"Чудовище Боссонских топей" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)

Глава седьмая Мы встречаем чародея

Прошел еще один день. Конан ни за что не хотел поворачивать назад. Кроме того, как я понимаю, его терзало любопытство, Ах, как это, право, интересно — угробиться, но перед смерти все же выяснить, кому и с какой стати не понравилось, что он решил прогуляться здесь в компании своих друзей?

Мой подвиг остался на берегу черной речки, и о нем никто уже не вспоминал. Мы шли втроем по бесконечной холмистой равнине. Ветер свистел у нас в ушах, тучи неслись, регулярно поливая нас дождем — жары как не бывало.

— Вон, впереди, видишь дерево? — сказал мне Конан.

Я видел дерево. На много миль вокруг тянулась равнина, когда-то распаханная, а теперь заросшая лебедой и ромашкой, и только одно дерево маячило впереди на холме. На него-то и указывал Конан.

— Вот там мы передохнем, — сказал он.

Я уныло кивнул. До отдыха, стало быть, не так уж близко, но с Конаном спорить не приходится. Даже Эрриэз идет молча, а мне, разметавшему в одиночку полчища врагов, вообще не пристало доказывать свою слабость.

Я поплелся дальше. Когда конец пути виден, идти все-таки легче.

— Знаешь, Конан, — сказал я в порыве доброго чувства. — Ты хоть и профессиональный убийца, а все-таки хороший человек.

Не оборачиваясь ко мне, он подавился смехом. Я решил не обижаться. Привычка смеяться не вовремя — не самая худшая из его привычек.

Ромашки пахли оглушительно. У меня от них, по-моему, какое-то раздражение на ухе выскочило. Я отчаянно поскреб ухо пальцем. «Это у тебя от грязи», — злорадно подумала Эрриэз.

Я обернулся и посмотрел на нее в упор. Светлые жесткие волосы торчат, как перья, из-под мятого чепчика, нежно-лиловое пятно синяка расплывается по левой скуле, рубашка изодрана в клочья и вся в потеках пота…

— Ты бы хоть иголку с ниткой себе соорудила, — сказал я, не снисходя до обмена мыслями. — Оборванка. Стыдно рядом с таким пугалом в приличном обществе показаться.

— Ненавижу домашнее хозяйство, — ответила Эрриэз. — Пора бы уж это усвоить, Кода.

«А кто его любит?» — подумал я, пожал плечами и отвернулся. Эрриэз за моей спиной покраснела, но мне до этого дела нет. Пусть краснеет, если ей так хочется.

Я прикинул расстояние от нас до дерева — скоро ли обещанный привал. Получалось, что не очень скоро.

Когда мы поравнялись, наконец, с деревом и уже осматривались на ходу в поисках дров и кольев, поднялся ветер. Дерево зашумело. Деревья любят преувеличивать. Их чуть тронешь, а они уже шумят, пытаются произвести впечатления. Хотя в целом деревья, насколько я их знаю, не трусливы, от опасности не бегают. И не только потому, что не могут. Вот тут я могу хоть на что поспорить.

Так вот, паше дерево зашумело и, как мне показалось, запело на разные голоса. По стволу пробежала хроматическая гамма — от самых низких нот до самых высоких — и оборвалось яростным визгом. Ствол затрещал и начал раскрываться, как саркофаг, поставленный вертикально. Медленно разошлась кора, обнажилась полая сердцевина, и перед нами предстала высокая темная фигура.

Если судить по внешнему облику, это был человек, уже немолодой, очень крепкий, облаченный в темно-синий балахон, перетянутый четырьмя поясами, последний из которых, серебряный, сползал на бедра. Впрочем, какой из него человек? Разве человеку придет в голову спать стоя, да еще внутри дерева? Он стоял неподвижно, скрестив руки на рукояти большого меча, и глаза его были закрыты.

— Так вот чего нам не хватало, — пробормотал Конан.

Существо раскрыло глаза и тут же снова опустило веки. Но я почувствовал, что теперь оно наблюдает за нами, внимательно, с недобрым интересом.

Ветер снова зашумел в высоте. Существо вздохнуло и сделало шаг вперед. Потом еще один.

Бесцветный голос произнес:

— Ты Конан из Киммерии явился сюда незваным и творишь беззакония. Ты умрешь.

Существо протянуло руку и, не глядя, указало на моего Конана. Я похолодел. Кем бы оно ни было — чародеем, духом дерева, оборотнем — человеку против него не выстоять. Я даже присел от волнения и крикнул:

— Беги! Конан сказал:

— Все в порядке.

Он даже не посмотрел на меня. Холодными синими глазами он разглядывал вылезшее из дерева чудище, которое было, с моей точки зрения, тем более жутким, что, за исключением некоторых неуловимых черт, очень напоминало человека.

«Убьет… Оно убьет его!» — в панике подумала Эрриэз.

«Без тебя тошно», — мысленно огрызнулся я.

