"Город Мечтающих Книг" - читать интересную книгу автора (Моэрс Вальтер)

Из гостиницы Ужасов в дом ужаски

Неспешным шагом я вернулся к себе. Была глубокая ночь, но многие книжные еще не закрылись, и на улицах бурлила жизнь. Повсюду книгородцы и приезжие стояли группками, зачитывали друг другу отрывки из книг, болтали, смеялись и пили вино, подогретое пиво и кофе. Я осмотрел пару витрин и едва устоял перед искушением войти в магазин и начать рыться на полках.

Потребовалось некоторое усилие, чтобы оторваться от ночной суеты и вернуться в гостиницу. Йети в соседнем номере, кажется, успокоились и теперь храпели и свистели, как засорившиеся волынки. Я прилег, хотел лишь на минуту положить повыше ноги и чуть-чуть отдохнуть. Я посмотрел на летучую мышь в углу, она злобно уставилась в ответ. Потом я заснул.

Во сне я брел по длинному туннелю, вдоль стен которого тянулись шкафы с древними фолиантами. Передо мной беспокойно колыхался призрак Данцелота и постоянно взывал: «Вниз! Вниз! Все вниз и вниз!» То и дело нам встречались всевозможные персонажи прочитанных мною книг: принц Хладнокров, герой моей юности, галопом проскакал мимо на своем жеребце Снежный буран; Проспопа Тонатас, чахоточный торговец коврами из «Лапши для Залифа»; философ и контрабандист Кориолан Кориоринт из «Пемзового оракула»; двенадцать братьев из «Двенадцати братьев» и еще множество других героев популярных произведений заступали нам дорогу. И все они кричали: «Назад! Назад! Возвращайтесь назад!» Но Данцелот плыл прямо сквозь них, и я вместе с ним, поскольку тоже стал призраком. Из глубины туннеля на меня вылетела, пронзительно визжа, огромная одноглазая летучая мышь, за которой следовали злобно гудящие жареные пчелы. Разинув отвратительную пасть, тварь приготовилась меня проглотить. Помнится, я как раз подумал: «Ха! Ей меня не съесть, я же призрак!», но потом она все-таки меня сожрала.

Я проснулся. Летучая мышь все так же неподвижно висела в своем углу и таращилась на меня. Вероятно, она вообще не живая, давно уже умерла с открытыми глазами. В соседнем номере шумели йети, которые как раз проснулись и тут же начали ссориться во все горло. Потом дошло до рукопашной. Измельчалась мебель, в моем номере упала со стены картина. Постанывая, я встал, сонно сложил дорожную суму и покинул этот дом ужасов.

В переулках прохладный утренний ветерок разогнал туман у меня в голове и пробудил жизненные силы. Решив, что неплохо было бы перекусить, я зашел в кофейню и заказал чашку кофе и «книжнеца» — сладкий пирожок в форме книги, начиненный яблочным джемом и нашпигованный фисташками и миндалем. Занятно, но это фирменное блюдо носило то же название, что и пресловутые ужасные существа, якобы бесчинствующие под городом. Перед тем как протянуть мне еще горячее из печки лакомство, кондитер завернул его в страницу, которую вырвал из старинной книги, и проткнул с одного бока длинной иглой, так что выступила благоухающая корицей начинка — точь-в-точь жидкая закладка.

В кофейне сидел еще один драконгорец, Факсилиан Строфолов, мой однокашник. Услышав про смерть Данцелота, он сочувственно мне пособолезновал и, когда я пожаловался на убогость моего пристанища, дал мне адрес предположительно ухоженной и недорогой гостиницы. Пожелав друг другу приятного пути, мы расстались.

Чуть позже я нашел на узкой улочке маленький пансион, из которого как раз выходили выспавшиеся и явно пребывающие в отличном настроении наттиффтоффы. Если здесь остановились такие педантичные и слывущие скаредными типы, то уж точно заведение дешевое и чистое, вероятно, даже тихое, так как наттиффтоффы не стесняются вызвать силы правопорядка, если им кажется, что их покой потревожили.

