"Варторн: Воскрешение" - читать интересную книгу автора (Карло Эрик Дель, Асприн Роберт Линн)РАДСТАК (1)Сперва делай самое умное дело. Потом – самое выгодное. Потом – самое безопасное, самое легко выполнимое, а затем – дело, которое лучше всего спутает планы твоего врага. Именно в таком порядке. Если все это не поможет, делай глупости. Эти людишки с Перешейка были и забавны, и скучны. Что взять с ублюдочной культуры? Ведь на Перешейке изначально даже не было своего коренного населения. Эта земля служила всего лишь мостом между Южным Краем и Северными Землями. Грязная узкая полоска, ограниченная с одной стороны ядовитым морем, а с другой – неприступными коралловыми рифами. Она была непригодна для постоянной жизни. Дорогой пользуются, но на ней не живут. Однако история распорядилась по-своему. После Великой Смуты Перешеек потерял значение торгового тракта. Беды обошли стороной этот жалкий клочок земли – но некогда могучие державы обоих континентов прекратили свое существование, и процветающей торговле между ними пришел конец. Жителю Южного Края уже незачем было ехать далеко на север; а что касается северян, то все они теперь скатились к варварству, и ничтожные междоусобные войны своих племен слишком занимали их, чтобы беспокоиться еще и о Перешейке, не говоря уже о далеком Южном континенте. Война с Северными Землями была невыгодна. Тамошний народ докатился до такого разврата, что воины сражались ради чести, ради посвящения в рыцари и ради прославления своих имен. Совершенно бесполезные поводы к бойне. Радстак тоже сражалась, да – но она сражалась за достойное дело. Самое достойное. За себя. Тела лежали навалом. Они воняли и слабо шевелились под одеялами – укрытые ими отнюдь не для тепла. Конечно, лето уже подходило к концу, но даже здесь, на Перешейке, к северу от Южного Края с его неизменно теплым климатом, прохлада была вполне умеренной. Одеяла же были толстые, черные и не пропускали тощие лучики солнечного света, сочившиеся сквозь щели в грубых дощатых стенах. Тела под ними, ворочаясь в собственных нечистотах, прятались от этого света, и вообще от всякого света. Ото всего, что может светиться, – и тем самым напоминает о действительности. Радстак под одеялом не пряталась. Она не чувствовала ничего – ни жалости, ни отвращения к этим человеческим отбросам, опустившимся до такого скотства. Вредные привычки следовало выбирать как можно тщательнее, но у новичков редко находился наставник. Обычно они приобретали дурные наклонности наобум и без чьей-либо помощи – а затем позволяли своим телам гнить в дерьме, пока иллюзорно освободившиеся души парили среди великолепия наркотических миров. Потом они, понятное дело, умирали. Но кто не умирает? Радстак не прятала под плащом своего кожаного панциря и иссеченных порезами наручей. Она выставляла напоказ амуницию, знак своего ремесла, не из гордости, а из практических соображений. Чтобы стать хорошо оплачиваемым наемником, недостаточно способности и желания хорошо драться. Нужно еще уметь подсуетиться, подать себя. Кто-то должен тебя нанять. Для чего этот «кто-то» должен хотя бы узнать о твоем существовании. Прочная кожа, прикрывающая ее торс, носила следы ударов клинка. Ей хотелось, чтобы до окружающих дошло: эти удары она выдержала и все еще гуляет по свету. Кроме кожаной кирасы, ее защищали темные краги и замшевые сапоги, в каждом из которых прятался подальше от чужих глаз маленький, опасно отточенный клинок в ножнах, промасленных изнутри. На левой руке была черная перчатка, тоже кожаная. С виду перчатка мало отличалась от обычной, но заключала внутри механизм, сработанный отличным мастером из Южного Края. За искусственную руку пришлось отвалить кучу денег, но она того стоила: с ней можно было вытворять всякие штуки. Весило устройство немало, но Радстак давно