Генри Каттнер Рассвет

К востоку от Голливуда, в горах Анджелес-Форест, жил исключительно мерзкий отшельник, который действовал Хейсу Каллистеру на нервы не хуже сломанного зуба. Каллистер раз за разом задевал за этот зуб языком — позвольте еще раз воспользоваться той же метафорой — и тем не менее продолжал смотреть в бинокль на другую сторону долины, где находилась пещера, занятая отшельником.

Каллистеру частенько хотелось убить этого человека.

Сейчас он стоял в дверях своего дома и смотрел в бинокль под яркое утреннее солнце. Да, отшельник был тут как тут и завтракал. Объектом приложения сил служил ему гигантский мосол, который этот мерзкий субъект жадно обгрызал. Сидя на корточках под лучами солнца, он самозабвенно работал челюстями в атмосфере какого-то жуткого атавизма, растрепанный, драный и несказанно омерзительный.

Вдруг отшельник повернулся и посмотрел на долину, заинтересовавшись блеском стекол бинокля. Симпатичное лицо Каллистера исказила гримаса. Он убрался в дом и, прихлебывая кофе, стал думать о более приятных вещах, но озверелое лицо отшельника по-прежнему стояло у него перед глазами.

Это была единственная фальшивая нота в устоявшейся жизни биолога. Фетишем Хейса Каллистера была мысль о том, что он человек высокоцивилизованный. Его дом, спроектированный лично им и построенный в пятнадцати километрах от ближайшего поселка, представлялся ему тепло поблескивающей драгоценностью.

Лаборатория тоже не грешила ни единой фальшивой нотой, поскольку была строго функциональна. Каллистер был идеально приспособлен к среде, которую создал для себя сам. Здесь не было места для фальшивых нот.

Цивилизация и эготизм… Впрочем, у Каллистера не было никаких особенных пороков. Спортивный, физически безупречный, он потянулся как кот и закурил сигарету, чтобы оттенить тонкий вкус бренди. Словно тень появился Томми, слуга-филиппинец, и вновь наполнил чашку своего хозяина. Томми был аморален и предан ему без остатка, и это должно было помочь.

С технической точки зрения эксперимент не был убийством, однако некоторые сравнения с вивисекцией напрашивались. Каллистер с досадой отбросил эти мелодраматические ассоциации: он просто использовал инструмент, подвернувшийся ему под руку.

Его компаньон, Сэм Прендергаст, стоял у него на пути. Многословный, крикливый Прендергаст, с этим его вульгарным хохотом. Гмм… Несомненно, Сэм хорошо подходил для эксперимента.

Личной антипатии здесь почти не было. Прендергаст финансировал Каллистера и потому воображал, что ему позволено совать нос в чужие дела. И при этом нельзя было послать его к дьяволу, потому что снова и снова возникали срочные потребности и необходим был постоянный приток наличных.

Первый эксперимент едва не провалился из-за объективных трудностей, однако морская корова подверглась удивительному превращению.

Проблема заключалась в следующем: Прендергаст обладал контрольным пакетом акций всего предприятия и будет невероятно мешать, суясь во что не надо. А поскольку Каллистер хотел работать то-своему, от Сэма Прендергаста следовало избавиться.

Совершив это, Каллистер, если будет достаточно ловок. сможет разделаться тем же образом и с наследниками. План был весьма практичен, ибо договор о сотрудничестве он редактировал с мыслью о будущем. Только Прендергаст мог бы доказать, что упомянутый процесс является…

Впрочем, Каллистер не дал ему названия. Любое название звучало бы слишком фантастично.

Вошел Сэм Прендергаст. Это был могучий мужчина лет сорока с зычным голосом — превосходный экземпляр экстраверта. Его любили собаки и маленькие дети. Синклер Льюис безуспешно пытался развенчать этот тип человека. Самое удивительное, что Сэм и вправду был хорошим парнем.

Одевался он — а как же иначе! — в твид, волосы имел необычайно длинные. Внимательный взгляд Каллистера отметил легкое смещение вперед челюсти и почти незаметное отклонение назад лобной кости. Кроме того, казалось, что Сэм немного горбится.

— Привет, — сказал Прендергаст. — Хочу кофе. Совсем из сил выбился. И голова болит. — Он рухнул в кресло и рявкнул на филиппинца: — Кофе, я сказал!

— Ты же сам упрашивал, чтобы я тебя сюда пригласил…

— Мне нравятся эти последние шаги, эти эксперименты, венчающие дело. Знаешь, этакий обезьяний восторг. И потом этот пингвин… Какие крылья!

— Это, конечно, фантастично, — признал Каллистер. — Но, честно говоря, я не хотел бы торопиться с публикацией. Нас просто высмеют.

— Не высмеют, когда увидят наши доказательства, — решительно возразил Прендергаст.