Я попросил показать мне комнату. Ни одной летучей мыши в ней не нашлось, вода в умывальном тазике была прозрачной как стекло, полотенца и постельное белье — чистыми, из соседних номеров доносились не возмутительные звуки, а приглушенные голоса вежливых постояльцев. Я снял комнату на неделю и впервые с тех пор, как прибыл в Книгород, основательно помылся. И тогда, освеженный и преисполненный любопытства, отправился на новую экскурсию.

Книги, книги, книги, книги. Старые книги, новые книги, дорогие книги, дешевые книги. Книги в витринах и в шкафах, в тачках и в мешках, беспорядочно сваленные в кучу или педантично расставленные за стеклом. Сложенные в кренящиеся башни или рядком на тротуаре, связанные в пачки («Попытайте счастья: купите нашу пачку с сюрпризом!»), выставленные на мраморных постаментах, запертые за решетками в темных деревянных шкафах («Руками не трогать: подписанные первоиздания!»). Книги в кожаных и матерчатых переплетах, в меховых и шелковых. Книги с застежками из меди и железа, из золота и серебра. В некоторых витринах даже лежали особо дорогие, инкрустированные бриллиантами экземпляры.

Тут имелись приключенческие романы с вложенным платком для вытирания пота. Восторг-романы с сушеными листьями валерианы, которые можно понюхать, когда нервы уже не выдерживают от напряжения. Книги с тяжелыми навесными замками, запечатанные наттиффтоффской цензурой («Покупка разрешена, чтение запрещено!»). Один магазинчик торговал исключительно незаконченными произведениями, сплошь рукописными, которые обрывались на середине повествования, потому что авторы умерли в процессе написания. В ассортименте другого были только рукописи левшей, которые писали зеркальным шрифтом. Третий продавал преимущественно романы, главными героями которых были насекомые. Я видел букинистический, куда заходили только светлобородые карлики, и у каждого была повязка на глазу. И волкодлакскую лавку, торговавшую исключительно научно-популярной литературой.

Впрочем, крупные книжные магазины не ограничивались одной областью и свой ассортимент выставляли обычно в беспорядке: покупатели, по всей видимости, эту идею оценили — слишком уж радостно там копались. В специализированных лавках трудно было найти подписанные первоиздания известных авторов, которые все равно были не по карману рядовому посетителю, так как цены там кусались. А вот в перевязанной бечевкой «пачке с сюрпризом» большого книжного вполне могла оказаться книга, чья стоимость во много раз превосходила цену пачки, а если спуститься всего на несколько пролетов в подземные этажи, шансы найти что-нибудь поистине ценное резко возрастали.

В Книгороде действовал неписаный закон: указанная карандашом на задней обложке цена окончательная и баста! При огромных количествах макулатуры, которую беспрестанно сюда свозили, нередко случалось, что торговцы и подмастерья были слишком загружены работой, чтобы при сортировке правильно оценить стоимость книги. Иногда даже не хватало времени вообще посмотреть товар — на целые ящики и мешки ставили оптовые цены и сбывали поскорей. Так в оборот попадали раритеты и, получив ошибочный ценник, изгонялись в темные подземелья или погребались под стопами дешевого чтива. Они заваливались за шкафы, таились в ящиках под пожелтевшими каталогами издательств или лежали недостижимые на верхних полках, или же их сгрызали крысы и жуки-древоточцы. Эти сокровища и составляли главную привлекательность Книгорода. Туристы становились, так сказать, охотниками-любителями: тут каждый мог поймать удачу за хвост, если только искал достаточно долго.

Как правило, большинство гостей города экскурсоводы сразу по прибытии сплавляли в гигантские магазины, где складировалось в основном то, что ценности не имело. Но работники всегда подмешивали в дешевый товар небольшие «изюминки», чтобы и здесь удачливый турист мог найти что-нибудь «вкусненькое». Когда он ликующе размахивал книгой и во все горло радовался смехотворной цене, магазин получал самую действенную рекламу. Со скоростью лесного пожара распространялся слух, что там-то и там-то за несколько пир купили первоиздание «Маячка в полумраке» Монкена Миксунда, и ночь напролет магазин кишел покупателями, надеющимися на сходную удачу.

