет. Более молодым парням он казался настоящим героем, и, вдобавок, с ним так прекрасно работалось рядом. Поселившись по соседству с Гиггзи, я смог узнать его действительно хорошо. А это означало, что в то же самое время я близко познакомился со всеми его приятелями, так называемой бригадой из Уорсли. Мы обычно встречались в местном пабе «Бартон Армз», куда ходили пообедать. Я чувствовал себя человеком, попавшим в самую клевую компанию Манчестера.

С тех пор мы с Гиггзи остаемся близкими друзьями. Он по-прежнему принадлежит к числу футболистов, которые могут самостоятельно выиграть встречу, и по-прежнему является таким нападающим, про которого каждый противостоящий ему защитник скажет, что не терпит играть против него. Вспомните только о прозвище «новый Джордж Бест», с которым он рос. Разумеется, как и у любого другого игрока, у Гиггзи бывали в «Юнайтед» и взлеты и спады, но за прошедшие двенадцать лет он доказал, что обладает как талантом, так и силой характера, необходимыми для того, чтобы соответствовать всем ожиданиям, которые возлагались на него. А еще я надеюсь, что Уэльс сможет попасть в Португалию для участия в европейском чемпионате 2004 года — было бы замечательно увидеть Гиггзи на этом международном футбольном форуме. Но что бы ни случилось, к тому времени, когда ему придется паковать свои чемоданы (хоть пока еще на это нет и, надеюсь, долго не будет сколько-нибудь больших шансов), он уйдет как один из величайших игроков «Юнайтед» за все времена.

Я полагаю, что многие молодые парни, оказавшись в моей ситуации, питались бы едой, приносимой на дом, и искали в телефонной книге номер хорошего уборщика. Я же всегда был тем, кого вполне можно назвать человеком одомашненным. Даже когда я был мальчиком и жил дома, мне нетрудно вспомнить, как в воскресенье утром я вставал пораньше и готовил полный завтрак для мамы и папы. И не потому, что должен был, а потому, что мне того хотелось: кулинария была для меня тем занятием, которое всегда доставляло мне удовольствие. Не поймите меня неправильно. Я вовсе никакой не гурман и не виртуоз плиты. Мама расскажет вам, что когда я жил дома, то для вечерней трапезы каждый раз готовил одно и то же блюдо. Жаркое из цыпленка. И когда мама с папой пришли ко мне в мой новый дом, а я впервые готовил для них еду на моей собственной кухне, то не думаю, что их хоть капельку удивило содержимое подноса, который я подал на стол: там красовалось жаркое из цыпленка. Ведь важным во всем этом деле было совсем не то, что именно мы тогда ели. Я испытывал подлинную гордость, имея возможность в субботу вечером забрать после игры своих родителей в мое собственное жилище. Думаю, что они тоже были этим в полной мере горды.

Более того, я мог привезти их домой в своей собственной машине. Если в бытность свою мальчиком у меня выпадали минуты, когда я не думал о футболе, это происходило исключительно потому, что я думал в этот момент об автомобилях. Однажды я получил на Рождество в подарок мопед фирмы Scalectrix и все, свои юные годы ездил в его седле на тренировки и игры. И точно так же, как в воображении я видел себя играющим в «Манчестер Юнайтед», я проводил кучу времени, особенно в дождливые дни, мечтая об автомашине, на которой мог бы однажды зарулить на «Олд Траффорд». Как насчет «Порше»? Тем не менее, когда я успешно прошел все испытания и меня взяли в «Юнайтед», до такого рода автомобиля моих грез предстоял еще очень длинный путь, и весьма долго такие автошедевры лежали далеко за пределами моей досягаемости. Вместо него я купил старый клубный драндулет, принадлежавший ранее Гиггзу, — красный «Форд-Эскорт» версии «Мехико». Три двери, всего один предыдущий владелец и полная история сервисного обслуживания — эта первая машина уменьшила мои сбережения приблизительно на шесть тысяч фунтов стерлингов.

