"Фантариум" - читать интересную книгу автора (Ягупова Светлана Владимировна)

Бунт Веронихи

Когда десять лет назад Веронихе дали однокомнатную секцию, на третьем этаже в новом девятиэтажном доме, что напротив Фантариума, она вселилась туда не одна, а со своими постояльцами. При каждом звонке в дверь они испуганно вздрагивали и, понимающе взглянув на хозяйку, разбегались кто-куда: одни прятались под кровать, другие шмыгали в приоткрытую на этот случай дверцу шкафа, где на вешалке аккуратно висели два поношенных платья, плащ и старое пальто с барашковым воротником.

Впрочем, звонили к Веронихе редко: старуху считали малость тронутой. В самом деле, какой нормальный человек будет держать в однокомнатной секции такое скопище жильцов, от которых вонь и грязь по всему дому.

Длинное коричневое лицо Веронихи обрамляли прямые волосы до плеч цвета мерзлой земли, припорошенной инеем, зато фигура, хотя порой и перекашивалась радикулитом, не утратила стройность. Поэтому издали ее можно было принять за девчонку, напялившую седой парик. Вероятно, какой-нибудь поэт, угадавший в ней бывшую красавицу, и сочинил небылицу о том, что приходят к Веронихе письма от погибшего жениха. На самом же деле, кроме извещений, напоминающих о квартирной плате, она ничего не получала.

День Веронихи в новой квартире начинался с того, что она выходила на балкон и крошила вниз, на асфальт, хлеб, просо, семечки. Тут же откуда-то с неба падали голуби и, уютно гулькая, рассеивались на дорожке перед домом. К ним подскакивали драчливые воробьи. Птицы склевывали корм и улетали.

Тогда Верониха шла в магазин. Тщательно пересчитав пенсионные гроши, покупала две бутылки молока, граммов триста творогу и с полкило дешевой ливерной колбасы для квартирантов. Накормив их, заодно завтракала и сама, а потом брала в охапку дюжину половичков и спускалась вытряхивать их. Почему-то все считали, что это было ее любимым занятием.

Надежды на спокойную старость понемногу отлетали, как листья с осенних деревьев: в ее комнатушке становилось все теснее и теснее. И как они ухитрялись находить ее даже здесь, на третьем этаже? В дверь вечно кто-нибудь терся, скребся, и она была не в силах прогнать бездомного. Но когда у кого-нибудь из ее постояльцев появлялись малыши, безжалостно топила их еще слепыми — к чему плодить несчастных!

Капризы и привычки жильцов были понятны ей, она старалась быть терпимой к каждому. В самом деле, что может быть горше предательства друга? Лохматой болонке Айре, аристократке и привереднице, прощались все прихоти, стоило вспомнить о том, как длинноногая дочь соседа безжалостно выдворила ее из дому лишь потому, что захотела вдруг приобрести королевского пуделя.

Невеселая биография была и у Черныша с лукавыми глазами. Шпиц имел гнусную привычку грызть ножки полированной мебели, за что и пострадал подобно болонке.

А Дымка, еще будучи младенцем, ввела в заблуждение целую семью по поводу своей родословной, к тому же нечаянно разбила хрустальную вазу — и тоже оказалась за порогом. Прежде, чем избавиться от кошки, хозяева раза три увозили ее за город, однако все три раза Дымка преданно возвращалась домой. Тогда ее просто перестали пускать на порог, и Верониха приютила кошку, у которой оказалось неожиданное дарование: забравшись по дверному косяку вверх, она лапой нажимала кнопку звонка, извещая о своем прибытии.

Еще жили у Веронихи два кота-близнеца, несчастные уже потому, что родились черными.

Словом, ее приемышей никто не любил. Были среди них и одноглазые, и хромые. И чувство ненависти за свои неудобства переплеталось у Веронихи с острой жалостью к этим несчастным. Принимая нового жильца, она давала себе зарок, что это последний, но нарушала его всякий раз, когда встречалась с глазами бездомного пса или нищей кошки. Четырехпалое семейство катастрофически росло. Все ничего, живи она в старом доме, но в этом были свои законы, и она тревожно ощущала их присутствие.

Кроме блох и забот, жильцы порой приносили ей минуты веселья. Кошки и собаки странным образом уживались друг с другом, и порой ее до слез трогала заботливость, с какой пес Драный Бок вылизывал шерстку пушистой кошечки Муфты, а Черныш вдруг начинал заигрывать с котами-близнецами.

Был холодный предснежный день, когда ее подопечные, мурлыча и повизгивая от удовольствия, грели лапы у батареи парового отопления. Верониха сидела тут же, довязывая чулок, и в ее старую голову лезли всякие причудливые мысли. Тьфу! — сплюнула она, вообразив, как было бы чудесно, если бы каждый ее зверь заимел парашютик, уцепившись за который можно было бы прямо с балкона третьего этажа плавно спускаться вниз, а не бежать, замирая от страха, что вот-вот откроется чья-нибудь дверь и в тебя плеснут водой или, чего доброго, дадут башмаком под хвост.

Вой ветра за окном принес ей воспоминания о погибшем в шторм на рыбацком баркасе Иване, от которого она вроде бы получала письма. И придумают же люди! За всю их двухлетнюю дружбу Иван и записочки-то ни разу не написал, куда уж там до вестей с того света.