Обслуживающие массового потребителя универмаги замуровали или заставили свои входы в лабиринт стеллажами, чтобы ни один покупатель не мог забрести туда по ошибке. Но достаточно отойти всего на пару улочек от туристических троп и дешевых кофеен, и уже делалось интереснее. Магазинчики становились все меньше и, как правило, узкой специализации, фасады — артистичнее, а выставляемые книги — древнее и дороже. Отсюда можно было спуститься в ограниченные участки катакомб. Верно подмечено: в «ограниченные участки», так как эти лавки позволяли своим клиентам зайти лишь на несколько этажей вниз, там уже проходы тоже были замурованы или заставлены. Так вполне возможно было заблудиться на несколько часов в туннелях, но рано или поздно всякий находил дорогу назад.

Если зайти в центр города еще дальше, дома становились все старее, магазинчики — все меньше, а туристы встречались все реже. В тамошних книжных приходилось иногда звонить в колокольчик или стучать дверным молотком, чтобы тебя впустили. Но отсюда можно было попасть в настоящие катакомбы. Если покупатель не был известным охотником за книгами, работники магазина его предостерегали, подробно рассказывали об опасностях и обращали внимание на то, где внизу можно добыть факелы, масляные лампы, провиант, карты и оружие. Здесь предлагали купить мотки крепкой бечевки километровой длины, один конец которой привязывали к крючку в магазинчике: тогда искатель приключений мог пуститься в поход без особого риска. Другие магазинчики предоставляли обученных подмастерьев, хорошо знавших определенные участки катакомб, — иными словами получались «блуждания с гидом».

Все это я прочел в книге Дождесвета, и потому даже мелкие, неказистые лавочки превращались для меня во врата в таинственный мир, но я уговаривал себя, что пока рано покидать город на поверхности. Мне предстояло особое дело: я шел в антикварный магазинчик Фистомефеля Смайка по адресу переулок Черного Человека, 333.

По пути я очутился на большой площади — непривычное зрелище после узких улочек и зажатых домами переулков. Еще необычнее показалось мне то, что она не была мощеной и повсюду в земле зияли большие ямы, среди которых бродили туристы. Только потом, когда я увидел, что ямы не пусты, меня осенило: это же печально известное Кладбище забытых писателей!

Так прозвала площадь молва, официально она носила прагматичное имя Ямная площадь. Это была малоприятная достопримечательность Книгорода, — даже Данцелот рассказывал о ней, понизив голос. О настоящем кладбище говорить не приходилось, никто тут похоронен не был, во всяком случае, в обычном смысле этого слова. В ямах-норах обитали те писатели, которые не могли позволить себе крышу над головой. Они сочиняли на потребу туристов — за бросаемую им мелочь.

Я поежился. Ямы действительно напоминали свежевырытые могилы — и в каждой прозябал писатель-неудачник. Они были одеты в грязную рванину или завернулись в старые одеяла и писали на оборотах уже использованной бумаги. Норы служили им жилищем, и по ночам или в непогоду они вынужденно накрывали свои обиталища досками. Ниже этого замонийскому писателю пасть уже некуда, передо мной предстал кошмар всех членов пишущей братии.

— Мой брат — кузнец, — крикнул в одну из ям турист. — Напиши мне что-нибудь про подковы.

— Мою жену зову Грелла, — кричал другой. — Стихи для Греллы, пожалуйста.

— Эй, писака! — горланил третий наглец. — Сочини-ка мне что-нибудь.

Ускорив шаг, я поспешил пересечь площадь. Я знал, что здесь застряли также и писатели со славным прошлым, и по возможности старался вообще не заглядывать в ямы. Но это оказалось не так-то просто: словно по принуждению я бросал взгляд по сторонам. Глумящиеся дети кидали на головы беднягам песок и камни. Один пьяный упал в яму, и, гомоня, друзья вытаскивали его оттуда, в то время как с другого края мочился пес. Ничего этого поэт в яме не замечал, только писал себе стихотворение на куске картона.

