"Анахрон. Книга вторая" - читать интересную книгу автора (Хаецкая Елена Владимировна, Беньковский...)КНИГА ВТОРАЯГлава перваяСигизмунд не знал, сколько времени просидел в оцепенении. Наконец глянул на часы. Часы стояли. Сорвал с руки, швырнул об стену. Будто очнувшись, обвел глазами комнату. Все кругом показалось вдруг чужим, обветшалым и ненужным. Стеллаж, набитый рухлядью и макулатурой. А вон там, наверху, — альбомы, которые нравились Лантхильде: Пикассо, Модильяни… Неожиданно у него заломило зубы. Оказалось — сжимает челюсти. С трудом разжал. Надо что-то делать… Сигизмунд понял, что находиться здесь, в этой пустой квартире, он больше не может. Физически. Иначе начнет все крушить… Кобеля убьет… Пес где-то прятался. Пережидал грозу. Сигизмунд громко, горлом, всхлипнул — без слез. Машинально оделся. Вышел во двор. Город лежал призрачный и тихий. В предутренние часы все спали. Угомонились даже самые неутомимые гуляки. Тихо падал снег — то быстрее, то медленнее сыпались из сытого розоватого облака хлопья. «Ведьмин круг» уже занесло. Сигизмунд слепо направился к арке. Краем глаза зацепил какой-то посторонний предмет. Пустота арочного проема, зиявшего в сторону канала, была нарушена. Сигизмунд остановился. Тупо вгляделся. Да, там что-то… Кто-то! Он метнулся к проему… и остановился. Дурак! С чего ты взял, что это она? На снегу, неестественно выпрямив спину, со свешенной на грудь головой, сидел пьяный мужик. Он сидел, раскинув ноги в кирзачах с обрезанными голенищами и безмолвствовал. Но он был живой. Пальцы рук, сплетенные на затылке, слабо шевелились. Сигизмунд стоял над ним и бессмысленно смотрел то на сапоги, то на эти бледные медленно двигающиеся пальцы. Один ноготь был черный. Потом сквозь пелену пробилась мысль: замерзнет. Первая за долгие часы. — Эй, — сказал Сигизмунд хрипло, — замерзнешь… Пьяный не отреагировал. Продолжал сидеть неподвижно. Даже головы не поднял. Сигизмунд толкнул его в бок ногой. — Замерзнешь, — повторил он. — Иди в подъезд. Мужик покорно завалился набок. Пробуждаясь от небытия, Сигизмунд глядел на него. Медленно соображал. В какой подъезд, интересно, пойдет этот пьяный мудила? Всюду кодовые замки. На трезвую голову нетрудно приметить вытертые кнопочки, а этот… Да он и идти-то не сможет. Замерзнет. Неожиданно Сигизмунду пронзительно жаль стало этого пьяного дурака. Чей-то сын. Маленький был, пузыри пускал. Теперь, небось, чей-то отец. Да и откуда Сигизмунду знать, почему он так нажрался… Может, у него причина была. — Идем, слышишь? — повторил Сигизмунд. Пьяный лежал мешком. Глаза у него были открыты. Он не моргал даже когда снежинки падали ему прямо на ресницы. Сигизмунд наклонился, ухватил мужика за подмышки и потащил. Ноги в кирзачах волочились по снегу, оставляя борозды. От пьяного кисло разило сивухой и рвотой. Затащил в свой подъезд. Устроил спиной к батарее и тотчас же утратил к мужику интерес. Снова вышел. Теперь Сигизмунд был другой. Он очнулся. Город ждал. Будто сторожил. Сигизмунд вышел на канал. В соседнем дворе уже скребся лопатой дворник. Через полчаса бесцельных блужданий по городу, когда с каждым шагом все огромней начал впереди вырастать Смольный собор, Сигизмунд понял вдруг, куда он, собственно, направляется. К Аське он направляется. Больше некуда. Уже пошел транспорт. Брели какие-то люди. Утро имеет своих призраков — навстречу двигались странные тени. Где они прячутся днем?.. Сигизмунд плохо соображал, что делает. Голова у него была легкая и совершенно пустая. И смысла не имело ни-че-го. Долго звонил в дверь. Ввинчивал в тишину трель звонка. Звонил тупо, без всяких эмоций — просто давил и давил на кнопку. Наконец за дверью зашлепали. Хриплый аськин голос очень неприветливо осведомился: — Кто?.. — Я, — ответил Сигизмунд. Там не расслышали. — Чего? — Да я это, я… — А… Лязгнула щеколда. В замке Аська спросонок запуталась. Сдавленно выругалась. Потом дверь открылась. — Проходи, — хмуро сказала Аська. Она была в трусах и нелепой спортивной майке красного цвета с белым номером «17» на спине. Под глазом у нее чернел бланш. Медленно просыпаясь, Аська зверела. — Ты че, охренел?.. Ты… сколько времени, бля?.. Ты, пидор, знаешь, сколько сейчас… — Что у тебя с лицом? — спросил Сигизмунд. — Со сцены упала… — Угу, — вяло сказал Сигизмунд. — Бывает… Аська озлилась. — Иди ты в жопу. Только заснула… Чай будешь? Она повернулась и, повиливая тощей задницей в белых трусах, направилась в сторону кухни. Сигизмунд двинулся следом. По дороге сковырнул ботинки, бросил куртку. Аська бухнула чайник на плиту. — Что на премьере-то не был? Говнюк ты все-таки, Морж, ведь звали… — Обернулась, прищурилась. — Ты че, обдолбался, что ли? — А что, — спросил Сигизмунд, — похоже? — Хрен тебя разберет… А че на спектакле-то не был? Слушай, что ты вообще такую рань приперся? Ночевать негде, что ли? Поссорился? Выгнала она тебя? Ну и правильно сделала. Я бы тоже такого мудака выгнала… Сигизмунд молчал. Аська вдруг забеспокоилась. Плюхнулась на табуретку напротив Сигизмунда. Пошуршала сигаретной пачкой. Пусто, конечно. — У тебя курево есть? — В куртке. Он поднялся, принес куртку, стал шарить по карманам. — Дай сюда. Аська отобрала у него куртку, сама вытащила пачку. Куртку бросила в угол, на стопку старых газет. В чайнике тихо запела вода. — Так что стряслось-то? — спросила Аська. Сигизмунд вздохнул. Никак не мог заставить себя выговорить. — Она… в общем, она пропала. — Ушла от тебя, что ли? Поссорились? — Да нет. Иначе… Говорю тебе: пропала. Пошли гулять… Собрались проехаться… Я в гараж пошел машину заводить, она во дворе ждала. И пропала. — Погоди… Как — пропала? — Аська выпустила изо рта дым, скривилась. — Ну и дрянь же ты куришь, Морж. А куда пропала-то? Ушла, что ли? — Нет. Пропала. — Сквозь землю, что ли, провалилась? Да вы поссорились? — Я не знаю… Чайник закипел. Аська еще раз, прищурившись, пристально поглядела на Сигизмунда. Налила ему в треснувшую чашку жидкого чая. — Ты что, потрошить ее возил? — Нет. — А она точно беременная? — Точно. — Что ты слова цедишь? Если беременная, то никуда не денется. Вернется к тебе. — Не вернется, — сказал Сигизмунд. В историю исчезновения Лантхильды он не хотел посвящать даже Аську. Что-то удерживало. Он знал только, что ему нестерпимо плохо. — Ладно, Морж, колись. Откуда она у тебя взялась-то? — Откуда… В гараже нашел. В гараж ко мне она влезла. Я сперва думал: воровка… Потом, вроде, гляжу — обторчанная. Одета не по сезону. От холода туда залезла, что ли… И по-русски не говорит. — А ты, конечно, обвально в нее влюбился, — заметила Аська. — Романтик ты, Морж. Алые паруса. — Ты не лучше, — огрызнулся Сигизмунд. — Я актриса, мне положено, — рассудительно сказала Аська. — Я фактуру чувствовать должна. — Замуж тебе надо, Анастасия, — сказал Сигизмунд. — Остепениться пора. Уже не девочка. — А я замужем, — беспечно отозвалась Аська. Сигизмунд знал Аську давно, но об этой пикантной подробности слышал впервые. Изумился, забыв на миг даже свое горе. — Вот те на! А почему я ничего не знал? — А к слову не приходилось… В последний раз достоверная информация о благоверном супруге доходила до Аськи три года назад. Якобы завис аськин муженек на каком-то московском флэту и, как доносили