"Литературная Газета 6286 ( № 31 2010)" - читать интересную книгу автора (Литературная Газета Литературка Газета)Целитель замолчавших словРукопожатие Целитель замолчавших слов ПОЭЗИЯ Борис ХРИСТОВ *** Лишь повернусь – и вижу мёртвое начало. Ужасней может быть лишь то, что с высоты я вижу свой конец! *** Лес гремит – удары топора, одно из древ вот-вот покинет братство и станет лишь крестом. *** Мы вынесли из дома тело ночи, и брызнула внезапно кровь восхода, и хлынула рекой. *** Поднимешь руку, чтобы приласкать – разбудишь ураган вселенной. *** Мы ничего ещё не знаем, а можем больше, чем нам нужно... *** Стать затворником, чтоб остро ощутить восторг: украден ключ! *** Будь дерева достоен – решишь повеситься – оно предложит ветвь покрепче. *** Страшная весть о смерти сердца наконец достигла кончиков пальцев – вонзились ногти в пыль. Голгофа Напрасно волхвы оплакивали его... Распята была Мать, а не сын. Послание Вместо долгожданной вести ветер принёс... крылья вестника. Природа Цветок распустился, когда я его сорвал – он ликовал, что из бесчисленного множества цветов на поле я выбрал именно его. Одиночество Один в пустыне, обременённый своими заботами, как будто посреди шумного города. Признание Я крот. Копающий ходы внутри себя и холмики из слов творящий. Поэт Я живу закрыто – как змея в сундуке бедуина. Вместо тела погребли флейту. Книга Одну лишь книгу читать мы будем после смерти – чёрными буквами на чёрном листе. Память Боль вернулась и долго кружила над местом, где была заросшая рана. Притча Скорбное блеяние заблудившейся во тьме овцы. Хлопают врата телесные – блудный дух возвращается. Гробница Я белю стены, но и тёмные углы тоже – жизни это навряд ли нужно, но Смерть видит всё. Тайна Старый плод сказал что-то плодам, которые висели вокруг. И они начали гнить. Эпиграф Придёт день, когда камень станет легче воды. И тогда кресты поплывут. Атавизм Мои руки хотят ходить – мои руки хотят вновь стать ногами. Пришествие Близится конец века, и мёртвые начинают наполняться кровью. Валентина РАДИНСКА Между Где-то тут была поэтесса. Заблудилась она между утренним кофе и пустыми разговорами, затерялась между плитой и ноябрьским ветром; завертелась меж полуденных строк, выронила свою тетрадку, потеряла, а потом закружилась между вьюгой и ужином... И когда ещё дойдёт дело до стихов... А вот и она – заснула среди своих слов. Пока ещё Давай переберём мы осень... И упорядочим воспоминаний ворох, пока ещё мы не вошли в ноябрьский дом стеклянный, пока ещё не начал каменеть и заикаться дождь, пока ещё не превратился в гололёд он,– давай переберём мы осень... Давай проговорим прозрачный перелётных птиц язык, их недвусмысленную азбуку для нас, безграмотных, которую они навязчиво и нежно так рисуют у нас над головами... (Она написана с позиции октябрьской, с позиции сгущающихся сумерек, зимы…) Давай переберём с тобою осень, поговорим мы о её разбитом сердце... В её чертоге из дождя, под облачными потолками посидим, побродим по её затихшим улицам, до дна мы выпьем чашу, полную туманов... Давай переберём мы осень! Промолчим в ответ на тёмные её упреки, войдём во двери из пронзительного, северного ветра и вступим в умолчанья листопада... Давай переберём мы осень до конца, пока ещё зима учить нас не решилась... Владимир СТОЯНОВ Притча о сеятеле Должны себе мы все слова, что не сказали, и песни – те, которые не спели. А память наша, как молитва, перекрестила тихое пространство, куда мы не успели возвратиться. Случайно наши дни уходят прочь по плитам каменным в ночи. И ищет сеятель потерянные тени, и помнит столько он вещей, чтоб время не было тропой забытой, чтоб мы с богами тихо говорили, замолкнувшими в нас, как дети. Причастие Если поверю я себе, смирится мир, и в миг похож он станет на часовню, возникшую пред хладным очагом и гневом воющих страстей греховных. Я запеваю, снегом занесён, – чтобы по песням вы меня узнали. Являются слова мне в слухе ледяном, и начинают плакать раны. Ко мне плывут серебряные плоты моих оживших странно мыслей, и слышу, как бредёт закат, забытые шепча молитвы. Оленью я остановлю упряжку красивейшей мечтой-обманом. Замру, смиренный прихожанин: нашёл себя, простил других. Заплакавший младенец В глубокой яме, в извести тумана я одеваюсь и иду по миру – спасатель дум своих далёких, целитель замолчавших слов. За что понёс я пораженье с лицом и жестом победителя? Перелистал ли кипу истин скользких иль выкатился, словно камень, по ржавым склонам горизонта? А жизнь моя в утробе рока второе есть рожденье, в которое я не поверил. Но то, о чём молчишь ты долго, как правило, сбывается. А я с любовью уходил, с любовью и вернулся. И вот стою здесь среди слов, как в первый раз заплакавший младенец. Пир ветров Гребцы, иссохшие от мудрости на дне заброшенной галеры, сплели вы руки в синей темноте, в ногах недавно море пело. Сегодня вы тяжёлых вёсел тень. Молитесь! Молитесь же, сыны, – с отцами вашими сейчас пируют ветры. Давящий ритм вы слышали сегодня? То небо шлёт сигнал о жертве нам. Гребцы, за нами – отчие дома. Перед нами снег, как первородный грех, как змий небесный над водой, что мудрого оплёл Лаокоона. Жизнь есть троянский конь, с которым Троя держит путь к Итаке. Прокомментироватьgt;gt;gt; Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345 Комментарии: |
|
|