к нему привыкла. Ей даже приятно было ощущать движение шестеренок и шарниров поверхностью кожи. На поясе она оружия не носила. В Петграде, городе на Перешейке, куда она недавно прибыла, гражданам и приезжим не запрещалось носить оружие – но местная полиция любила устраивать неприятности тем, кто его имел. Особенно завидев что-нибудь вроде тяжелого боевого меча – ее любимой разновидности оружия. Она сдала свой меч на хранение в общественный Арсенал – подобное цивилизованное удобство предоставлялось только в таких больших городах-государствах, как Петград. Радстак вынуждена была признать, что город выглядел вполне прилично. Большой, ухоженный, процветающий. К услугам горожан имелась служба охраны здоровья, к военным здесь относились уважительно. Население не испытывало особого гнета. Простой мастеровой мог прожить здесь прилично и довольно долго. По меркам Перешейка это считалось наивысшим уровнем культуры. Разумеется, на ее родине города были и больше, и лучше. Сама Радстак происходила из республики Диллокви, расположенной в северной части Южного Края. Диллокви – вот настоящая земля, а город, где она родилась, Хюннси… Прекрасный. Гордый. Значительный. С выдающимся историческим прошлым, служившим обоснованием немалых притязаний. О том, что на самом деле Диллокви – всего лишь осколок прежней Южной империи, там предпочитали не помнить. Диллокви сумела подняться из руин после Великой Смуты, как и другие страны Южного континента, теперь существовавшие независимо друг от друга. Радстак не впервые проделывала путешествие на север: на Перешейке было проще продать свой меч. Перешеек был весьма надежным источником мелких заварушек между отдельными городами-государствами. Они пререкались из-за пахотных земель; они оспаривали принадлежность дорог, они грозились, суетились, посылали друг другу ультиматумы и даже иногда устраивали войны, чтобы обеспечить Радстак пропитанием – хотя бы на некоторое время. Все здешние конфликты очень быстро сходили на нет, однако Перешеек обладал достаточными ресурсами для поддержания постоянной военной угрозы. Но теперь, похоже, кое-что изменилось. Мальчик, еще не достигший подросткового возраста, но уже изможденный, как старик, провел ее в глубь воняющего свалкой логова. Он возник словно из воздуха, когда она ступила на порог заведения и показала краешек серебряной монеты, зажатой в ладони. Она уделила мальчику одну монетку – та исчезла, едва коснувшись его крошечных пальчиков. Еще одну монету Радстак держала в кулаке, остальные деньги были запрятаны по кошелькам и карманам так, что никакому воришке не найти. У нее были бесцветные глаза – лишь легкий намек на желтизну на радужках. Зато глаза эти, казавшиеся маленькими на лице, пересеченном двумя шрамами, были способны обшарить окрестности, внешне оставаясь почти неподвижными. Мужчины назвали бы ее бронзовое от загара лицо скорее правильным, чем красивым. Впрочем, она не проводила ночей без сна, гадая, что думают о ее внешности мужчины. Ее коротко остриженные волосы имели оттенок темной вишни. На затылке еще один шрам выделялся под ними белой чертой. Тот удар рассек ее шлем. Громадный меченосец рассчитывал убить ее этим ударом. Она рухнула наземь, перекатилась на бок и вскочила на ноги, ничего не видя перед собою, кроме ревущей черноты… потом из нее выплыло лицо склонившегося над нею великана. Она выхватила из сапога нож и метнула во врага. Нож угодил прямо в его разинутый рот, проткнул насквозь язык и высунул зазубренный кончик под челюстью. Кто вынес ее с поля боя, Радстак так и не узнала. Она очнулась в шатре хирурга, когда ей зашивали скальп. Здесь не было ни кроватей, ни нар, только груды тел. Мальчик проворно двигался зигзагами, уводя в темноту, где можно было лишь угадывать контуры человеческих тел на полу. Радстак держалась