информированные источники, сторчался вконец. Застыл навек в позе «разящего богомола» и только тихо сочился «кислотой». — А почему ты тогда не разведешься? — спросил Сигизмунд. И сразу понял, что глупость сморозил. — Где же я его теперь добуду? Может, он уж и кони двинул давно… — Что же, ты так и будешь жить «соломенной вдовой»? — А насрать, — отозвалась Аська. — У меня приятель есть левый, надо будет — шлепнет мне штамп о разводе… Только на фига? — А ты правда со сцены упала? — вернулся к прежней теме Сигизмунд, разглядывая ее подбитый глаз. — Да, только уже после спектакля… — Как тебя угораздило? — Обыкновенно… Шла — оступилась. Чуть руку не сломала. А что тебя не было? Я ждала. — В ПИБе проторчал, — коряво соврал Сигизмунд. — С бумагами. Народу-то на премьере много было? — Да нет. Человек пятнадцать. Двое случайных, с улицы, а остальные — родственники да знакомые… А зря. Спектакль был — зашибись! Реж в последний момент живую чайку выпустил, уже к самому финалу — представляешь? Она метаться начала. Она и сейчас там летает. Мы ее вечером поймать не смогли. Спозаранку ловить пойдут двое наших. В этом помещении днем другие репетируют. Выпустят еще… — Спит она, а не летает. Чайки днем летают. — Ты думаешь? — спросила Аська. — Слушай, а где ты свою девочку искать будешь? Давай завтра вместе искать пойдем. — Я уже звонил. — Куда ты звонил? — В справку о несчастных случаях. — Ну и?.. — Там ее нет. — Куда она могла пойти? — Пойти ей здесь, собственно, некуда… — Ну, с кем она тусовалась? — Со мной… — Что — и все? — Да… Я же тебе говорю — она по-русски ни бум-бум… — Делов-то — по-русски ни бум-бум… Когда это мешало… Аська задымила второй сигаретой. Сигизмунд сидел молча, слушая, как в ушах нарастает звон. Сквозь этот звон прорвался аськин голос: — Слушай, иди спать. Глядеть на тебя тошно… Или давай водку пить. Сходишь за водкой? Сигизмунд встал, пошатываясь, направился в комнату. — Ну и хрен с тобой, — сказала Аська у него за спиной. Войдя, Сигизмунд сразу налетел в темноте на что-то острое. Больно ударился голенью. Зашипел. Откуда-то снизу капризно сказали: — Поосторожней можно? Раскладушка. Следом за Сигизмундом в комнате появилась Аська. — Ты что это, Морж, а? Ты, Морж, смотри, к сестрице моей не прибадывайся… Ишь, наладился… Глаза постепенно привыкали к темноте. Сигизмунд разглядел раскладушку. На раскладушке кто-то спал. — Извините, — сказал Сигизмунд. Обошел раскладушку, направился к шкафу, перегораживающему комнату. За шкафом смутно белела разоренная аськина постель. Видать, долго сражалась Аська с одеялом прежде чем выбраться ко входной двери, когда он позвонил. Стащил с себя штаны, свитер, рухнул на подушку. Рядом юркнула Аська, холодная, как лягушка. Сигизмунд почти мгновенно провалился в сон. Поначалу погружение в небытие было блаженным. Но затем вновь начала пробиваться в сознание тревога. Сигизмунд увидел вдруг, что он у себя во дворе, на ступеньках крыльца. Вошел в подъезд. Проверил, нет ли почты. Поднялся по лестнице, на ходу вынимая из кармана ключи. Выронил вместе с ключами перчатку. Одолев предпоследний пролет, увидел, что на подоконнике, уныло глядя на запертую дверь его квартиры, сидит Лантхильда. Заслышав его шаги, она обернулась. Изнемогая от тревоги, он метнулся к ней — и… Сон не сразу отпустил его — таким пугающе явственным было видение. Рядом, выставив острый локоть, дрыхла Аська. За шкафом переговаривались несколько голосов. Сигизмунд полежал неподвижно — осваивался. Нужно было вставать и идти. Тревога настоятельно гнала его прочь. И вместе с тревогой нарастало раздражение. Сестрица эта некстати, люди какие-то посторонние… Сигизмунд представил себе, как сейчас вынырнет из-за шкафа. У него и в лучшие времена наблюдалась некоторая одутловатость лица. Сейчас же и вовсе — помятый, небритый… Ночевал за шкафом. Незадачливый хахаль. Поприслушивался. Может, те уходить уже навострились? Нет, засели надолго. Беседы вели неспешные, чашками позвякивали. Голосов было три. Они сплетались, сыпали непонятными словами. Один голос явно принадлежал аськиной сестрице. Сигизмунд слышал его прежде по телефону — суховатый, отрывистый. Второй женский голос был визгливый, то и дело подхихикивающий. Это хихиканье плохо вязалось с темой беседы — настолько ученой, что от Сигизмунда ускользало содержание произносимых фраз. Третий голос был мужской. Приятным его тоже не назовешь — голос гнусавил, картавил, проборматывал целые периоды настолько невнятно, что даже аськина сестрица то и дело переспрашивала. Вежливо так: «Простите? Простите?..» Ей отвечала вторая баба — визгливая. Она бойко толмачила — переводила речи своего косноязычного спутника. И при этом непрерывно хихикала. Нет, эти трое явно не собирались расставаться скоро. Визгливая баба назойливо зудела о том, что межзубные согласные в готском языке должны были произноситься скорее звонко, нежели глухо, ибо готским словам с подобными согласными соответствуют верхненемецкие, где межзубные переходят в «d». Гнусавый мужик был с ней не согласен. Он полагал, что межзубные в готском произносились, скорее, глухо, а на верхненемецкие соответствия плевать хотел. Последнее чрезвычайно возмущало визгливую бабу. Аськина сестрица, ссылаясь на древнеанглийские, древнеисландские и древнефризские параллели, ухитрялась полемизировать с обоими. Все трое наслаждались. Это чувствовалось. Время от времени беседа переползала на презентс-претеритные глаголы — в них поднаторел гнусавый мужик. Визгливой же бабе не давала покоя какая-то редупликация. Она ее бессмысленно веселила. Аськина сестрица тянула одеяло на себя — ввязывала в беседу супплетивные формы. Это необъяснимо смешило всех троих. Стараясь не слишком скрипеть тахтой, Сигизмунд натянул брюки. Те трое, вроде бы, пока не заметили возни за шкафом. Токовали, как глухари. Оделся. Помассировал физиономию ладонями. От тревоги буквально изнемогал. И все острее ненавидел аськину сестрицу и ее гостей — за то, что так безмятежно и бесполезно мелют языками. Ладно. Одежда мятая, морда мятая, опухшая, небритая. Сейчас вылезет из-за шкафа. Взгляд неизбежно вороватый. Будто спер что-то. «Здрасссь…» Заранее предвидел вопросительный взгляд визгливой бабы: «Это кто еще?» Аськина сестрица — тоже взглядом — снисходительно: «Аськин хахаль…» О Господи!.. Решительно встал. Вынырнул из-за шкафа. Взгляд хмурый, злой. Эти трое мельком глянули на Сигизмунда и снова погрузились в беседу. На редкость противные — все трое. Не думать, не смотреть. Повернулся спиной к беседующим, прошел в коридор. Сзади на мгновение замолчали. Потом гнусавый снова забубнил: «Аффрикаты…» Тачку надо брать, конечно. В общественном транспорте не доедет — от тревоги издохнет на полпути. В коридоре на вешалке его куртки не было. Несколько секунд Сигизмунд пялился на вешалку, как баран на новые ворота. Потом вспомнил: Аська его куртку на кухне бросила. Точно. Куртка валялась там — на ворохе старых газет. Поднял, обшарил карманы. Вроде, тридцатник должен был заваляться. Однако денег не нашел. Выронил вчера в спешке, должно быть. Придется у Аськи одалживать. Беззвучно матерясь, Сигизмунд вернулся в комнату. Беседа бурлила. Перебивая друг друга, гости втуляли аськиной сестрице какую-то