— И все-таки они могут, самое большее, проглотить версию о том, что мы располагаем методом восстановления рецессивных черт. Но если бы мы заявили, что можем повернуть вспять эволюцию…

— Но мы же сделали это…

— Но пока не можем огласить результаты. Сначала нужно подготовить почву. О, ты порезался?

Прендергаст пощупал пальцами щеку и кивнул.

— Щетина становится невероятно твердой. Никогда прежде она меня так не донимала.

— Ara… — озабоченно буркнул Каллистер и умолк, поглядывая на уши Сэма. Раковины уменьшались день ото дня.

— Сегодня я возвращаюсь домой, — сказал Прендергаст с внезапной решимостью. — Понимаешь, в конторе меня ждут горы почты. Неделя — это достаточно долго.

— Может, еще кофе? — предложил Каллистер. Он громко отдал приказ вошедшему филиппинцу и сделал незаметный знак рукой. — Как хочешь, Сэм. Последние эксперименты дали отличные результаты, но мне все же не хотелось бы сообщать о них публично.

— Однако это одна из причин, по которым я возвращаюсь в город. Жду не дождусь минуты, когда привезу сюда репортеров.

Каллистер покраснел.

— Они выставят нас на посмешище, не станут даже ждать, когда мы представим им наши доказательства. Гораздо лучше действовать постепенно…

— Но у нас есть доказательства. Мы вернули пингвинам крылья, а морским коровам — ноги!

— Они скажут, что это ошибка природы. Процесс длится долго, он должен набрать скорость. Ты же сам знаешь, что в первую неделю изменения почти незаметны.

— Зато во вторую! Студень!

— Основной одноклеточный организм. Все правильно. Аналогия жизненного цикла в миниатюре, мы же его просто поворачиваем вспять.

Прендергаст задумался.

— Продукты стоят целое состояние, — сказал он.

— Скорость обмена веществ колоссальна. Несмотря на наши холодильники, особи все время имеют высокую температуру. Как ты, наверное, понимаешь, Сэм, это рост, хотя и повернутый. Матрицы уже существуют, но мы меняем заряд с положительного на отрицательный, и получается ретрогрессия. В конце концов я найду способ, как ускорить рост положительного заряда. Тогда можно будет творить суперсуществ.

— Только не сейчас, — буркнул Прендергаст, слегка вздрагивая, и Каллистер с готовностью согласился.

— Да, еще не сейчас. Пока мы занимаемся практической стороной. Зондируем все эти боковые ответвления, которые вымерли или преобразились.

— Помнишь того кита…

Каллистер помнил. В Сан-Педро, в крытом бассейне, процессу был подвергнут молодой кит. В результате он начал изменяться: его тело становилось все менее обтекаемым, исчезал китовый ус, появлялись зубы. Хвост уменьшился, стал как у головастика, а потом и вовсе исчез. Но самое удивительное в конце концов появились ноги, передние и задние.

Они не могли удержать огромной тяжести тела, и бассейн пришлось наполнить до половины. В один прекрасный день существо выбралось из бассейна и вырвалось на волю. Сейчас оно либо сдохло, либо вело в водах Тихого океана странную жизнь существа, остановившегося на полпути к своему доисторическому статусу обитателя суши.

Проводилось также множество других экспериментов. Появлялись невероятные утраченные черты и органы, приспособленные к давно минувшим условиям среды обитания…

Томми принес еще кофе, и Прендергаст начал громко прихлебывать из чашки.

«Обезьяна! — подумал Каллистер, а потом: — Ну конечно».

Все дело было в манипуляциях с хромосомами, в шишковидной железе или в нервной системе, причем зачастую работа шла наугад. Главное, что методика, готовая к использованию, уже существовала. Все началось с одноклеточного морского существа, которое обзавелось участками, чувствительными к свету в сущности раковыми опухолями, как предполагал Каллистер.

Свет раздражал эту амебу, и она, в виде самообороны, развила у себя глаза, чем и началось вырождение, давшее существу зрение. И так далее. Окончательный результат в виде рода человеческого слагался из ряда черт, добавлявшихся постепенно по мере течения времени. Именно этот процесс он и пускал вспять.

Древние сумчатые имели сумку, но не обладали хвостом. Когда они стали жить на деревьях, хвост у них вырос. Потом начал развиваться мозг, а хвост отпал.

Возьмем постоянную матрицу, биологическую форму, в которой отливаются все существа. Подадим на нее не положительный, а отрицательный потенциал, значительно увеличим его, и хвост вырастет вновь.

У кита и морской коровы выросли ноги, утраченные в далеком прошлом. Пингвин обзавелся крыльями, копыта пони стали трехпалыми — echippus. Ленивец, пожирая все подряд, вырос и ходил на четырех лапах, вместо того чтобы висеть на ветке. Некоторые птицы покрывались чешуей.

«Да, — думал Каллистер, — некоторые из древних черт могли бы оказаться ценнейшей, наиболее практичной частью человеческих организмов. Процесс еще не разработан до конца, придет время и для тонких экспериментов: скрещивания видов, развития силы, интеллекта, а также специальных способностей. Живые роботы, приспособленные для любой цели».