настороже. Одна куча тряпья, справа, ходила ходуном – вперед-назад под одеялом, ритмично, даже слишком – мальчик миновал ее, еще шаг – и… Она круто развернулась. Каблуком наступила на чью-то правую руку, как раз над локтем. Носком другого сапога ударила по тряпкам – для большей крепости носок был снабжен железной оковкой поверх кожи. Под одеялом хрустнуло сломанное ребро. Если там лежит очередной Из темноты откуда-то впереди и снизу раздалось: – Меча нет! По мнению владельца шипящего голоса, посетительница была безоружна. Ладно, пусть так и думают. Она ударила еще раз – так, чтобы у лежащего на время перехватило дыхание, – и отскочила в сторону. Краем глаза уловила, как исчезает в темноте мальчишка, – но там, где он только что был, теперь стоял кто-то другой. Угрожающая поза и клинок в руке. Грубая работа. При свете дня, когда жертва могла бы издали увидеть нависающую фигуру вооруженного громилы и застыть от страха, затея имела бы определенный успех. Да и здесь, в вонючей полутьме, она сгодилась бы против неопытного. Но когда имеешь за плечами десятилетие боевых трудов… Радстак вытянула левую кисть, раздвинув и распрямив пальцы. В затхлом воздухе лязгнул металл – это сработал механизм. Правую руку она резко выбросила вперед и ударила по пальцам, сжимавшим нож. Сильный, болезненный удар отвлек нападающего. Но исход схватки, конечно же, решила левая рука: молниеносный взмах, тонкое жужжание металлического жала и два изогнутых шипа – красивые, надежные, остро заточенные, как и все, чем пользовалась Радстак, – выскочили из тыльной стороны ее ладони. Каждый из них сорвал лоскут кожи с лица противника. Одновременно женщина снова крутанулась на каблуках, открыв путь шатающейся окровавленной фигуре, которая с воплем пролетела мимо и рухнула поверх нескольких лежащих тел. Она застыла, пригнувшись и расставив жилистые ноги. С лезвий капала кровь. Тело под одеялом справа от нее исходило криком нестерпимой боли. Впереди еще что-то шуршало. Тот, кто шипел «Меча нет», – а может, там были и другие. Ее поверженный противник не переставая вопил на полу у нее за спиной – высоким, пронзительным голосом, словно безумный. Наверное, она попала в глаз. Глупый подонок Перешейка! Ее правая рука выхватила из сапога клинок – тонкая плоская полоска кованого металла без рукояти. Специально для метания. Она взвесила нож на ладони. Затаив дыхание, вслушалась, определяя, что готовится в темноте. Вновь появился мальчишка – с грязным пятном на балахоне и гладким личиком, которое осталось бы непроницаемым даже при самом лучшем освещении. Где-то в углу комнаты, подобной пещере, послышались неровные, удаляющиеся шаги. Тела – даже те, на кого свалился раненый, – не издавали ни звука, лишь подергивались и изредка вздрагивали. Радстак сунула метательный нож за сапог, но шипы, прикрепленные к левой перчатке, не убрала. Мастер, который сделал это хитроумное приспособление, проживал в деревне неподалеку от ее родного Хюннси. Он был средних лет, но жить ему оставалось мало. Его тело изнутри пожирал недуг, источивший плоть и превративший человека в мешок с костями. Мастер уже не мог ходить без посторонней помощи, а потому старался пореже отходить от верстака, где и была изобретена замечательная перчатка. Радстак сама подсказала ему идею, постаралась объяснить, что имеет в виду. Она увидела такую штуку во сне. Это был очень яркий боевой сон, и мысль о перчатке хорошо запечатлелась в памяти. Мастер слушал внимательно, хотя глаза его на увядшем лице были бесстрастны, безмятежны. Радстак говорила, описывая воображаемое оружие, в надежде, что умелец возьмется изготовить его. Если она умолкала, подыскивая точные слова, он заставлял ее продолжать, пока она не запуталась вконец и видение из сна не превратилось в совершенную чепуху. Тогда он взял