длинную мутную историю. Про какого-то мрачного мужика с ужасным именем Радагайс… Когда Сигизмунд возник на пороге, аськина сестрица вдруг подняла на него глаза. Посмотрела брезгливо. До чего холеная девица, глядеть противно. Отъелась в своем Рейкьявике… Сигизмунд зашел за шкаф. Аська продолжала спать. Сигизмунд наклонился, потряс ее за плечо. — М-м… — сонно проныла Аська. Перевернулась на бок, отмахнулась от Сигизмунда, уронила руку на подушку. — Аська, — позвал Сигизмунд. — Отстань, Морж… Спи… Отлично сознавая, что каждое его слово слышно за шкафом, Сигизмунд проговорил: — Аська, дай десятку до завтра. — Возьми… — Где? — Настырный ты, Морж… — вскинулась на миг Аська. — В тумбочке… И снова отрубилась. Сигизмунд посмотрел на нее сверху вниз. На бланш под глазом, на острый нос. — Слышь, Морж, — вдруг ожила Аська, не открывая глаз, — чтоб завтра вернул. Это последние. Выпей, полегчает… Только на десятку все одно не ужрешься… Проклиная все на свете, Сигизмунд снова показался из-за шкафа. Беседа смолкла. В гробовой тишине Сигизмунд подошел к тумбочке, откинул грязноватую белую скатерку, вытащил ящик. Начал шарить. Десятка обнаружилась не сразу, затерянная среди грязных расчесок, бигуди и неоплаченных квитанций за квартиру. Цифра в строке «Напоминаем, что вы не заплатили за предшествующий период…» была устрашающе велика. Взяв десятку, Сигизмунд задвинул ящик. Выпрямился. Визгливая баба глядела сквозь него, поблескивая очками. Вся истомилась — ждала мига возобновить словоизвержение. Мужик, мешковато сидящий на стуле, глядел на Сигизмунда загадочно. Возможно, понимающе — судя по роже. Солнце било ему в лицо, и видны были горящие, как у кота, зеленые глаза. На ухоженном лице сестрицы застыло ледяное презрение. В молчании Сигизмунд вышел. Он еще успел услышать, как аськина сестрица спрашивает гостей, не хотят ли они еще чаю. Гости шумно хотели. Сигизмунд яростно натянул куртку. Аськина сестрица, не глядя, прошествовала мимо по коридору. Сигизмунд вышел, тихо прикрыв за собой входную дверь. Поймать тачку от Смольного до Невского за десятку было делом хитрым. Сигизмунд стоял и тупо голосовал. Отказывали. Наконец притормозила пятая или шестая по счету машина — серая «волга». Допотопная, еще с оленем. Прочная, как танк Т-34. Распахнулась дверца. — Куда? — спросил Сигизмунда немолодой мужчина. Его квадратное рубленое лицо было исчеркано морщинами. — В центр, до Гостиного. За десятку. Больше все равно нет. — Садись, — буркнул тот. Сигизмунд плюхнулся, привычно поискал ремень. — Да тут не нужно, — пояснил водила. — Врежемся — один хрен насквозь таранить будем. — Он жахнул кулаком по дверце. — Железо. Захлопывай, захлопывай! — взревел он внезапно. И, перегнувшись через Сигизмунда, свирепо хлопнул дверцей. В салоне было холодно. Тянуло бензином и выхлопом. Сигизмунд тупо смотрел перед собой. Водитель охотно начал беседу. — Вот вы за кого голосовали? Сигизмунд отмолчался. Но ответа и не требовалось. — Удивляюсь я на нынешнее поколение! Вы знаете, что в Москве был взрыв в метро? Вы знаете, что в этом обвинили коммунистов? Вы верите, что коммунисты могут погубить невинных людей? — Да, — сказал Сигизмунд. Он верил. — Почему? — взъелся водила, отвлекаясь от дороги. — Потому что они делали это раньше. — Делали? Раньше? Это КЛЕВЕТА! В это мгновение впереди вывернула «десятка». Водитель, выматерившись с партийной прямотой, ударил по тормозам. Сигизмунда мотнуло, как куклу. Водитель, вместо того, чтобы сосредоточится на дороге, снова повернулся к своему спутнику. — А вы знаете, что царская семья была РАССТРЕЛЯНА? А вы знаете, что Ленин НЕ ЗНАЛ? Да, НЕ ЗНАЛ!.. — Он с силой хлопнул по бардачку своей широкой крепкой ладонью. — Царица говорила царю: «Коля, позвони Ленину! Коля, позвони Ленину!» А царь медлил… В таком духе беседа продолжалась до самого Гостиного Двора. — Остановите здесь, — сказал Сигизмунд. Водитель не расслышал. Продолжал метать громы и молнии. — Остановите, — громче повторил Сигизмунд. Сунул десятку. Водитель ошеломленно посмотрел на деньги. Потом вспомнил. Притормозил. — Давай, вылазь быстро, тут стоять нельзя… Сигизмунд выскочил. Хлопнула дверца. «Волга» отчалила. До дома Сигизмунд почти бежал, то и дело оскальзываясь на наледях. Взлетел по ступенькам, хватаясь за перила. На лестнице было тихо. Сигизмунд сунул руку в карман, рывком вытащил ключи. Вместе с ключами выпала перчатка. Сигизмунд вздрогнул. Сон сбывался. Все, как тогда. Перепрыгивая через ступеньки, взбежал на свой этаж… На подоконнике никого не было. Зачем-то выглянул во двор. Пусто. Пусто! Он присел на подоконник, перевел дыхание. За дверью бесновался и гавкал кобель. Хозяина почуял. Медленно Сигизмунд оторвался от подоконника. Открыл дверь. Пес пулей вылетел навстречу, ластился, лизал руки. — Ну? — через силу спросил Сигизмунд, как было у них с кобелем заведено. Пес виновато лег на брюхо, застучал хвостом. Не дождался прогулки, оскандалился где-нибудь на кухне… — Ладно. Сигизмунд взял поводок. Они вышли во двор. Стало быть, Лантхильда не возвращалась. Не было ее здесь. Вон и следы на крыльце — только его, Сигизмунда. Во дворе красовалась новенькая «ауди». Въехала мордой в то место, где был «ведьмин круг». Сигизмунда ожгло злобой. Пес потянул поводок — желал обнюхать и пометить колесо. Сигизмунд с удовольствием позволил ему это сделать. Когда Сигизмунд вернулся в квартиру, на него почти физически обрушилось ощущение беды, застоявшееся в воздухе. Ничего здесь не изменилось с того часа, как Лантхильда вышла из дома. Вышла, чтобы бесследно пропасть. Несколько минут Сигизмунд стоял посреди комнаты и смотрел по сторонам. Потом подошел к стеллажу и с силой дернул. Стеллаж рухнул, осыпаясь книгами и безделушками. Сигизмунд едва успел отскочить. Оч-чень хорошо. Превосходно. Сигизмунд сбросил куртку, зашел в ванную. Побрился. Нашел на раковине длинный белый волос. Зачем-то намотал его на пуговицу рубашки. Криво усмехнулся, глядя на себя в зеркало. Безразлично обошел «озеро Чад», содеянное посреди кухни кобелем, сварил себе кофе. Выпил, как лекарство, — с отвращением. Отправился в «Морену». На работе пробыл недолго и бесполезно. Мутно глядел перед собой, плохо соображал. Наконец сдался. Сказал Светочке: — Поеду-ка я домой. Нездоровится мне что-то. Светка пустилась в длинные сочувственные рассуждения о двух разных гриппах… Сигизмунд не слушал. Придя домой, первым делом сел на телефон. Начал обзванивать подряд все больницы, как советовала ему баба из справки о несчастных случаях. Тупо открыл справочник на букву «Б» — и вперед. В одной было занято, в другой тоже. Прозвонился куда-то. — Простите, пожалуйста, я ищу женщину… вчера ночью… Ей лет двадцать… — Куда вы звоните? — нелюбезно осведомился прокуренный женский голос. — В больницу… — Чаво? — Простите, это приемный покой? — Это психушка, ты!.. Сигизмунд брякнул трубку. Посмотрел на номер телефона. В самом деле, психушка. Да нет, ерунда это все с больницами. Сигизмунд бесцельно покружил по комнате, хрустя мемориальным говном, выпавшим из разоренного стеллажа. Зачем-то пнул тяжелую, как камень, коробку со слежавшимися фотографиями «Кама-сутры». Лантхильда исчезла не своей волей. Конечно же, нет. Они не ссорились. У них были прекрасные отношения. Они собирались поехать на прогулку, полюбоваться ночным городом. Лантхильда любила ночной город. Она любила ночные прогулки. Нет, они не ссорились. Что за глупости. Не о том думаешь, Морж. Лантхильду схитила какая-то сила. Какая? Логично предположить — та самая, что забросила ее сюда. Точнее, в гараж. Что, опять охтинский изверг? Чушь. Эта версия рухнула давным-давно под гнетом собственных внутренних противоречий. Итак, что мы имеем? Сигизмунд остановился посреди комнаты, невидящим взором уставился на люстру. Мы имеем: 1. В конце 1996 года С.