А потом случилось ужасное: я узнал соплеменника! В одной яме обретался Овидос Стихогран, один из кумиров моей юности. Я сидел у его ног, когда он устраивал свои любимые всеми в Драконгоре поэтические чтения. Позднее он отправился на чужбину, чтобы стать знаменитым писателем и прославиться на весь свет, и после, м-да… после о нем больше не слышали.

Написав для пары туристов сонет, Стихогран зачитал его хриплым басом, а они глупо захихикали и бросили ему мелочь. В ответ он многословно их поблагодарил, показав при этом гнилые зубы. Тут он вдруг увидел меня и в свою очередь признал соплеменника. Его глаза наполнились слезами.

Я отвернулся и решил покинуть это зловещее место. Ужасно, до чего можно дойти! Наша профессия не обещает обеспеченного будущего, успех и провал идут бок о бок. Мне захотелось поскорей убраться с Кладбища забытых писателей. Я едва не побежал.

Остановившись, наконец, я огляделся по сторонам и понял, что опять очутился в каком-то убогом переулке. По всей видимости, туристические кварталы остались далеко позади, так как уже не было приличных домов и ни одного книжного, только дрянные развалюхи, из которых доносились пренеприятнейшие звуки. В дверных проемах маячили закутанные по глаза личности, одна из которых, когда я проходил мимо, зашипела:

— Пст… Разгром не желаете?

Ах ты, батюшки! Я попал в Ядовитый переулок! Это уже была не достопримечательность, а то место Книгорода, которого в принципе следовало избегать, если у тебя сохранилась хотя бы тень порядочности. Ядовитый переулок, пресловутое пристанище паршивых критиков! Здесь обитало истинное отребье Книгорода: самозванцы от литературы, за плату писавшие разгромные рецензии. Здесь можно было нанять ядовитые перья и натравить их на неугодных коллег по ремеслу, — если, конечно, тебе необходимы такие методы и у тебя нет ни грана совести. Критики затем преследовали свою жертву, пока окончательно не уничтожат ее карьеру и доброе имя.

— Полного разгрома не желаете? — прошептал пасквилянт. — Я работаю на все крупные газеты!

— Нет, спасибо, — ответил я и с трудом подавил порыв схватить негодяя за горло, но все-таки не удержался от замечания: — Как же ты, отбросная тварь, смеешь поливать труд честных писателей грязью, из которой сам вылез? — накинулся я на него.

Закутанный издал противный чавкающий звук.

— А ты кто такой, что смеешь меня оскорблять? — тихо, но внятно спросил он.

— Я? Меня зовут Хильдегунст Мифорез! — гордо ответил я.

— Мифорез, гм, — пробормотал он и, достав из-под плаща блокнот и карандаш, что-то записал. — Ничего пока не опубликовал, иначе я бы знал. Я внимательно слежу за современной замонийской литературой. Но поскольку ты из Драконгора, твой черед еще придет. Вы, чертовы ящеры, не можете держать лапы подальше от чернил.

Я предпочел удалиться. И во что я только впутался, заговорив с этим подонком!

— Лаптандиэль Латуда! — крикнул он мне вслед. — Тебе мое имя не надо записывать. Ты и так скоро обо мне услышишь.[6]

Заканчивался Ядовитый переулок, разумеется, тупиком. Поэтому мне пришлось еще раз пройти мимо всех развалюх и пасквилянта, который неприятно захихикал мне в спину. Покинув наконец это змеиное гнездо, я встряхнулся, как насквозь промокший пес.

Я пересек Квартал Наборщиков, где фасады домов были украшены орнаментами из стершихся свинцовых литер, и неспешно пошел по Аллее Редакторов, где из окон раздавались стоны и ругань несчастных, давших имя этой улице. Наверное, многих бедолаг приводило в отчаяние чтение нелепых перлов и выправление знаков препинания. После одного особо громкого вопля ярости из окна второго этажа вылетела стопа рукописных страниц, которые дождем посыпались мне на голову.