Прендергаст был уже готов. Кофе с наркотиком подействовал, и компаньон спал как убитый. Каллистер вызвал филиппинца. С помощью этого невысокого молчаливого человека он перенес Прендергаста в небольшое помещение, похожее на тюремную камеру и прилегающее к лаборатории. В нем не было никакой мебели, а только сенник и санитарные приспособления. В двери было наблюдательное окошечко из небьющегося стекла с маленькой дыркой в нем.

Помещение имело кондиционер и холодильник, а потолок сделали из пластика, проницаемого для лучей, используемых в процессе.

Каллистер раздел Прендергаста догола и внимательно осмотрел. Компаньон изрядно заволосател. Несколько ночей его подвергали процедуре, и уже появились первые результаты. Каллистер сделал рентгеновские снимки, взял кровь и образцы кожи, после чего изучил пробы.

Кожа стала тверже, а в крови увеличилось содержание эритроцитов. Разумеется, повысилась температура тела. Рентгеновские лучи скорее намекали на перемены, чем показывали их. Кость нелегко плавится в эволюционном тигле.

Поскольку Прендергаста уже неделю подвергали воздействию, можно было без опасений увеличить напряжение. Теперь изменения пойдут быстрее. Этот человек дегенерирует, пойдет против естественного течения эволюции, превратившись в конце концов в капельку студня. Какой мог бы быть corpus delicti[1], какое «вещественное доказательство номер один»!

Будь Прендергаст хоть чуть цивилизованнее, в этом не возникло бы необходимости. Однако тут сыграла свою роль и личная антипатия. Каллистер просто не мог доверяться такому компаньону. В его глазах Прендергаст стоял на лестнице развития лишь на одну ступеньку выше дегенерата-отшельника, который жил на другой стороне долины.

Каллистер был человеком цивилизованным и оценивал свой уровень выше среднего. К большей части человечества он относился с добродушным пренебрежением, но старался держаться от них подальше.

Съев ленч, он закурил, прогулялся по долине и прослушал несколько опусов Моцарта. Потом заглянул через глазок к Прендергасту. Компаньон все еще был без сознания, но перемены не вызывали сомнений.

Каллистер тронул свою гладко выбритую щеку и отправился в лабораторию. Спустя несколько часов туда явился Томми.

— Ну?

— Он проснулся, — сообщил филиппинец.

— Хорошо. Я иду.

Прендергаст действительно пришел в себя. Он стоял у двери, прижавшись лицом к стеклу. Он сразу понял, в чем дело.

— Сколько ты хочешь, Каллистер? — Голос его был отчетливо слышен через дырку в стекле.

— За то, чтобы тебя выпустить? Мне очень жаль, но риск слишком велик. А главное, я хочу проследить процесс до конца.

Прендергаст нервно облизнулся.

— Я отдам тебе все.

— Вот тебе еда. Теперь тебе ее понадобится много. А вот зеркальце для развлечения.

— Каллистер!

— Слишком поздно. Я не могу тебя выпустить. Дал бы тебе несколько книг, чтобы ты мог убить время, но вряд ли ты будешь этим заниматься. Впрочем, если хочешь, я могу давать тебе снотворное, по нескольку таблеток сразу.

Тишина, потом:

— Хорошо.

— Но я должен видеть, как ты их принимаешь. Чего доброго, ты накопишь их побольше, а потом сразу примешь смертельную дозу.

— Ах ты, мерзавец! — выкрикнул Прендергаст слишком высоким голосом, чтобы его можно было счесть яростным.

— Хочешь снотворное?

— Нет. Каллистер, а нельзя ли нам как-нибудь…

— Нельзя, — отрезал Каллистер и вышел, оставив Прендергаста с его обедом.

После этого визита атмосфера сгустилась, поскольку Каллистер не был ни садистом, ни бесчувственной машиной. Он просто захлопнул свой мозг перед неприятными эффектами эксперимента. Процесс продолжался, набирал темп. Прендергасту возвращались утраченные черты.

К концу дня он был уже сгорбленным, неуклюжим и не мог прижать большой палец к ладони. Большие пальцы ног стали подвижными, кожа порозовела, и, несмотря на охлаждение, резко вырос аппетит. Он литрами пил воду и бульон, пригоршнями глотал капсулы с витаминами. На закате солнца его уже невозможно было узнать. Что-то вроде кроманьонца. Потом неандерталец. Питекантроп…

Две ночи спустя Прендергаст бежал через отверстие в стене, где крепился поворотный столик. Сила его была удивительна: он согнул металл голыми руками. Вернувшись с прогулки, Каллистер побелел как бумага, наткнувшись в холле на тело филиппинца. Ворвавшись в лабораторию, он схватил пистолет и начал следствие.