Б.Морж обнаруживает в своем гараже некий одушевленный объект в лице девки, сам себя именующий «Лантхильда». Объекту присущ ряд странностей: а) полное невладение каким-либо из распространенных в Европе языком (язык объекта не идентифицирован); б) полное отсутствие информации о национальной и гражданской принадлежности объекта; в) вообще полное отсутствие какой-либо информации об объекте… В принципе, шведский или, скажем, исландский язык в любом случае показались бы Сигизмунду незнакомыми. Так что Лантхильда действительно могла быть шведкой. С другой стороны, любой мало-мальски образованный швед хоть сколько-нибудь владеет английским… Да, но есть еще необразованные хуторяне. Или рыбаки какие-нибудь из заброшенной деревушки. Но что делала необразованная шведская (вариант: исладнская) хуторянка в сигизмундовом гараже? Конечно, жизнь иной раз причудливо плетет… Вернемся к фактам. Объект был дан в объективном ощущении, объект жил, ел, пил, спал… «Реми Мартен» выжрал вчистую… Блин! Сам ты объект, Морж. Ладно, эмоции в сторону. 2. В начале 1997 года С.Б.Морж вознамерился жениться на объекте… М-да… Итак, она исчезла. Не по своей воле. Появилась она здесь тоже явно не по своей воле. Сигизмунд вспомнил, как растеряна и испугана была Лантхильда в первые дни. Откуда она появилась? Господи, да что я вообще о ней знаю? Она ОТКУДА-ТО взялась в гараже… Лунница! Сигизмунд бросился в «светелку», распахнул дверцу шкафа. Лунница была на месте. Поблескивала, как ни в чем не бывало жирным тускловатым блеском. Сигизмунд взял ее в руки, поразглядывал. Повесил назад. Золото не вызывало у него сейчас никаких эмоций. Да и давно уже не вызывало. Привык, что ли. Сигизмунд с силой захлопнул дверцу шкафа, и тотчас сверху с гулким стуком свалилась пустая коробка. Сигизмунд машинально подхватил ее. На коробке под словами «POPCORN» и (почему-то) «SPORT» натужно висел на скале здоровенный хмырь в шортах. Нажрался, видать, попкорна и лезет. Душа в нем взыграла, должно быть. Подпрыгнув, Сигизмунд заглянул на шкаф. Аж присвистнул. Сколько дерьма наскладировано! И так заботливо!.. Из мусорного ведра, небось, таскала — какие поярче. Как сорока. Запасливая. И тут — ударило! Нет сороки. Нет запасливой. Бессмысленно все… Сигизмунд еще раз посмотрел на жизнерадостного хмыря и бережно положил его обратно на шкаф. В «светелке» густо застоялся причудливый девкин быт. Ее привычки, пристрастия, странности, предпочтения. Сигизмунд вышел на середину комнаты, огляделся. По уму, прибрать бы здесь надо. Выкинуть весь тот хлам, который накопился и успел уже покрыться пылью. Но рука не поднималась. Нет уж, пусть все остается как есть. Почему-то вдруг ему стало казаться — пока комната стоит в неприкосновенности, Лантхильда может еще вернуться… каким-то непостижимым образом… В этот момент в дверь позвонили. Позвонили уверенно, три раза подряд. Сигизмунд медленно вышел из «светелки», закрыл дверь. Он знал, что пришла не Лантхильда. Кто-то другой. Позвонили в четвертый раз. Нет, не она. Неважно, кто, но не она. Сигизмунд отворил дверь. — Ты что, Морж, дрочишь тут? Сигизмунд уставился на вошедших, плохо соображая. Его толкнули. — Что встал, дай пройти. До Сигизмунда медленно стало доходить. Аська. С сестрицей. — А вы что пришли?.. — начал он. — Не дозвониться до тебя, — сердито заговорила Аська. — Давай, ухаживай, что топчешься. Сигизмунд машинально вынул из курток сперва Аську, потом ее сестрицу. Сестрица мельком глянула на молоток и ножницы, болтавшиеся над дверьми. Ничего не сказала. И даже виду никакого не сделала. — Что у тебя занято все время? — ворчала Аська. — С кем ты треплешься часами? А что, девчонка твоя еще не вернулась? В общем, так, Морж, гони десятку назад. Нам жрать нечего. Пешком к тебе, говнюку, шли. Как ходоки к Максиму Горькому. — К Ленину, — глупо поправил Сигизмунд. Пошел к себе в комнату, переступая через книги, валявшиеся на полу. Достал из ящика полтинник. Заодно проверил телефон. Трубку набекрень положил. Совсем ума лишился. Следом в комнату всунулась Аська. — Ну и срач у тебя, Морж… А что, вы дрались? Или ты уже опустился? С десятки-то… Ты, Морж, не смей с моей десятки опускаться. — «Киса, ваш дворник большой пошляк. Так напиться на рубль!..» — вяло схохмил Сигизмунд. Аська нахмурилась. Лавируя среди куч и павшего стеллажа, пробралась к Сигизмунду. Тревожно посмотрела ему в лицо. — Что, так плохо, Морж? Он молча кивнул. — А мы тебе пожрать принесли, — сообщила Аська. — Борща. Сестрица наварила. Я просыпаюсь — а у нас борщ! И говнюки какие-то сидят. Филологи. Жрать горазды — жуть берет. Сидят и рубают этот борщ, сидят и рубают!.. И словами мудреными сыплют. И водку пьют. Успели сбегать. Я говорю: ша, ублюдки, там у нас человек погибает, надо ему борща оставить! И отлила тебе в литровую банку — во, под завязку. В кастрюлю выльешь, разогреешь. А то у тебя от стресса будет язва желудка. Тебе надо жидкое есть. — Тут Аська захохотала. — Представляешь, Морж, я как встала, мне сразу говорят: «А десятка твоя, Асенька, тю-тю!» Я спросонок не сообразила. Говорю: «Что тю-тю?» Сестрица мне так въедливо и отвечает, что, мол, какой-то синюшник выполз поутру из-за шкафа и десятку унес. Я говорю: «Это не синюшник, это генеральный директор…» Ты ведь генеральный, Морж? — На, — сказал Сигизмунд, протягивая полтинник. Аська посмотрела на полтинник. — Это что? — Дензнак. — Ну, спасибо, — сказала Аська и заорала на всю квартиру: — Ви-ика! Гляди, чего нам дали! Я тебе говорила, что он генеральный, а ты — «синюшник, синюшник…» Иди сюда! Только ноги не сломай! Вика появилась в дверях. Бесстрастно посмотрела на разгром. Сказала: — Я в белой кастрюле разогрела. У вас белая — суповая? Сигизмунд ошалело кивнул. — У тебя хлеб хоть есть, Морж? — деловито спросила Аська, карабкаясь к выходу. Сестры усадили Сигизмунда за стол, поставили перед ним полную тарелку борща и наказали съесть. Сами уселись напротив, принялись надзирать. При этом Аська считала своим долгом развлекать Сигизмунда рассказками. — Чайка к херам улетела, представляешь, Морж? У кошки всю рыбу сожрала и улетела. Вырвалась, падла. А мы к тебе шли — ужас, денег нет, ничего нет, у меня еще глаз подбит. Пьяных каких-то на себя всю дорогу собирала, как репей. Объяснять приходилось: супец, мол, человеку несем, его баба бросила, мы его утешать идем, так что не до блядок нам. Народ понимающий — отлипал… Мы супцом булькали, но не показывали. Сейчас люди такие — им только покажи, отберут у слабых женщин и тут же отожрут. — От темы жратвы аськина мысль причудливо скакнула к утренним визитерам. — А эти филологи под конец оказались ничего. — Они не