"Половина собаки" - читать интересную книгу автора (Тунгал Леэло Феликсовна)


8

Леди радостно шныряла вокруг школы. Наверное, она старалась размять свои застоявшиеся конечности. Да и я чувствовал, что запах краски и лака, который вообще-то мне жутко нравится, как Трууте — запах «Быть может», постепенно начинает вызывать у меня головокружение. Ну, если бы Трууте пришлось тоже несколько часов провести среди запаха духов, это ее не очень бы обрадовало, еще и неизвестно, хватило бы у нее здоровья выдержать такое, хотя она и говорит, возвращаясь с юга, что здорово укрепила свое здоровье. Я подумал: если бы в результате пребывания в этих вредных условиях у меня появилась бы какая-нибудь тяжелая легочная болезнь, то это было бы отцу в наказание. Я стал представлять себе, как лежу с ввалившимися щеками в постели, порыв ветра колышет белую занавеску на приоткрытом окне, отец с матерью сидят у моей постели. А я лежу без сознания. Нет, не так: я в полном сознании, но возмущенно отвернул голову — с такими родителями разговаривать не желаю. Мать говорит: «Сыночек, у тебя где-нибудь болит? Сыночек, поешь немножко апельсин и бутерброд с селедкой». Я не отвечаю. Тогда отец говорит: «Олав, мы купим тебе двух венгерских пули и одного ягненка! Олав, ты меня слышишь?» Я все равно не отвечаю, только дыхание становится учащенным. «Уже поздно», — говорит врач тихим голосом. Естественно, это знаменитый профессор, но и он больше ничего не может поделать. «Доктор, скажите, хоть какая-нибудь надежда есть?» — спрашивает мать дрожащим голосом. «Постараюсь сделать все, что в моих силах, — говорит доктор. — Но истина жестока…» Мать начинает беззвучно плакать, а отец произносит серьезно: «Это для меня настоящий урок. Дайте мне Каупо, я его в порошок сотру!» Отец скрежещет зубами, а мать вздыхает: «Раньше, раньше следовало тебе думать об этом… когда наш сын был еще жив!..»

Тьфу! Я выплюнул травинку. Нет, такой конец мне не подходит, он больше подходит девчонкам, которые в любом возможном и невозможном случае взвизгивают: «Ой, я умираю!»

Но тут же мне в голову пришла прекрасная литературная мысль: внезапно открывается дверь комнаты, нет, дверь палаты, вбегает сеттер — худая, взъерошенная Леди, а кусок золотой цепи толщиной с предплечье болтается на ошейнике. Собака бросается к кровати, на которой почти неподвижно лежит мальчик, и лижет его лицо. Мальчик открывает свои лихорадочно поблескивающие глаза, видит собаку — и сразу же румянец появляется у него на щеках. «Олав, ты жив!» — восклицают отец и мать в один голос. Отец достает из портфеля и дает собаке кость… нет, лучше пусть это сделает доктор, отцу не подходит навещать умирающего сына с обглоданной костью… Да, врач протягивает изголодавшемуся, измученному сеттеру кость, говоря: «Произошло медицинское чудо. Собачья шерсть, вызывающая у некоторых особей тяжкую аллергию, подействовала на этого пациента оздоровляюще. Если позволите, напишу о данном случае статью в „Сяде“ и „Пионерскую правду“».

Вдруг я заметил, что, взволнованно повизгивая, Леди скребет землю под туей. Это мгновенно вернуло меня в действительность.

— Тубо, Леди! Тубо, тубо!

Увести Леди от разрытой земли у деревца оказалось очень трудно. Вероятно, Леди нашла под туей кротовую нору с особенно притягательным запахом. Собака села у моих ног, но не отрывала глаз от места, где только что рыла. «Еще бы поскрести разок-другой, и этот роскошный зверек был бы у меня в зубах!» — говорил ее огорченный взгляд.