у нее деньги, велел уходить, в назначенный день вызвал ее к себе и вручил перчатку. Радстак пробыла в той симпатичной деревушке еще два дня, оставшиеся мастеру до смерти. Она хотела присутствовать на похоронах. Потом не преминула проникнуть ночью в его дом и удостовериться, что замысел перчатки не был перенесен на бумагу. Она зря беспокоилась. За всю свою жизнь умелец не сделал ни единого чертежа. Теперь Радстак уставилась на смутно различимого проводника, восстанавливая дыхание. Когда оно стало ровным и спокойным, наемница кивком велела мальчишке вести ее дальше. Вымазанные кровью шипы она не убрала. Самое умное дело она сделала, прибыв на север в поисках войны. Для наемника здесь имелся большой выбор работы. Самое выгодное дело – следующее в ее списке личных приоритетов – в данный момент заключалось в отыскании недорогого жилья. Впрочем, час-другой это могло подождать. Она вынула кожистый темно-синий лист, откусила треть, а остальное вновь спрятала в потайной кармашек под кожаным панцирем. Сразу же у нее жестоко заболели зубы. Листоеды – вот такие, потерянные, что живут под одеялами в этом притоне – обычно обращались к зубодеру, или же зубы сами выпадали один за другим. Они посасывали свои листья Слабаки. Радстак, стиснув зубы, выждала, пока боль достигнет пика и пройдет. Остановилась, прислонилась к стене, ухватившись за нее покрепче, чтобы устоять на ногах, когда тело нальется тяжестью. Ее растягивало, сжимало, выпрямляло, скручивало. Но и это прошло, как зубная боль. Равновесие восстановилось – даже стало лучше, чем было. Окружающее – улица, люди – перестало ее интересовать. Она побрела, куда глаза глядели, крадущейся походкой. Петград был многолюден, и улицы его, казалось, никогда не затихали. Впереди виднелись высокие башни. Квадратные сооружения из камня и бетона, с нарядными металлическими шпилями. Они впечатляли, спору нет. Незачем зря очернять этот город. Ведь здесь можно хорошо продать свой меч… Если повезет, скоро она станет защитницей этого местечка от… как там бишь его?.. Да, от Фелька. Итак, агрессором на этот раз стал Фельк. Об этом твердили иноземные торговцы, прибывающие в Южный Край. Радстак предпочитала сражаться на стороне нападающих, но здесь это было непрактично. Город-государство Фельк – как и недавно захваченные Фельком территории – попросту было труднодоступно. Она приехала в Петград, заплатив за место в фургоне, нанятом такими же южанами-наемниками, учуявшими зазывный запах войны. Она ни с кем не завязывала дружбы в дороге, хотя однажды ночью основательно изнасиловала белобрысого парня-возчика, который подрядился их доставить. Застенчивый юнец согласился спустить штаны только под угрозой ножа, однако все, что от него потребовалось, исполнил весьма охотно – и даже с энтузиазмом. Ветер приносил аромат войны. Войска Фелька, сметая все преграды, двигались на юг. Такой войны она за всю свою жизнь не видывала. Война, какой не случалось на Перешейке сотни зим, – а может, и вовсе не бывало. Не феодальная распря, не мелкая стычка. Фельк намеревался захватить абсолютную власть. Это любому дураку было ясно. Радстак не отпугнули панические слухи о том, что Фельк применяет в военных целях магию. Магии в Южном Крае не боялись, хотя и практикующих магов там было совсем немного. После Великой Смуты маги, до того часто служившие целителями, удалились в закрытые для непосвященных обители. Загнать шипы обратно внутрь кожаной перчатки она не забыла, предварительно тщательно их почистив. Однажды ей случилось запачкать крошечные шестеренки кровью. Больше это не повторялось. Употребление наркотиков в городах Перешейка обычно не запрещалось. Определенные вещества объявлялись вне закона только когда представители власти желали извлечь для себя выгоду из их распространения. Радстак могла бы купить