"Любовь и магия" - читать интересную книгу автора (Хауэлл Ханна, Гротхаус Хизер, Дал Виктория)

Глава 1

1 октября 1104 года

Лимнийский лес Шотландского нагорья

— Вот так, да? — прошептала Беатрикс Левенах на ухо незнакомцу, когда он застонал и навалился на нее всем телом.

Беатрикс прижала незнакомца к стене постоялого двора «Белый волк». Все происходило на заднем дворе, непозволительно близко к гостям, что трапезничали в зале за дверью, находившейся всего в двух шагах от них. Возможно, Беатрикс поступала неосмотрительно, но опасность ее возбуждала. И хотя, прокравшись сюда, незнакомец отвлек ее от работы, которой у Беатрикс, как хозяйки постоялого двора, было невпроворот, она не могла отказать себе в удовольствии пощекотать нервы — тем более что главное свое предназначение она видела совсем не в том, чтобы угождать завсегдатаям.

Беатрикс еще раз поднажала, и незнакомец глухо застонал. Причем стон этот, как всегда случалось, отозвался в ней странным и радостным ощущением — ей казалось, что кровь предков вдруг обратилась в лунный свет и быстрее побежала по жилам.

— Вот тебе, получай! — задыхаясь, воскликнула Беатрикс. — Получай, ублюдок!

Она почувствовала, как влага сквозь ее длинный кухонный фартук просочилась на платье, и ей стало жаль испорченную вещь — отстирать кровавое пятно едва ли удастся. Но переживания из-за испорченного наряда отошли на второй план, когда она почувствовала, как обжигающе холодные губы незнакомца скользнули по ее шее.

— Даже не смей мечтать об этом, — проворчала Беатрикс и, навалившись на него всем телом, тут же прикончила его.

Тяжело дыша, Беатрикс отступила от стены, и тело мужчины тотчас плюхнулось в грязь. Он валялся на заднем дворе постоялого двора, возле разбитого помойного ведра, которое Беатрикс так и не успела опорожнить.

Внезапно из-за горной вершины выскользнул яркий луч лунного света, упавший на неестественно бледное лицо покойника. Над его верхней губой сверкнул заостренный клык, голова же утонула в помоях. Затем полоска света скользнула по его рваной и грязной одежде, по пепельной, стремительно разлагающейся коже, по впалой груди, из которой торчали…

— Ах проклятие, — пробормотала Беатрикс.

Она шагнула к мертвому незнакомцу и, приставив ногу к груди мертвеца, схватилась обеими руками за деревянную рукоять вил и выдернула их.

Раздалось отвратительное шипение. Беатрикс снова отступила и посмотрела на испорченный инструмент — черная кровь уже впиталась в дерево.

— Третьи вилы за неделю, — сказала она со вздохом и швырнула их на мусорную кучу.

Беатрикс вновь взглянула на труп, стремительно превращавшийся в скользкую зловонную массу. Перед тем как исчезнуть с лица земли, то, что осталось от тела, издало пронзительный визг. Беатрикс поморщилась и плюнула туда, где только что лежал труп. Потом отступила еще на шаг от стены и стала вглядываться в черную стену деревьев — лес начинался сразу за постоялым двором.

Но никакого движения за деревьями Беатрикс Левенах не замечала — по крайней мере ничего подозрительного она не видела. Не было у нее и зловещего предчувствия, когда по спине бегут мурашки, а волосы встают дыбом на затылке — то были верные признаки готовившегося нападения. И ничто не нарушало тишину леса — ничто, кроме горного холодного ветра, свистящего в кронах вязов и несущего на своей спине зиму.

— Но надолго ли эта тишина?.. — пробормотала Беатрикс.

После совершенного ею убийства ночь показалась ей еще холоднее, хотя между лопатками и на груди у нее выступили капельки пота. Онемевшими пальцами Беатрикс развязала тесемки фартука и стащила его через голову. Скомкав фартук, она отправила его туда же, куда до этого отправила вилы. Затем, повернувшись так, чтобы луна осветила ее платье, Беатрикс оценила ущерб и направилась к бочке с дождевой водой в углу двора.

«Не так уж страшно, — подумала она. — Черное пятно здесь, несколько брызг там, вот и все». Она могла замаскировать свежие пятна на лифе с помощью особого средства — Мать Вечность знала, что каждую ночь ей так или иначе приходилось им пользоваться, но на юбке след от сегодняшнего убийства останется навсегда. Беатрикс погрузила руки в бочку с водой и начала тщательно оттирать черную липкую кровь.