Но… таким фантазированием я и раньше навлекал на себя неприятности. Весной, когда наш класс ходил сажать совхозную картошку, мы с Пилле оказались на соседних бороздах. Конечно, и Леди где-то услыхала, что я не сижу в классе, а хожу по картофельному полю неподалеку от дома, и в моей компании не хватает ее — верной собаки.

Мы как раз ждали трактор, который должен был проложить новые борозды, поскольку проложенные раньше борозды мы быстро засадили. Прибежала Леди и стала ждать вместе с нами. И тут Пилле рассказала про одну немецкую овчарку, которая в городе каждый день ходит к киоску и приносит оттуда газеты своему хозяину. Лейли сказала, что такое можно увидеть только во сне и на картинках в книжке. Тогда Мадис рассказал про живущего в большом городе пса, который каждый день один ездил в трамвае в другой конец города к пивному павильону, куда привык ездить вместе со своим бывшим хозяином. Рассказу Мадиса сначала никто не поверил, но, когда Мадис уточнил, что это была бывшая собака Гитлера, привезенная после войны из Германии и переобученная, некоторые все же поверили.

Но по-моему, все только хвалились глупыми собачьими фокусами, и это было похоже на то, как бахвалился однажды брат Мадиса — Майду, утверждавший, будто струя пенного огнетушителя, которую он направил высокой дугой на крышу школы, дала такую воздушную волну, что окно шестого класса разлетелось вдребезги.

Я считал, что настоящая собака должна прославиться трудовым героизмом. И тогда у меня возникла фантастически хорошая мысль: пока нет трактора и у нас свободное время, я научу Леди носить в пасти картофель. Я сказал ей: «Билль!» — и показал картофелину, затем сделал вместе с собакой шажочек вперед вдоль борозды, указал на углубление, и сказал: «Сюда!» — и добавил по-английски: «Хиёр! Hay!» Леди выпустила картофелину из зубов на землю. Так я тренировал ее довольно долго, пока не пришел трактор, и даже после этого. Пилле сажала картофель сама, сильно обогнала меня, а в конце борозды оглянулась и крикнула:

— Ну, получается?

— Вскоре будем сидеть с тобой на травке, как господа, и только подбадривать Леди! — ответил я.

Однако, увы, работа на картофельном поле вскоре надоела Леди, и она, как отлынивающий от труда тунеядец, принялась гоняться за полевыми мышами. Я был немного разочарован, хотя не подавал виду. Но когда учительница Маазик пришла к нам и увидела борозду Пилле, начались неприятности.

— Пилле, голубушка, почему у тебя такие большие расстояния между картофелинами? — спросила учительница Маазик. — Картофель ведь не капуста, между кочанами которой должна поместиться овца с ягнятами! Детка, а тут у тебя совсем пустая земля!

Пилле подошла к учительнице и тоже испугалась:

— Как же это? Я помню, что клала здесь картофелины вдвое чаще!

— Врать некрасиво! — сказала классная руководительница. — Приведем теперь все в порядок вдвоем.

Учительница стала укладывать на борозду Пилле картофелины из своей корзинки, а у меня тревожно забилось сердце. Я проделал контрольный проход по своей борозде и увидел, что предчувствие меня не обмануло: ясно, Леди хватала картофелины за спиной у Пилле с ее борозды и переносила на мою. Пришлось мне разряжать картофель на своей борозде, и сраму было достаточно. Из-за этой истории с картошкой Пилле несколько дней была зла на меня, хотя ничего страшного тогда ведь не случилось. Зато когда из-за Леди во время игры в следопытов Пилле пришлось бегать так, что она чуть не задохнулась и чуть не сломала себе ногу, она даже и не покривилась, сказала только, что страдания облагораживают человека. Да, Пилле нередко ведет себя странно.