Немного позже, когда я стал встречаться с Диной, у меня возникла нужда в чем-нибудь немного более солидном, так что я купил совершенно новый «Фольксваген-Гольф». Помню, как меня вечно высмеивали другие игроки «Юнайтед» из-за того, что мой номерной знак был М13 EKS, а он, если прочитать две его цифры как букву, был немного похож на начало моей фамилии с предшествующей ей буквой М: получалось М BEKS. Сейчас большинство ребят, вероятно, напрочь забыли об этом. А вот машинкой, по поводу которой они действительно никогда не оставляли меня в покое, был следующий мой автомобиль — первый, спонсированный клубом. В то время у «Юнайтед» существовала договоренность с «Хондой», и эта фирма должна была снабжать молодых игроков своей новой «Прелюдией», как только те отыграют двадцать матчей за первую команду. Гэри, Фил и все остальные стали ее обладателями раньше, чем это удалось мне, поскольку в течение нескольких предыдущих сезонов их чаще привлекали в основной состав. Зато ко времени, когда я был готов получить ту, которая причиталась мне, я уже точно знал, что мне хочется иметь.

Я выбрал экземпляр очень темного серого цвета. Затем заплатил дополнительную сумму, чтобы они мне установили и подогнали кожаные сиденья и весь интерьер салона, а также новый проигрыватель компакт-дисков и большие колеса с дисками из легкого сплава. Это тянуло на серьезную сумму, которой мне, если быть реалистом, в то время не следовало бы швыряться, а если учесть, что все эти автомобили в конечном итоге подлежали возврату «Хонде», то для меня, кроме всего прочего, это были деньги, которых я никогда больше не увижу. Зато, конечно, моя новая «Прелюдия» выглядела совершенно непохожей на любую другую из парковавшихся на клубной стоянке. И мне это очень нравилось, потому что она получилась именно такой, как я хотел. Мы часто брали ее себе по очереди — за особые успехи на тренировке и чтобы дать друг другу стимул работать еще усерднее. У той конкретной модели «Хонды» было довольно тесно на задних сиденьях, и, вероятно, как раз по этой причине Гэри (он, знаете ли, уже тогда был мудрым и любил комфорт) заменил свою «Прелюдию» на четырехдверный «Аккорд». Однажды на «Клиффе», уже после того как мы на сегодня закончили тренироваться, я зашел на автостоянку, собираясь ехать домой, и вдруг прямо перед носом у меня кто-то уселся в мое авто на место переднего пассажира. Это Дэвид Мэй догнал меня в расчете на то, что я его подброшу, и спросил, можно ли ему перескочить на задние сиденья. Поймите, я только что получил эту красивую новенькую машинку, и потому ответил «нет». Дэвид по сей день клянется, что на самом деле я сказал жестче: «Даже не думай. Не хочу, чтобы ты царапал и пачкал сапожищами кожу».

Ему потребовалось всего полчаса, чтобы в клубе каждый услышал об этом, а затем мне понадобилось несколько лет, чтобы самому перестать об этом слышать. Не помню, чтобы я говорил эту фразу, но — если быть действительно честным перед самим собой — вполне могу вообразить, что произнес ее. Я проявляю особую заботу о вещах, которые мне нравятся, а в раздевалке футбольного клуба — независимо от того, находится ли она на «Хэкни Маршиз» или на «Олд Траффорде» — у тебя могут из-за этого возникнуть неприятности. Футболисты всегда любят находить друг у друга слабые места, и если им это удается, они уже никогда от вас не отвяжутся и не оставят эту слабину в покое.

В моем характере всегда присутствовала такая черта, которая может показаться любовью к показухе — но только тому, кто не знает меня и моего настойчивого желания обладать вещами, которые мне по душе, а также присущего мне стремления проявлять свою индивидуальность, даже если из-за этого у меня возникают проблемы. Когда мне было приблизительно шесть лет, я помню свадьбу кого-то из наших родственников, куда меня пригласили в качестве мальчика, несущего шлейф невесты. Все мы отправились по магазинам выбирать себе соответствующие костюмы, и я, что называется, запал на один не совсем обычный комплект: темно-бордовые бриджи, белые гольфы до колена, вычурная белая блуза, опять-таки темно-бордовый жилет и пара балетных тапочек. Папа сказал, что я выгляжу в этом наряде глупо. Мама сочла себя обязанной предупредить меня, что собравшиеся гости непременно будут смеяться надо мной. Меня это не волновало. Мне понравился этот набор одежек, и я хотел надеть только его. Но не думайте, что речь шла исключительно о свадьбе — я желал носить его постоянно. Думаю, что я запросто надел бы его и в школу, если бы только родители мне позволили.