Томми был жив, только оглушен. Следы плоских ступней перед домом указали направление, в котором удрал Сэм. Каллистер зарядил еще один пистолет усыпляющими зарядами и отправился на охоту. Если человеко-зверь сохранил способность общаться с людьми, все пропало.

Впрочем, говорить Прендергаст уже не умел, а руки его стали слишком неуклюжими, чтобы он мог держать в них перо или карандаш. И все-таки…

Каллистер дошел по следам беглеца до проселочной дороги, а по ней до асфальтированного шоссе, которое змеилось между горами. Навстречу ему попалась перепуганная девушка, которая при виде мужчины упала в обморок.

Пришлось оказать ей первую помощь. Он уже видел пару раз эту девушку — она жила в нескольких километрах отсюда — и догадался, что произошло. Придя в себя, она рассказала все.

— Страшная горилла… — начала она.

— Не бойтесь, вам ничто не грозит. — Каллистер показал ей пистолет, и девушка успокоилась.

— Я ехала по дороге на велосипеде, а она выскочила на меня из кустов. Я… налетела прямо на нее. Она подняла меня вверх и принялась скалить зубы и рычать.

Каллистер широко открыл глаза.

— И что? — спросил он.

— Я думала… я даже не помню, о чем я думала. Потом мне удалось вырваться, и я убежала. Она немного гналась за мной, потом вернулась к велосипеду и села на него. Я прыгнула в кусты, а это существо проехало мимо меня, направляясь вниз по склону. Потом я побежала в обратную сторону.

— Понятно. Она неопасна. Это дрессированная горилла, я купил ее недавно… Зайдете ко мне, а потом я отвезу вас домой.

Девушка облегченно вздохнула. Каллистер задумчиво пожевал губу — Прендергаст направлялся к ближайшему городку, Алтадене, расположенному у подножия холмов. Если бы только удалось настичь беглеца…

Он взял машину, отвез девушку домой и помчался по дороге, словно восьмое воплощение Вишну. Сосны бросали на дорогу причудливые тени, лучи фар прочесывали округу. Прендергаста нигде не было.

Кружной дорогой через горы до городка было пятнадцать километров, но человеко-зверь двигался напрямик, таща велосипед на спине. По следам было ясно, что он спускался по склонам и сбегал по лесным просекам. Ловкость и сила уравнивали его шансы с автомобилем, которому мешали частые повороты.

Каллистер вспомнил вдруг об отпечатках пальцев. Интересно, сохранились они еще у Прендергаста?

На дороге впереди он увидел останки велосипеда — он не выдержал грубого обращения. Однако внизу уже сияли огни Алтадены, а еще ближе светились окна зданий, стоящих на отшибе. До мотеля оставался еще километр. Услышав отчетливый треск из зарослей, Каллистер нажал на тормоз.

Нет, это просто испуганный олень. Он вновь прибавил газу. В мотель?

Прендергаст явно был в мотеле, откуда доносились истерические крики. Каллистер переступил порог, и его глазам предстал настоящий судный день. В приглушенном свете мужчины и женщины разбегались в разные стороны наподобие расширяющейся Вселенной, лишь бы оказаться подальше от существа, занимающего центр танцплощадки. Руководитель оркестра храбро стоял на своем месте, закрываясь саксофоном, за его спиной пряталась полураздетая женщина.

Прендергаст постоял немного — нечеловеческий и гротескный, — поглядывая по сторонам. Люди замерли и ждали, возможно, они предполагали, что это какой-то номер программы.

Каллистер на секунду усомнился, что сможет справиться с этой скотиной. В сравнении с его громадной массой пистолеты казались совершенно беспомощные.

Прендергаст заметил его, и тонкие губы исказились в гримасе. Существо наклонилось вперед, чтобы лучше видеть в полумраке; в глазах его отражались огни.

Впрочем, узнавания в них не было. Взгляд Прендергаста блуждал по залу, пока не остановился на ближайшей тарелке с бутербродами. Подойдя к ней, он присел и принялся есть.

Каллистер отметил, что процесс повлиял не только на тело, но и на мозг. На окраину Алтадены Прендергаста привел какой-то слепой инстинкт. Он уже не был разумен.

Каллистер глубоко вздохнул, поднял пистолет со снотворными ампулами и всадил Прендергасту в бок весь магазин. Эффект был почти мгновенным.

По волосатой коже, покрывающей массивное тело Прендергаста, пробежала дрожь. Он оглянулся, не прекращая набивать рот бутербродами, потом опустился на пол, безвредный, но по-прежнему страшный.

«Да уж, страшнее некуда», — подумал Каллистер, присматривая за погрузкой потерявшего сознание существа на заднее сиденье машины. Нужно было придумать какое-то правдоподобное объяснение.

Впрочем, звонок мэру Алтадены все уладил.

Безвредная, ручная горилла удрала из его частного зверинца высоко в горах. Да, совершенно безвредная. Нет, ни о какой опасности и речи быть не может. Дело завершили несколько банкнот, украдкой сунутых руководителю оркестра и конферансье.