филологи, — подала голос сестрица. — Какая разница, — отмахнулась Аська. — Притомили они меня сперва, а после общие знакомые откопались, сходили за водкой, посидели по-человечески… Теоретики. Говорят, период сейчас такой. У всех. Говенная морось, говорят, сыплется. Их по деньгам кинули, а у нас под утро кто-то просто в подъезде насрал. Вот так незатейливо. Это не ты, Морж, спьяну? — Нет, — лаконично сказал Сигизмунд, продолжая хлебать борщ. — Вот и я говорю: не мог он этого сделать, он генеральный директор… — Вы каким бизнесом занимаетесь? — вежливо спросила Вика, желая сменить тему разговора на более приятную. Аська привзвизгнула, предвкушая. — Тараканов морю, — ответил Сигизмунд. — И как? — спросила Вика. — На жизнь хватает. Повисло молчание. Сигизмунд будто со стороны слышал в тишине свое громкое чавканье. Аська легла на стол грудью, засматривая Сигизмунду в лицо. — Ну так что, поссорились вы с ней все-таки? — Нет. — Точно? — Да. — Так почему она от тебя ушла-то? — Пропала она, а не ушла. — Думаешь, похитили? — Нет. А может, и похитили, подумал Сигизмунд. Он не знал. — Своими ногами ушла? — продолжала допытываться Аська. — Я пошел машину заводить. Пока из гаража выезжал — ба-бах, ее нет. — Что значит ба-бах? Стреляли? — Это я фигурально. Просто — нет. Сигизмунд твердо решил не пускать взбалмошную Аську во всю эту загадочную историю. Запутает еще больше. Его уклончивость не осталась для Аськи незамеченной. — Не хочешь говорить — не надо. Я тебе так скажу: если своими ногами ушла, возможно, своими ногами и назад придет. У беременных еще и не такое бывает. Да уж, подумал Сигизмунд. Вспомнилась вдруг неприятная встреча с беременной в тот день, когда он нашел в гараже Лантхильду. — Ну ладно, Морж, — сказала Аська. — Мы пошли. За деньги спасибо. Посуду у тебя мыть уж не будем, извини. Сигизмунд встал, проводил их. Когда закрылась дверь, в квартире стало очень тихо и пусто. В принципе, к этой пустоте он и стремился, когда расходился с Натальей. И жил в этой пустоте, лишь изредка разбавляя ее случайными и недолговременными подругами. А теперь в квартире будто звенело. Кассету бы поставить, Мурра послушать — так разбит магнитофон. Сигизмунд ткнул пальцем в телевизор и плюхнулся на диван. Некоторое время бродил по каналам. Все было скучно. Засилие пошлости удручало. Шуршание памперсов не захватывало, «дэним» не привлекал. Не хотелось ни чистить зубы, ни источать ароматы Настоящего Мужчины. Ни хрена не хотелось. Наконец набрел на академического дядю в двубортном пиджаке. Дядя бубнил про какую-то комету. Дескать, открыли в 95-м году комету. И не простую, а супер. То есть, без дураков супер, это вам не памперс-юни. И в бинокль уже эту комету видно, а скоро вовсе вырастет. Близко пройдет, но не упадет на Землю, хвост на полнеба растянет. Будет видна ночью, а если захотите — то и днем. Последним эту комету Рюрик видел, а теперь вот нам счастье привалило. Дядю сменили спортивные новости. Сигизмунд выключил ого. Нет, не ого — телевизор. Ого раньше был. Вчера. Он начал ощущать, как растет подушка времени между ним и Лантхильдой. Сперва чуть-чуть — вчера. Потом побольше — позавчера. Не успеешь оглянуться — месяц назад… Растянется, как хвост у кометы. На полнеба. На полжизни. А ведь он всерьез собирался жить с ней всю жизнь — сколько получится. Он только сейчас понял, как серьезно к ней относился. Из клубящегося тоскливого полусна-полубреда Сигизмунда вырвал телефонный звонок. Сигизмунд ощутил острый приступ досады: возвращаться к реальности не хотелось. Что-то было в этой реальности не так. А телефон звонил и звонил. Настырно. Сигизмунд снял трубку. Просто чтобы звонить перестал. Машинально произнес: — Алло… — Сигизмунд Борисович! — заверещала трубка. — Вы спите? Вы болеете? Сигизмунд Борисович!.. — Алло, — повторил Сигизмунд вяло. — Вы слушаете? — Кто это звонит? — Это я, Света. — Какая Света?.. — начал было Сигизмунд и тут проснулся окончательно. — Светка? — Вы спите? — Да не сплю я, не сплю. Задумался. Ты что как резаная? — Сигизмунд Борисович, нас обокрали, — выпалила трубка. Сигизмунд на мгновение представил себе светящееся окно светкиной квартиры. — Сочувствую, — проговорил он еще более вяло. — Да нас, нас обокрали! — надрывалась в телефоне Светка. — НАС! Сигизмунд немного подумал. — «Морену»? — спросил он. — Да, да! Приезжайте скорее! — Еду, — сказал Сигизмунд, роняя трубку. Было одиннадцать утра. Сколько же он проспал? Сигизмунд был в «Морене» через час. Федор уже прибыл. Захлебываясь, Светочка принялась рассказывать. Она пришла на работу первая, открыла дверь и обнаружила… собственно, ничего она не обнаружила. Вся техника была вынесена. Компьютер с бухгалтерией. Принтер — лазерный. Факс поперли, естественно. «Панасониковский» телефонный аппарат со всякими кнопками: автоповтор там, автоответчик. Сигизмундово любимое вертящееся кресло на колесиках вынесли. Обидели, блин, генерального. Две пачки бумаги для лазерных распечаток — это уже свинство — беспринципно утащили. Светочка звонила по старому телефонному аппарату — с битым корпусом и замусоленной трубкой. Валялся в ящике стола, все руки не доходили выбросить. А тут пригодился. Воткнула и позвонила — сперва Федору, потом Сигизмунду. Смежная дверь к арендаторам была заперта. Открыли. У субарендаторов было вообще пусто. Входной замок с «ихней» стороны был сломан. Сигизмунд с Федором переглянулись. — Я велел Светке ничего не касаться, — сообщил Федор. — Чтобы все хранило девственный вид. — Дефлорированный вид, — угрюмо пошутил Сигизмунд и пошел звонить в милицию. Светочка хихикнула, но как-то нервно. Менты явились через полтора часа — в лице дознавателя и еще одного. Дознаватель — коренастый мужик в черной кожаной куртке, с густыми, сросшимися на переносице бровями, — уселся за стол, вольготно разложился бумагами, начал задавать вопросы. Попросил ничего не трогать и не мельтешить, сидеть тихо. Опрашивал по одному. Сигизмунд вяло отвечал. Происходящее воспринималось сквозь туман — слишком много за последние дни навалилось. Время от времени краем глаза ловил на себе светкин сочувствующий взгляд. Второй мент с Федором вышли во двор — посмотреть, как там со стороны. Когда они вернулись, Федор был очень оживлен и румян. Дознаватель мельком оторвался от бумаги, поднял голову. Второй мент кратко сказал: — Соседи ничего не видели. — А как там дверь? — Похоже на имитацию взлома. В отличие от Сигизмунда, Федор так и кипел от энтузиазма. Рвался быть допрошенным. Однако бойцу пришлось ждать, пока закончат беседу с генеральным. Сигизмунд поведал о субарендаторах все, что знал. Записав показания, дознаватель попросил показать договор о субаренде. Тут Сигизмунд хватился: договор находился у него дома. Предложил съездить, благо на колесах. Дознаватель не возражал. Дел хватало. Сигизмунд, как в дурном сне, потащился домой — за договором. Вошел в квартиру. Странным поведением озадачил даже кобеля. Непонимающе озирался вокруг. В комнате царил полнейший разгром. Стеллаж продолжал пребывать в упавшем состоянии. Чуда явлено не было, и из праха стеллаж не восставал. Чудес не бывает. Да, чудес не бывает! Наступая на книги, пробрался к столу. Долго шарил, не мог найти договор. Сидел на диване, глядя