"Том 4. М-р Маллинер и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

ГЛАВА XII

— Всем привет! — беспечно произнес Фиппс и отпил прямо из горлышка. Очевидно, опасения по поводу природной неспособности организма справиться с большими количествами спиртного его уже не тревожили. Вино веселило, крепкие напитки возбуждали, и это Фиппсу нравилось. Когда душа просила веселья, Джеймс Фиппс обращался к вину, а когда возникала потребность возбудиться, приходила очередь чего покрепче.

— Всем привет! — сказал он. — А сейчас я вам покажу четырех гавайцев.

Его готовность внести посильную лепту в общее веселье, вероятно, встретила бы отклик у жизнелюбивого бонвивана старой закалки, желающего поддерживать градус вавилонской по размаху оргии, но у Смидли это предложение не вызвало энтузиазма, а, напротив, ввергло его в тоску. Он понятия не имел, чем таким отличились четверо гавайцев в деле развлечения, но подозревал, что его ожидает нечто весьма громкое, и в предчувствии задрожал всем телом. Хотя комната Аделы и находилась в другом конце дома, но, как он сказал Билл, тем не менее.

— Нет! — запищал он, как мышь, попавшая в мышеловку,

— Нет!

— Тогда я спою «Милую Аделину», — сказал Фиппс с видом человека, который изо всех сил хочет угодить окружающим. Репертуар у него был довольно богатый, и ежели публика не желала четырех гавайцев, то «Милая Аделина» могла оказаться в самый раз.

На этот раз с протестом выступил Джо. Он уже разволновался не меньше Смидли. «Милая Аделина» была ему знакома. Он и сам исполнял эту популярную песенку в задней комнате своего клуба, и лучше других знал, что в ее мелодии содержалось несколько пассажей в до-мажоре, которые без труда одолеют любые стены, беспрепятственно дойдут до ушей спящей хозяйки дома и подымут ее с постели, как труба архангела, созывающая на Страшный Суд. Перед его внутренним взором вновь возникло видение Аделы Шэннон-Корк, вплывающей в комнату в своем пеньюаре, и по спине его опять пробежалось мохнатое и липкое существо.

— Пожалуйста, не надо, Фиппс! — воззвал он к дворецкому.

Дворецкий притих. Он пребывал в добродушном и естественном расположении духа, искренне хотел растормошить этих зануд, но, даже рискуя нарушить гармонию, все же счел себя обязанным указать на разницу в статусе. Этим представителям среднего класса только дай волю…

— Мистер Фиппс, если не возражаете, — холодно поправил он Джо.

Билл, известная своей тактичностью, выступила на его стороне.

— Да, ты поосторожнее с мистером Фиппсом, Джо. Но все же я бы не стала петь «Милую Аделину», мистер Фиппс.

— А почему бы мне не спеть «Милую Аделину»?

— Ты можешь разбудить милую Аделу.

— Вы имеете в виду мамашу Корк?

— Именно.

Фиппс надулся и отхлебнул из бутылки.

— Мамашу Корк… — раздумчиво протянул он. — На нее мне всегда было наплевать. А что если пойти и дать ей в нос?

В любое другое время это предложение пришлось бы Смидли по душе. Если и была в мире женщина, с детских лет напрашивавшаяся на хорошенький тычок в нос, так это, несомненно, жена его покойного брата. Но сейчас возможность осуществить заветное желание повергла Смидли в полуобморок.

— Нет, нет! — снова по-мышиному пропищал он.

— И тычка нельзя дать? Ну, как скажете, — кротко согласился Фиппс. Когда к нему относились с должным уважением, он вел себя очень сговорчиво. — Тогда давайте прополощем горло. Нет, Смидли, — жестом остановил он товарища. — Вам хватит. Вот прохиндей, тянет винище, как пылесос! — Он не без удовольствия оглядел пройдоху. — Смидли, старый пьяница! — сказал он. — Где же ты шатался вчера ночью, а, тюремная пташка? Отвечай-ка!

Смидли виновато улыбнулся. Фиппс, осмелев, повысил голос.

— Эй, Смидли!

Билл сказала «Шшш!», Джо сказал «Шшш!», Смидли подпрыгнул, как ужаленный.

Фиппс огорчился еще сильнее. Ему казалось, что эти люди явно переборщили с унижением его достоинства. Он сказал «эй!», а они ему — «шшш», а этот старый дурень Смидли, на вид такой паинька, даже не озаботился ответить, когда к нему по-человечески обратились. Такие вещи спускать нельзя, подумал Фиппс.

