"Голубые пески" - читать интересную книгу автора (Иванов Всеволод)VIII«Павлодарский Вестник», газета казачьего круга, сообщила о приезде инженера Чокана Балиханова с важным поручением от Центрального Правительства. В это же день расклеили по городу на дощатых заборах, на стенах деревянных домов списки кандидатов. В Городскую Думу. Рядом со списками синяя афиша, и на ней: «Долой правительство Керенского! Вся власть советам!». Ниже этого списка рабочих кандидатов в Городскую Думу, а на первом месте: № № Имя, отчество и Род занятий Местожительство в по фамилия в данное до данное время порядку время революции 1. Василий Антонович Комиссар Матрос. Сельско-хоз. ферма на Запус. Рев. Штаба. уроч. Копой, Павл. у Семип. обл. Полномочий от центра Чокан Балиханов не имел. Был он в голубоватой форме с множеством нашивок. Черные жесткие волосы острижены коротко, а глаза узкие и быстрые, как горные реки. Происходил он из древних киргизских родов ханов Балихановых. Полдень. Стада в степи грызут оттаявшие травы. Глухие, осенние, они скупы, словно камень, эти травы. Чокан Балиханов и атаман Артемий Трубычев пришли с заседания комитета общественной безопасности, в гостиницу. Владелец гостиницы, немец Шмидт, спросил почтительнейше: — Из уезда слухи различные плывут, на заборах различные афиши, пройти в вашу комнату не разрешите? — Успокойтесь, успокойтесь, — сказал Балиханов, — катайтесь на своем иноходце. Ходу переливного иноходец… какие есть в степи кони… ах! Так и прошел в комнаты, полусощурив длинные глаза. Олимпиада разливала чай. Женщин Балиханов, как все азиаты, любил полных, чтобы мясо плыло, как огромное стадо с широкими и острыми запахами. Олимпиада ему не нравилась. — Я в степь еду, — сказал Балиханов и, вспомнив, должно быть, кумыс, охватил чайное блюдечко всей рукой. — Джатачники к большевикам переходят. Или у вас, действительно, есть поручения из центра к киргизам? — Это казаки трусят Запуса и лгут. Я в род свой поеду, джатачников у нас немного: мы — вымрем, а революций у нас не будет. Говорил он немножко по книжному, жесты у него быстрые и ломкие. — Я уехал из Петербурга потому, что русские бунтуют грязно, кроваво и однообразно. Даже убивают или из-за угла, или топят. У нас, как в старину — раздирают лошадьми… — Лебяжий поселок Запус выжег. Я комиссию составил и прокурора из Омска вызвал. Балиханов улыбнулся, перевернул чашку и по-киргизски поблагодарил: — Щикур. Я в Омске о Запусе слышал. Страшно смелый человек, много… да… много… Олимпиада вышла. — Его женщины очень любят. Я вам по секрету: когда арестуете его, пошлите за мной. Я приеду. Я посмотрю. У нас в академии малоросс один был, я не помню фамилии его, он чудеса делал. Атаман вдруг вспомнил, что с инженером раньше, до войны еще, они были на «ты», теперь Балиханов улыбается снисходительно, говорит ему «вы», и на руках его нет колец. «Украдем, что ли?» — подумал атаман и сказал со злостью: — Врут очень много. Запуса выдрать и перестанет. — О, да. Лгут люди много. Я согласен. Я ведь крови не люблю… — Это к чему же? Балиханов не ответил. Улыбаясь протяжно, чуть шевеля худыми желтыми пальцами, просидел он еще с полчаса. Артюшка показал ему новую винтовку — винчестер. Киргиз похвалил, а про себя ничего не стал рассказывать. Артюшка вытащил седло, привезенное из степи, — инженер поднял брови, крепко пожал руки и ушел. Олимпиада сказала: — Обиделся. — Повиляла бы перед ним больше, глядишь бы не обиделся. — Артемий!.. — Молчи лучше, потаскуха! Ночью, когда Олимпиада опять повторила мужу — не отдавалась она Запусу, только поцеловала, сам же Артюшка просил выведать, — тогда атаман стал врать ей о ненормальностях Запуса; о том, что это сказал ему Балиханов. Олимпиада краснела, отворачивалась. Атаман дергал ее за плечо, шипел в теплое ухо: — Молчишь? Ты больше моего знаешь… молчишь! Сознайся, прощу — лучше он меня? Не веришь?.. — Пусти, Артемий, — больно ведь. Он вспоминал какой-то туманный образ, а за ним слова старой актрисы, пришедшей на-днях просить пропуск из города: «женщина отдается не из-за чувственности, а из любопытства». — Потаскуха, потаскуха!.. |
|
|