Обратно Каллистера проводил офицер полиции, и Каллистер не имел ничего против этого. Он не боялся Прендергаста, но само присутствие этого… этого создания действовало ему на нервы.

Не обошлось, конечно, без расспросов, так что только в полночь Каллистер, усталый, но успокоившийся, оказался в постели. Томми, пришедший в себя сразу после отъезда Каллистера, заделал пролом крепкими железными прутьями. Полицейский уехал. Вид лаборатории так впечатлил его, что он не заметил ничего подозрительного.

Прендергаст вновь оказался под воздействием лучей. С этого момента ретрогрессия должна была пойти стремительно, невероятными темпами. Пугающая сила питекантропа сойдет на нет. Следующий шаг вспять вел не к силе, а к ловкости.

У Прендергаста отрастал хвост.

Прошло несколько дней, и бывший компаньон превратился в сумчатое. Теперь он был значительно меньше и со своими большими глазами и огромными ушами больше походил на лемура.

Каллистер ждал. Он уже не боялся следствия. Контора Прендергаста работала исправно, и всего один раз позвонил управляющий. Впрочем, никаких осложнений не возникло.

Прендергаст менялся на глазах. Чрезвычайное ускорение процесса привело к тому, что метаморфоза напоминала фильм, пущенный в обратную сторону. Прендергаст непрерывно ел, чтобы успеть за ускоренным обменом веществ, и пришлось использовать пищевые концентраты.

Потом Прендергаст лишился волос, около часа оставался таким, а затем покрылся чешуей.

Он ракетой мчался против хода эволюции, уже давно добравшись до главного ствола, поэтому такие излишние придатки, как крылья, не появлялись.

Вскоре после этого Каллистер поместил его в аквариум. Прендергаст вяло плескался в нем, брызгая на Каллистера водой.

Было уже около восьми вечера, и Каллистер чувствовал себя усталым. Через час, а может, и раньше, Прендергаст уменьшится до первичного одноклеточного организма. Вероятно, это протянется не больше часа, ибо процесс непрерывно ускорялся. Преодоление целых эпох стало делом нескольких минут.

Не имело смысла ждать дольше. Работа практически завершилась. Каллистер взглянул на аквариум и чуть улыбнулся. Он знал, что утром исчезнет даже то, что еще оставалось от Прендергаста.

В дверях Каллистер остановился, не совсем понимая, почему. Его коснулось некое неуловимое предчувствие. Впрочем, он тут же отогнал его, пожал плечами и вышел, чтобы выпить вечернюю рюмку бренди с содовой. Он поднял тост за Прендергаста, точнее, за упокой его души.

— Все вполне логично, — бормотал он. — Высший организм должен побеждать всегда. И это хорошо…

Раздавив в пепельнице окурок, Каллистер пошел спать, и сны ему снились приятные. Они были бы куда менее приятны, если бы он знал, что происходит в камере Прендергаста.

Какое-то время там ничего не менялось. В камере царила полная тишина, невидимые лучи падали сквозь пластиковый потолок, омывая и проницая создание, некогда бывшее Сэмом Прендергастом. Оно неподвижно лежало на дне аквариума, почти бесформенное, с едва заметными зачатками плавников и хвоста, жабры судорожно подрагивали в такт дыханию.

Потом оно начало изменяться.

Плавники уменьшились и исчезли совсем — теперь существо стало совершенно бесформенным. Оно ничего не видело, потому что не имело глаз, и не дышало, потому что не нуждалось в этом. Вырождаясь все больше, оно становилось меньше и меньше, но его активность внезапно выросла. Амеба искала пищу.

Этот этап продолжался недолго. Когда организм стал невидим невооруженным глазом, он перестал питаться. Теперь это был фильтрующийся вирус, первичный протозародыш жизни.

Это было дно эволюционной бездны. Сэм Прендергаст вернулся в пропасть, из которой так долге и с таким трудом поднималась человеческая раса. Он вновь оказался в туманном, неземном начале.

Камера казалась пустой. Среди голых стен, в тишине и стерильности не было ни звука, ни движения, лишь поток невидимых лучей пронизывал ее.

И вдруг что-то случилось.

Внешне было не так уж эффектно, но имело огромное значение. Это явление могло показаться совершенно нелогичным. Прендергаст возвращался. А возвращался он потому, что лучи, вызвавшие эволюционный регресс, продолжали поставлять энергию в его тюрьму.

Короче говоря, произошло следующее: в аквариуме снова появилась амеба.

Несколько минут она оставалась бесформенной, потом на ее поверхности появились светлые пятнышки, и под сильным микроскопом можно бы было разглядеть маленький кишечник. Выдвинулись псевдоподии и больше не пропадали.

Вскоре существо уже обладало плавниками, хвостом и жабрами, оно росло и развивалось на глазах. Оно возвращалось!