в потолок, двигал губами. Ему казалось — думал. Вспоминал, где этот проклятый договор может находиться. Да. Была протечка. После протечки бумаги перекладывали… Куда? Наконец вспомнил. Вытащил, развернул бумаги, долго вчитывался, тщась понять — та бумага или не та. Вроде, та. Долго стоял с нею в руке, соображал — куда сунуть, чтобы не помять. Сам себе с расстановкой сказал: — Бумаги, дабы не помять, ложат в папку. Мысль натужно направилась на поиски папки. Не нашла. Поднял из развала книгу с обложкой понадежнее, сунул договоры за обложку. Сигизмунд уже уходил, когда неожиданно зазвонил телефон. — Гоша… Гена не у тебя? — Какой Гена? — Ушел из дома, пьяный… не знаю, что и думать. У вас дела с ним какие-то были… Сигизмунд мучительно задумался. Потом спросил невпопад: — Куда он ушел? — Не сказал. Пьяный пошел… Звонила тетя Аня. До Сигизмунда это дошло только к концу разговора. — Нет, тетя Аня. Его у меня нет. И положил трубку. И тут же — новый звонок. — Да!.. — рявкнул Сигизмунд. Мать. — А ты чего не на работе? — удивилась она. — А зачем домой звонишь, если я на работе? — Я звонила. Там не отвечают. Случилось что? — Ничего, — процедил Сигизмунд. — А эти твои… норвежцы… они уехали? — Слушай, мать. Хальвдан утонул вместе с сейнером и селедками. Дочка его с горя бросилась под троллейбус номер тридцать четыре. Остальных повесили — кого за шпионаж, кого за яйца. И вообще, какого хрена вам всем от меня надо?.. Достали! И бросил трубку. Выезжая со двора, видел перед собой в арке лощеную черную задницу «фордяры». Того самого. Быстро же его реанимировали! Уплывал, закрывая в проеме арки Казанский собор. На миг захотелось поглядеть на морду владельца. И кто там только засел за тонированными стеклами? Фингал бы ему навесить для красы. Чтобы свет не застил. Черный «форд» долго еще маячил впереди, пока на Садовой их с Сигизмундом не разлучило оживленное движение. Настолько оживленное, что из пробки Сигизмунд выбрался только через двадцать минут. Когда только Сенную откроют для движения? Едучи по Садовой, Сигизмунд думал эту стандартную мысль. И, что характерно, остальные застрявшие водилы — тоже. Вот где раздолье для телепатии. Когда Сигизмунд добрался до офиса, дознаватель уже закончил работу. Прибыла бригада криминалистов с причудливым инвентарем в чемоданчике. Картина, открывшаяся перед Сигизмундом, который был — ха-ха, что таить — сегодня на голову слабоват, показалась и вовсе малообъяснимой. Какие-то незнакомые люди деловито пачкали черной дрянью стены и двери. Не везде, а только там, где руками берутся. То есть, косяки всякие. — Принесли? — донесся до Сигизмунда голос дознавателя. Сигизмунд с трудом оторвался от завораживающей своим сюрреализмом картины. — Что? — Договор с вами? Сигизмунд машинально протянул ему книгу. — Что это? Сигизмунд глянул на обложку. Босх. Это он, значит, альбом Босха приволок. На обложке ученый лекарь долбил кому-то голову. От глупости лекарства нет. Именно это зрелище и заставило Сигизмунда взять себя в руки. Раскис, блин. Растекся, как кисель. Достал из-за обложки договор. Протянул дознавателю. Тот переписал из договора данные. Поведал новости. Судя по всему, на ребятках — на приятных молодых парнишках, оба Сергеи — должок висит. Пока Сигизмунд домой-обратно катался, звонили некие кредиторы. Интересовались. Сегодня срок истекает. Дознаватель сказал, что представился рядовым сотрудником ГРААЛЯ, просил кредиторов подъехать. Так что ждем-с. В данном случае, продолжал ободрять Сигизмунда дознаватель, очень похоже на инсценировку взлома. Обчистили, похоже, субарендаторы. У них в комнате все протерто, отпечатков нет. Сейчас сотрудникам «Морены» надлежит презентовать свои пальчики родимой милиции. Поскольку на стенах и дверях офиса какие-то отпечатки найдены. Надо бы установить, которые отпечатки родные, а которые — нет. В интересах следствия. Убогость ментовского инвентаря поразила Сигизмунда даже сквозь туман, в который был погружен мозг после потрясений последних дней. Какая-то великая самопальность сквозила во всем, что сейчас происходило. — Ребята, — оторвался криминалист от стены, — берите листочки, складывайте гармошкой. И показал, как. На верхней складке было велено написать паспортные данные: «От пострадавшего…» У Сигизмунда почему-то не получалось сложить листок. В конце концов, его выручила Светочка. Немало, должно быть, таких вееров творила в детстве из промокашек. Королевой Марго, небось, себя мнила. А стала бухгалтером в тараканобойной фирме. Другой мент названивал в отделение. Просил машину прислать. В отделении была пересменка, машина добывалась трудно. После того как паспортные данные были записаны, криминалист осквернил пальцы и ладони сотрудников «Морены» все той же черной дрянью. Или другой дрянью, но тоже черной. Прокатал — сперва большой палец, потом указательный… У Сигизмунда дрожали руки. — Вы можете держать руки? — сердито спросил криминалист. Сигизмунд соврал, что вчера на дне рождения был. Криминалист обидчиво заметил, что тоже был на дне рождения и тоже вчера, но руки почему-то не трясутся. Федор попытался было затеять дискуссию, задать пару вопросов по существу дела, вникнуть глубже в происходящее — он был живо заинтересован. Но дискуссия скисла, не начавшись. Криминалистам было скучно. Криминалисты таких дел видели — у-у… И к тому же еще на один объект торопились. На такой же. Наконец криминалисты уехали, забрав отпечатки и оставив после себя загрязнение. И стены в черных пятнах, и руки… Сигизмунд спросил дознавателя: — Можно стирать? Дознаватель разрешил. Светку наладили отмывать стены мыльной водой. Второй мент опять пошел с Федором во двор. Обсуждали что-то на ходу. Светка без энтузиазма хлюпала тряпкой. Сигизмунд скрючился в углу на стуле, угрюмо созерцая плохо отмывшиеся руки. Дознаватель сидел за столом, перечитывал записи и время от времени бросал рассеянный взгляд на Босха. Время тянулось. Около пяти в дверь позвонили. Второй мент открыл. Вошли два мордоворота. Вопиюще противореча своему чисто бандитскому виду, очень вежливо осведомились: — ГРААЛЬ здесь находится? Мент спокойно ответил: — Да, проходите, ребята. И встал у двери. Дознаватель стремительно вышел им навстречу, заранее держа раскрытыми «корочки». Представился. Сказал, что работает по факту кражи. Попросил рассказать все, что известно о фирме ГРААЛЬ. Известно мордоворотам было немного. Месяц назад они отгрузили ГРААЛЮ товар со своего склада. Сегодня — срок платежа. Собственно, за этим и приехали. Мент записал название фирмы, которую представляют мордовороты. Поинтересовался, на какую сумму мордоворотный склад опустили. Назвали. Мент зафиксировал и это. Предложил оставить исковое заявление. Можно прямо сейчас поехать в Адмиралтейское РУВД, можно завтра. Мордовороты попросили разрешения позвонить. Позвонили. Отчитались, слово в слово пересказав услышанное от мента. Вежливо попрощались, сказав сакраментальное «сочувствуем», и поехали подавать исковое заявление. Вскоре после этого дознаватель собрал бумаги и вместе с напарником откланялся. Сказал «будем искать» и «позвоните через несколько дней». Пренебрегая правилами, Сигизмунд задымил прямо в офисе. Светка не возражала. Федор пошел искать доски, чтобы