Глава 29

Видела во сне родителей, так, как будто оказалась дома, в родных стенах — окунулась в детство, но вдруг проснулась. Почувствовала чье-то присутствие, тревожащее тепло сна, оно пугало…

Открыла глаза, надо мной склонился Антуан де Тривьер и зло ухмыльнулся:

— Ну, что, дорогая Катрин, прогуляемся?

Прежде, чем я успела что-то сообразить и сделать, он зажал мне рот ладонью и быстро скрутил руки чем-то шершавым и тонким — веревкой или шнуром. Затем резким рывком вытащил из постели, притянул к себе и заткнул мне рот какой-то тряпкой.

Орать я не могла, только попискивала, как мышка. Роки, разбуженный нашей возней, кинулся на обидчика, но тот пнул его в угол и быстро выволок меня за пределы комнаты. Мари даже не пошевелилась, а мне не верилось в происходящее. На помощь со стороны рассчитывать не приходилось — ночь, в доме все спали. Самой (со связанными руками) освободиться из крепких объятий де Тривьера было практически невозможно, да я и не пыталась, понимала, что тем самым только еще больше вызову его гнев.

"Что происходит? Куда он меня тащит?" — вертелись сонные мысли, а голова совсем не хотела думать о том, как спастись.

Хорошо, что я не разделась с вечера, иначе холод сковал бы меня полностью, а так ночная прохлада вызвала лишь легкий озноб. Странным казалось то, что по пути на конюшню (а именно туда меня и волок мой похититель) нам никто не встретился.

По крайней мере, там должен был оставаться конюх. И если мне удастся… Не удалось. Возле конюшни, де Тривьер одной рукой вцепился мне в волосы, а с помощью другой издал звук похожий на крик сыча или кого-то в этом роде. Ему откликнулись, и будто из-под земли появился коренастый дядька, невысокий и круглолицый, с оттопыренными ушами. Чем-то его облик напоминал увальня — медведя.

— Роже!

— Да, мой господин?

— Немедленно седлай коня и отправляйся без меня, я догоню вас утром, у перевала.

— Слушаюсь, сударь!

— Смотри, чтобы эта сучка не сбежала! Голову сниму! — с этими словами, словно безвольную куклу, он толкнул меня в лапищи Роже и вернулся в дом, как ни в чем не бывало.

Его слуга сгреб в охапку свою брыкающуюся ношу и легко забросил поперек коня.

Затем осторожно вывел скакуна за пределы поместья и с характерным кряком (для тучного человека) разместился в седле позади.

— Ну, Ворон! Вперед! — присвистнул дядька, пришпорил коня, и мы помчались быстрее ветра. Во всяком случае, в ушах у меня он свистел, как при полете на парашюте. Доводилось пару раз с ним прыгать, еще, когда училась в школе. И вот теперь меня везли в неизвестном направлении, неизвестно с какой целью, а о дальнейшей судьбе задумываться было очень страшно.

От тряски по неровной поверхности, у меня закружилась голова. Через время поняла, что мои дела плохи. Рана, похоже, открылась и кровоточила, платье намокло, а бок при этом сильно заныл. Застонать я не могла — мешал кляп. Скулить же, как собачонка — совесть не позволяла.

Наконец, Роже сбавил ход и даже спешился, давая отдых своему скакуну. И тут обратил внимание на меня. Светало. Увалень заметил бурые струи, стекающие под брюхо его жеребца.

— Э! Что за черт! — сплюнул он под ноги, останавливая коня. — Кровь? Ворон, ты ранен, малыш? Постой-ка…

Я услышала сопение, какую-то возню, а потом грубые лапищи стащили меня с жеребца, поставили перед собой. Ноги не держали, предательски дрожали и подгибались в коленях.

— Эй, куколка, откуда кровь? У тебя что… течка?

"Ну да, раз сука, значит — течка!" — усмехнулась я, мужики во все времена поражали меня своей бестактностью в тех вопросах, к которым им лучше вообще было не касаться.

В ответ промычала, давая понять, что не смогу вразумительно ответить, пока во рту болтается тряпка, от которой, кстати, в горле давно пересохло.

— А? — дошло, наконец, до него. — Сейчас.

Он освободил меня от кляпа и даже помог смочить горло вином, дал отпить из кувшина несколько глотков.

— Ну-ну, не увлекайся! Так что с тобой?

— У меня рана… в боку… открылась, — сказала я, повиснув у него на руках.

Он бережно усадил меня на землю и склонился, чтобы осмотреть рану. Кувшин с вином поставил рядом и тем самым обрек себя… Лучшего, более подходящего момента для побега могло больше и не представиться.

— Да, куколка. Не повезло тебе. Но ничего. Сейчас будет немного больно, ты уж потерпи. Хорошо?

— Хорошо, — ответила я, и пока он разрывал платье, дотянулась до кувшина, вздохнув полной грудью, собрала всю силу и обрушила кувшин с вином ему на голову.