Наряду с сильным стремлением обзавестись вещами, которые мне нравятся, я очень внимателен и заботлив к тому, что у меня уже есть. Моя мама расскажет вам, как я, приходя из школы, имел привычку сразу же переодеваться, а играть в футбол я выбегал, только после того как почищу свою грязную одежду и аккуратно сложу ее. Я и сегодня более опрятен, чем почти все, кого я знаю. Когда я впервые пришел в «Юнайтед», другие мальчики моего возраста не были убеждены в правильности моих действий по соблюдению порядка и, возможно, видя их, считали аккуратизм и модничанье некой особенностью моего характера, хотя все равно им представлялось, что я малость перегибаю палку. Однако правда такова: идет ли речь о свадебном наряде маленького мальчика, о клубном автомобиле, с кожаными сиденьями или же о татуировке либо саронге (индонезийская национальная одежда), до которых мы еще дойдем, — мое поведение не имеет ничего общего со стремлением добиться преимущества, поставить других в невыгодное положение или привлечь к себе особое внимание. Мои друзья и товарищи по команде знают теперь (так же, как моя семья знала всегда), что я обладаю собственными вкусами, и если я в состоянии потворствовать им, то буду это делать независимо оттого, каким образом отреагируют на мои действия другие люди. Я всегда был в этом смысле постоянен и считал так: то, что мне нравится — это неотъемлемая часть того, кем я являюсь.

Все, что происходило вокруг футбола, хотя порой и достаточно далеко от него, только усиливало волнение, которое я испытывал на «Олд Траффорде» на протяжении своего первого сезона в качестве постоянного игрока основы. Я просыпался каждое утро, с трудом веря тому, что продолжало происходить вокруг меня. А потом ехал на тренировку, размышляя о своей жизни и повторяя самому себе: «Я — игрок первой команды. Я занимаюсь своим делом на главном поле «Клиффа». У меня есть мое собственное место на автостоянке, и там белой краской выведены мои инициалы». Когда я еще мальчиком впервые пришел на тренировочное поле, то эти белые линии разметки с инициалами тех игроков «Юнайтед», которых я боготворил, казались мне наглядным воплощением всего, чего я мечтал достигнуть и кем хотел стать. Теперь я сам принадлежал к этому кругу спортсменов, и, пожалуй, кому-то другому было бы на моем месте легко отмести прочь все эти воспоминания и сантименты. Однако люди, работавшие в клубе, и в особенности наш старший тренер, не позволяли, чтобы такое случилось. Они отнюдь не начали внезапно вести себя по-другому со мной и другими молодыми парнями только потому, что где-то на гудроновой площадке написало «ДБ», а я, Гэри и остальные ребята каждую неделю железно попадали в заявочный список.

А еще я каждое утро был взволнован предстоящей возможностью потренироваться вместе с Эриком Кантоной. Мы хорошо начали без него тот памятный сезона 1995/96 годов, но возвращение капитана в клуб и в команду имело большое значение. Не знаю, как поступали другие игроки, но если в раздевалке присутствовал Эрик, я исподтишка наблюдал за ним — следил, что он делал, и в ходе подготовки к матчу пробовал действовать точно так же, как он. Если там находился он, то я, как мне кажется, едва замечал кого-нибудь или что-нибудь еще. Я всегда был страстным болельщиком, и притом болельщиком «Манчестер Юнайтед». И продолжаю им оставаться. Когда мне в мальчишеские годы впервые представился шанс войти в раздевалку на «Олд Траффорде», я спросил, где обычно сидел Брайан Робсон, чтобы самому посидеть на этом месте. То же самое могу сказать и об Эрике, а потому я никак не мог до конца осознать тот факт, что сижу рядом с ним на установке перед матчем, не говоря уже о том, что ближе к вечеру мы вместе выбегаем на поле.