Теперь я окончательно распростился с туристическими окраинами и все глубже и глубже забирался в сердце Книгорода. Если верить книге Дождесвета, здесь располагались старейшие букинистические магазины города. Старинные фахтверковые дома с острыми крышами жались друг к другу точно престарелые чародеи, которые подпирали друг друга и презрительно таращились на меня черными провалами окон.

Сколь бы живописной ни была местность, мне не встретился ни один турист. Здесь не было ни уличных торговцев, ни декламирующих поэтов, ни «живых газет», ни котелков с расплавленным сыром, — лишь древние дома со слепыми витринами, закопченными изнутри, дабы не пропускать вредоносный свет. И вывесок на заведениях тоже почти не было, поэтому приходилось отгадывать, какие из лавочек букинистические. Здесь антикварное дело было поднято на высочайший уровень, а за черными стеклами, вероятно, в этот самый момент сидели баснословно богатые коллекционеры и знаменитые книжники, торгующиеся из-за раритетов, стоимость которых исчислялась домами и переулками. В этих местах невольно хотелось ходить на цыпочках.

Поскольку полдень еще не наступил и заведение Фистомефеля Смайка скорее всего было закрыто, я остановился на перекрестке и задумался, не попытаться ли мне убить время, зайдя в какой-нибудь магазинчик. На двери одного книжного, над зачерненной витриной которого деревянные балки заканчивались жутковатыми мордами, я снова обнаружил разделенный на трое круг, какой украшал лавку Кибитцера, и прочел крошечную табличку под ним:

Ого! Букинистический магазин хоррора! Возможно, за прилавкам будет настоящая ужаска! С детства я мечтал увидеть живую ужаску. Это племя населяло детские книжки и старые сказки, которые читал мне на ночь Данцелот, и разумеется, мои кошмары тоже. Теперь мне представилась возможность, непосредственно познакомиться с какой-нибудь, а сам я стал достаточно взрослым, чтобы, увидев ее, не убежать с криком. А потому — внутрь! С приятной дрожью предвкушения я повернул ручку.

О моем приходе возвестило железное кряхтенье лет сто не смазанных петель. Полумрак внутри едва разгоняли несколько едва теплящихся масляных ламп-коптилок. Пыль, поднятая моим вторжением, затанцевала вокруг и забилась мне в нос. Я невольно чихнул.

Из-за стопки книг, как чертик из табакерки, выскочила высокая худая фигура в черном балахоне и громко взвизгнула:

— Чего желаете?

У меня чуть сердце не остановилось. Ужаска, и правда, была удивительно безобразной.

— Э… ничего не желаю, — выдавил я. — Хотел только посмотреть.

— Только посмотреть? — не снижая тона, переспросила ужаска.

— Э… да. Можно?

Нервно ломая тонкие пальцы, худая фигура поплыла ко мне.

— Это специализированный магазин, — враждебно прокаркала она. — Сомневаюсь, что тут вы найдете, что ищете.

— Вот как? — воскликнул я. — На чем же вы специализируетесь?

— На литературе ужасов! — козырнула ужаска, словно одни эти слова могли выгнать меня из лавки.

Сделав вид, что на меня они не произвели ровным счетом никакого впечатления, я скользнул взглядом по корешкам. Книги предсказаний, книги заговоров от бородавок, сборники проклятий — ничего интересного для просвещенного драконгорца вроде меня. Мне действительно не было дела до этой потусторонней ахинеи, но недружелюбность карги меня разозлила. Вместо того чтобы развернуться и уйти, я остался в лавке и стал бессовестно прохаживаться вдоль полок.

— О, жуть-поэзия, — елейно заговорил я, — как увлекательно! А еще я страстно интересуюсь составлением прогнозов по жабьим внутренностям. Обязательно покопаюсь немного в ваших сокровищах.

Я решил поучить каргу хорошим манерам. С сего момента буду говорить с ней надменно и с презрением. Я наугад снял с полки книгу.

— Гм, «Прорицание судьбы через истолкование кошмаров» Монстрандауса. Это как раз по мне!

— Поставьте, пожалуйста, книгу на место. Она заказана.

— Кем? — резко спросил я.

— Э… э… я не знаю имени клиента.

— Тогда — чисто теоретически — заказ мог оставить я сам. Моего имени вы тоже не знаете.