листья Ей не обязательно было пробовать узаконенный товар, чтобы узнать разницу. Просто таково было обычное положение вещей. Притоны вроде того, где она сегодня побывала, зависели от притока клиентов; для того, чтобы подсевшие на зелье люди, у которых уже выработалась нечеловеческая невосприимчивость ко всем существующим видам «развлекательных» ядов, стали постоянными клиентами, требовалось обеспечить наивысший эффект. Поэтому владельцы притонов, приобретая свой товар на черном рынке, наживались больше чем лицензированные торговцы на рынке открытом. «Эх, хорошо…» – думала она, старательно жуя синий лист. Мозги от него прочищаются. Всякая вещь видится так отчетливо, все теперь понятно… Прогуливаясь, она отгоняла одну мыслишку, упорно пробивающуюся на поверхность – мысль о том, что она приехала сюда, на Перешеек, только потому, что здесь можно найти листья хорошего качества. Ведь тот Неприятная мысль надолго не задержалась. Радстак завернула с улицы в закусочную, заняла столик и заказала чай. Спиртное – это для ничтожеств, желающих обрести видимость силы, день за днем заглушая осознание собственного бессилия. Она не пила. Вино и тому подобное создавало лишь иллюзию ясности, а на самом деле понимание затуманивалось с каждым глотком, пока не засыпало совсем под обманчиво-утешительную колыбельную. В закусочной было полно народу, и народу весьма словоохотливого. Радстак прислушалась. Она заняла самое авантажное место и просидела там битый час, смакуя свою единственную чашку чая. Хозяин и виду не подал, что это ему не нравится, но исподтишка бросал на нее сердитые взгляды. Когда это ей надоело, она подозвала его взмахом согнутого пальца и доверительно шепнула на ушко, что кровь, которая бьет из пробитого сердца, намного темнее, чем, скажем, когда полоснешь кого-нибудь по физиономии. Интересное сообщение она дополнила улыбкой, зная, что это выражение ее лица особенно нервирует собеседников. Хозяин отошел обдумать полученную информацию и больше не беспокоил. Тем временем действие маленького кусочка листа – У’дельф – это сказочка. Чтобы детей пугать. Полная бессмыслица! Разодетый в пух и прах купец презрительно вздернул бороду – чудо парикмахерского искусства, нелепую, подбритую с боков, подвитую и даже навощенную на концах. Должно быть, у него все утро ушло, чтобы привести лицо в порядок – и все равно, несмотря на роскошную одежду, он оставался старым и уродливым. Вообще большая часть здешней публики выглядела зажиточной. Радстак прислушалась внимательнее. Разговоры звучали неутешительно. Они свидетельствовали о сознательном нежелании посмотреть в лицо надвигающейся беде. Очередной целью Фелька был, несомненно, Суук. А значит, враг скоро станет еще на один город-государство ближе к Петграду, хотя и не совсем близко. – Эти новости – Надежные? – В голосе купца прозвучало презрение. – Как это понимать? – Так и понимать. Проверенные, достоверные, правдивые. – Тон молодого человека оставался по-прежнему ровным. Его ответ произвел странное впечатление, и среди собравшихся выпивох пробежал смешок. Пара, засевшая в углу за партией в « Купец скривился так, что кончики его усов вздернулись. – Я знаю определение этого слова, юноша. Он усмехнулся и как бы про себя пробормотал: – Боги разумные, когда я был молод, мы не позволяли себе так обращаться со старшими! Купец отхлебнул пива и снова уставился презрительно на молодого собеседника. – Меня интересует степень их проверенности, достоверности… и правдивости. В этих словах прозвучал вызов. На мгновение шум утих. – Я лично за эти сведения не отвечаю, – совершенно невозмутимо сказал человек в капюшоне. – Я толкую лишь о тех новостях, которые слышали все мы. Весь город слышал. – Кто слушает лишь болтовню и сплетни рядов торговых, тот не знает правды. – Купец произнес