В том сезоне мы демонстрировали совсем неплохой, а порой и отличный футбол. Я хорошо помню один из вечеров на «Олд Траффорде», когда мы встречались с «Болтоном» и победили 3:0. А могло быть и десять голов. Пол Скоулз забил дважды, Гиггзи добавил третий мяч, и мы несли их по кочкам. Когда команда летала, как на крыльях, обычно ключевую роль в этом играл Эрик Кантона. Однако по-настоящему его значение для клуба проявлялось в трудных играх, когда он вносил действительно весомый, а порой и решающий вклад. После Рождества у нас была целая серия побед с одинаковым счетом 1:1. Болельщикам «Юнайтед» даже не требовалось проверять: этот единственный гол всегда забивал Эрик. Особенно отчетливо помню одну игру против «Куинс Парк» у них на «Лофтус Роуд». Мы действовали кошмарно, и они побеждали 1:0. Меня, правда, заменили, и дело двигалось к концу: уже пошло дополнительное время, и мы, разумеется, рвались только вперед и вперед — увы, безуспешно. Местные болельщики безумствовали, но тут в их штрафную площадку ворвался Эрик и с ходу пробил прямо в «девятку», сравняв счет. Такого рода голы — и такого рода результаты — влияют на облик всего сезона.

Месяц за месяцем мы гнались за «Ньюкасл Юнайтед», который вступил в 1996 год, находясь в таблице на двенадцать очков впереди нас. Мы отправились к ним на «Сент-Джеймс Парк» ранней весной, и Эрик — кто же еще? — забил единственный гол. С этого момента мы поняли, что в состоянии сделать это. Предпоследняя игра того сезона, которую мы проводили дома против команды «Ноттингем Форест», стала той переломной точкой, когда я понял, что мы не просто в состоянии выиграть чемпионат, но и на самом деле сделаем это. Нам удалось расколошматить «Форест» 5:0. Я до сих пор помню те два мяча, которые тогда забил. Эрик пробил с лета, но хотя мяч летел мимо ворот, я смог удачно подставить голову, когда он пролетал около меня. Немного погодя я получил мяч на самой границе штрафной площадки, сразу же развернулся и пробил так неожиданно, что их вратарь даже не успел сложиться, и мяч проскользнул под ним. В конце турнира мы должны были выиграть нашу заключительную встречу с «Мидлсбро», чтобы иметь абсолютную уверенность в завоевании почетного звания, но буквально все — игроки и болельщики, — собравшиеся в тот вечер на «Олд Траффорде», уже ни капли не сомневались, что мы наверняка будем чемпионами.

А мы все это время только и делали, что продолжали приходить на тренировки, а также готовились к играм, настраивались на них, и ребята находились на взводе, когда нервы натянуты и ты наполовину ожидаешь, что дела могут в любую минуту пойти совсем не так, как надо. А тут еще разные мысли. Я — в первой команде «Юнайтед»? Побеждаю в премьер-лиге? Здесь что-то не так, этого не может быть. Но это было именно так. Более того, дела наши шли все круче и круче. Мы были на пути к победе не только в лиге. На скольких финалах кубка федерации я присутствовал вместе с папой на «Уэмбли», и разве каждый раз мы оба не воображали, как это будет выглядеть, когда в одном из таких матчей на поле выбегу я? И вот теперь, в марте 1996 года, сюда, в Лондон, приехал «Юнайтед», чтобы выступить на «Вилла-Парке» в полуфинальной встрече против «Челси», в составе которой играл Марк Хьюз. Я не знал, представится ли мне когда-либо лучший шанс.

Поверьте, я не мог дождаться этого дня, хотя и обещал себе, что когда он, наконец, придет, я не побоюсь перебежать дорогу Живчику. Сейчас я по-настоящему дружу с Марком. Мы довольно часто видимся с ним, его женой Джилл и их тремя ребятами, которые растут самыми милыми и самыми вежливыми детьми, каких кому-либо из вас доводилось встречать. Я всегда говорил Виктории, что они таковы, какими мне хочется видеть наших детей. Тем не менее, в тот момент я твердо знал, что не имеет значения, насколько хорошо я знаком с Марком, каково мое отношение к нему или до какой степени мы с ним близки за пределами футбольного поля. На его зеленом газоне он — если бы дело дошло до этого — врезал бы мне точно так же, как врезал бы любому другому. Этот блестящий форвард был одним из тех игроков, чей характер диаметрально меняется, когда они выходят играть. Марк Хьюз в любом случае боролся бы за мяч изо всех сил, и боролся бы за него целый день с любым и каждым — вот почему болельщики и товарищи по команде любили его настолько сильно. Я видел игры, где он измывался совсем не над центральным защитником, против которого играл, — он измывался над всей командой противника.