Ужаска беспомощно ломала тонкие, как прутики, пальцы. Я бросил книгу в сторону полки, она пролетела мимо и упала на пол. От удара корешок отвалился.

— Оп-ля! — сказал я.

Ужаска, кряхтя, наклонилась над ней.

— А это у нас что? — восторженно крикнул я и ткнул пальцем в толстый том. — Книга орнийских ужаско-проклятий!

Подчеркнуто неловко я перевернул несколько страниц драгоценной книги, замяв их при этом, и громким, дребезжащим голосом начал зачитывать заклинание, вытянув руку в сторону ужаски, словно настоящий колдун:

Опасливо закрыв лицо руками, ужаска спряталась за шкаф.

— Перестаньте! — завизжала она. — Это могучие проклятия!

Умора! Она действительно верит в свое дурацкое фиглярство! Я отбросил книгу. С глухим стуком она упала в старый деревянный ящик, из которого поднялось облачко тончайшей книжной пыли. Мне пришла в голову гениальная мысль. Медленно-медленно я повернулся к ужаске, инквизиторским жестом ткнул в нее указательным пальцем и немного приподнял кожистые крылья, так что плащ заколыхался у меня над плечами.

— У меня есть еще вопрос, — зарокотал я.

Это старый фокус динозавров. К полетам наши крылья не пригодны, они всего лишь наследство какого-то птеродактильного представителя моих доисторических родственников, но для того, чтобы топорщиться, подходят идеально. Всегда приятно видеть, какое впечатление это производит на неподготовленного зрителя. Достав из кармана рукопись, я сунул ее под нос ужаске, — так близко, чтобы она могла разобрать почерк.

— Вы случайно не знаете автора этих строк? — рыкнул я.

Лицо ужаски окаменело. Как загипнотизированная, она уставилась на страницы, из горла у нее вырвался слабый писк. Потом она отпрянула, натолкнулась на шкаф, схватилась за него и застонала, словно ее вот-вот хватит удар. Такая бурная реакция меня озадачила.

— Вы знаете автора, верно? — спросил я. Как еще можно было, истолковать ее поведение?

— Нет. Никого я не знаю! — простонала ужаска. — Уходите из моего магазина!

— Я непременно должен выяснить, кто это написал. Помогите мне!

Но вдруг оправившись, ужаска угрожающе надвинулась на меня. Сузив глаза до крошечных щелочек, она театрально прошептала:

— Он глубоко под землю сойдет! С живыми книгами дружбу сведет! В темных пещерах ждет его кара того, кто для всех воплощенье кошмара!

Всем известно, что ужаски несут всякую околесицу, лишь бы произвести впечатление на клиентов. Со мной такой номер не прошел.

— И что же это у нас? Угроза? Или ужасковое пророчество?

— Это случится, если вы не уничтожите рукопись немедленно. Большего я сказать не могу. А теперь вон отсюда!

— Но вы же явно знаете, кто… — попытался поднажать я.

— Вон! — взвизгнула ужаска. — Или я позову литдозор! — Метнувшись за прилавок, она потянулась за шнуром, свисавшим от большого колокола под потолком. — Вон! — прошипела она снова.

Ничего не поделаешь. Я повернулся уходить, но не удержался:

— Еще кое-что!

— Уходите! — тяжело дыша, выдавила ужаска. — Просто уходите.

— Что означает разделенный натрое круг у вас на двери?

— Не знаю, — ответила ужаска. — И видеть вас больше не хочу. Впредь не смейте переступать порог этого магазина!

— А я считал ужасок провидицами. А вы, оказывается, мало чего знаете, — уколол я на прощанье.

Потом подчеркнуто неторопливо открыл дверь, заставив застонать петли, и, довольный, вышел на улицу.

Подставив лицо солнечным лучам, я прислушивался к звукам внутри магазина. Невнятно ругаясь себе под нос, ужаска возилась с замком входной двери. Вскоре лязгнул засов.

Великолепно! Бурный прогресс! Я всего пару дней в Книгороде, а мне уже дали от ворот поворот в двух магазинах!