— Чертовы вампиры… — бормотала она сквозь зубы.

Руки ужасно мерзли от ледяной, воды, и еще ей досаждала мысль об испорченных вилах. Беатрикс вдруг шмыгнула носом и подумала: «Ну вот, опять то же самое…» Конечно, она никогда ничего, не боялась. Встречаясь с врагами, Беатрикс никогда не отступала и бесстрашно вступала с ними в бой. Ее бесстрашие подпитывалось сильнейшей ненавистью к гнусным тварям; убивать вампиров она считала своим долгом. И лишь после совершения очередного убийства, лишь после того, как жизни ее больше ничто не угрожало, на глазах выступали непонятные слезы, а по телу прокатывалась дрожь.

Беатрикс схватилась обеими руками за края бочки и замерла, пристально глядя в воду. Затем подняла голову и, уставившись на полную белую луну, сделала глубокий вдох.

«Ты Левенах. — Когда-то она не раз слышала эти слова от отца, но теперь, когда отец ее был мертв, слова эти прозвучали у нее голове. — Ты защитница. Хранительница Лимнийского леса, хранительница всех его жителей, всего нагорья».

Из открытой двери черного хода донесся треск разбиваемой посуды, но Беатрикс даже не поморщилась. Еще одна глиняная кружка закончила свое существование, разбившись о каменный очаг. То была месть со стороны одного из лимнийцев за то, что хозяйка постоялого двора вовремя не подлила ему эля. Они были как дети, эти лимнийцы, которых она поклялась защищать. Беатрикс тихо рассмеялась. Невинны, как дети! И как дети капризны и жестоки.

Беатрикс выпрямилась, утерла глаза и еще раз взглянула на луну. Затем вернулась в зал, где человек двадцать лесных жителей с нетерпением ждали, когда их обслужат. Эти люди распускали о ней небылицы, пили ее эль, ели ее похлебку и при этом совершенно ей не доверяли. Правда, они пусть неохотно, пусть с ворчанием, но все же платили ей дань, выделяя скромную долю из своих припасов, как того требовал закон, не нарушавшийся уже много веков. Лимнийцы с незапамятных времен платили дань тем, кто их хранил и защищал — волшебникам из рода Левенах. Беатрикс была последней из рода, и лимнийцы, следуя традиции, несли дань и ей, хотя и считали ее ведьмой.

«Ведьма Беатрикс».

«Из-за нее все мы будем прокляты».

«Из-за нее все мы погибнем».

Нет, ей совсем не хотелось возвращаться на постоялый двор «Белый волк», но она все равно вернулась туда.

Потому что она Левенах. Потому что она последняя из рода.

Наконец все разошлись. Проводив последнего гостя, едва державшегося на ногах, и закрыв за ним дверь на засов, Беатрикс почувствовала такую усталость, что с радостью уснула бы прямо здесь, на полу. Но она позволила себе лишь прижаться лбом к деревянной, в зазубринах, задвижке и тихонько вздохнуть. Все тело ныло и болело, веки слипались, а глаза жгло, словно их натерли песком. К счастью, завтра воскресенье, и она сможет отдыхать весь день.

Но она не могла провалиться в сон прямо сейчас. Ее ждала работа. По счастью, комнаты для гостей на втором этаже пустовали — последнее время постояльцев в гостинице было мало, но рабочий день ее еще был далек от завершения.

Тяжело вздохнув, Беатрикс окинула взглядом зал. Почти все столы были сдвинуты с мест, а столешницы стали липкими от пролитого пива. Кружки же и деревянные миски валялись на полу, словно гигантские желуди, сброшенные с дуба порывом ветра. А табуретки валялись в разных углах ножками кверху. Беатрикс не стала подметать, пока тут были посетители, не хотела показывать зад этим пьянчугам, и теперь глиняные черепки терпеливо дожидались, когда их сметут в одну кучу. В очаге же, вспыхивая красным пламенем, догорали уголья, и трудно было дышать от дыма и чада.