Дядька охнул и упал всей тушей на меня…

В голове застучало время, подгоняя. Здоровый мужик вряд ли долго пробудет без сознания, медлить нельзя ни секунды. Помогая себе ногами, спихнула дядьку в сторону и, превозмогая боль и головокружение, встала, потопала к Ворону, мирно жующему траву вдоль дороги. Взялась за седло связанными руками, времени на то, чтобы освободиться от веревки — не было. С трудом взгромоздилась на коня и пустила его галопом в обратном направлении. И надо сказать — вовремя, так как услышала проклятия за спиной, значит, дядька очнулся. Я не знала куда ехать. В полумраке наступающего утра сложно было ориентироваться, дорогу в висящем положении (поперек лошади) не запомнила.

От греха подальше решила свернуть в лес. Слышала же собственными ушами, что сказал де Тривьер, провожая нас. Он догонит утром… и, стало быть, следовало уносить ноги и как можно дальше от возможного столкновения с моим обидчиком. О том, зачем этот сеньор похитил меня, я не знала, но вряд ли от его намерений можно было ожидать что-то хорошее. Скорее наоборот.

Скрывшись в лесных зарослях, почувствовала себя очень плохо и решила не испытывать больше судьбу, остановилась, привязала к дереву коня и упала замертво в траву…

Не знаю, сколько провалялась без чувств, но когда открыла глаза — солнце стояло уже высоко. Ворон пасся рядом, поглощая сочную, с еще не высохшими бисеринками росы, траву и похрапывал от удовольствия.

Я села, осмотрелась — кругом исполины деревья, да изумрудная трава — лес.

— Ну и что теперь делать? Куда идти? Где искать пристанище? — мысли и чувства были невеселыми.

Снова попала в переплет. Да еще в какой! Юношей мне жилось гораздо спокойнее, их хоть не похищали… хотя, не знаю… Возможно, и с некоторыми смазливыми красавчиками поступали так же, как с молоденькими девушками, которых воровали для развлечений, не обремененные совестью вельможи.

То, что Париж не идеален, я знала всегда, но никогда не задумывалась о грани между "хорошо" и "плохо", в 16 веке она почти отсутствовала, стираясь желаниями. Хорошо — это то, что комфортно лично для тебя и твоего окружения, а до чувств и нужд других — нет никакого дела. Безнравственно? Возможно и так. Но не мне судить нравы и обычаи ушедшего века, в своем бы разобраться, если сумею когда-нибудь вернуться….

Освободившись от веревки стягивающей запястья — растерла руки, приводя их к чувствительности. Ладошки покалывало иголочками, я закрыла глаза, собираясь с мыслями.

Стоило умыться и переодеться — платье было в крови и разорвано на боку. Мой внешний вид сейчас был не самым лучшим. Даже за нищенку сейчас вряд ли бы сошла…

Чтобы не привлечь к себе постороннего внимания с такой внешностью — это надо постараться! Ни денег, ни пищи, ни моего дорогого Роки — ничего у меня нет!

— Ф-рр! — прозвучало над ухом.

— Ворон! А ведь ты у меня есть! — погладила коня по черно-белой морде.

Приподнялась, опираясь о шершавый ствол сосны, запачкала пальцы липкой смолой…, улыбнулась, вспоминая. В детстве я с друзьями её собирала, чтобы потом жевать липкую субстанцию с неповторимым стойким вкусом. Понюхала руки, потерла их между собой — пусть пахнут детством, чудесным временем, когда все казалось очень простым и понятным: как дважды два…

Подошла к жеребцу, сбоку у седла увидела привязанную котомку, и как я её раньше не заметила? Спешила спрятаться, и было не до того… Ну, посмотрим, что же там вез с собой Роже? Белье на смену, кусок мыла, кремний, несколько тонких прутиков (видимо, для розжига костра), ломоть хлеба, да луковица — вот мне еда и одежда.

— Спасибо, Господи! За то, что не оставляешь меня в бедах моих! — вознесла благодарность в небо и переоделась в чистую рубаху и штаны. Сказать, что все это мне было велико — совсем ничего не сказать. Я утонула в вещах и стала похожа на чучело, которое забыли набить соломой. Подвязала штаны — веревкой (той, которой меня связал де Тривьер) рубашку опустила поверху.

Рана моя затянулась легкой корочкой и, не решаясь её беспокоить, перекусив посланной мне пищей, побрела пешком, придерживая коня под уздцы. Мягкие носочки — защищали ступни от насекомых и колких игл, что в достатке имелись под ногами.

Туфли в ночной суматохе мне не позволили надеть. Радовалась уже тому, что оказалась не босиком.

Куда выйду и как скоро? — не знала. Но главное, больше никому не попадаться на глаза по пути до Парижа, а там найду приют у Шико или Бюсси.

"Не бросят же они меня теперь после всего, что нас связало с ними в последнее время?" — думала я, вдыхая лесной воздух и жмурясь на солнечные лучи, что пробивались сквозь пушистые кроны — кленов, вязов, дубов…