В тот день в счете повел «Челси», когда Рууд Гуллит забил нам ударом головой. Затем Энди Коул сравнял счет. Незадолго до конца второго тайма один из их защитников, Крэйт Берли, ошибся и не смог перехватить адресованный мне сильный пас. Стив Брюс, который сидел на скамейке, рявкнул во всю глотку: «Давай, Бекс!» Как только мяч оказался передо мной, я постарался укротить его, но он подпрыгнул и отскочил от моей голени немного дальше, чем требовалось. Из-за этого мне пришлось идти на ворота шире, чем хотелось бы. Но вратарь вышел из рамки, надеясь опередить меня — наши взгляды даже успели встретиться на какую-то долю секунды, — и я мимо него под острым углом протолкнул мяч в угол. Поняв, что мячу просто некуда деваться, я побежал праздновать успех — подпрыгивал высоко в воздух, выбрасывал вверх кулак и, клянусь, чувствовал себя в тот момент так, что мне казалось, мог бы взлететь в небо и коснуться крыши над трибуной, а потом провисеть там до тех пор, пока не прозвучит финальный свисток. Помню, когда мы, наконец, доиграли матч, я был просто вне себя оттого, что именно этот гол — мой гол! — оказался тем, который привел нас на «Уэмбли».

Мои родители сидели на трибуне, и когда время истекло, я поискал их глазами, пристально посмотрел на них и почувствовал, как во мне закипают слезы… «Уэмбли» хранил для нас так много воспоминаний, начиная с того первого раза, когда папа взял меня туда с собой. Я до сих пор помню, как однажды в субботу днем, когда мне было лет семь, мы с ним пошли на какой-то международный матч между школьниками, и мне пришлось стоять на своем месте, чтобы иметь возможность хоть что-либо видеть. Папа раз за разом неутомимо заставлял меня сесть. А я так же неутомимо продолжал вставать обратно. В конечном счете, сиденье обиделось на меня, я упал и выбил два передних зуба. Я был в крови, и папа вынужден был отвести меня домой.

Кроме прочего, «Уэмбли» всегда означал еще и финал кубка; мы были там в 1990 году, на той удивительной встрече между «Юнайтед» и «Кристал Паласом», завершившейся вничью 3:3 и имевшей в себе все те элементы драмы, на которые только может надеяться истинный поклонник футбола, когда Иан Райт вышел на замену и почти принес им победу. Помню, я не мог пойти на переигровку, потому что у нас была выпускная школьная вечеринка, но мы и дома сходили с ума от радости, прыгая на диване и танцуя по всей гостиной, когда Ли Мартин забил победный гол. Всякий раз, когда «Юнайтед» добирался до финала, я вывешивал в окне своей спальни флаг с прикрепленной рядом с ним фотографией Брайана Робсона, чтобы каждый мог уже с улицы видеть, за кого я болею. Не знаю, кто первым высказал эту мысль, но она верна: дети мечтают играть вовсе не в той команде, которая выигрывает звание чемпиона лиги. Мечта каждого школьника — выступить в финале кубка. И пока мы праздновали победу на стадионе «Виллa-Парк», я знал — и мои родители знали, — что эта мечта близка к осуществлению.

До решающего матча на «Уэмбли» было еще шесть недель, и мы проводили игры в премьер-лиге, которые должны были обязательно выигрывать, но где-то в глубине души у меня все время сидела мысль о том, что я должен оставаться здоровым и продолжать играть достаточно хорошо, так, чтобы наверняка попасть в состав команды, которая выйдет на финал против «Ливерпуля». Как потом оказалось, могло случиться и иначе. Стив Брюс рассказал мне позже, что старший тренер думал, причем непосредственно перед финальной встречей, о том, чтобы оставить меня в резерве. «Ливерпуль» играл с тремя центральными полузащитниками, так что шеф вместе со Стивом и тренерским штатом совещались по поводу того, каким образом отреагировать на такое их построение. Предварительно было решено играть с активными крайними защитниками, а это означало бы, что я остаюсь на скамейке. На мое счастье, я в то время ничего не знал обо всех этих тактических тонкостях. Единственное, о чем я должен был думать, — это о победе над «Ливерпулем» и о том, чтобы сделать дубль, то есть выиграть и лигу, и кубок.