Через час это уже была кистеперая рыба. Еще через час маленькая чешуйчатая ящерица. В эволюционном тигле тело ее изменялось и превращалось почти на глазах. Чешуйки уступили место волосам.

И вот это уже сумчатое.

Ночь тащилась минута за минутой, ночь истинных чудес, когда существо, бывшее некогда Сэмом Прендергастом, вторично поднималось по лестнице времени.

Теперь оно походило на лемура.

Эта фаза продолжалась совсем недолго. На несколько минут оно стало питекантропом, потом его место занял Homo erectus. Похожее на обезьяну существо сидело посреди камеры на корточках, а его тело менялось, словно под руками скульптора. Неандерталец… кроманьонец… гомо сапиенс…

Поток лучей все лился. Постепенно, почти незаметно, начались дальнейшие превращения. Создание, сделавшись человеком, не остановилось на этом, оно изменялось дальше.

Перемены в психике были более существенны, чем во внешнем виде, хотя и эти имели довольно причудливый характер. Тело вытягивалось миллиметр за миллиметром, пока не достигло двухметровой длины. Коленные и локтевые суставы развились так, что больше походили на шарниры.

Посреди лба, чуть выше бровей, появился третий глаз, нос с вертикальным разрезом; он представлял собой разновидность шишковидной железы, ее развитую версию.

Появились и другие необычные черты. Прежде всего человек этот был телепатом, а его мозг представлял собой самую совершенную мыслящую машину из всех, что существовали на Земле за бесчисленные миллионы лет.

Супермен встал, его мозг заработал.

Он подошел к двери, и пока он приближался к преграде, тело перестроило свою атомную структуру. Он практически не заметил этой физической регулировки, его электронная матрица материя, образующая тело, — просто и естественно изменилась.

Супермен прошел сквозь дверь, не открывая ее. Коридор, в котором он оказался, заливал серебристый лунный свет.

В его мозгу возникали новые схемы мышления, он постепенно начинал понимать. Однако это было нелегко: он не имел никаких воспоминаний и располагал только интеллектом.

Но интеллектом супермена.

Чисто случайно он нашел путь в лабораторию и долго стоял, глядя в темноту, которая не могла ничего скрыть от его взгляда. Потом решительно двинулся вперед.

На рассвете Каллистер проснулся, но не до конца. Им овладело странное чувство, будто нечто проникает в его разум, зондирует, ищет, а потом лишает его воли каким-то фантастическим психическим снотворным.

Целую вечность лежал он в туманном сумраке между сном и явью, почти понимая, что его мозг обыскивают, а его самого держат в гипнотическом трансе.

Ощущение это прошло внезапно, и Каллистер в одно мгновение пришел в себя. Открыв глаза, он сел на кровати, щурясь от лучей полуденного солнца, что вливались через окно. Странно! Уже много лет ему не случалось просыпаться так поздно, да и кошмары никогда его не мучили.

Злясь на самого себя, он позвонил, вызывая Томми. Никакого ответа. Найдя халат и тапочки, Каллистер ополоснул лицо холодной водой и отправился на поиски филиппинца. Услышав шум, доносившийся из лаборатории, он остановился. Черт возьми! Неужели Томми забрался на запретную для него территорию?

Гневным рывком Каллистер открыл дверь настежь и ворвался внутрь. Он успел сделать два шага, прежде чем до него дошел смысл того, что увидели его глаза. Он остановился как вкопанный, сердце его стиснула холодная рука. Лаборатория изменилась!

Во-первых, там стоял новый аппарат — странное устройство, совершенно неизвестное Каллистеру. Этот сверкавший в углу ящик… вероятно, какой-то тигель. Возле него высилась груда сваленных как попало лабораторных приборов — микроскопов, осциллографов и тому подобного. Полусмонтированная машина, занимающая центр помещения, была полной загадкой, в ней парадоксально сочетались простота и немыслимая сложность.

Но к месту Каллистера приковало зрелище обнаженного трехглазого мужчины, который ковырялся в машине.

Почувствовав опасность, Каллистер прыгнул в сторону и рванул ящик стола. Рука его сомкнулась на рифленой рукояти автоматического пистолета. Прикосновение холодного металла сразу успокоило его. Повернувшись на пятке, Каллистер едва не вскрикнул от удивления: трехглазый мужчина даже не обернулся, чтобы взглянуть на него.

— Кто вы такой, черт побери? — рявкнул Каллистер, поднимая пистолет. — Вы понимаете по-английски?

Гигант стоял спиной к Каллистеру, и он вдруг вспомнил о необъяснимом сне сегодняшнего утра. Первое впечатление походило на молнию, сверкнувшую во тьме, но потом мозг Каллистера успокоился под влиянием чего-то, что ассоциировалось у него с ладонью.

— Положи оружие, — пришел приказ.