забить дверь. Когда Федор ушел, Светка вдруг бросила тряпку в таз и распереживалась. Все данные на компьютере остались!.. Все заказы!.. Весь баланс!.. — Так на бумаге же все сохранилось, — сказал Сигизмунд. Но воображение Светки, распаленное бумажными триллерами, причудливо рисовало страшные картины: попали данные в злые руки… и начинается роман ужасов. — Брось ты, Светка, — устало сказал Сигизмунд. — Там уже, небось, все потерто. Кому мы нужны с нашими тараканами… Явился Федор с досками и молотком. Разжился где-то за дивно короткий срок. Заколотил взломанную дверь со стороны арендаторского входа. Совсем уже собрались уходить, когда в дверь позвонили. Еще двое. Этих тоже опустили ушлые Сереги. Впрочем, эти отнеслись к случившемуся с юмором. Или по фиг им было. Тоже отзвонились своему начальству — порадовали. Попытались утешить Сигизмунда с поникшей дружиной: мол, не вешайте носа, ребята, глядите на нас и берите пример. Бодрых ребят кинули на три с половиной тысячи баксов. Побазарили, покурили. После чего ребята отправились знакомой тропой, в РУВД. Исковое, блин, заявление подавать. Светка совсем ослабела от переживаний. Сигизмунд подвез ее домой. Пока вез, в голове неотвязно вертелись слова, которые услышал вчера от Аськи: «говенная морось… говенная морось…» Светка молчала. Сонно глядела на дорогу. Прощаясь, Сигизмунд бегло чмокнул ее в щеку. …И когда уже сворачивал на Садовую, отчетливо услышал — как будто кто-то рядом, в машине, произнес это вслух: «ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕННА». Эти два слова будто взорвались Сверхновой, и Вселенная, где существовала особь по имени Сигизмунд, мгновенно преобразилась: на лиловых клубящихся небесах Хаоса взошло Черное Солнце. Под этим Черным Солнцем утратило всякий смысл все то, чем тешила себя на протяжении тридцати шести лет означенная особь. Чувство это было настолько всеобъемлющим, что спасительная способность к анализу, расточилась, растеклась, как часы на картине Сальватора Дали. Сигизмунд остался один на один с диким животным ужасом. ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕННА. Эта мысль поглотила его, как пучина. ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕННА. Он начал приискивать подходящий столб, в который можно было бы врезаться и покончить с этим раз и навсегда. Разогнаться и врезаться. ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕННА. Раз и навсегда — покончить, и больше не будет страшно. Садовая. Час «пик». Сигизмунд медленно, обреченно полз в каше машин, то и дело застревая в пробках. Разогнаться и врезаться возможности не представлялось. Черное Солнце постепенно угасало, переставало быть таким яростным и ослепительным. Жизнь больше не была бессмысленной. Она была вопиюще скучной. Но и только. Это можно было вынести. По крайней мере — пока. Бутылка медовой водки «Довгань» полновесно стукнула о стол. К водке имелись четвертушка черного хлеба и сермяжная луковица. Чиполлино, блин. Сигизмунд свинтил пробку, разрывая наклеенную поперек акцизную марку, аккуратно, как реактив в пробирку, налил себе первую. Подержал в руке, продлевая момент. Сейчас эта сверкающая прозрачная жидкость прольется на Черное Солнце, и оно, погань эдакая, зашипит, извиваясь лучами-змеями, и загаснет, сгинув в пьяном болоте. Лучше уж быть нажравшейся скотиной, чем «особью»… ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕН-НА. Н-на! ЖИЗНЬ БЕССМЫС… Н-на! Вторая прошла еще лучше первой. Сигизмунд с хрустом взгрызся в луковицу. Посидел, прислушался. Вроде, шипит. Вроде, гаснет, сука. Ну-ка еще одну… Ах, хорошо пошла. Притупилось, загладилось, будто в болотной жиже все искупалось. Голос извне замолчал. Пришла обида. …Ведь не потому же, что обокрали, зажглось смертоносное Черное Солнце. Не настолько же он, Сигизмунд, в конце концов, примитивен. Корчился, как амеба, — не из-за того же, что два ушлых ковбоя по имени Серега и Серега-плюс сперли компьютер-принтер-факс. Не из-за этого же! Три тонны баксов — из-за такого Черное Солнце не вспыхивает. Пес грустно лежал, морда между лап, в темных глазах — вселенская скорбь. Как всякая собака, пьяных не одобрял. Осуждал даже. — Не особь я, понял, — обратился Сигизмунд к кобелю. Кобель приподнял морду, поставил уши. — Я с-сапиенс, понял? И не позволительно вот так появляться и исчезать без моего соизволения… Кажется, я надрался. Утратив интерес, кобель уронил морду обратно. — Так. Надо сделать паузу. Сигизмунд встал. Походил по кухне. Покурил. Водка тем временем обустраивалась в своем новом обиталище. То есть, в сигизмундовом желудке. — Должно сопротивляться. Не терять связи со своим поколением. Понял? Сигизмунд набрел на маркер и с превеликим энтузиазмом украсил светлые обои в коридоре гигантским кривоватым «пацификом». — И хайр отращу, — пригрозил Сигизмунд «пацифику». — Уйду, блин, по трассе, только меня и видели… С песнями утреннего ветра по шоссе… Он захихикал. Какое-то время его сильно развлекала мысль о том, что, вот, придет Наталья и увидит «пацифик». Может, и в ней совесть проснется. Только поздно! Ибо Сигизмунд в это время будет уже с каким-нибудь дальнобойщиком продвигаться по направлению к солнечному Крыму. — Там тепло. Там яблоки. Самостийность и Кара-Даг… Зазвонил телефон. Сигизмунд снял трубку. В трубке тарахтела Аська. Не слушая, Сигизмунд раздельно произнес: — Твой проблем, Аська, в полном и бесповоротном отсутствии хайра. Поняла? Кобель тоже так считает. И положил трубку. И забыл. «Довгани» оставалось еще полбутылки. Это не дело. Чтобы оставалось. Должно не оставаться. Потребна изначальная пустота. Сигизмунд попытался влить в себя оставшуюся водку «винтом», но поперхнулся и облился… Затем Сигизмунд увлеченно музицировал под непрощающим взором деда с фотографии. Исполнял собачий вальс в исключительно грозном и мрачном до миноре. Брал устрашающие септаккорды и прислушивался к их ревущему замиранию в чреве пианино. В трезвом состоянии Сигизмунд умел одним пальцем проигрывать собачий вальс. Но сейчас эта незатейливая мелодия превратилась в источник бесконечных завораживающих комбинаций, по щедрости сопоставимый с ноктюрнами Шопена. Все очень просто. Врут все п-пианинщики. Септаккорд — это когда растопырить пятерню и добавить еще два пальца с другой. Веером. Сигизмунд с настойчивостью экспериментатора исследовал свое открытие. То убирал один палец, то добавлял сразу два. Старенький «Красный Октябрь» добросовестно стонал… Надо Аське позвонить. Рассказать. Не следует открытие в себе держать. — Дед! — закричал Сигизмунд, обращаясь к фотографии. — Дед! Я открыл септаккорд!.. Дед на фотографии упорно двоился в глазах. Кобель, который все это время исполнял свой долг и героически лежал у ног хозяина, вдруг сорвался с места и помчался к двери, заливаясь громким лаем. — Кого там несет?! — грозно зарычал Сигизмунд и взял еще несколько «септаккордов». — Нету меня дома! Я творю! Звонили настойчиво. Кобель исходил на нет, вертясь и гавкая. Сигизмунд как-то разом поскучнел и покорно побрел по очень узкому коридору к двери — открывать. За дверью кто-то был. Сигизмунд сделал над собой усилие и заставил взгляд сфокусироваться на незваном госте. На площадке стояла давешняя аськина