Чародей поднял меч, и я услышал визг. Я обернулся. Эрриэз стояла, крепко сжав зубы, но голос был ее. Никогда раньше не слышал, чтобы визжали про себя. «Хорошо, что Конан не умеет читать мыслей», — подумал я, уже в который раз.

Киммериец обнажил меч. Сталь радостно вылетела из ножен, и над холмом зазвенела высокая певучая пота. Так звучал бы голос молодой девушки, если бы ей вздумалось запеть боевую песню какого-нибудь дикого племени, в которой и слов-то нет, один только яростный клич.

Песня утонула в лязге металла. Я бросился к Эрриэз, потому что вдруг понял, что стою слишком близко к сражающимся, и для меня это может плохо закончиться. Позаботившись, таким образом, о себе, я стал переживать за Конана.

Синий чародей был выше его на целую голову, и меч его был длиннее, чем у моего друга. Конана такие мелочи не смущали. Но негодяй, который отсиживался в дубе, мог пустить в ход магию, а это было гораздо хуже.

— Эрриэз, — сказал я, — ты можешь что-нибудь сделать?

Ее нечесаные желтые перья взметнулись из-под чепчика, так резко она мотнула головой.

— Очень сильный защитный наговор. Не пробиться. Он заговорен от мужчины, женщины или ребенка, от всякой нечисти, от белой и черной руки…

Девушка вглядывалась в высокую фигуру с мечом, которая наступала, все время наступала, методически и хладнокровно пытаясь убить Конана. Больше это чудище, похоже, ничем в жизни не интересовалось.

Эрриэз, слегка щуря глаза, перечисляла наложенные на него заклятия, считывая их с чародея, как с листа бумаги.

— … От живых и от мертвых, от порождений болот, рек и озер, и водных ключей из-под земли; от детей леса, луга и поля и человеческого жилья; от дикого отродья безводной пустыни…

Мы переглянулись. Эрриэз покраснела, как будто ляпнула что-то неприличное. Вечно меня называют «отродьем». Слов других нет, что ли? И все-таки приятное чувство шевельнулось во мне: я, стало быть, представляю опасность, если даже на Боссонских топях меня не забыли включить в заговор.

— Чему ты радуешься? — укоризненно сказала Эрриэз. — Тщеславный ты, Кода. Теперь и ты не сможешь помочь…

— Сила не только в магии, — проворчал я. — Магия — это как лук со стрелами. Лишь бы в руки попала, а там уж любой дурак сумеет выстрелить.

— А что у тебя есть, кроме магии? Без нее ты ничто. Так, зверек, не лучше тушканчика.

За «тушканчика» она еще схлопочет — в другом месте и в другое время. Пока же я ограничился тем, что посмотрел прямо в ее бесстыжие глаза и небрежно заметил:

— Кроме магии, дитя мое, существует еще ум. Она уже собиралась сказать, что ум, может быть, где-то и существует, только не в моей лопоухой башке, но вместо этого вдруг вскрикнула:

— Он же ранен!

Медлить больше было нельзя. Я сказал:

— Ты слышала пение перед началом боя? Она кивнула.

— Кто это пел?

— Меч Конана, Атвейг — таково ее имя. Это не мужчина, не женщина, не ребенок… Она не живая, но и не мертвая…

Как бы подтверждая мои слова, Конан неожиданно нанес чародею сильный удар и задел его, потому что раздался злобный крик.

— Думай о его мече, — торопливо сказал я. — Вложи свои силы в него. Попробуй, Эрриэз. Зови Атвейг, она должна откликнуться.

Она прикусила губу. Я видел, как девушка пытается слить свои силенки с полоской стали, мелькавшей в руках человека. Я так и не понял, удалось ей это, или же Конану не потребовалась посторонняя помощь, но чародей упал, заливаясь кровью, густой, бурого цвета.

Мы с Эрриэз подбежали к нему. Конан стоял над колдуном, расставив ноги, опустив меч к горлу побежденного. Волосы его слиплись от пота, а тонущие в тени глаза были неподвижны.

Чародей дышал с трудом и все время косил глаза на меч, приставленный к его горлу. Физиономия у него была гнусная словно на уродливую рожу натянули чулок.

— Убери меч, — приказал он своему победителю гулким голосом, и я услышал отзвуки той самой хроматической гаммы, пробежавшей по дереву, когда оно отворялось.

Конан словно не расслышал.

— Убери меч! — взвизгнул колдун.

— Я не собираюсь убивать тебя, — спокойно отозвался Конан, однако не шевельнулся.

— Это оружие может выйти из-под твоей власти, — сказал колдун. Он просто посинел от страха, и в глубине души я его понимал.

— Может быть, и мой меч и не захочет тебя убивать, — сказал Конан. — Ты знаешь, о чем я хочу спросить тебя?

Колдун немного помолчал. Глаза его опять съехались к переносице. Атвейг шевельнулась в руке Конана. Тогда колдун поспешно произнес:

— Спрашивай.

— Кто были те люди, что напали на нас у реки?

— А, это… — Мне показалось, что колдун вздохнул с облегчением. — Это местные жители. Те, что приспособились к новым условиям.