Для меня финал кубка федерации всегда выглядел особенным событием. Таким же он был и для клуба, в котором я играл. «Манчестер Юнайтед» выходил но многие финалы и выигрывал больше из них, чем какая-либо другая английская команда. Клуб и наш отец-командир знали, как это делается, и умели держать марку. Мы приехали в Лондон за несколько дней до игры, все одетые в новенькие костюмы, и остановились в прекрасной гостинице с видом на Темзу, неподалеку от Виндзора. Наряду с тренировками там были организованы разные мероприятия вроде стрельбы по глиняным голубям, которые явно не входили в традиционный набор занятий перед ответственной игрой игр у себя дома. Все это преследовало цель настроить нас на предстоящую игру, но одновременно тренерский совет хотел снять внутреннюю напряженность, дать нам возможность немного расслабиться. Насколько помнится, мы, молодые ребята, только и бродили все время по улицам с широкими улыбками на отрешенных лицах. Выступать за «Юнайтед» в финале кубка? Мы щипали себя, чтобы удостовериться: да, это не сон.

Поразительно, до чего же часто день финала кубка бывает солнечным. А в 1996 году нам всем еще до начала игры было по-настоящему жарко — я даже помню, как меня это удивило. Вспотел я уже во время прогулки близ поля за час или около того перед началом матча. А ливерпульские игроки прогуливались по «Уэмбли» с таким видом, словно это была их собственная гостиная, да еще и вырядились в костюмы от Армани. Впрочем, на некоторых из них были только тренировочные брюки. Майкл Томас снимал все это на видеокамеру. Я искал глазами, где сидят мои мама с папой. Даже в такую минуту я не забывал, что для них этот день значит так же много, как и для меня.

Игра оказалась действительно жесткой и трудной. Да и утомительной тоже: поле было очень «вязким», потому что траву на нем долго не стригли, и она была слишком высокой. Возможно, события развивались бы совсем по-другому, если бы кто-то смог забить ранний гол. Быть может, это сделало бы игру более открытой. Мне представился неплохой шанс в первые пять минут, но Дэвид Джеймс отразил мой удар и выбил мяч на угловой. «Ливерпуль» старался не давать нам играть. Мы в свою очередь старались не давать играть им. И хотя второй тайм уже перевалил за середину, все выглядело так, что ни одной из команд так и не удастся забить.

Я вполне мог не попасть в стартовый состав. И меня чуть не заменили как раз перед тем моментом, который стал решающим для победы в этой игре. Шеф сказал мне позже, что собирался выпустить кого-то вместо меня. Он был недоволен моими угловыми в тот день; для таких плохо нацеленных ударов у него было специальное название: «дерьмовые угловые». Но прежде чем тренеры попросили о моей замене, мы получили право на очередной такой удар. Я побежал подавать, и когда повернулся спиной к зрителям, чтобы раздаться и пробить по мячу, мне каким-то образом пришлось сквозь назойливый шум и рев трибун расслышать голос одного из фанов «Юнайтед»: — Давай, Дэвид! Давай!

На сей раз мне удалось навесить как раз в нужную точку, за метр или два от границы вратарской площадки по направлению к одиннадцатиметровой отметке. Дэвид Джеймс вышел на перехват, но не смог удержать мяч, и когда тот попал к Эрику, стоявшему в метре от линии ливерпульской штрафной площадки, он пробил прямо с лета — мимо Джеймса и в ворота. То мгновение та эмоция были несопоставимыми со всем, что я испытывал когда-либо до этого, — пожалуй, столь же идеальные чувства я переживал лишь позднее, в тот вечер, когда забивались голы, обеспечившие нам победу и завоевание триплета в Барселоне. Волна радости и адреналина просто захлестывает тебя, когда ты видишь, как мяч влетает в сетку. Вся команда за какую-то долю секунды примчалась к Эрику, и все выглядело так, словно он оторвал образованную нами кучу от земли, поднял и отнес обратно к средней линии поля. Это был венец всего того фантастического сезона, именно тогда мы ощутили настоящий вкус победы. И когда надо было пройти несколько шагов для получения самого кубка, я позаботился о том, чтобы стоять в нашей шеренге непосредственно перед Гэри Невиллом. Эрик держал трофей над головой, рев с трибуны, где расположились поклонники «Юнайтед», еще больше усилился, а я повернулся и посмотрел на Гэри: не в состоянии поверить, что это действительно случилось с нами?»