В тот раз, во время игры в следопытов, которую еще иногда называют «ориентировкой», пионервожатый разделил нас на пары, чтобы наконец исчез этот антагонизм между мальчишками и девчонками. Я попал в пару как раз с Пилле. По-моему, между нами этого антагонизма, или противостояния, никогда и не было, потому что Пилле в большинстве случаев почти такая же нормальная, как любой мальчишка, и к тому же она очень хорошо разбирается в тайнописи. Пионервожатый был бы вправе говорить об антагонизме, если бы я, как Тармо, попал в пару с Труутой, но противостояние от этого не исчезло бы, а наоборот, ибо даже миролюбивый Тармо сказал после игры, что будет теперь до конца жизни дразнить Трууту Жабьей Мадонной. При переходе через ручей Труута угрожала, что упадет в обморок, если Тармо не будет держать ее за руку, пока она идет по бревну, служившему мостом, и не будет петь ей «О спустись же, мадонна Тереза!». И вот так они и перебрались с трудом через ручей. Но когда наконец перебрались, Труута увидела на кочке жабу и бросилась Тармо на шею, жутко завопив. В таком-то случае каждый парень почувствует в себе прилив антагонизма!

У нас с Пилле участие в игре шло успешно до тех пор, пока Леди не разнюхала, где мы находимся. В тот момент, когда Леди, весело потявкивая, подбежала к нам, мы как раз у первого контрольного столбика разгадали тайнопись, шифр которой был а-1, и определяли азимут. И тут у меня возникла блестящая, как мне показалось тогда, но глупая, как выяснилось позже, мысль: хотя Леди и легавая собака, но почему бы ей не помочь нам искать следы пионервожатого, который до начала игры ходил от столбика к столбику, пряча шифрованные записки? Зачем терять время, глядя на компас, когда у нас есть знаменитый своим «верхним нюхом» сеттер? Отец говорит, что особенно ценны собаки, которые могут гнаться по следам, не держа нос у самой земли, а улавливая запах догоняемого зверя в воздухе. Пилле была согласна со мной, хотя и опасалась, что Леди может собрать и все записки, предназначавшиеся другим, подобно тому, как она поступила с семенным картофелем. Но я ответил с мужским спокойствием: «Об этом не стоит тревожиться, когда рядом с тобой человек, занявший в школе третье место по бегу на сто метров!». Вот до этого момента все было прекрасно, но дальше… Не хотелось и вспоминать эту жуткую историю, хотя в ней были и приятные моменты. Например, тот, когда Пилле рассказала мне, до чего же трудная жизнь у дочки директора школы: если учишься хорошо, говорят, что тебе ставят хорошие оценки ни за что, но если получишь двойку, сразу все накидываются, мол, дочка директора… и все такое. А я рассказал Пилле про Каупо и собачью выставку… Но вот так, по-настоящему, мы начали разговаривать лишь сидя в лесу, когда подумали, что у Пилле нога сломана и нам придется остаться там навсегда. Однако потом боль в ноге немного стихла, и Пилле решила, что нам надо попытаться пойти обратно. Она опиралась на мое плечо, точно как раненые солдаты в военных кинофильмах, и мы добрели до школы. Остальные уже давно разыскивали нас в лесу, а пионервожатый накричал на меня и Пилле жутким образом, дескать, он ведь отвечает за наши жизни, и все такое. Это была расплата за то, что мы слепо доверились Леди, которая ничегошеньки не знала о правилах игры. Леди со своим «верхним чутьем» считала, что делает нам лишь добро, ведя по заячьим следам в болото… О своей печальной ошибке мы догадались лишь тогда, когда Пилле, споткнувшись о затаившийся в траве камень, сломала, как мы подумали, ногу, а заяц, сделав очередную петлю, выскочил прямо на нас, гонимый Леди. К счастью, потом выяснилось, что ногу Пилле только вывихнула.

Дома мне еще досталось от отца, чтобы я не портил ему легавую и не учил ее браконьерству.