фразу, словно цитировал стих из древнего поучения. В бесцветных глазах Радстак блеснул огонек. – Сказать, что я плевала на это дерьмо, – значит еще Ее низкий голос прокатился по всему залу. Довольно уж она тут сидела и молчала. Она, собственно, и зашла в это шикарное заведение, чтобы прощупать настроения здешних купцов – тех, кто должен многое потерять, если армии Фелька подступят к Петграду и захватят его. И теперь наслушалась вдоволь. Все головы враз повернулись к ней, включая и парня под капюшоном. Радстак оттолкнула стул, вскочила, наконец-то дав выход долго копившемуся презрению. Ее лицо, покрытое шрамами, было весьма выразительно. – Я только никак не соображу, тупицы вы все, дураки или просто трусы! – Послушайте, это… – начал было хозяин, неуклюже выбираясь из-за стойки, чтобы не допустить дальнейшего оскорбления посетителей, оставляющих в его кассе приличные денежки. Радстак метнулась ему навстречу, перегнулась через стойку и, зажав розовый нос-пуговку хозяина между большим пальцем и согнутым суставом указательного, Она еще только начала свое обращение к публике; все застыли, не сводя с нее глаз. Кое-кто не мог скрыть вполне оправданного испуга. – Приходят известия о войне. Они доходят до всех вас. Они поступают с севера, для вас это все равно что сообщения о неурожае в других городах – истории, которым вы безоговорочно верите, потому что из чужих осложнений кое-кто сможет извлечь немалую наживу. Вы знаете: все, что рассказывают про Фельк, – правда. Вы знаете, что эта война разительно отличается ото всего, что известно в прошлом. Отличается от воспоминаний ваших бабушек и дедушек. Такая война вам и не снилась, глупые детишки с Перешейка. И тем не менее она реальна. И она надвигается. Страшновато, да? До ужаса. Потому что к тому времени, когда Фельк доберется сюда, он поглотит живую силу и ресурсы бог весть скольких других государств. К тому времени вы будете называть Фельк Она могла бы в тот момент плюнуть, могла швырнуть пустую чашку в лица, обращенные к ней. Но высказавшись, она почувствовала лишь безмерное отвращение. Потрясенные посетители все еще пялились на нее. Нетрудно было догадаться, что с этими купцами и землевладельцами нечасто обращались таким образом. Хозяин с распухшим носом так и не показался, когда она покинула закусочную, воспользовавшись выходом, ведущим к отхожему месту. Пока она проводила время за чаем, на Петград опустился вечер. Бледный закат позднего лета разлился по небу. Высокие облака обсуждали с ветром необходимость дождя. И все же осень близилась, а может, уже и наступила здесь. Значит, если война затянется, придется воевать зимой. Насекомые роились, жужжа, в воздухе, когда она вышла из нужника. Она услышала шаги – кто-то двигался, не скрываясь: то ли шел отлить, то ли… поджидал ее. Человек стоял спиной к закатным лучам, пробившимся в закуток на задворках закусочной. Из-под серого капюшона виднелась только твердая челюсть, да еще очертания губ, сложенных в подобие улыбки. Он хорошо стоял: такое равновесие позволяет мгновенно развернуться в любом направлении, хотя, на взгляд неопытного горожанина, поза казалась совсем непринужденной. – Хозяин просил меня выяснить, не изволите ли вы вернуть ему нос. – Я его уронила вон туда. Там в полу дырка, и, знаете ли, дурно пахнет. – Ладно. Безносый Солли – в общем, не такое уж и плохое прозвище. – Так что – будем драться, трахаться или вы мне покажете, что прячете под капюшоном, и объясните, чего от меня хотите? Она улыбнулась все с тем же малоприятным оскалом. Он поднял руку, отбросил с лица капюшон и с лихвой вернул ей улыбку в обезоруживающе открытом варианте. Лицо у него было не красивое, а – как любят выражаться женщины – резко очерченное и выразительное. Они посмотрели друг на друга. Взгляд получился долгим. Выразительность