— Почему он не ответил мне «Эй!», когда я ему сказал «Эй!»? Когда джентльмен говорит другому джентльмену «Эй!», он вправе рассчитывать, что ему ответят.

Смидли поспешил исправить промашку.

— Эй! — враждебно сказал он.

— Эй — кто?

— Эй, мистер Фиппс.

Дворецкий нахмурился. Его настроение резко омрачилось. Дружественная теплота и расположение, с которыми он вошел в эту комнату, улетучились, и он стал меньше любить человечество. В поведении Смидли ему увиделись формальность и отсутствие сердечности, а это не могло вызвать одобрения. Как будто он по-приятельски хлопнул по плечу бонвивана старой закалки, а тот развернулся да и дал ему по носу.

— Ладно, — сказал он. — К черту условности. Скажи: эй, Джимми!

— Эй, Джимми.

Одержимый манией совершенства, Фиппс не удовлетворился.

— Ну-ка, еще разок, понежнее.

— Эй, Джимми.

Фиппс откинулся на подушки. Интонация Смидли еще была далека от мелодичности попугая-неразлучника, обращающегося к своей подружке, но ближе к идеалу.

— Уже лучше. Вам, светским мотылькам, не следует проявлять пренебрежения к малым сим.

— А ты что, не любишь светских мотыльков? — поинтересовалась Билл.

Фиппс решительно тряхнул головой.

— Нет. Не одобряю их. Вот придет революция — висеть им всем на фонарях. Система прогнила насквозь. Я что, не человек? А, Смидли?

Смидли опять подпрыгнул.

— Конечно, конечно, человек, Джимми.

— Я что — не джентльмен?

— Конечно, конечно, джентльмен, Джимми.

— Тогда принеси мне подушку под голову, забулдыга старый. И поторопись. Мне требуется уход.

Смидли взял подушку и подложил Фиппсу под голову.

— Удобно, Джимми? — сквозь зубы процедил он. Дворецкий окинул его ледяным взглядом.

— Это кого ты называешь Джимми? Обращайся ко мне «мистер Фиппс».

— Виноват, мистер Фиппс.

— Это ты правильно сказал. Знаю я вашу породу. Очень хорошо знаю. Бедняков готовы с лица земли стереть, последний кусок хлеба отнимете у вдовы и сироты. Вот придет революция, польется кровушка рекой по Парк-авеню и Сатто-плейс, а я попляшу на ваших трупах.

Смидли отвел Билл в сторонку.

— Если это безобразие будет продолжаться, — прошептал он, — я за себя не отвечаю, Билл. У меня давление.

— Вот придет революция, — напомнила ему Билл, — никакого давления не будет. Вся кровь вытечет на Парк-авеню.

— Пойду послушаю возле дверей Аделы. Надо убедиться, что она спит. А пока уберем выпивку из-под носа этого сукина… — Он перехватил взгляд Фиппса, подавился словом и вымученно улыбнулся. — Эй, мистер Фиппс!

Глаза дворецкого были слишком замутнены, чтобы сквозь них сверкнул огонь, но по лицу стало видно, что он обиделся.

— Сколько раз надо повторять, чтобы называл меня Джимми?

— Виноват, Джимми.

— Мистер Фиппс, если не возражаете, — сурово ответствовал дворецкий.

Смидли, не в силах справиться с интеллектуальным напряжением, которого требовала от него завязавшаяся беседа, поспешил выйти. Билл, которой его присутствие связывало руки, взяла деловой тон.

— Ну, мистер Фиппс, — начала она, — пора вернуться к нашим баранам. Если вы достаточно отдохнули, можно возобновить попытку с сейфом.

— Да, — подхватил Джо. — Нельзя больше терять время.

Он сделал ошибку. Дворецкий опять напыжился. Почему-то, возможно — из-за ранее допущенной фамильярности, он невзлюбил Джо; и метнул в него неприязненный взгляд.

— А тебе-то что, осмелюсь спросить?

— Как это — что? Вы разве забыли, что все мы — мистер Смидли…

— Ты имеешь в виду этого забулдыгу?

— Да. Забулдыга Смидли вместе с мисс Шэннон…

— Ты имеешь в виду эту тупорылую старуху?

— Да. Забулдыга Смидли с тупорылой старухой Билл и я в одной упряжке. Мы хотим получить деньги.

— Какие деньги?