А потом в раздевалке царил полный хаос. Мы выиграли Кубок Англии и, что еще лучше, обыграли для этого «Ливерпуль». Не помню, пытался ли шеф, или Брайан Кидд, или кто-то из игроков сказать хоть что-нибудь — хотя бы элементарное поздравление или краткое резюме, подводящее итог этого необыкновенного дня. В любом случае никому не удалось бы расслышать ни словечка. Всех охватил восторг и ничего кроме. Ребята опрыскивали друг друга шампанским из бутылок, с воплями ныряя в огромную ванну, почти бассейн, имевшуюся на «Уэмбли», и хохотали при этом, как сумасшедшие.

В тот вечер мы остались в гостинице, перед тем как утром возвратиться на поезде в Манчестер. Для всех был организован большой праздничный ужин — и для победителей, и для побежденных. Клуб позаботился о том, чтобы весь тот уик-энд рядом с нами находились и наши близкие. В частности, с нами были моя тогдашняя подруга, Элен, равно как и мои родители. Благодаря этому торжество стало еще более приятным — если такое было возможно. В начале вечера все жены и подруги поднялись наверх, чтобы переодеться, а футболисты договорились встретиться в баре и чего-нибудь выпить, прежде чем усесться за стол. Помню, как раз перед уходом из номера мой запас адреналина, отведенный для этого дня, вдруг кончился, а мои ноги обмякли и потяжелели. Такой уж выдался денек. Такой сезон. К тому времени, когда я спустился, папа уже был там, причем в центре событий. Он был полностью в своем репертуаре, сидя за столом и непринужденно болтая с Эриком Кантоной и Стивом Брюсом. Вероятно, именно для этого он на протяжении стольких лет так упорно и настойчиво толкал меня в «Манч Юнайтед». И теперь ему хотелось развернуться на всю катушку. Я рассмеялся — настолько я был счастлив. Позже он сказал мне, что Эрик считал меня хорошим игроком и хорошим слушателем.

Каждый раз, когда отец заговаривал со мной в тот вечер, у меня складывалось впечатление, что он все-таки обескуражен и даже подавлен всем происходящим. А у меня было такое чувство, словно я наконец-то даю ему — и маме — нечто давно ими заслуженное и долгожданное.

За все время, проведенное мною в «Юнайтед», никогда у меня не было ни минутки на то, чтобы остановиться и хотя бы капельку подумать над тем, что уже случилось или только должно произойти. Мы всегда спешили — к следующей игре или к новому сезону. Но по мере того как время шло, я стал понимать, что в моей жизни всегда оставалось место для каких-то других вещей, еще более удивительных и важных, которые ждали меня за углом и обязательно должны были случиться — раньше или позже. После того первого сезона, завершившегося дублем «Юнайтед», я провел замечательное лето. Я был игроком прославленного клуба и испытывал такое ощущение, что и в моих собственных глазах, и в глазах моих родителей, и в глазах болельщиков «Юнайтед» нам действительно удалось кое-чего достичь. Гэри, Фил, Ники, Скоулзи и я сам — все мы получили первые в своей профессиональной карьере медали, которые служили наглядным доказательством этого успеха. В отпуск я поехал на Сардинию и, честно говоря, на несколько недель напрочь забыл о футболе. В моей спальне не было телевизора, так что я даже не видел большинства встреч европейского первенства 1996 года, в чем меня потом все упрекали после возвращения домой. А я только плавал, валялся на солнце и объедался макаронами, знаменитой итальянской пастой, пока она не полезла у меня из ушей. Если есть старший тренер, который беспокоится о том, чтобы его подопечные не отвлекались от настоящего, роясь в прошлом, — это, несомненно, Алекс Фергюсон. Казалось, не прошло вообще нисколько времени, а мы уже вернулись к себе, чтобы снова тренироваться. И внезапно выяснилось, что новый сезон совсем не за горами и вот-вот снова настанет. В 1996 году он начинался для нас на стадионе «Сэлхерст-Парк». Мы играли с «Уимблдоном», и везде в воздухе витала неподдельная атмосфера ожидания — и в подтрибунных помещениях, и вокруг поля, на трибунах, которые были плотно забиты приверженцами «Юнайтед». Перед игрой я в раздевалке влип в нехорошую историю, связанную с моими новыми бутсами. За лето мои спонсоры из «Адидаса» впервые прислали мне несколько пар бутс модели «Предатор» («хищник»), но, к сожалению, эти конкретная пара была сделана для Чарли Миллера, молодого шотландского игрока из «Глазго Рейнджерз». На язычках этой обуви было вышито слово «Чарли». и другие игроки тут же это заметили.