его черт – включая чарующие синие глаза, жесткие складки и твердые челюсти – распространялась также и на тело. Крепкого сложения, худой, но жилистый. Выпуклые мышцы. Дуэльные шрамы на предплечьях. Жесткие руки. Радстак понравилось прикосновение этих жестких рук. Ей понравилось и то, как этот Део – так он назвался – воспринял ее приемы. Самцы, которые воображали, что оркестровка секса – их неотъемлемая привилегия, были самыми скучными из партнеров… если только не изменяли своего мнения под ее не особенно чутким руководством. Део привел ее в богатую квартиру. Ковры на полу, на стенах – фривольные и дорогие на вид картины. Чудовищно огромная кровать. Они использовали всю ее поверхность. Как выяснилось, он не был склонен к ласкам после соития. Радстак это понравилось. Если ее начинали обхаживать и бормотали всякие бесполезные слова, когда дело… раскупоривалось (так она выражалась), это раздражало – порой настолько, что отравляло все удовольствие от встречи. Однако Део не принадлежал и к тем, кто, сделав дело, немедленно смывался с поля боя – или, в данном случае, без промедления выгнал бы женщину. Вместо этого он выкарабкался из кровати, потянулся, отчего мышцы на обнаженном теле выступили еще рельефнее, и прошлепал по светлому ковру к круглому каменному столику, где стояло несколько разноцветных бутылок. – Какой напиток сделает тебя счастливой? – спросил он, подняв лаковую деревянную чашу. – Вода. Он, даже бровью не поведя, налил в чашу воды, себе взял что-то густо-фиолетовое и вернулся на кровать. Она взяла чашу и выпила всю до дна. Ему было, на ее взгляд, примерно столько же зим, сколько и ей – чуть больше тридцати. Судя по состоянию тела, за эти годы его никто не баловал. Обстановка квартиры указывала на обеспеченность, но он не расплылся, не обленился. Отнюдь не похож на тех жалких торгашей в закусочной, слишком трусливых даже для того, чтобы признать возможную угрозу их положению. Део спорил с купцом – тем, с дурацкой бородою. Нет, не то чтобы спорил, но признал важность военных известий, поступающих с севера. Сидя там, Радстак выяснила, что в армии Петграда, несмотря на угрозу Фелька, даже не была объявлена мобилизация. Очевидно, весь город пребывал под чарами забвения. Это бесило Радстак – не в последнюю очередь потому, что найти здесь работу становилось проблематичным. Видно, придется ехать дальше на север. – Будешь обижаться, если я тебя назову наемницей… или подыскать другое слово? – спросил Део. – Отличное слово. Не называться же мне «труженицей меча»… или того лучше – «торговкой мечом»? Он выпил. Она принюхалась. Что-то алкогольное, но пахнет недурно – с ягодным привкусом. – Ты пережила не одну кампанию. – А ты – пару-другую дуэлей? Он рассматривал ее шрамы; одни были попроще, другие пострашнее. Она же оценила рубцы на его гладких, твердых руках – тонкие белые полоски. Осмотр ее не смущал. Некоторых ужасно возбуждало зрелище ее изуродованной плоти. Как-то раз один такой особенный тип даже сделался опасен – впрочем, она сделала так, чтобы опасности он больше не представлял. Вся ее одежда – кожаный панцирь, сапоги, кожаная перчатка с шипами – валялась, разбросанная от двери до подножия кровати, вперемешку с накидкой и нижним бельем Део. Оружия под рукой не было. Это ее не беспокоило. Остаться здесь, в этом городе, было бы тем самым безопасным делом из ее личного устава. Свода правил, которые она установила для себя, наученная жизнью. Они годились только для нее, ни для кого другого. Большинство людей не уделяло достаточного внимания своей жизни, даже не пытаясь вникнуть в ее суть; они просто зря тратили годы и деньги, совершенно не осознавая, как легко могут расстаться с самым главным. Как быстро и как просто. Она отпила еще воды. Вода была много чище, чем в относительно чистых общественных