"Голубые пески" - читать интересную книгу автора (Иванов Всеволод)IАтаман Артемий Трубычев в течение четырех дней, прикрыв кривые, обутые в огромные байпаки, ноги, лежал у порога юрты. Фиолетовыми отцветами плыли мимо стада. Атаман вспоминал, как узнают жирных баранов: погрузить пальцы в шерсть… Бараны, цокая копытцами, желтея выцветшей за зиму шерстью — мимо. Атаман думал: тугое и широкое над степью солнце. Тугие, необ'емные стада — три дня они идут мимо. Меняя иноходцев, в степи, среди пахучих весенних стад носится в пропахшем человеческим потом, прадедовском, ханском, седле инженер Чокан Балиханов. Узкая тропа меж стад — не потому ль широки у Чокана взмахи тела? Чокана Балиханова кумысом и жирными баранами угощают в юртах киргизы. Чокан Балиханов привел к атаману офицера-поляка. Длинное и тусклое как сабля — лицо. Одну саблю привез в степь офицер Ян Налецкий. Был он в крестьянском армяке и в оленьих пимах. И от этого особенно тянулась и выпячивалась его грудь. — Имею доложить… проживал три недели, скрываясь в Павлодаре… обыск… видел Запуса. Балиханов смеется: — Он еще существует? — Да. Документы признали сомнительными, арестовали… Какие огромные и глубокие сугробы в городе, атаман. Я устал… — Конечно, конечно. — Вы здесь будете сыты, — смеется Балиханов. Об Яне Налецком — потому, что три дня спустя приехавшие из Омска генералы жаловались на большевиков и просили Чокана собрать киргиз для восстания. Ян Налецкий говорил о чехах, поляках, о Самаре и Уфе. Казаки готовы, в станицах выкапывают из земли пулеметы. Яну Налецкому сказали: — Вы через степь, к уральским казакам… — Слушаюсь, — ответил Ян Налецкий… В этот вечер по тропам, пахнущим темной шерстью стад, Чокан Балиханов водил Яна Налецкого и атамана. Неприятно топорщились у Налецкого широкие прозрачные уши и атаману казалось, что поляк трусит: — Я исполняю ваше приказание, я еду по степям, не зная ни слова по-киргизски. Мне кажется, атаман… я и то, — у меня мать в Томске, а меня отправили в степь… Балиханов сбивался с тропы, быстро выскакивал откуда-то сбоку. Плечи у него острые, злые. — Я ж пускаю вас, Налецкий, от аула к аулу. Я — хан! Он сбрасывает фуражку и, визгливо смеясь, трясет синей бритой головой. — Атаман скучает, а то бы он поехал, с радостью… Ему хочется очень в Павлодар… Какую роль исполняет там Запус? И заметили ли вы что-нибудь внутреннее в большевиках… А?.. Если вам хочется в Томск, вы должны обратиться к атаману, я вас только по аулам… я — хан! — Но мне, Чокан… Атаман Трубычев присутствовал на совещании генералов, бежавших из Омска. Накатанные старые слова говорили генералы. Чокан Балиханов неожиданно начал хвастаться степью и киргизами: атаман тоскливо смотрел на его скрипучее смуглое горло, похожее на просмоленную веревку. Горло слабо пришито к шее — зачем?.. Канавы у дорог наполнены желтыми (пахнущими грибом) назьмами. Плотно стояли они в глазах атамана, может быть, потому что Чокан скакал по назьмам. Казаки скрозь пыль — как темные проросли. Пыль над дорогами гуще желтых назьмов. Пески, как небо. Курганы, как идолы — голубые бурханы. Озера, как облака. Острые мордочки сусликов пахнут полынью и можжевельником. На монгольских скалах белые грифы рвут падаль. Падаль, потому что — война. Падаль, потому что — мор. Голубыми землями уходят караваны киргиз в Индию. Пыльно-головые табуны казаков мчатся на города. Подошвы караванных верблюдов стерлись, подошвы подшиты шкурами. От белесых солончаков выпадают ресницы людей, мокнут ноги и как саксаул-дерево гнутся руки. Небо — голубые пески. Пески — голубое небо. Мало радости! Мало у вас радости! … От радости сгорит мое сердце, как степь от засухи. Сгорит — и воскреснет! |
|
|