Сопротивляясь изо всех сил, Каллистер смотрел, как его руки кладут автоматический пистолет обратно в ящик стола. Разоруженный, он смотрел на гиганта — тот не прекращал своего таинственного занятия, словно Каллистер вообще не существовал. Однако это существо все время осознавало его присутствие, потому что в мозг Каллистера непрерывно поступали чужие мысли. Каким-то необъяснимым способом мысли эти преосуществлялись в слова.

— Сегодня утром я изучил твою память и должен поблагодарить тебя за помощь. Когда мое сознание проснулось, у меня не было никаких воспоминаний, я был машиной, которая еще никогда не действовала, и мне пришлось разгадывать загадку своего происхождения.

Каллистер затаил дыхание. Кем было это… существо? Где… Прежде чем он успел мысленно сформулировать вопрос, сверкнул ослепительный ответ. Гигант проснулся к разумной жизни в камере Прендергаста.

— Я нашел этот ответ, Каллистер. — Гигант не отрывался от работы, уделяя телепатическому разговору лишь часть своего внимания. — К счастью, мой мозг достаточно развит. Пришлось прибегнуть к логике. Я находился далеко отсюда, лишенный тела в пространстве-времени. Здесь и кроется ответ.

Медленно, постепенно Каллистер начинал понимать невероятную правду.

Началось все в далеком прошлом. Задолго до возникновения жизни на Земле космический корабль покинул другую галактику. Экипаж составляли трехглазые люди. Космический полет продолжался долго — не сотни и не тысячи лет, а гораздо дольше. Затем корабль влетел в сферу космоса, гце эволюционный процесс шел в обратном направлении. Каллистер открыл ту же закономерность, изолировавшись от этой сферы.

Трехглазые люди подверглись вырождению, причем процесс шел слишком быстро, чтобы они успели спастись. Чудесные приборы стали бесполезными в руках, потерявших навыки работы с ними.

Подобно Прендергасту, трехглазые падали с лестницы эволюции, пока не достигли стадии амебы. Потом корабль, управляемый автоматами, достиг Земли, опустился на нее и открыл свои шлюзы. Внутри него находились одноклеточные организмы, некогда бывшие представителями высокоразвитой расы.

Условия на Земле оказались вполне подходящими, однако жизни там не было. Поверхность молодой планеты омывали горячие моря.

Внутри корабля находились простейшие, зародыши жизни, и вскоре они выбрались наружу.

На Земле эволюция началась вновь. Под воздействием окружающей среды одни зародыши стали предками растений, другие микробами, просуществовавшими все последующее время в неизменном виде. Третьи росли в доисторических водах и покрывались пятнами раздражений, которые постепенно превращались в глаза.

Со временем они развились до уровня позвоночных, и последним звеном в этой цепи стал человек. Медленно, с трудом поднимались они по пути эволюции, и через несколько сотен тысяч лет, если считать с сегодняшнего дня, вновь обрели бы свой прежний вид.

Однако Прендергаст подвергся процессу, отбросившему его до состояния амебы и споры, а затем поднялся, так сказать, по противоположному склону долины. Ускорение процесса привело к тому, что это все произошло в течение одной ночи. Прендергаст стал представителем исходной трехглазой расы, существовавшей на их собственной планете. Разумеется, имелись некоторые различия, вызванные спецификой окружающей среды и…

Продолжения лекции Каллистер просто не понял.

Проще говоря, Прендергаст упал с лестницы эволюции в первичную яму, и Каллистер не знал, что по другую сторону этой ямы находится еще одна лестница.

— Когда ты будешь готов подвергнуться преображению по моему образу и подобию, вернуть себе утраченное наследие, приходи ко мне, будем работать вместе.

— У тебя ничего не выйдет! Полиция будет… — лихорадочно начал Каллистер.

— Придется принять меры предосторожности. Мы развернем над этим районом силовое поле. Вмешательство извне только помешает нам.

Смотреть на эту голую спину было выше сил Каллистера, он чувствовал, что желудок его падает в бездонную пропасть. Хуже всего было сознание собственного бессилия. Гигант слишком отличался от человека!

— Ты никак не можешь свыкнуться с моим видом. Через некоторое время ты уподобишься мне и будешь этому безмерно рад.

Даже мысли Каллистера не представляли для него тайны! Охваченный внезапным ужасом, Каллистер выскочил в коридор и бросился бежать, подгоняемый бичом страха. Но трехглазый мужчина не пустился за ним в погоню.

Мысли Каллистера стянулись в какой-то дикий узел. Добравшись до машины, он вывел ее из гаража и выехал на подъездную дорогу. Краем глаза он заметил Томми и нажал на тормоз.

— Садись! Едем в полицию…

— Они ничего не смогут сделать, — телепатически ответил ему Томми. — Я тоже прохожу процесс. Вы сделаете то же самое, когда будете готовы.

— Боже!

Томми усмехнулся.

— Есть возможность преодолеть эволюционную пропасть без возвращения к стадии простейших. Этакая дорога напрямик через пространство-время…

Каллистер нажал на газ и помчался вниз по склону.