Долгий, настойчивый звонок прервал ее размышления. Звери вмиг очутились в шкафу и под кроватью. Верониха встала, отложила вязанье в мисочку и пошла открывать. На пороге стоял человек с красным от холода носом. Он протянул ей какую-то бумагу, молча развернулся и ушел.

Верониха захлопнула дверь, включила в коридоре свет. Близоруко щурясь, стала читать. Бумага была солидно украшена двумя печатями. Черным по белому в ней было сказано, что хозяйке надлежит в двадцать четыре часа очистить квартиру от непрошеных жильцов. Ей искренне было неясно, кому, кроме нее, мешают эти животные? Повертела бумажонку в руках, затем прошла на кухню, зажгла газ и поставила на плиту чайник.

— Что-нибудь придумаем, — наконец сказала вслух и уставилась в пламя газовой горелки. Потом повторила уже с какой-то угрозой: — Да-да, что-нибудь придумаем. — И сердито крикнула в комнату: — Выходите!

Звери осторожно повылезали изо всех закутков и медленно обступили ее. Вопросительно тявкнул Черныш, дуэтом мяукнули коты-близнецы.

— Потерпите, — сказала она. — Пусть стемнеет.

Глубокой ночью, когда дом уснул, Верониха накинула на плечи темный дождевик без рукавов, обмотала шею платком, надела башмаки и решительно распахнула дверь.

— Марш! — сурово приказала она. — Быстрей, быстрей!

Поджав хвосты, недоуменно оглядываясь, животные нехотя поплелись вон. Тяжело вздохнула Айра, шмыгнула носом Муфта. Когда наконец вышел и старый одноглазый Туз, который давно никуда не выходил и только тяжело вздыхал, Верониха окинула взглядом свое опустевшее жилье, что-то пробормотала и щелкнула замком. Насупив брови, стала спускаться вниз. Она шагала, вздернув вверх гривастую голову, и в ее темных глазах зрело упрямое решение.

Выйдя на улицу, старуха остановилась. Приложив к высохшим губам два пальца, пронзительно свистнула. Свист был тревожный и призывный. В подворотнях, подъездах и квартирах вздрогнули звериные морды, затявкали, замяукали, заскулили, рванулись к дверям. Сонные хозяева, чертыхаясь по поводу неожиданной надобности своих подопечных, послушно отпирали замки. Никто ничего не подозревал.

Улицы быстро заполнялись четвероногими. Со всех концов города бежали они на разбойничий свист Веронихи, и вскоре вся набережная кишела ими. Огромные и карманные, пушистые и облезлые, всех мастей и расцветок, бездомные и прирученные, собаки и кошки спешили на этот зов.

Она окинула свое полчище суровым взглядом, свистнула еще раз, и над ее головой закружила голубиная туча. Взмахнув широкими полами плаща, Верониха двинулась вперед. Процессия последовала за ней.

Они шли степенно, с горделивым вызовом, чуть подрагивая от промозглого ветра, и глаза их наполнялись отвагой, Высоко над их головами, за неоновым туманом, проглядывали редкие звезды, смутно намекая о том, что где-то можно валяться в траве, нюхать цветочки и никто не швырнет в тебя камнем за то, что ты неосторожно поднял лапу в неположенном месте.

Редкие прохожие шарахались к стенам домов, протирая глаза: не ночной ли это бред — старуха в развевающемся плаще, пестрая вереница кошек, собак и стая птиц над ними?

Проснулся город, как обычно, до солнечных лучей. Зашаркали метлами дворники, заурчали автомобили, заскрипел на поворотах трамвай. Первый постовой, чеканя шаг, тревожно оглядывался по сторонам.

— Не замечаете? Что-то случилось, — сказал он, останавливая чьи-то «Жигули». Водитель неопределенно пожал плечами и, рыкнув мотором, покатил дальше. Видимо, тревога не проникала сквозь толстые стекла и стальную обшивку машины.

Но уже через пару часов, когда солнце принялось умывать морозные окна, стало очевидным: что-то сегодня и впрямь неладно. Вроде бы все было по-прежнему: так же деловито растекались по улицам машины, спешили на работу пешеходы, нахаживали на терренкуре километраж зимние курортники, однако чего-то ощутимо не хватало. Город казался сиротливо пустым.

Во дворах, как всегда, играли дети, ожидая первого снега и еще чего-то. Но это «что-то» не сбывалось, и глаза их грустнели.

А через месяц у одной маленькой девочки нашли в коробке с игрушками двух большеголовых щенков. Сначала их приняли за механических зверят, но прикоснулись к шерстке и ощутили живое тепло. Щенки жалобно скулили, доверчиво облизывая ладони всех, кто трогал их. А желающих погладить собачат оказалось неожиданно много. И малышей поместили бы в зоопарк, если бы в одну из ночей, когда в море уныло вздыхал бакен, а улицы плавали в легком южном снегопаде, не вернулась Верониха и не возвратила городу его четвероногих.

С тех пор Верониха живет в Фантариуме и уже не помышляет уходить отсюда. На рассвете, как и в былые времена, она выходит с метлой на улицу, гривастая, костлявая, и кажется иным прохожим ведьмой на помеле. Но дети не боятся ее, а особенно любит Верониху годовалый сын Люды Милютиной.