"Чудовище Боссонских топей" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)

Глава десятая Гном и великан

Я услышал под стеной дома странный свист и приоткрыл один глаз. Женщин, совершавших возле моего погибшего друга свой таинственный обряд, нигде не было видно. Исчез и Гримнир, что меня немного порадовало (насколько я вообще мог радоваться в подобной ситуации). Я открыл второй глаз и окончательно проснулся.

Все тело у меня ныло, потому что накануне вечером, обессиленный слезами и горячкой, я уснул прямо в углу возле печки, не заметив, что Код бок мне закатилось полено. И теперь было такое впечатление, будто меня этим поленом крепко поколотили. Жара у меня уже не было. Я хоть и был довольно слаб, но не горел и вообще подавал надежды на скорое выздоровление.

Свист повторился. Я сел. Было уже утро, о чем я судил по лучу света, падавшему на пол из маленького окошка. В луче отчетливо просматривались летние Пыльники — крошечные зловредные человечки, покрытые сереньким пушком. И живут-то всего два-три дня, но за это время успевают здорово напакостить. Я попробовал заговорить с ними, но они шарахнулись от меня и ринулись по лучу обратно в окошко.

Я поднялся и заковылял туда, где на полу лежал Конан, завернутый в чистое полотно. Надо же, как его запаковали для похорон. Понимают в этом толк, ведьмы. Мы с ним, кстати, всегда были готовы к подобной неприятности (я имею в виду скоропостижную гибель) и на всякий случай заранее обсудили, кого и как надлежит хоронить. Так, еще год назад мне было поручено закопать безжизненное тело моего друга (буде таковое объявится) вместе с его верным мечом. Теперь я вспомнил тот давний разговор и мысленно дал себе слово проследить за тем, чтобы Гримнир не наложил свою волосатую лапу на чудесный клинок.

Тело шевельнулось. Я не сразу обратил на это внимание, поскольку был погружен в горестные думы. Однако тело недовольно задергалось, и с этим я был вынужден считаться. Конан приоткрыл глаза.

— Кода… — позвал он меня.

Слезы немедленно потекли у меня по щекам.

— Все в порядке, — сказал я. — Я здесь. Враги уничтожены.

У него дернулся рот.

— Лежи тихо, — сказал я. — Только вот что. Как ты считаешь, кто-нибудь должен знать, что ты живой? Хочешь, я тайно унесу тебя в лес?

Вообще-то я даже поднять его не смог бы, но в тот момент я от радости как-то забыл об этом.

Под стенкой опять свистнули. Я поднял палец и сказал вполголоса:

— Пойду на разведку. Не нравится мне этот свист. А ты лежи, прикидывайся мертвым. У тебя великолепно получается.

Я на цыпочках двинулся к выходу. Проклятая дверь так заскрипела, что все мои предосторожности тут же полетели к черту. Я выругался, помянув кости пророка Фари, и уже не таясь вышел из дома.

У стены я увидел странную компанию. Для начала, там был Гримнир, так что я рано обрадовался его отсутствию. Он сидел на корточках спиной ко мне и что-то разглядывал. От него во все стороны плыли волны восторга, но что именно привело его в такое расположение духа, я не мог понять.

На шатком чурбачке, прислонившись спиной к стене избушки, сидела замарашка Эрриэз и жадно кусала хлеб, намазанный медом. Мед стекал по ее локтям, и она время от времени обтирала его пальцем, после чего облизывалась. Над Эрриэз летала оса. При виде меда мне стало дурно.

А перед Гримниром и лесной девчонкой стояло печальное существо с обвисшим носом и уныло опущенными уголками коричневых глаз. Лицо у существа было узкое, как лезвие, спутанные зеленые волосы падали ему на плечи. Я сразу почуял, что это нечто вроде гнома, и начал прикидывать, кто из нас двоих могущественнее.

Гримнир обернулся и в знак приветствия оскалил все свои зубы. Я предположил, что это улыбка, и криво ухмыльнулся в ответ.

— Привет, Кода, — сказала Эрриэз, догладывая свой хлеб.

Я настороженно переводил взгляд с одной сияющей физиономии на другую. Не нравились мне их рожи. Особенно та, гномья. Я пожал плечами и плотнее завернулся в свой плащ, хотя уже становилось довольно жарко.

— Ну, как там Конан? — спросил Гримнир. — Спит еще?

Я отмолчался. Эрриэз слезла с чурбачка, потерла затекшую ногу и устроилась в траве. Все трое, включая зеленого гнома, опять склонились над чем-то, что их так восхищало. Я не выдержал и заглянул в их тесный кружок, подсунув голову под локоть Гримнира. Но ничего толком разглядеть не успел, потому что Гримнир немедленно ущемил меня своими ручищами и загоготал, помирая от удовольствия.

— Негодяй! — придушенно заверещал я. — Пусти! Клянусь гневом Зират, Гримнир, тебе не поздоровится!

Великан хрюкнул и сдавил меня еще сильнее. В глазах у меня потемнело.

— Отпусти его, — произнес тихий, печальный голос. — Не сходи с ума. Ты же все-таки не тролль.

Меня выпустили. Я сел, плохо соображая, и потер помятое ухо. Зеленое существо смотрело прямо на меня, причем смотрело участливо.

— Он вас не поранил? — спросило оно. Я покачал головой.

— Вы должны его извинить, — произнесло существо и с оттенком легкого превосходства покосилось на Гримнира. — У великанов отвратительный характер, но в душе они добрые существа.