водоемах города. Радстак потянулась, лениво раскинувшись на безмерно мягкой кровати; было слышно, как потрескивают ее позвонки. – Мне это нравится. Твоя улыбка. Та, что настоящая. Она лениво повела глазами в его сторону. Делай самое безопасное. Сейчас самое безопасное – оставаться в Петграде и ждать, пока кто-нибудь не закупит ее услуги. Податься на север теперь рискованно. И перейти на сторону Фелька, чтобы продать свой меч там, – тоже. Фельку не нужны наемники – по крайней мере в данный момент, после того, как он поглотил немалое количество войск из ранее завоеванных государств. – А я и не заметила, что улыбаюсь, – сказала она. – А я заметил. И твой выговор мне нравится тоже. – У нас никакого особого выговора нет. Вот у вас есть! – Пожалуй, что и так. Тонкий вопрос – с какой стороны смотреть. Я встречал людей из Южного Края, и довольно много. И всегда хотел нанять кого-нибудь из них в качестве рассказчика, лишь бы слышать это произношение. О чем бы он ни рассказывал, все равно. – Должно быть, забавно, когда можешь себе позволить… рассказчика. – Я же сказал, что только хотел нанять. Есть ли у меня на это деньги – другое дело. Радстак подумала, что эта словесная игра почти так же приятна, как постельная. Такая любопытная забава. И фантастически редкая. Хорошие любовники почти никогда не бывают хорошими собеседниками. Део отхлебнул своего фиолетового пойла, откинувшись на пышные подушки. – Что за чушь несли эти людишки? – спросила она, словно продолжая начатую прежде беседу. – Эти торговцы в закусочной… они что, не понимают, что нашествие Фелька неизбежно? – А ты веришь, что сопротивление может быть успешным? – Не знаю. Знать такие вещи – не мое дело. Я же нанимаюсь не в офицеры, не в стратеги. Я орудую мечом. И, между прочим, вполне успешно. – Всегда угадываешь, кто выиграет? Ее лающий смех был столь же малоприятным, как и обычная улыбка, и она это знала. – С трудом, – сказала она. – Но войны ведь всегда кончаются раньше, чем перебьют всех солдат. Обычно кто-то из правителей сдается или капитулирует после переговоров задолго до того, как бойня становится необратимой. Я сражаюсь на той стороне, которая меня наймет. Сражаюсь хорошо – пока кто-нибудь не скажет «хватит». Я не выигрываю войн и не проигрываю их. Я только участвую. Его смех был намного теплее, чем у нее. Синие глаза вновь обратились к ее телу, не задерживаясь на шрамах. – Все боятся, – сказал Део. – Да. Все. Будет война, – не первая для нас, но не та, к которой мы привыкли. Ты сама на это указала – и, на мой взгляд, весьма отчетливо. – На мой тоже. – Я зашел в ту закусочную переодетым с той же самой целью, что и ты, – прощупать настроение общества. Я и раньше много раз так делал и все время наталкивался на одно и то же. – Но почему? – Народу неплохо живется здесь, в Петграде. Несколько поколений прожили в условиях немалого процветания. Нам нравится стабильность и прочность. Зачем ломать хорошую вещь? Эта война, эти правители Фелька… они все сломают. Наверняка. Но люди не хотят противостояния… – Значит… – Ее рука скользнула к нему, пальцы пробежались по жилам, выступающим на твердом плече. – Значит, я напрасно сюда приехала. – Напрасно? – Он взглянул на нее с притворной обидой. – Если наемник скитается, не зная, куда приткнуть свой меч… – Где же ты приткнула его сейчас? – В городском Арсенале. – Она с трудом сдержала зевоту. Кровать была воздушно-мягкой и очень удобной. – Ну, тогда пойди и забери его оттуда. – Взгляд Део заставил ее широко раскрыть глаза. – Я намерен нанять тебя. И тебе пора узнать, кто я. – Надеюсь, что ты человек, который может позволить себе оплатить наемника. – Да. Это именно так. А зовут меня На Нироки Део. Поняв, что это имя для нее ничего не значит, он добавил: – Я – племянник первого министра Петграда. |
||
|