Когда игра началась, у всех возникло такое чувство, словно мы находимся в той форме, в какой закончи ли выступать в предыдущем мае. Команда на самом деле действовала хорошо, и ее игра нисколько не расклеилась к моменту окончания первого тайма. Эрика Кантону заменили, так что он сидел, наблюдая за встречей со скамейки запасных. Хорди Кройфф попробовал крученым ударом из-за пределов штрафной площадки застать врасплох вратаря «Уимблдона» — Нейла Салливана. И, по словам многих понимающих людей, если бы этот удар попал в створ ворот, Хорди вполне мог бы забить. Спустя несколько минут после этого Брайан Макклэр, только что покинув нашу половину поля, выкатил мяч на ход передо мной. Их вратарь немного вышел из ворот, и я подумал: а почему бы и нет? Надо пробить. Так я и сделал, а потом, помнится, посмотрел вслед мячу, который, как казалось, поначалу летел в точку, расположенную где-то между воротами и угловым флажком. Однако вращение, приданное мячу в момент удара, начало возвращать по направлению к цели, и в этот момент в голове у меня промелькнула мысль. «У этого удара есть шанс».

Мяч висел в воздухе, как мне показалось, целую вечность, но после долгого парения спикировал на ворота, пролетев над Салливаном прямо в сетку. А в следующий момент на меня спикировал Брайан Макклэр стал нещадно душить. Он все время стоял там же, почти рядом со мной, и вместе со всеми, кто находился на поле и вокруг него, просто наблюдал за парением мяча чуть ли не через половину газона.

Потом в раздевалке после игры кто-то сказал мне, что, когда я пробил тот удар, старший тренер прямо запал: он что, думает, будто может теперь позволять себе все? Эрик Кантона подошел ко мне, пока я переодевался, и пожал мою руку:

— Какой гол! — только и сказал он.

Поверьте мне, это было чувство еще лучше того, чем когда я забил его. Со мной хотел поговорить кто-то из программы «Матч дня», но шеф сказал, что не хочет никаких моих бесед с кем бы то ни было, так что я уселся прямиком в наш автобус. Поскольку игра эта проходила в Лондоне, меня ждали мама, папа и Джоан.

У меня дома хранится фотография того гола — мяч, висящий на фоне ясного синего неба.

Я подошел к автобусу, и отец обнял меня: — Не могу поверить, что это ты только что смог проделать такое!

В тот же вечер я говорил по телефону с Элен, которая училась в колледже под Бристолем: — Так это ты забил сегодня гол? Здесь каждый встречный и поперечный только и говорит о нем, восхищаясь, какой потрясающий гол ты закрутил.

Весь уик-энд разные люди подходили ко мне на улице и говорили примерно то же самое. Тогда я еще не мог знать наперед, но на самом деле именно тот момент стал началом многого: всеобщего внимания, освещения в прессе, известности и даже славы — в общем, всего того, что случилось со мною с тех пор. Тем весенним днем в Лондоне моя ситуация навсегда изменилась — благодаря одному замаху новой бутсой, к тому же еще и чужой. Конечно, те острые ощущения и приятный трепет, которые я испытываю от игры в футбол, равно как и моя любовь к этому виду спорта — эти чувства всегда будут со мной. Но что касается почти всего прочего, то мало найдется таких вещей, которые остались бы с тех пор неизменными — к счастью или к несчастью, к радости или на беду. Когда моя нога коснулась того мяча, этот удар, помимо всего прочего, еще и распахнул дверь, ведущую в дальнейшую мою жизнь. В том матче открытия сезона этот мой удар в конечном счете завершился тем, что мяч, повисев в воздухе, нырнул вниз, в сетку ворот. А вот в жизни Дэвида Бекхэма есть такое ощущение, словно этот мяч все еще там, в высоте. И я продолжаю наблюдать, как он постепенно меняет свою траекторию, паря в идеально чистом и ясном послеполуденном небе, — наблюдать и ожидать, не теряя надежды увидеть, где же и когда он все-таки намерен приземлиться.