— Деньги, которые он выручит, получив дневник.

— Какой дневник?

— Дневник из сейфа.

— Какого сейфа? — оживился Фиппс, как следователь, допытывающийся у заведомого жулика, где он находился пятнадцатого июня ночью.

Джо посмотрел на Билл. Как и Смидли, он находил затруднительным вести беседу с Фиппсом.

— Тот сейф, который вы собирались вскрыть, мистер Фиппс.

— Кто сказал, что я собираюсь вскрывать какие-то сейфы?

— Только не я, — вмешалась Билл, пытаясь потихоньку гнуть свою линию. — Я как раз говорила, что ты бы ни за что не взялся за это дело.

— Какое дело?

— Взламывание сейфа.

Фиппс помолчал, усваивая полученную информацию,

— Вы думаете, я бы не открыл сейф?

— Да. Тут даже говорить не о чем. Четыре года назад ты бы еще с этим справился, а сейчас об этом смешно и заикаться. Мы все пришли к этому выводу.

— К какому?

— Что в свое время ты был замечательным специалистом, но утратил свое умение. Мы уже обсуждали этот вопрос, если помнишь, и выяснили, что рука — уже не та. Как профессионал ты ничего не стоишь.

— Ха!

— Как ни жаль, но факты — упрямая вещь. Тут нет твоей вины, просто обстоятельства сложились неблагоприятным образом. Ресурс исчерпан. Конечно, тебя ждет блестящая карьера на экране, но сейф ты открыть не можешь и с этим не поспоришь.

Красное (а в случае с Фиппсом, который пил мятный ликер, зеленое) вино жалило его, как змея, и как змеиный яд действовала на него критика его профессиональных достоинств. В результате его жалили две змеи одновременно, и по лицу стало видно, какую боль он ощущает.

— Ха! Не могу открыть сейф! Не могу открыть вшивый сейф! Да только чтобы не слышать таких слов, я его одним пальцем открою!

Джо бросил на Билл короткий взгляд, преисполненный глубочайшего уважения. Вот что значит Старая, Верная, выражал этот взгляд. Она каждого видит насквозь.

— Спасибо, Фиппс, — сказал он.

— Вам спасибо, сэр, — машинально ответил дворецкий. — То есть, — поправил он сам себя, — за что это вы меня благодарите?

— Я уже объяснял. Вы обещаете открыть сейф. Если вы его откроете, у нас будут деньги.

— А! Вот оно что! А когда разживетесь денежками, небось надеетесь жениться на этой девчушке, на Кей? Зря надеетесь. У вас ни малейшего шанса, любезный вы мой. Я слыхал, как она вас нынче в розарии отшила.

Джо передернуло.

— Что?

— Что слышали.

Щеки у Джо загорелись. Он не подозревал, что сцена в саду разыгрывалась на публике.

— Вас там не было.

— Очень даже было.

— Я вас не видел.

— А меня никто никогда не видит.

— Его называют Тенью, — пояснила Билл.

— И я скажу вам, что меня особенно поразило в этом эпизоде, — продолжил Фиппс, позеленевший от ликера. — Вы выбрали неправильную тактику. Уж больно вы несерьезны, прямо шут гороховый. Сердце чувствительной девушки грубыми шутками не завоюешь. Вам бы прижать ее покрепче да поцеловать.

— Он не решается, — сказала Билл, — это небезопасно. Он раз чмокнул одну девушку в Париже, а та от избытка чувств взлетела на верхушку Эйфелевой башни.

— Как это?

— Очень просто. Впала в экстаз, закрыла глаза и с легким стоном устремилась ввысь.

Для иллюстрации Билл пошевелила растопыренными пальцами. Дворецкий неодобрительно покосился на этот жест.

— Вы так не делайте, — резко заметил он. — Мне это пауков напоминает.

— Извини. Не любишь пауков?

— А кто их любит? — мрачно ответил Фиппс. — Я бы вам о них порассказал. Если захотите чего узнать про пауков, спросите меня.

— Вот придет революция, и побегут пауки по Парк-авеню.

— А-а, — неопределенно протянул Фиппс, видимо, считая эту перспективу вполне вероятной. Он зевнул и подобрал ноги, расположив их на диване. — Кому что, — сказал он, — а мне баиньки. Надо малость вздремнуть. Всем спокойной ночи. Отбываю к Храповицкому.

Глаза его закрылись. Он сделал пару глотков и заснул в обнимку с бутылкой.