Зато Пилле в тот раз вовсе не рассердилась на меня. Похоже, от боли и мучений она сделалась даже слишком благородной: когда я сказал, что тащить ее совсем не трудно, это для меня ерунда, а вот с толстухой Труутой пришлось бы намучиться, Пилле заявила, что не понимает, почему все называют Трууту толстой, ведь фактически у них одинаковый обхват талии. Мне показалось, что она слишком намучилась, если сделалась такой благородной…

Но вот достаточно было Трууте на классном вечере в последний школьный день упомянуть о какой-то дурацкой затее с ниткой на большом пальце ноги, Пилле сразу же рассердилась и благородство у нее кончилось! Не случись так, я бы устроил теперь все наилучшим образом: отвел бы Леди к Пилле, у которой своя отдельная комната, а сам пошел бы домой, как и положено воспитанному человеку. Отцу сказал бы, что Леди небось учуяла какого-нибудь зайца, только и всего. Отцу и Каупо и в голову бы не пришло искать Леди в квартире директора школы, для этого им разве что понадобилась бы помощь собаки-ищейки.

Солнце начало постепенно опускаться за липы. Наверное, наступает пора порядочному снабженцу Каупо отправиться восвояси в город.

Я нащупал ключ в глубине кармана и почувствовал, что идея бегства в каморку за школьным залом была не такой уж блистательной, как мне показалось сначала. С Мадисом вдвоем было здорово сидеть там, хихикать и слушать, как с наводящим ужас завыванием бормашина ниже этажом бурит во рту какого-то несчастного. Что ключ от нашей квартиры — брат-близнец ключа от каморки, я обнаружил однажды после баскетбольного матча и сразу же подумал: «Должно же это открытие принести какую-нибудь пользу человечеству». Но совсем разные вещи — наслаждаешься ли ты результатом своего открытия вместе с отчаянно храбрым соседом по парте, или голодный в компании с голодной собакой сидишь, понурившись, в пропахшей запахами ремонта каморке…

Неожиданно послышался скрип и открылась дверь школы. Не парадная, в которую мы с Леди вошли, а боковая — та, которая ведет прямо на кухню, и из нее вышла уборщица Реэт. Видимо, я был прав, когда, сидя в каморке, подумал, что внизу хлопнула дверью наша новая школьная уборщица. Теперь в правой руке у нее был чемодан, а в левой — синий плащ. Я уложил Леди за кустом сирени и прижал ее к земле, а сам притаился рядом. Уборщица Реэт поглядела во все стороны, будто чего-то опасалась, и как-то настороженно направилась к шоссе. По-моему, она вела себя странновато. Впрочем, разве человек не может оглянуться, бросить взгляд на округу, уходя из дома? Может. И ничего странного в этом, пожалуй, нет. Однако люди обычно запирают за собой дверь, особенно если отправляются в столь долгое путешествие, что берут с собой даже чемодан. Уборщица же дверь за собой не заперла. «Если голова не работает, трудятся ноги!» — говорит Мадис.

До шоссе от школы добрых полкилометра. Интересно, когда уборщица догадается о своей рассеянности? До того, как подойдет к шоссе, или уже в автобусе, если она торопится на него? Моя мать однажды проехала в автобусе две остановки в сторону города, пока не вспомнила, что оставила дома на столе утюг. В тот раз она примчалась домой на машине, которую удалось случайно остановить, ворвалась в комнату и увидела, что напоминающий коровий хвост шнур утюга со штепселем на конце лежит на столе, выдернутый из розетки.

Да, но оставить незапертым рабочее помещение… А ведь школьное здание — рабочее помещение уборщицы Реэт.

Я был в нерешительности: возвращаться ли нам с Леди обратно в школу или нет, но тут случилось нечто весьма странное. Уборщица еще не успела далеко уйти, как вдруг рядом с нею резко затормозил темно-синий «Москвич», вылетевший на большой скорости из-за живой изгороди, скрывавшей шоссе. Дверь машины открылась, и… нет, не Каупо, а большой и неуклюжий мужчина, выскочив из «Москвича», схватил уборщицу и запихал ее вместе с чемоданом в машину.

— Леди! — крикнул я шепотом. — Скорее!

Мы помчались обратно в школу.