— Новые условия — твоих рук дело?

— Отчасти.

— Кто вы такие?

— Мы разные, — уклончиво сказал колдун.

— Вас много?

— Нет. Честное слово, нет.

— Что вам нужно?

— Сущий пустяк. Мы следим за тем, чтобы все оставалось, как есть.

Конан сделал вид, что теряет терпение. На самом деле — это я хорошо знал — он мог задавать вопросы часами, вытягивая нужные ему сведения по капле.

— Что такое Чудовище?

Колдун немного помолчал, потом пробормотал с тяжелым вздохом:

— Некто, посягнувший на артефакт, который содержит в себе жизненные силы Боссонских топей…

По глупости и небрежности люди утратили священные руны, выбитые на клинке, который здесь именовали «Мечом Викланда». (Конан даже не поинтересовался, кто такой Викланд! Будь здесь Гэлант Странник, разговоров о Викланде и его мече хватило бы до самой ночи, но увы! Киммерийца занимают лишь те подробности, которые имеют непосредственное отношение к делу).

Спасти Боссонские топи от окончательного вырождения можно лишь одним способом: вернув волшебный меч. Чудовище Южных Окраин, Гигантский змей, похитило вышеупомянутый клинок, обвилось вокруг него кольцами и неусыпно стережет. Никто в точности не знает, когда и по чьей вине это произошло. Хранители меча жили в лесном доме, где имелось небольшое святилище. Их нашли мертвыми среди пепелища. Охотник один нашел.

Конан спрашивал и спрашивал. Колдуй отвечал кратко и неохотно, но удалось выяснить, например, такие существенные подробности: Меч Викланда является магической картой этой земли. На нем обозначены реки, деревни, леса и болота. Тело чудовища ядовито. Оно медленно душит страну, отравляет ее.

— Откуда оно взялось? — спросил Конан. — Кому служит?

— Оно жило здесь всегда, — злорадно сообщил колдун. — Люди были злы и жестоки друг к другу, и оно сумело вылезти на поверхность.

Вы сами выпустили его на свободу. Оно не служит никому. Зло самоценно и самодостаточно, оно развивается там, где люди готовы принимать его правила.

— Зачем местные жители напали на нас у реки?

— Они не ведали, что творят. Это я хочу помешать тебе идти твоей дорогой, потому что рано или поздно ты доберешься до Змея. Ты настойчивый.

Конан немного подумал.

— Почему же никто прежде не пытался убить его?

В нечеловеческом голосе, отвечавшем Конану, зазвучало торжество:

— Змей слишком велик для здешних людей. Они выродились прежде, чем успели это понять.

— А нечисть?

— Нечисть труслива, — злобно сказал колдун. — Убери же свой меч, Конан.

Конан отвел острие в сторону и поморщился, глядя на колдуна.

— Ладно, — сказал он. — Постарайся сделать так, чтобы мы с тобой больше не встречались.

Негодяй, валявшийся на окровавленной траве у ног моего друга, совершенно расслабился, когда до него дошло, что тот, по своей всегдашней глупости, решил оставить его в живых. Колдун перестал следить за собой, и я без труда прочел его мысли. Не такой уж это был могучий чародей, если задумал убить человека ударом в спину.

Я встретился глазами с Эрриэз и понял, что она тоже это слышала.

— Конан! — позвала она, тронув его за руку. Он посмотрел на нее словно издалека.

— Что тебе, Эрриэз?

Она указала растопыренными пальца. ми на колдуна, который беззвучно шевелил губами.

— Убей его!

Ровным голосом Конан ответил:

— Я не могу убить безоружного.

Я отчетливо различал заклинание на смерть и неудачу, которое бормотал побежденный маг.

— Это он-то безоружный? — возмутилась Эрриэз.

— Да, — сказал Конан.

Для него все, у кого в руках нет меча или, на худой конец, топора, абсолютно беззащитны. И тогда Эрриэз поняла, что нужно делать. Она сжала кулаки; ее бледное личико, усталое и, боюсь, не слишком тщательно умытое, вспыхнуло; светлые глаза, не привыкшие видеть солнце каждый день, вдруг загорелись. Выдох пламени понесся от нее, и дерево ответило шелестом, чародей — стоном, а Конан — взглядом ей навстречу. Но Эрриэз смотрела не на них. Она выкрикнула срывающимся голосом:

— Атвейг!

Меч в руке Конана пронзительно запел, и голос Эрриэз слился с голосом оружия. Впервые в жизни Атвейг вышла из-под власти своего владельца — может быть, потому, что отвечала любовью на его любовь и тоже знала о мыслях чародея…

Конан посмотрел на убитого. Рот колдуна раскрылся, глаза побелели, словно радужная оболочка растворилась. Конан молча выдернул меч из его горла, вытер клинок о траву и тяжело опустился на землю.

Я осторожно подсел к нему.

— Он ранил тебя, Конан?

Конан отмолчался. Он даже не взглянул в мою сторону. Мне почему-то показалось, что он сейчас никого не хочет видеть.