В очередной раз вздохнув, Беатрикс подумала о том, с каким бы удовольствием занялась уборкой, распахнув окна и двери. Но в открытые окна мог проникнуть не один лишь чистый прохладный ночной воздух. С тем же успехом она могла бы повесить на дверях вывеску: «ЖИЛИЩЕ ОДИНОКОЙ ВЕДЬМЫ. ВХОД ДЛЯ ВАМПИРОВ — ЗДЕСЬ».

Беатрикс зажгла несколько сальных свечей и с угрюмой решимостью принялась за уборку, мечтая закончить все поскорее, мечтая о том, чтобы ей было с кем поговорить, выполняя грязную работу, мечтая о том, чтобы она, подобно своей прабабушке, могла заклинаниями заставить мебель танцевать, а старую метлу — выметать из-за угла весь сор.

Когда наконец порядок был восстановлен, Беатрикс выпрямилась и со стоном швырнула тряпку в грязную воду. А метла, которая и не думала повиноваться ей, как бы пристально Беатрикс на нее ни смотрела, стояла, прислонившись к столу, и хозяйку даже не замечала. На глаза Беатрикс упала мокрая от пота прядка, и она с раздражением откинула ее. Затем подошла к очагу, чтобы сгрести в кучу уголь, после чего обошла весь зал, задувая свечи, за исключением последней, которую и взяла, отправившись на кухню.

На кухне работы было немного, и Беатрикс, поднатужившись, подняла с очага тяжелый котел с загустевшими остатками похлебки, поставила его на пол и чуть наклонила. Две кошки, белая и черная, тотчас же метнулись к котлу и принялись за ужин, не обращая внимания на хозяйку.

Беатрикс тщательно вытерла стол, оставив кружки и миски отмокать в чане. После этого она снова взяла свечу и направилась к маленькому плетеному коврику в дальнем углу кухни. Наклонившись, сдвинула коврик в сторону, после чего схватилась за металлическое кольцо, вделанное в доску люка, и, потянув за кольцо, открыла люк.

Из люка потянуло сквозняком, и Беатрикс с наслаждением вдохнула свежий морской воздух. Она взглянула на свой испачканный наряд, но решила, что не станет переживать из-за того, что выглядит не слишком опрятно. Вот-вот наступит рассвет, и на то, чтобы привести себя в порядок, у нее не остается времени. Она лишь пригладила волосы и вытерла рукавом щеки и лоб.

Ступеньки были крутые и узкие, но ни одна из них не скрипнула, когда Беатрикс осторожно спускалась в погреб. Свеча отбрасывала на каменные стены красноватые отблески, и Беатрикс казалось, что волосы у нее на голове шевелятся. Спустившись наконец вниз, она громко произнесла:

— Тейне![1]

И тотчас же во всех углах подвала появились высокие железные канделябры. В каждом из них было по семь свечей, и каждая из семи свечей зажглась.

Поставив свою свечу на последнюю ступень, Беатрикс вышла на середину подвала и шагнула к массивной плите из черного блестящего сланца, напоминавшего драгоценный камень. Язычки пламени отражались в этой плите как в зеркале, и Беатрикс почти сразу же увидела в нем и свое отражение. Она пристально уставилась в черное зеркало, стараясь ни о чем не думать, стараясь очистить сознание. Лишь почувствовав себя готовой, она развела руки в стороны и крикнула:

— Фосгейл![2]

Едва она произнесла эту команду, как в каменной плите появилась щель, которая затем стала расширяться — две половины плиты с тихим шорохом расползались в стороны. А между плитами была непроглядная тьма — стократ чернее самого черного камня, мрачнее глубин самого глубокого озера, холоднее самой холодной зимы.

Но сердце Беатрикс наполнилось радостью и восторгом, что всегда случалось с тех самых пор, как ей еще девочкой впервые позволили посетить этот волшебный колодезь. И всякий раз, когда Беатрикс приходила сюда, она убеждалась в том, что действительно являлась волшебницей из могущественного и древнего клана Левенах, женщиной, в чьих жилах текла кровь волшебников. Только здесь она могла почувствовать себя воительницей, сражающейся против зла, хранительницей нагорья, защитницей тех, кто жил под сенью леса. Здесь она иногда видела людей, в чьих жилах текла та же кровь, что и в ее, людей, которые канули в вечность. Здесь были ее друзья и тот источник, из которого она могла черпать силы. И именно здесь она находила покой, который приносили ей мертвые, их загадочные обещания…

Прошло еще какое-то время, и из темноты внезапно возник мужчина с седыми волосами и короткой опрятной бородкой.