сестрица. Была строга и недовольна. Сигизмунд отступил на шаг, созерцая и недоумевая. Сестрица неопределенно множилась. — Можно войти? — процедила она кисло. — А ты кто? — спросил Сигизмунд, пошатнувшись. — В каком смысле? — Не знаю… Проходи. Он стоял, держась рукой за стену. — Анастасия вам обед прислала, — молвила сестрица еще более кисло. — Аська, что ли? — всхохотнул Сигизмунд. — А у ней хайра нету, у этой твоей Анастасии. — И без перехода похвалился: — А я септаккорд открыл. Пес настырно ввинчивал морду в полиэтиленовый мешок. Не разуваясь, сестрица двинулась на кухню. Сигизмунд, пошатываясь, поплелся следом, выкрикивая ей в спину на разные голоса — от устрашающего до завлекательно-воркующего: — Олл ю нид из лав!.. Олл ю нид из лав!.. Дверь на кухню энергично закрылась перед его носом. Сигизмунд приложил ухо к двери, заговорщически ухмыляясь и усиленно подмигивая кобелю. Мол, и тебя, кобель, не пустили. А там таинство какое-то творится. Следуя необъяснимой логике, Сигизмунд неожиданно взревел: — Энд соо… зе кинг из уанс эгэйн май гэст… Энд уай из зис воз Херод анимпрест… Джииизус Крайст! Суперстааар!.. Олл ю ниид из лаав! Он замолчал. Прислушался. На кухне хлопнула дверца холодильника. — Маленький двойной! — заорал Сигизмунд. — За двадцать шесть, ты, курва!.. Не жри из моего холодильника, слышишь? Мэйк лав нот вор! Ураа… Товаарищ, я ваахту не в силах стояаать, сказаал кочегаар кочегаару… А за жратву из холодильника ответишь!.. Мир вокруг Сигизмунда окончательно утратил определенность. Он хныкнул, позвал Лантхильду. За дверью послышались шаги. Аськина сестрица (как ее звать-то?) попыталась выйти в коридор. А, попалась птичка!.. Сигизмунд всем телом навалился на дверь, не пуская. Там толкнули несколько раз. Сказали холодно: — Откройте, Сигизмунд Борисович. — Ик им микила! Ик им махта-харья! Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович! Повисло странное молчание. Сигизмунд вдруг разом утратил интерес и к холодильнику, и к теме борьбы за мир. В мыслях шевельнулось и проклюнулось что-то важное. Оно клубилось, клубилось в одурманенных мозгах и вдруг оформилось. Озо! Озо, блин! Она звонила по озо! Кто мешает снять трубку и… Вика вышла в коридор. Пьяного аськиного приятеля у кухни уже не было. Сгинул куда-то. Торопясь уйти, она направилась прямиком ко входной двери, туда, где нелепо болтались ножницы и молоток. Вика поджала губы. Бог ты мой, будь она неладна, эта привычка Анастасии возиться со всякими убогими, полоумными, бесноватыми и просто пьяницами. Тоже мне, нашла генерального директора. Обычный пропойца. Нет уж, больше никакой филантропической деятельности, никаких супчиков в баночках и огурчиков в пакетиках… Стоп. Куртка лежала на тумбочке у входа, там, где Вика ее сбросила. А где шапка? Можно, конечно, уйти и без шапки, до библиотеки два шага, но лучше все-таки… Так. Откуда-то из недр квартиры выскочил кобель. Порычал, чтобы Вика обратила на него внимание. Глаза пса блестели, борода растопырилась, хвост выжидательно помахивает. В пасти — викина шапка. — Отдай! — тихо, сердясь, велела Вика. И шагнула к кобелю. Он пулей помчался прочь. Для того и схитил шапку, чтобы за ним с проклятиями гонялись по всей квартире. Замысел у кобеля был такой. Пришлось принимать правила чужой игры. Вика ворвалась следом за кобелем в комнату — и замерла. Перед ней была картина вселенского разгрома. Рухнувший стеллаж загромождал комнату. Повсюду валялись книги, фотографии, какие-то безделки. А посреди всего этого кошмара, на полу, обняв телефон, восседал генеральный директор, дружок Анастасии, пьяный в хлам, и говорил, говорил что-то бесконечным потоком, густо пересыпая речь словами незнакомого языка. Вика невольно прислушалась. Норвежский?.. Нет, но германский. Это точно. Не шведский. И не датский, конечно. Пес подошел, ткнул в викины колени мордой с зажатой в зубах шапкой. Когда она протянула руку, припал на передние лапы и потребовал, чтобы с ним играли. — Отстань, — сказала Вика и снова прислушалась. Сигизмунд продолжал матерно плакаться на судьбу. Обокрали его, видите ли. И обосрали. Обокрали и обосрали. Затем он снова перешел на незнакомый язык. Вернее даже не на «язык», а на какую-то чудовищную смесь из русских и германских слов. Но не литовский же!.. Вообще не балтский. Германский.»…Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович…» Ни больше, ни меньше. Но чаще всего повторялось слово «срэхва». — Что стоишь? — взревел вдруг Сигизмунд, бросая трубку. Вика вздрогнула. Она не сразу поняла, что это ей. — Что пялишься? Вали отсюда! Давай, давай… Он тяжело поднялся и надвинулся на нее, дыша луком и водкой. — Катись ты в жопу! И все вы катитесь в жопу! Как хочу, так и живу, поняла? Не хрен мне тут указывать, поняла? Она повернулась и выбежала вон, захлопнув за собой дверь. Сигизмунд проснулся. Он лежал на полу. Замерз и затек. Рядом дрых кобель, положив морду на чью-то вязаную шапку с помпоном. Было невыносимо. Он помнил, как начал пить. Помнил, как изобрел «септаккорд». Потом… потом, вроде, приходили. Сигизмунд напрягся. Кто? Сосед Михаил Сергеевич? Или соседка гражданка Парамонова. Впрочем, она не Парамонова. Забыл. Может, Аська приходила? Нет, Аська бы его не оставила лежать в опрокинутом стеллаже и стыть. Аська бы набралась за компанию и стыла бы рядом… Вспомнил. Аськина сестрица приходила. Стро-огая… А Аська то ли приходила, то ли нет. Скорее всего, да. А чья это шапка? — Кобель, откуда шапка? Кобель стукнул хвостом по полу и осклабился. Сигизмунд побрел на кухню. Долго пил воду из чайника. Пошарил в холодильнике, обнаружил супчики. Явно аськиного происхождения. По привычке глянул на руку — посмотреть время. Вспомнил, что часы разбил. На днях. Взял вот и разбил. Чтобы не тикали. Деградируем-с. Тяжко побрел по квартире. Узрел размашисто намалеванный на стене «пацифик». Привычно отреагировал на него фразой «All you need is love» и вдруг… ВСПОМНИЛ ВСЕ! Ой, неудобно-то как!.. Пошел к телефону — звонить и извиняться. Почти уже набрал номер, как осенила светлая мысль: может быть, все-таки для начала время узнать? Было полтретьего ночи. Ничего, Аське еще можно звонить. — Алло, Аська? — Прорезался, бизнесмен прихиппованный? — с удовольствием спросила Аська. — Как поживаешь? Головка не бо-бо? — Бо-бо, — угрюмо сказал Сигизмунд. — Слушай, что я там творил? — Меня там не было, я не видела… — Как — не было? А шапка чья? Аська развеселилась. — Морж, ты извращенно озабоченный. Сестрицы моей домогался грязно. Кобеля на нее науськивал, по квартире скакал, песни пел, на кухне ее зачем-то запер… А потом напугал. Нехорошо-о… Как супчик-то, вкусный? — Не знаю, не ел еще. Худо мне, — пожаловался Сигизмунд. — А с чего тут хорошо быть? — рассудительно произнесла Аська. — Похмелись лучше, если осталось. Осталось? — Невыносимо мне, — простонал Сигизмунд. — Извинись там за меня перед Викой… — Сам извиняйся, буду я еще… Что я тебе, телефон? — Озо, — сказал Сигизмунд. — Что? — Да так… А что она говорила? — Что ты мудак, говорила. Слушай, а ты правда до нее домогался, Морж? — Это я по фамилии Морж. А по жизни я человек. — Говно ты, а не человек, — беззлобно обозвала Аська. — Похмелись и спать иди. Тебе завтра тараканов морить. |
||
|