— Познакомься — это наш травяной, — сказал Гримнир, указывая пальцем на зеленое создание. — Дух зеленой растительности. Он редко показывается людям.

И насмешливо присвистнул.

И кто-то свистнул ему в ответ. Я вспомнил, что именно этот звук и разбудил меня.

— Кто это там свистит? — спросил я, и вдруг меня осенила догадка. — Уж не Лагуста ли?

— Она самая! — ответил Гримнир, с любопытством ползая по мне взглядом. — А ты уже и с Лагустой знаком?

— Я видел ее на болоте, — сказал я. — Зачем вы ее поймали?

— Это подарок герою, — сказал травяной своим унылым голосом. — От благодарных духов Боссонских топей, избавленных им от Чудовища. Лагуста засвистала расхлябанную кабацкую песенку ветеранов. У нее это здорово получалось.

Она даже фальшивила на тех же нотах, что и Конан. Гримнир заржал от восторга и принялся тыкать в Лагусту своим корявым пальцем. Послышался плеск, и рыба замолчала.

— Уйди от невинной твари, Один, — сказал травяной. — Ты сам по себе уже стихийное бедствие.

Гримнир поднялся на ноги и шагнул прочь.

— Тебя же не гонят, — крикнула ему в спину Эрриэз. — Останься. Только рыбу не трогай.

Гримнир обиженно сказал от порога:

— А мне неинтересно, если не трогать. И ушел в дом.

— А что, — спросил я травяного, — Конан действительно зарубил эту гадину?

Травяной кивнул и для ясности добавил:

— И весть об этом подвиге разнеслась далеко по лесу. Желтое тело змея разлагается под деревом, и края ран, нанесенных мечом, почернели от яда… Лесной народ хотел приветствовать героя букетом цветов, но, к счастью, я успел остановить это злодеяние. Нельзя убивать траву и зеленые растения. Рано или поздно это закончится гибелью всего живого…

— Чудовище убито, — задумчиво проговорила Эрриэз, — но это только начало. Я не думаю, что Боссонские топи станут когда-нибудь процветающей землей. Отравленная почва не скоро оправится. И людей здесь осталось мало. Те, что ушли, вряд ли вернутся, — добавила Эрриэз.

Лагуста лихо плеснула хвостом в деревянном ведерке. Травяной осторожно прикрыл ее плетеной крышкой, чтобы она не выскочила на траву.

— Как вы думаете, Кода, — спросил он очень вежливо, — герою понравится дар?

— Понравится, — сказал я. — Только вот она не сдохнет, Лагуста Свистящая Рыба? Эрриэз говорила, что Лагусты в неволе дохнут.

Травяной покачал головой, размахивая свисающими на плечи зелеными прядями.

— Эрриэз славная девушка, — сказал он, — только глупенькая. Ни одно существо не сдохнет, если за ним как следует ухаживать и любить его.

Я представил себе, как мы с Конаном топаем по какому-нибудь бурелому, держа в руках ведро с Лагустой. Потом мысленно перенесся в пустыню и понял, что Лагусте не жить.

— Знаешь что, — сказал я, пытаясь перейти с травяным на «ты», — пожалуй, лучше всего будет выпустить ее обратно в болото.

Травяной посмотрел на меня еще более уныло, чем прежде.

— А вы уверены, Кода, что ваш Конан не потребует от нас какого-нибудь иного дара взамен этого?

— Уверен, — сказал я.

— Тогда прощайте. — Травяной наклонился к ведерку и с усилием поднял его за дужку. — Хотя… Еще пару слов?

— Разумеется, — Вы гном? Я давно ждал этого вопроса.

— Конечно. Я пустынный гном. Вообще-то я вредитель. Отрава жизни.

Травяной посмотрел на меня словно бы свысока, хотя мы были одного роста. Ясное дело, он тоже считает, будто я «служу» Конану. Хотя мы с киммерийцем просто друзья.

Я почему-то начал оправдываться:

— Он же человек, он пропадет без меня… Травяной сочувственно кивнул.

— Люди — жуткая обуза, — проговорил он. — И толку от них нет, и бросить жалко.

И, прихрамывая, травяной удалился, унося с собой ведро, в котором весело насвистывала Лагуста.

Когда мы с Конаном собрались уходить, малышка Эрриэз крепко поцеловала меня в лоб и, не скрывая слез, погладила по затылку. Руки у нее маленькие и сильные. Хорошая девчушка. Я вдруг понял, что привязался к ней.

Конан стоял на вырубке перед избушкой в новом плаще — подарке Гримнира. Улыбаясь, он жадно всматривался в сплошную стену леса, слегка тронутого осенью. Я видел, что мыслями он уже далеко отсюда. Потом он обернулся к Эрриэз и подумал о ней: «Милая». Замарашка переступила с ноги на ногу, стукнув о порог деревянными башмаками.

— Прощай, Эрриэз, — сказал он и зашагал к лесу.

Я еще раз посмотрел на домик, на девчонку в полосатой юбке, на огромное серое небо, распростертое над ней. Какая она маленькая, эта лесная фея. Вот такая, с пыльными волосами, с исцарапанными руками, с грустными светлыми глазами, которые так редко видят солнце.

Гримнир усадил ее себе на плечо и, невнятно пробурчав нам доброе пожелание, двинулся прочь. Скоро он скрылся в чаще леса.

— Ну, — обратился я к Конану, — теперь мы наконец можем выбраться к морскому берегу? Одному Сету известно, когда мы сядем на корабль, а я уже начинаю харкать по утрам кровью!