— Здравствуй, малышка Беатрикс.

— Здравствуй, папа, — прошептала Беатрикс. — Я скучаю по тебе.

— И я по тебе скучаю, дочка.

— Трудная была ночь, — пожаловалась Беатрикс.

Отец кивнул в ответ и тут же сказал:

— И все же он придет.

Беатрикс со вздохом покачала головой. Она не хотела говорить об этом сегодня, хотела лишь поболтать с отцом, чтобы обрести душевный покой.

— Я больше не могу, папа. Я так устала.

— Нет, ты можешь. Ты должна. Он придет, и мы спасем лимнийцев.

— Я не хочу, чтобы он приходил. И мне нет дела до лимнийцев, — с дрожью в голосе проговорила Беатрикс. — Мне так одиноко… Все тут меня ненавидят, считают ведьмой.

Отец вдруг помрачнел и заявил:

— Такова клятва, Беатрикс.

Она заговорила очень тихо, почти шепотом. Но в голосе ее была бездна отчаяния, а слезы струились по щекам:

— Это несправедливо, папа. Я одна, и лимиийцы отвернулись от меня, когда вы покинули нас. С каждым днем они все крепче верят в то, что это я убиваю людей.

— Но он придет, и ты его дождешься, — стоял на своем отец. — Потому что ты…

— Да, мы из клана Левенах, я знаю. — Беатрикс шмыгнула носом. — Но какая из меня колдунья? Ведь я почти ничего не умею. Я даже не могу заговорить воду, заставив ее закипеть.

— Ты настоящая колдунья, Беатрикс, поверь мне. Но ты права насчет того, что твое могущество становится менее очевидным…

— Менее очевидным?

— Да, именно так. Но в этом твоя защита. Сейчас рядом с тобой нет никого из клана Левенах, поэтому твоя сила сделала бы тебя легкой мишенью. По мере того как нас становилось все меньше, некоторые из наших возможностей становились тайными. Но они вернутся в момент решающей схватки со злом, когда ты встретишься с тем, чья сила под стать твоей.

— Но кому нужна колдунья без силы? — в раздражении пробурчала Беатрикс. — Колдунья без силы — как мужчина без своего мужского копья.

— Ох, Беатрикс!.. — Отец взревел от хохота.

— Но разве не так? Ведь я бессильная ведьма.

— Сейчас у тебя ровно столько cил, сколько тебе нужно, — сказал отец, все еще посмеиваясь. — Ты можешь приходить к колодцу и видеть там будущее. Самое же главное — ты можешь выслеживать и убивать вампиров лучше, чем кто-либо другой за всю историю клана Левенах. Ты станешь гордостью нашего клана.

— Лимнийцы скорее всего повесят меня как ведьму. Но самое смешное, что я и есть ведьма, только ничего не могу!

— Ты продолжаешь говорить лимнийцам о том, что помолвлена?

— Да, но они мне уже не верят. Они все время расспрашивают меня о моем женихе, а я все время забываю, что рассказывала им в последний раз.

— Скоро с этим будет покончено, — пообещал отец. — Он обязательно придет, поверь мне. Удачи тебе, моя маленькая Беатрикс.

— Нет, папа, не уходи! — взмолилась Беатрикс, глядя, как подернулась рябью вода.

Она не хотела, чтобы отец уходил, не хотела в который уже раз смотреть на белого зверя, носившегося по полям и лесам. Она множество раз видела этот образ, но он ни о чем ей не говорил.

Как бы там ни было, на подернутой рябью воде уже возникло что-то белое. Беатрикс знала, что вскоре она увидит четвероногое создание, в честь которого и был назван ее постоялый двор. Белый Волк… Может, на сей раз, он будет пить воду из лесного ручья, может — стоять на лесной опушке, а может быть — трусить по узкой лесной тропинке. Но он по-прежнему останется для нее все тем же непонятным символом, давно уже потерявшим всякую значимость для Беатрикс Покинутой, Беатрикс Растоптанной, Беатрикс Бессильной Ведьмы.

Она уставилась на дрожащее изображение на воде. Потом нахмурилась и вздохнула.

Перед ней действительно был Белый Волк.

Но на этот раз зверь сидел за столом в каком-то постоялом дворе, весьма напоминавшем тот, что находился у нее над головой. Причем в лапе он держал кружку с элем.