"Остров Инобыль. Роман-катастрофа" - читать интересную книгу автора (Шипилов Николай Александрович)

48

У Федора Федоровича прибывало работы, которую он знал, без которой не мог себе представить смысла жизни и последних ее мгновений, когда человек спросит себя: зачем жил? Так курильщик-геолог, оставшись в тундре без табака, набивает северные сухие травы в самокрутки из страничек полевого дневника. И вдруг с неба падает пачка любимого табака. Как сладок тогда этот горький дым, так сладка изнурительная любимая работа для мужчины типа Федора Федоровича.

Он забился в крохотный отсек под самым скосом крыши мансарды, открыл окно и писал в амбарную книгу, выстраивая психологические варианты поведения Крутого.

«22. 07. Руки уже мерзнут, хотя дом наш не затоплен,— писал он в свою книгу. — Каково же Крутому там, внутри потопа? Вариант: он завладевает всеми запасами оружия, становится хозяином острова. Контрдовод: человек адекватный на это не пойдет по той простой причине, что смысл наживы утрачен в связи с вселенской катастрофой. Вопрос: адекватен ли наш вражонок? И настолько ли незначителен для него сам вопрос обладания властью?

Мотивация:

Человек незаурядный, волевой, сильный физически, знающий приемы психического давления на окружающих и поставивший себе целью добычу чистогана, осознает, что все, принадлежащее ему, добыто жестокостью, кровью, полито слезами невинных жертв — все это лишь прах у ног Всемогущего Бога. И он ненавидит Бога, он считает, что семь бед — один ответ.

Не забыть: существует определенная путаница в использовании терминов «произвол» и «воля». Ведь воля не потому только называется волей, что проявляется в волевых качествах, а наоборот, волевые качества называются так потому, что они реализуют волю, потому что они произвольно, сознательно проявляются, то есть по желанию самого человека. Следовательно, понятие «волевые качества» является производным от слова «воля», а не наоборот. И непонятно, что имеют в виду зэка, когда говорят свое: «Век воли не видать!» Возможно, эти изощренные хитрецы декларируют таким образом свою невозможность жить без произвола. Сегодня, сейчас Крутой творит его, убивая людей из СВД.

Кроме того, еще Сеченов отмечал, что воля, как механизм преодоления препятствий, просто так, без идеи, без какого-то смысла проявляться не будет. Каковы мотивы действий Крутого? Психоз? Слепой солипсизм? Спортивный азарт стрелка плюс ощущение безнаказанности?

Что диагностировать в данном случае? Диагностика — не только ахиллесова пята ординарной медицины, но и отражение всех профессиональных стереотипов современности.

Поскольку большинство преступников — маньяки, то возможно, мы имеем вариант малопрогредиентной шизофрении, протекающей с аффективными фазами, которые могут длиться сколь угодно и иметь небольшие интервалы между пубертатным периодом, периодом зрелости и инволюционным?

Возможно, сейчас депрессивный период преобладает над маниакальным?

У него свирепая внешность кроманьонца. Он преступник ломброзианского типа, но довольно одаренный в криминальном аспекте человек. Его дар — наживаться. Предтеча этого дара — нищета предыдущих поколений. Нажива для него — реванш, спорт, месть, ставшая профессией. Он устал от профессии, устал от реванша. Устал смертельно. И захотел умереть. Именно тогда, когда остаются последние глотки жизни, он хочет смерти на миру. Возможно, это психоз как следствие пороков развития.

Такая сильная аномальная реакция на события этих дней не была бы психозом, если бы у нашего кролика не было травм головы. Могло не быть и даже самой мягкой циклотимной депрессии. А по голове его, вероятно, били нередко. Я думаю: если взять нацию как единый живой организм, которым она и является, то ее столько раз в течение последних лет настукали по голове, что она несомненно находится в циклотимной депрессии. Крутой — это только крайнее проявление болезни. Он ненавидит человека в себе, а убивая и подавляя других — он убивает в себе этого внутреннего человека, это дитя…»

Федор Федорович захлопнул тетрадь, закрыл глаза и потряс умной головой, прежде чем выйти из стихии исследования. Потом едва ли не на ощупь, ведя по стенке рукой, прошел в большую смежную комнату и осмотрелся. Глаза осваивались с полумраком, и он увидел себя в зале для приема гостей. В середине зала — огромный осьмилапый стол, похожий на миролюбивого детеныша убитой мамы-медведицы. Стайка стульев, как замершие в удивлении легавые, обнюхивали детеныша-гиганта. В одном из углов, словно провинившаяся школьница, алебастрово белела копия прекраснозадой Афродиты Каллипоги.

«Все же хорошо жить хорошо, — сказал себе доктор, проводя холодной рукой по усталым глазам. — Каково-то терять все это?»

— Фе-о-одор! — слышал он крик и торопливые шаги по деревянной дубовой лестнице.

— Я здесь! — как в полусне, отозвался доктор. — Что там за пожар?

— Майо-ору плохо!

— Я ведь не хирург, — бормотал он. — И не терапевт… — вспомнил сквозную рану в груди майора и большое изнурение крови: — И даже не священник…

Выходя к лестнице, он увидел Сувернева, который замер, глядя со ступенек в фасадное окно. Потом повернулся к доктору и сказал:

— Пошла!..

— О ком ты? — подошел и встал рядом Федор Федорович. Из этого окна, как из всех остальных, можно было наблюдать однообразный, вялый, сонный, моросящий и холодный по виду дождь. — Кто пошел? Куда?

— Цыганка ушла из дому, пока мы волокитились. Полдома больных и раненых, а ты, Федор, научными изысканиями тешишься.

— Ушла? Может, оно и к лучшему. Куда шла, туда и продолжила идти. Что ж теперь делать? Цыгане, как известно, в неволе не размножаются…

— Эх ты, Паганель… А вдруг она разведчица Крутого?

— А что у нас тут секретного? Дети да старики! Может, ему интересно, когда у наших женщин критические дни?

— Эх, Федя ты Федя! Будто ты не знаешь уголовников! То-то и оно, что старики да дети! Чугуновского можно отнести и к тем, и к другим… Нам срочно нужна помощь, Федор. Где же этот брат майора?

Словно в поисках ответа, Сувернев глянул на часы — было без четверти семь вечера.