Трасса его бегства с гор проходила мимо здания, которое он узнал, — мимо дома девушки, у которой несколько дней назад Прендергаст забрал велосипед. На подъездной дороге стоял автомобиль лесной охраны с нарисованной на дверце сосной. После недолгого колебания Каллистер повернул и направился к дому.

Он застал там лесника, девушку и всю ее семью. Их реакцию можно было предсказать заранее: они решили, что он пьян.

— Черт побери, я требую, чтобы вы начали следствие! Если же нет, то…

— Минутку, мистер Каллистер… Давайте по порядку.

— Поезжайте со мной ко мне и… и…

Так и не договорившись с ними. Каллистер выбежал из дома и забрался в машину, чтобы продолжать свой головоломный спуск. Он проехал еще с километр, а потом двигатель заглох. Силовой барьер уже работал.

Позднее ок убедился, что барьер был чем-то вроде перевернутой вверх дном прозрачной чаши, накрывающей окрестности, с его собственным домом в фокусе. Основной проблемой оставалось бегство. Каллистер испытал все немногочисленные дороги и большинство троп, пока не убедился окончательно, что выхода нет.

Солнце уже садилось, когда он вернулся к лаборатории.

Вокруг дома крутились шестеро человек, занятых понятными делами. Там был Томми, трехглазый гигант и лесник. В остальных он узнал девушку и ее родителей.

Даже с такого расстояния Каллистер видел, что Томми уже начал изменяться.

До его мозга дошел телепатический вопрос:

— Ты уже готов присоединиться к нам? Мы с радостью примем тебя…

Каллистер, белый как полотно, выругался, развернул машину и удрал.

Потом его охватило что-то вроде безумия. Он никак не мог уйти из-под купола силового поля, не мог найти или вызвать помощь, потому что сам же поставил свой дом в самой глуши Анджелес-Форест, к тому же сейчас был мертвый сезон.

Прошла неделя, потом вторая. Каллистер потерял счет времени. Он был страшно одинок и радовался, что у него есть хотя бы крыша над головой — покинутый домик девушки и ее родителей. Людей, что жили теперь в его собственном доме, уже невозможно было узнать. Все они стали трехглазыми гигантами, обретя утраченное наследие человечества.

Однажды вечером, сидя на корточках перед горящим камином, Каллистер поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть материализующуюся перед ним фигуру. Он инстинктивно вскочил, но трехглазый мужчина — теперь уже полностью из плоти и крови успокаивающе улыбнулся.

— Я ничего тебе не сделаю, Каллистер. Мы вынуждены просить тебя покинуть этот дом. Его нужно уничтожить. Мы перемоделируем пейзаж, и это здание не подходит к нему.

Каллистер облизал губы.

— Ты… Прендергаст?

Несмотря на все усилия, он не смог сдержать восхищения этим сверхсуществом — совершенной формой, в которой неумело отлили род людской.

— Прендергаст? — дошла до него мысль. — А, понимаю… Нет, я был отшельником и жил в пещере напротив твоего дома. Сейчас я, разумеется, изменился. Мне безотлагательно нужно сравнять это здание с землей. Ты покинешь его?

Каллистер не мог извлечь из себя ни звука.

Конечно, ему пришлось покинуть дом, и потом он не имел уже ни крыши над головой, ни пищи. Он пытался охотиться, одежда его была вся в лохмотьях, через неделю он зарос грязью и заволосател. Но хуже всего было сознание, что в конце концов ему придется присоединиться к этим трехглазым гигантам.

И только сделав это, он обретет спокойствие духа.

Каллистера удерживал только эготизм. Он тянул время. Всю жизнь он ставил себя на ступень выше обычных людей, считал себя человеком полностью цивилизованным. Ничего не опасающийся, уверенный в своем положении, он посматривал вниз снисходительно и чуточку самовлюбленно. Он был пес plus ultra[2]…

Присоединяясь к трехглазым, он продвинулся бы вперед, стал бы куда более цивилизованным. И вместе с тем признал бы, что вся его прежняя жизнь протекла в варварстве. В одно мгновение он презрел бы все культурные завоевания своего вида.

Именно эготизм, бунт против уничтожения своего фетиша удерживал его какое-то время, даже несмотря на обещанную награду. И не страх держал его: ведь бояться было нечего, его приняли бы с распростертыми объятиями…

И все же…

Он был голоден, от оленя, убитого на прошлой неделе, осталось совсем немного. Сидя на корточках у входа в пещеру отшельника, он потянулся за жирным мослом, на котором еще оставалось несколько клочьев мяса. Солнце жгло его кожу, проглядывавшую сквозь лохмотья.

Там, по другую сторону долины, стоял переделанный дом, странный и одновременно чарующий своей чуждостью. И вдруг Каллистер вздрогнул: там блеснули стекла бинокля.

Кто-то следил за ним. Вполне возможно, трехглазый мужчина, который некогда был отшельником.